Мистическое движение

Богословское учение орфиков есть лишь теоретическое обоснование их практической религиозно-мистической деятель­ности, тех таинств и очищений, которые они несут из города в город, образуя общины или союзы верующих. Подобно поздней­шим гностикам, они приписывают себе знание особенных загово­ров, заклинаний, таинств, спасительных как в этой, так и в загроб­ной жизни, обладание особенно целебными очистительными средствами, дар гаданий и прорицаний. Они проповедуют воз­держание от всякого убийства, а следовательно, и от мясной пи-

94 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

щи (________ _________), в связи с учением о душепереселении, и совершают особые искупительные жертвы не только за живых, но и за умерших (Plat. Resp. II, 364 Е). Повсюду появляются бродячие прорицатели, волхвы, знахари и кудесники, обладаю­щие знанием тайных жертв, очищений, заклинаний. Они отве­чают новой возникшей религиозной потребности и вместе служат ее пробуждению и распространению. Орфики являются лишь наиболее заметным и крупным явлением этого раннего рели­гиозно-мистического движения. Но они не исчерпывают его собою: его зачатки можно проследить уже в VII в., а может быть, и ранее, и наряду с орфиками предание сохранило память о дру­гих древних кудесниках и ясновидцах прошлого, жития которых стали рано достоянием легенды, а затем перерабатывались в поэзии и прозе в течение веков. Таковы были Абарис, вдохновен­ный пророк и чудотворец Аристей и Гермотим из Кладзомен, души которых надолго расставались с их телами, таков был ясновидящий пророк Эпименид Критский, постник, аскет, полу­чивший откровения в Идской пещере Зевса и обладавший даром чудесного экстаза и чудодейственных очищений; в конце VII века он совершал очистительное таинство во искупление Афин от убийства приверженцев Килона, а во второй половине VI века под его именем ходила особая теология, представляющая по своему содержанию разновидность орфического учения: начала­ми всего являются здесь Воздух и Ночь. Названные герои, кроме разве Эпименида, представляются, правда, столь же легендар­ными, как образы Орфея и Мусея. Не забудем, однако, что житие Пифагора, лица несомненно исторического, было в не меньшей мере украшено самыми фантастическими легендами: он также был пророком нового учения о бессмертии и душепереселении и основателем особой замкнутой секты, обладавшей своими таинствами и очищениями. Не забудем также, что Эмпедокл, один из эпигонов этого мистического движения (V в.), приписывал сам себе те чудесные способности и знамения, которыми сага наде­ляла его предшественников. В настоящее время мы не можем, разумеется, отделить историческое зерно от его легендарной

Глава II.Религия древних греков 95

оболочки, но самый религиозный идеал, лежащий в основании этих легенд – идеал ясновидящего волхва, подвижника, гнос­тика, ведающего тайны духовного загробного мира – несом­ненно имеет историческое значение.

Говорить о мистиках или волхвах VII и VI веков как о религиозных реформаторах, замышлявших широкие преобразо­вания или нечто вроде основания новой церкви, – едва ли основательно. Они ничего не меняли в существующих культах, а только дополняли их новыми культами, таинствами и очище­ниями. Их откровения, их гнозис составляли их личное преиму­щество или преимущество их сект, которое они никогда не думали сделать общим достоянием. Они не стремились к широ­кому прозелитизму или публичной проповеди; напротив, они хранили свои мнимые или действительные тайны. Замкнутые религиозно-мистические союзы могли играть иногда полити­ческую роль, подобно масонским ложам, как мы увидим это в истории пифагорейского союза, или как это, может быть, бы­ло при Пизистратидах. Но никаких замыслов в смысле широкой религиозной реформы мы срединих не видим, да и не можем предполагать в ту отдаленную эпоху. Нас не должно удивлять поэтому, что в конце концов мистическое движение быстро вырождается, и вместо литературных мистиков или теософов VI века мы находим в V и VI веке бродячих "орфеотелестов"*, волх­вов и прорицателей, эксплуатирующих народное суеверие.

И тем не менее, мистика VII и VI веков несомненно внесла новый элемент в духовную жизнь греков, вызвала новые глубо­кие нравственные запросы и идеалы, дала могущественный тол­чок развитию философской мысли. С самого зарождения гре­ческой философии мистическая струя не оскудевает в ней: Анаксимандр, Пифагор, Гераклит, Ксенофан.Парменид, Эмпе­докл, позднейшие пифагорейцы и наконец Платон – все эти мыслители частью независимо друг от друга, частью в прямой зависимости от предшественников перерабатывают основные проблемы орфической мистики, – вопросы о природе божест-

* См. мое рассуждение о диалоге Платона "Евтифрон" во II томе Творений Платона (1903).

96 Кн. С. Н. Трубецкой. Курс истории древней философии

венного начала, о судьбе мира и конечного духа в его отноше­нии к божественному началу. На Платоне развитие греческого мистицизма не кончается; он постепенно усиливается и растет и под конец придает философии характер религиозного учения, приводя к требованию религиозной реформы.

Древнейшая мистическая литература, насколько мы можем судить о ней, находится под сильным влиянием орфических идей. Помимо Эпименида, это следует сказать о теогонии Ферекида (VI в.), которая замечательна тем, что в начале всего вместо сти­хийных сил ставится Зевс, т.е. верховное божество, наряду с ко­торым, правда, он помещает Землю, Кронос или Хронос (по-види­мому, под этим именем олицетворялось небо. Остальные подроб­ности этой теогонии слишком фантастичны, чтобы на них оста­навливаться.