Коварный, как время

– Ты думаешь, Саймон может быть где‑то здесь? – Бинабик поднял глаза от сушеной баранины, которую он рвал на маленькие кусочки. Это был утренний завтрак, если только можно говорить об утре в месте, где нет ни солнца, ни неба.

– Если в этом есть справедливость, – ответил маленький человек, – я предполагаю, мы имеем очень мизерный шанс находить его. Я опечален, Мириамель, но там много лиг туннелей.

Саймон в одиночестве блуждает в темноте. Эта мысль причиняла ей почти невыносимую боль – она была с ним так жестока! В отчаянии оттого, что приходится думать о чем‑то другом, она спросила:

– Ситхи действительно построили все это?

Стены уходили так далеко вверх, что свет факела не достигал до потолка. Мириамель и Бинабик находились под сплошным черным куполом, и если бы не полное отсутствие звезд и движения воздуха, можно было бы подумать, что они заночевали под открытым небом.

– С содействием других. Я читал, что некие кузены оказывали ситхи воспомоществование. Они, эти кузены, производили карты, которые вы перекопировали. Еще одни такие бессмертные, мастера земли и камня. Эолер говаривал, что некоторые и сейчас проживают под Эрнистиром.

– Но кто согласился бы жить здесь? – поинтересовалась она. – Никогда не видеть дневного света…

– Ах, вы не имеете понимания, – улыбнулся тролль. – Асу'а был преисполнен света. Замок, в котором вы проживаете, имел свое построение на крыше величайшего дома ситхи. Асу'а был умерщвлен, чтобы смог нарождаться Хейхолт.

– Но он не хочет умирать, – мрачно сказала Мириамель.

Бинабик кивнул.

– Мы, кануки, имеем легендарность, что дух умерщвленного человека не может засыпать и остается в теле животного. Иногда он оказывает преследование убийце, иногда остается на месте, которое было излюбленным. Всегда он не имеет отдыха, пока правда не найдется и преступник не получит своего наказания.

Мириамель подумала о духах тысяч убитых ситхи и содрогнулась. Она слышала немало, странных звуков с тех пор, как они вошли в туннель под Святым Сутрином.

– Они не могут отдохнуть.

Бинабик поднял брови:

– Тут проживает нечто очень большее, чем обеспокоенные духи, Мириамель.

– Да, но это ведь то, что… – она понизила голос, – то, что представляет собой Король Бурь, верно? Загубленная душа, жаждущая отмщения.

Тролль казался озабоченным:

– Я не питаю счастья говорить о подобных вещах здесь. И он сам привлекал к себе умерщвление, если я помню со справедливостью.

– Потому что риммеры окружили замок и все равно собирались убить его.

– Вы имеете справедливость, – согласился Бинабик. – Но давайте прекращать разговор об этом. Я не имею знания об этом месте и слушающих ушах, но предполагаю, что чем очень меньше мы будем говорить на эту тему, тем очень счастливее мы будем.

Мириамель наклонила голову, соглашаясь с ним. На самом деле она уже жалела, что вообще упомянула об этом. После целого дня блужданий в шепчущихся тенях мысль о неумершем враге была и без того достаточно близкой.

В первую ночь они недалеко зашли в лабиринт туннелей. Проходы в катакомбах под Святым Сутрином становились все шире и шире, и в конце концов начали под постоянным углом спускаться; после первого часа Мириамель думала, что они должны были спуститься ниже дна Кинслага. Вскоре они набрели на относительно удобное место, где смогли остановиться и перекусить. Посидев немного, оба вскоре поняли, как сильно на самом деле устали. Поэтому путники расстелили свои плащи и быстро заснули. Проснувшись, Бинабик снова зажег факелы от своего огненного горшка – маленькой глиняной баночки, в которой каким‑то образом продолжала тлеть искра, – и, съев немного хлеба и сухих фруктов и глотнув теплой воды, они снова пустились в путь.

День пути провел их по многочисленным перепутанным туннелям. Мириамель и Бинабик делали все, что могли, чтобы держаться по возможности близко к главному направлению на карте двернингов, но переходы были коварными и запутанными; нельзя было с уверенностью сказать, что они идут правильным курсом. Но, где бы они ни были, ясно было одно: мир смертных остался позади. Они спустились в Асу'а – в некотором роде назад в прошлое. Пытаясь заснуть, Мириамель обнаружила, что мысли ее разбегаются. Кто мог знать, что в мире так много тайн?

Этим утром она была потрясена ничуть не меньше. Она с детства путешествовала очень много даже для дочери короля и видела величайшие чудеса Светлого Арда, от Санкеллана Эйдонитского до плавучего замка в Варинетене – но по сравнению с умами, создавшими этот подземный замок, самые изощренные человеческие архитекторы казались робкими детьми.

Время и обвалы превратили в пыль часть Асу'а, но сохранилось достаточно, чтобы понять, что замок не имел себе равных. Как ни прекрасны были руины Да'ай Чикизы, быстро решила Мириамель, эти, конечно, превосходили их. Лестницы, по виду ни на чем не держащиеся, уходили в темноту, переплетаясь, как яркие вымпелы, развевающиеся на ветру. Стены изгибались, готовые сомкнуться, и расходились в стороны дивными многоцветными веерами, закручиваясь струящимися складками; поверхности казались живыми от вырезанных на них бесчисленных животных и растений. Создатели этих стен, очевидно, способны были растягивать камень, как горячую карамель, и лепить его, как воск.

Пересохшие каналы – теперь их заполняла только сыпучая пыль – бежали из комнаты в комнату, пересеченные узкими, богато украшенными мостиками. Над головой огромные канделябры в форме фантастических, невероятных цветов свешивались с каменных листьев и лиан, фестонами покрывавших потолок. Мириамель поймала себя на том, что ей безумно хотелось бы увидеть их расцветающими ярким светом. Судя по остаткам цвета, все еще сохранившегося на изгибах камня, дворец сверкал радугой фантазии, почти невообразимой.

Но хотя разрушенные помещения ослепляли своим великолепием, было и еще нечто в дивных залах, отчего ей становилось не по себе. Несмотря на всю их красоту, они явно предназначались для существ, которые видят все иначе, чем смертные. Углы были странными, расположение беспокоящим. Некоторые залы с высокими сводами казались слишком большими для своего убранства, но другие были почти пугающе забиты и запутаны орнаментом – в них мог поместиться только один человек. Что было еще более странно, остатки замка ситхи не казались полностью мертвыми. Вдобавок к слабым звукам, напоминающим голоса, и странному движению воздуха в казалось бы безветренном месте Мириамель видела повсюду неуловимое мерцание, намек на движение где‑то вне ее поля зрения, как будто ничто не было настоящим. Она представляла себе, что может моргнуть и обнаружить Асу'а возродившимся или – что тоже вероятно – грязь на полу и пыльные стены голых пещер.

– Здесь нет Бога.

– Какой смысл ваших слов? – поинтересовался Бинабик.

Трапеза была закончена, они снова несли седельные сумки вниз по длинной галерее с высокими стенами, через узкие мостики, как полет стрелы перекинутые через пустоту. Вокруг была тьма, которую не мог пробить свет факела.

Смущенная, она подняла глаза:

– Я и сама не знаю. Я сказала, что здесь нет Бога.

– Вы не питаете склонности к этому месту? – Бинабик улыбнулся. – Я тоже питаю страх к этим теням.

– Нет, то есть я хочу сказать, да. Я боюсь. Но я не это имела в виду. – Она подняла факел выше, разглядывая полоску резьбы на стене за пропастью. – Те, кто жил здесь, были совершенно не похожи на нас. Они не думали о нас. Трудно поверить, что это тот же мир, в котором я прожила всю жизнь. Меня учили верить, что Бог присутствует во всем и следит за нами. – Она покачала головой. – Это трудно объяснить. Кажется, что это место Богу недоступно. Они существуют сами по себе, не соприкасаясь.

– Это заставляет вас питать очень больший страх?

– Думаю, да. Просто это место не имеет ничего общего с тем, чему меня учили.

Бинабик торжественно кивнул. В желтом свете факела он был гораздо меньше похож на ребенка, чем в живых солнечных лучах. Темнота тенью легла на его круглое лицо.

– Но другие сказали бы, что ваша церковь предупреждала о происходящем таковыми словами: «Это война добра и зла».

– Да, но все не так просто, – сказала она настойчиво. – Инелуки – он был хорошим? или плохим? Он хотел помочь своему народу, а больше я ничего не знаю.

Бинабик помолчал, потом положил маленькую руку на руку принцессы.

– Ваши спрашивания содержат разумность. Я не предполагаю, что мы имеем должность питать очень большую ненависть к нашему общему врагу. Но не называйте его здесь, пожалуйста, – он сжал ее пальцы для большей убедительности, – и берите себе знание одной вещи: чем бы он ни был раньше, теперь он очень опасная тварь, превышающая все, что вы знаете или можете обдумывать. Не приходите в забвение. Он умертвит нас и всех людей, кого мы любим, если будет одерживать нас. В этом я имею уверенность.

А мой отец? – подумала она. Он теперь тоже наш враг? Что, если я все‑таки доберусь до него, но не найду ничего, что я когда‑то любила? Это будет все равно что умереть. Мне безразлично, что тогда со мной будет.

И тогда она поняла. Дело не в том, что Бог не наблюдает за ней. Дело в том, что никто не хочет сказать ей, как отличить добро от зла. Она не находила утешения даже в том, чтобы сделать что‑то просто из чувства противоречия. Все решения ей придется принимать самой, а потом жить в соответствии с ними. Принцесса еще некоторое время сжимала руку Бинабика, прежде чем они пошли дальше. Наконец она была в обществе друга. Каково бы ей пришлось здесь одной?!

К тому времени, когда они трижды поспали в развалинах Асу'а, даже его разрушающееся великолепие не могло больше привлекать внимание Мириамели. Темные холлы, казалось, будили воспоминания – картины детства в Меремунде, дни принцессы‑пленницы в Хейхолте. Она чувствовала себя затерянной между собственным прошлым и прошлым ситхи.

Они нашли широкую лестницу, ведущую наверх, пыльные ступени, огражденные вырезанными в форме розовых кустов перилами. Когда, сверившись с картой, Бинабик заявил, что им следует подняться по ней, Мириамель ощутила прилив счастья. Они пойдут вверх после стольких часов в мрачных глубинах! Но после того, как они больше часа шли по ступеням, уже казавшимся бесконечными, ее радость несколько поугасла; и мысли принцессы снова разбежались.

Саймон пропал, а я так и не смогла… по‑настоящему поговорить с ним. Люблю ли я его? Это ни к чему не привело бы – как мог бы он хорошо относиться ко мне после того, как я сказала ему про Аспитиса? – но разве нельзя было остаться друзьями? Люблю ли я его?

Она посмотрела вниз на свои ноги. Ступени текли под ними медленным водопадом.

Бесполезно думать об этом… Ну предположим, что да. Подумав так, она почувствовала, как в душе ее поднимается сметающая все на своем пути волна горя, угрожающего стать безумием. Она жестко подавила ее в себе, боясь силы этого чувства. О Боже! Неужели жизнь только из этого и состоит? Обладать чем‑то драгоценным и понять свое счастье только тогда, когда уже слишком поздно?

Она чуть не споткнулась о Бинабика. Тролль быстро поднялся на одну ступеньку, и его голова теперь была почти рядом с головой принцессы. Он поднес палец к губам, давая знак молчать.

Они только что прошли мимо площадки, на которую выходили несколько арок, ведущих в боковые проходы, и сперва Мириамель подумала, что тихий шум доносится оттуда, но Бинабик показывал вверх. В значении этого жеста не приходилось сомневаться: кто‑то еще был на лестнице.

Созерцательное настроение Мириамели испарилось. Кто бродит по этим мертвым залам? Саймон? Надеяться на это было глупо. Но кто еще может блуждать в этом мире теней? Не знающие покоя мертвые?

Пока они пятились вниз, к площадке, Бинабик разделил свой дорожный посох пополам, вытянув нож. Когда звук шагов усилился, принцесса нащупала свой собственный клинок. Бинабик стряхнул с себя сумку и тихо бросил ее на каменный пол у ног Мириамели.

Странная фигура спускалась по темной лестнице, медленно, но уверенно двигаясь к свету факела. Мириамель почувствовала, что душа ее уходит в пятки. Это был человек, которого она прежде не видела. В глубинах его капюшона блестели выпученные глаза, зубы были обнажены в странной ухмылке.

Прошло мгновение, прежде чем Бинабик задохнулся от изумления, узнавая:

– Хенгфиск!

– Ты знаешь его? – Принцесса услышала, как дрожит ее голос, пронзительный голос испуганной маленькой девочки.

Тролль сжимал в руках нож, как священник мог бы выставить перед собой древо.

– Чего ты желаешь, риммер? – спросил он. – Ты терялся?

Улыбающийся человек не ответил, но раскинул руки и сделал еще один шаг вниз. Что‑то в нем было ужасно неправильным.

– Убирайся, ты, – закричала она и невольно сделала шаг назад, к одной из арок. – Бинабик, кто это?

– Я имею знание, кем он был, – ответил тролль, размахивая ножом. – Но предполагаю, что теперь он кто‑то другой.

Прежде чем он закончил, лупоглазый человек с ужасающей скоростью ринулся вниз по ступеням. В мгновение ока он поравнялся с троллем, одной рукой схватив Бинабика за руку, в которой тролль держал нож, и другой рукой обхватывая торс маленького человека. После недолгой борьбы они упали и покатились с площадки на нижние ступени. Факел Бинабика упал и запрыгал по лестнице. Тролль задыхался и рычал от боли, его противник не издавал ни звука.

У Мириамели было всего несколько секунд, чтобы увидеть все это. Потом несколько больших рук появились из темной арки. Они сжали оба ее запястья, обхватили талию. Грубые пальцы касались ее кожи. Факел принцессы был выбит у нее из рук. Она не успела набрать в грудь воздуха, чтобы закричать, когда на голову ей что‑то накинули. Сладковатый запах ударил ей в ноздри. Принцесса почувствовала, что уплывает куда‑то, вопросы, которые она не успела задать, растворились в небытии, и все потускнело.

– Почему ты не подойдешь и не сядешь рядом со мной? – спросила Нессаланта. Она говорила, как капризный ребенок, которому не дали конфету. – Ты не разговариваешь со мной уже много дней.

Бенигарис отвел взгляд от ограды расположенного на крыше сада. Внизу зажигались первые вечерние огни. Великий Наббан мерцал в лавандовых сумерках.

– Я был занят, матушка. Может быть, от вашего внимания ускользнуло, что мы ведем войну?

– Мы воевали и прежде, – беспечно ответила она. – Милостивый Господь, такие вещи всегда одинаковы, Бенигарис. Ты хотел править. Ты должен наконец повзрослеть и принять тяготы, которые приходят с этим.

– Повзрослеть, ах вот оно что! – Бенигарис повернулся к матери, кулаки его были крепко сжаты. – Это вы ребенок, матушка. Неужели вы не видите, ‑что происходит? Неделю назад мы потеряли Онестрийский проход. Сегодня мне сообщили, что Аспитис бежал и Эдна пала. Мы проигрываем эту войну, будьте вы прокляты! Если бы я отправился туда сам, а не послал этого идиота, моего брата…

– Не смей ничего говорить о Вареллане, – отрезала герцогиня. – Не его вина, что твои легионы были полны суеверных крестьян, верящих в привидения!

Бенигарис долго смотрел на мать; любви не было в его взгляде.

– Это действительно Камарис, – сказал он тихо.

– Что?

– Там Камарис, матушка. Вы можете говорить все, что угодно, но я слышал доклады людей, приехавших с поля боя. Если это не он, значит, древний бог войны, в которого верили наши предки, вернулся на землю.

– Камарис мертв, – фыркнула она.

– Он что, из вашей ловушки убежал? – Бенигарис подошел на несколько шагов ближе. – Вот почему отец стал первым наследником герцогства Наббана – вы устроили так, что Камариса убили? Тогда, похоже, вам не повезло. Может быть, на этот раз вы неправильно избрали орудие.

Лицо Нессаланты исказилось от ярости.

– В этой стране нет орудия, достаточно сильного, чтобы осуществить мою волю. Мне ли этого не знать? – Она смотрела на своего сына. – Все слабы и глупы до предела. Благословенный Искупитель! Если бы я была мужчиной – ничего этого не случилось бы! Мы не кланялись бы северным королям на троне из костей.

– Избавьте меня от вашего тщеславия, мама. Так что вы сделали с Камарисом? Как бы то ни было, он сумел избежать этого.

– Я ничего не делала Камарису. – Вдовствующая герцогиня поправила свои юбки, немного успокаиваясь. – Я признаю, что не очень горевала, когда он упал в океан – вот уж кто был самым слабым из всех! Совершенно не пригоден для того, чтобы править! – но не имела к этому никакого отношения.

– Я почти верю вам, мама. Почти. – Бенигарис тонко улыбнулся. Повернув голову, он увидел стоящего в дверях придворного, который слушал этот разговор с плохо скрытым злорадством. – Да? Что тебе нужно?

– Там… там много народу спрашивают вас, мой лорд. Вы велели докладывать.

– Да, да. Кто ждет?

– Во‑первых, ниски, мой лорд. Он так и не попал на прием к вам.

– Неужели у меня мало других забот? Почему он не понимает намека и не уходит? Чего хочет этот проклятый морской страж?

Придворный покачал головой. Длинное перо у него на шляпе раскачивалось, трепетало под дуновением свежего ветерка.

– Он не хочет говорить ни с кем, кроме вас, герцог Бенигарис.

– Тогда будет сидеть там, пока не высохнет и не задохнется. У меня нет времени разбираться с болтливым ниски. – Он обернулся и снова посмотрел вниз, на городские огни. – А кто еще?

– Еще один посланник от графа Страве, лорд.

– Ах, – Бенигарис дернул себя за ус, – так я и думал. Дадим этому вину побродить еще немного. Это все?

– Астролог Ксаннасэвин, лорд.

– Значит, он явился наконец. Наверное, очень огорчен, что заставил своего герцога ждать. – Бенигарис медленно кивнул. – Пошли его наверх.

– Ксаннасэвин здесь? – Нессаланта улыбнулась. – Я уверена, что он расскажет нам что‑нибудь замечательное. Вот увидишь, Бенигарис, он принесет нам хорошие вести.

– Без сомнения.

Ксаннасэвин появился через несколько секунд. Словно пытаясь отвлечь внимание от своего роста и худобы, астролог аккуратно опустился на колени.

– Мой лорд, герцог Бенигарис. Моя леди, герцогиня Нессаланта. Тысячи извинений. Я пришел, как только получил ваш вызов.

– Подойди и сядь подле меня, Ксаннасэвин, – сказала герцогиня. – Мы редко видим тебя последнее время.

Бенигарис прислонился к ограде.

– Матушка права – тебя долго не было во дворце.

Астролог встал и подошел, чтобы сесть подле Нессаланты.

– Приношу свои извинения. Я понял, что иногда нужно оставить пышность придворной жизни. Уединение помогает услышать, что говорят звезды.

– А, – герцог кивнул, как будто астролог только что разрешил какую‑то сложную загадку, – вот почему тебя видели на рынке, торгующимся с лошадником.

Ксаннасэвин на мгновение потупился.

– Да, мой лорд. В сущности, я собирался ездить под ночным небом. При дворе столько развлечений, но пришло важное время. Я чувствовал, что мой мозг должен очиститься, чтобы я смог лучше служить вам.

– Иди сюда, – сказал Бенигарис.

Астролог встал, разглаживая складки своего просторного темного одеяния, потом подошел к герцогу и встал подле него у ограды на краю крыши.

– Что ты видишь на небе?

Ксаннасэвин прищурился:

– О, многое, мой лорд. Но если вы хотите, чтобы я правильно прочел звезды, мне следует вернуться к себе и взять карты.

– Но в последний раз, когда ты здесь был, небо прямо излучало счастливые предзнаменования. Тогда тебе не нужны были никакие карты.

– Я много часов изучал их перед тем, как прийти, мой…

Бенигарис обнял астролога за плечи.

– А как насчет великих побед Дома Зимородка?

Ксаннасэвин поежился:

– Они грядут, мой лорд. Посмотрите вон туда. – Астролог показал на север. – Разве не это я предсказывал вам? Смотрите, Звезда завоевателя!

Бенигарис проследил за пальцем Ксаннасэвина.

– Вон та маленькая красная точка?

– Скоро она зальет пламенем все небо, герцог Бенигарис.

– Он действительно предсказывал ее появление, Бенигарис, – отозвалась Нессаланта со своего кресла. Ее, видимо, раздражало, что она не принимает участия в разговоре. – Я уверена, что сбудется и все остальное, что он говорил.

– Конечно, сбудется. – Бенигарис смотрел на алую точку в вечернем небе, похожую на капельку крови от укола булавки. – Гибель империй и великие дела для Дома Бенидривинов.

– Вы запомнили это, мой лорд! – Ксаннасэвин улыбнулся. – То, что беспокоит вас, приходит и уходит. Под великим колесом небес это только легкий ветерок, пробежавший по траве.

– Возможно. – Герцог все еще дружески обнимал астролога. – Но я беспокоюсь за тебя, Ксаннасэвин.

– Мой лорд так добр, думая обо мне в тяжкое время испытаний. Что вас беспокоит, герцог Бенигарис?

– Боюсь, ты провел слишком много времени, глядя в небо. Неплохо бы тебе расширить кругозор и обратить взгляд на грешную землю. – Герцог показал на горящие внизу фонари. – Когда смотришь на что‑то слишком долго, перестаешь видеть другие вещи, не менее важные. Например, Ксаннасэвин, звезды сказали тебе, что слава ждет Дом Бенидривинов, – но ты невнимательно слушал рыночные сплетни о том, что сам Камарис, брат моего отца, ведет войска на Наббан. А может быть, ты все‑таки прислушивался к пересудам, и это побудило тебя поехать прогуляться, а?

– Мой лорд, вы ошибаетесь…

– Потому что Камарис, конечно, старейшина Дома Бенидривинов, так что звезды вполне могли иметь в виду его победу?

– О мой лорд, я не думал ничего подобного…

– Прекрати это, Бенигарис, – резко сказала Нессаланта. – Перестань третировать несчастного Ксаннасэвина. Сядь рядом со мной, и мы выпьем вина.

– Я пытаюсь помочь ему, матушка. – Герцог улыбался, но на лице его выступили багровые пятна. – Как я уже сказал, ты, очевидно, провел слишком много времени, глядя в небо, и не уделял достаточно внимания более низменным вещам.

– Мой лорд…

– Я знаю средство тебе помочь.

Бенигарис быстро нагнулся и двумя руками обхватил Ксаннасэвина за талию. Потом он выпрямился, кряхтя от напряжения; астролог раскачивался в воздухе.

– Нет, герцог Бенигарис, нет!

– Прекрати это! – завизжала Нессаланта.

Бенигарис поднял астролога повыше. Ксаннасэвин перевалился через ограду, тщетно пытаясь найти опору. Бенигарис разжал руки. Прошло несколько секунд, казавшихся невыносимо долгими, и из глубины двора донесся звук удара.

– Как… Как ты смеешь?!. – заикалась Нессаланта, глаза ее были широко раскрыты от ужаса. Бенигарис резко повернулся к ней, лицо его исказилось от ярости. Тонкая струйка крови текла по его лбу: астролог вырвал клок волос герцога.

– Заткнись! С тобой следовало бы сделать то же самое, старая волчица! Мы проигрываем войну – проигрываем! Может быть, сейчас тебе и все равно, но ты тоже не в безопасности. Сомневаюсь, что этот унылый Джошуа позволит своим солдатам убивать пленников и насиловать женщин. Но люди, которые шепчутся на рынках о том, что случилось с моим отцом, знают, что твоя вина не меньше моей. – Он вытер кровь с лица. – Нет, мне не придется убивать тебя. Найдется не один крестьянин, который уже точит нож, ожидая, чтобы Камарис с войском появился перед воротами, готовый начать потеху! – Бенигарис сердито засмеялся. – Ты что думаешь, дворцовая стража будет жизнью рисковать, защищая тебя, когда уже ясно, что все потеряно. Эти люди ничем не отличаются от крестьян, матушка. Они живут своей жизнью, и им плевать, кто сидит на троне. Ты, старая дура! – Уголки рта герцога подергивались, он сжал кулаки.

Вдовствующая герцогиня откинулась в кресле.

– Что ты собираешься делать? – простонала она.

Бенигарис выбросил вперед руки.

– Драться, будь ты проклята! Может быть, я убийца, но то, чем я владею, я им не отдам, пока они не вырвут это из моих мертвых рук. – Он пошел к дверям, потом повернулся: – Я не хочу больше видеть вас, матушка. Мне все равно, куда вы денетесь и что будете делать… но я не желаю вас видеть.

Он протиснулся в дверь и исчез.

– Бенигарис! – Голос Нессаланты возрос до крика. – Бенигарис! Вернись!

Безмолвный монах схватил Бинабика за горло; его другая рука тянула кисть тролля, сжимающую нож, к влажному от пота лицу маленького человека.

– Почему… ты?.. – Пальцы сжимались сильнее, не давая троллю вдохнуть и договорить.

Бледное потное лицо монаха нависало над ним; от него исходил лихорадочный жар.

Бинабик выгнул спину и приподнялся. На мгновение ему удалось ослабить хватку монаха. Он использовал этот глоток свободы, чтобы броситься на край ступеньки, так что оба покатились вниз. Когда этот живой клубок остановился, Бинабик был уже сверху. Тролль наклонился вперед, всем своим весом надавив на нож, но Хенгфиск отвел его одной рукой. Худощавый монах был вдвое выше тролля, и только странная неуверенность в движениях не позволила ему одержать быструю и полную победу.

Пальцы Хенгфиска снова сомкнулись на шее тролля. В отчаянии Бинабик попытался оттолкнуть руки противника подбородком, но хватка монаха была слишком сильна.

– Мириамель! – прохрипел Бинабик. – Мириамель!

Никто не ответил. Тролль уже задыхался, сражаясь за каждый глоток воздуха. Он не мог приблизить нож к безжалостно улыбающемуся лицу Хенгфиска или оторвать руку, сжимающую его горло. Монах уперся коленом в ребра Бинабика, так что тролль не мог вырваться.

Тогда Бинабик повернул голову и укусил запястье Хенгфиска. Сначала пальцы у него на шее сжались еще сильнее, потом тролль почувствовал, что прокусил кожу, солоноватый привкус крови был на его губах.

Хенгфиск не закричал, и улыбка его не стала менее широкой. Он быстро повернулся на бок, с силой толкнув Бинабика. Нож выпал из руки тролля, но маленький человек был слишком занят тем, чтобы не упасть в темноту, – и не обратил на это внимания. Он лежал плашмя на камнях, ноги его болтались над бездной под перилами. Упираясь локтями и коленями, тролль подтянулся, отчаянно надеясь вернуть нож – клинок лежал всего в нескольких дюймах от Хенгфиска, который скрючился у стены, злобно сверкая на тролля выпученными глазами. С прокушенной руки капала кровь.

Но его улыбка исчезла.

– Вад?.. – Низкий голос Хенгфиска напоминал воронье карканье. Его глаза испуганно бегали, как будто он внезапно обнаружил себя в совершенно неожиданном месте. Лицо монаха, когда он наконец повернулся к Бинабику, было полно смущения и ужаса.

– Почему ты производишь нападение? – простонал Бинабик. Кровь была на его подбородке и щеках. Он еле мог говорить. – Мы не имели дружбы… но… – Он зашелся в приступе кашля.

– Тролль?.. – Лицо Хенгфиска, за мгновение до этого растянутое в ликующей улыбке, теперь обмякло. – Что?.. Ах, ужасно, так ужасно…

Потрясенный этой переменой, Бииабик молча смотрел на него.

– Я не мог… – Монах, казалось, был переполнен горем и раскаянием. Он сплел пальцы. – Я не мог… О Милостивый Бог, тролль… Это так… холодно!

– Что с тобой случилось? – Бинабик подвинулся немного ближе, внимательно следя за кинжалом, но монах, похоже, забыл о клинке.

– Я не могу выговорить это. – Хенгфиск зарыдал. – Они наполнили меня… Оттолкнули меня в сторону… Как Господь мог так жестоко поступить со мной?..

– Я могу оказывать какую‑нибудь помощь?

Монах смотрел на него, что‑то похожее на надежду мелькнуло в покрасневших выпученных глазах. Потом спина его напряглась, голова дернулась, он закричал от боли.

– Хенгфиск! – Бинабик выбросил руки вверх, как бы защищаясь от того, что пронзило монаха, чем бы оно ни было.

Хенгфиск дергался, руки его дрожали.

– Не надо!.. – закричал он. – Нет! – На мгновение он, казалось, овладел собой, но когда он снова повернул к Бинабику свое изможденное лицо, оно начало изменяться, словно змеи ползали под тонким покровом плоти. – Это ложь, тролль. – В этих словах была ужасная, смертельная значительность. – Они лживые, но хитрые, как само время! – Он неловко повернулся и сделал несколько неверных шагов вниз по лестнице так близко к Бинабику, что тролль мог бы протянуть руку и коснуться его. – Иди! – выдохнул монах.

Испуганный даже больше, чем во время драки, Бинабик пополз вперед и поднял свой нож. Какой‑то звук за его спиной заставил тролля резко повернуться. Хенфиск с расплывшимися в улыбке губами снова поднимался по ступеням. Бинабик успел только поднять руки, когда монах бросился на него. Зловонная ряса Хенгфиска опутала обоих, как саван. Произошла недолгая борьба, и все стихло.

Бинабик выполз из‑под тела монаха. Отдышавшись, он перевернул Хенгфиска на спину. Рукоять его костяного ножа торчала из левого глаза монаха. Задрожав, тролль вытащил лезвие и вытер его о темную рясу. Последняя улыбка застыла на лице Хенгфиска.

Бинабик поднял свой упавший факел и, спотыкаясь, стал подниматься на площадку. Мириамель исчезла, и сумки, в которых была еда, вода и карты, исчезли тоже. У Бинабика не было ничего, кроме факела и дорожного посоха.

– Принцесса! – позвал он. Эхо отозвалось в пустоте за ступенями. – Мириамель!

Он был один, если не считать тела монаха.

– Он, должно быть, сошел с ума. Ты уверен, что он действительно хочет этого?

– Да, принц Джошуа, я уверен. Я сам говорил с ним. – Барон Сориддан опустился на стул, отмахнувшись от оруженосца, попытавшегося забрать его плащ. – Если это не какой‑нибудь трюк, нечего было бы и мечтать о лучшем предложении. Иначе многие погибнут, прежде чем мы возьмем городские стены. Но это действительно странно.

– Это совсем не то, чего я ожидал от Бенигариса, – признал Джошуа. – И он потребовал, чтобы это был Камарис? Он так устал от жизни?

Барон Сориддан пожал плечами, потом протянул руку и взял чашу, которую принес ему паж.

Изгримнур, молча наблюдавший за этим, хмыкнул. Он понимал, почему были озадачены барон и Джошуа. Безусловно Бенигарис проигрывал – за последний месяц отряды Джошуа и присоединившихся к нему наббанайских баронов оттеснили силы герцога так сильно, что под контролем герцога оставалась только столица. Но Наббан был самым крупным городом Светлого Арда, а его морской порт делал осаду бессмысленной. Некоторые из союзников Джошуа предоставили ему принадлежащие им морские корабли, но этого было недостаточно, чтобы полностью заблокировать город и взять его измором. Так что со стороны правящего герцога Наббана подобная сделка была просто глупостью. Но Джошуа принял это сообщение так, словно именно ему предстояло драться с Камарисом.

Изгримнур переменил позу:

– Это звучит очень глупо, Джошуа, но что мы теряем? Ведь Бенигарис должен будет довериться нам, а не наоборот.

– Но это безумие! – расстроенно проговорил Джошуа. – И все, чего он хочет, если победит, это возможность безопасно уйти для его семьи и слуг? Таковы условия сдачи – зачем ему драться за них? В этом нет смысла. Здесь какой‑то подвох. – Принц, видимо, надеялся, что кто‑нибудь согласится с ним. – Такого уже сто лет никто не делал!

Изгримнур улыбнулся:

– Кроме вас. Всего несколько месяцев назад, в степях. Все помнят ту историю, Джошуа. Ее еще долго будут рассказывать у костров.

Принц не улыбнулся в ответ:

– Но я обманным путем вынудил к этому Фиколмия! И он представить себе не мог, что его боец может проиграть. Даже если Бенигарис не верит, что это действительно его дядя, он должен был слышать, какой это воин! Все это бессмысленно! – Он повернулся к старому рыцарю, который сидел в углу, неподвижный как статуя. – Что вы думаете об этом, сир Камарис?

Камарис поднял вверх раскрытые ладони.

– Войне надо положить конец. Если это можно сделать таким образом, что ж, я сделаю все, что от меня зависит. Барон Сориддан прав: глупо будет пренебречь такой возможностью из пустой подозрительности. Мы могли бы спасти много жизней. Ради этого одного я сделал бы все возможное.

Джошуа кивнул.

– Думаю, так. Я все еще не понимаю причин поступка герцога, но думаю, что должен согласиться. Народ Наббана не должен страдать только потому, что их лорд – отцеубийца. Если мы выиграем, перед нами будет еще более грандиозная задача, для которой понадобится вся армия в целости и сохранности.

Конечно, Джошуа приуныл, понял Изгримнур. Он знает, что нас ждут ужасы, которые могут настолько превзойти бойню в Онестрийском проходе, что мы будем вспоминать об этой битве, как о маленьком развлечении. Джошуа единственный в этой комнате, уцелевший после осады. Наглимунда. Он вырвался из лап Белых лисиц. Конечно, он мрачен.

Вслух он сказал:

– Тогда решено. Только поставьте стул, на который я мог бы опустить свою толстую старую задницу, чтобы все рассмотреть.

Во взгляде Джошуа сквозило раздражение:

– Это не турнир, Изгримнур. Но ты будешь там – мы все будем. Видимо, этого хочет Бенигарис.

Ритуалы, подумал Тиамак. Мой народ должен казаться сухоземцам таким же странным, как они мне. Он стоял на ветреном склоне холма и смотрел на широко распахнутые ворота Наббана. Оттуда появился небольшой верховой отряд. Предводитель был одет в кованые доспехи, блестевшие даже в свете серого дня. Другой всадник вез огромное синее с золотом знамя Дома Зимородка, но рога не трубили.

Тиамак наблюдал, как Бенигарис и его отряд приближаются к месту, где вместе со всем штабом Джошуа стоял и сам вранн. Пока они ждали, ветер усилился. Тиамак задрожал.

Пронзительно холодно. Слишком холодно для этого времени года – даже у самого океана.

Всадники остановились в нескольких шагах от принца и его соратников. Солдаты Джошуа, неровными рядами расположившиеся у подножия холма, зашумели и снова притихли, наблюдая. Многие столпились на крышах и у окон внешнего Наббана, некоторые стояли у городских стен. Ради этого мгновения война была приостановлена. Теперь все участники застыли, как расставленные и забытые игрушки.

Джошуа шагнул вперед:

– Итак, ты пришел, Бенигарис.

Предводитель всадников поднял забрало.

– Пришел, Джошуа. В известном смысле я благородный человек. В точности как и ты, принц.

– И ты намерен придерживаться условий, которые были предложены барону Сориддану? Один на один? И все, чего ты просишь, если выиграешь, это гарантии безопасности для твоей семьи и слуг?

Бенигарис нетерпеливо передернул плечами:

– Ты получил мое слово, я твое. Так давайте покончим с этим. Где ваш… великий человек?

Джошуа посмотрел на него с некоторым недоверием.

– Он здесь. – Когда принц произнес последние слова, люди за его спиной расступились, и Камарис вышел вперед. Старый рыцарь был в кольчуге. На его накидке не было эмблемы, под мышкой он держал древний золотой шлем. Тиамак подумал, что Камарис выглядит даже более несчастным, чем обычно.

Посмотрев в лицо старика, Бенигарис кисло улыбнулся.

– Ах, я был прав. Я говорил ей. – Он поклонился в сторону рыцаря: – Привет, дядюшка.

Камарис промолчал.

Джошуа поднял руку. Он, по‑видимому, находил эту сцену недопустимо безвкусной.

– Ну хорошо, приступим. – Принц повернулся к герцогу Наббана. – Вареллан здесь, с ним обращались хорошо. Я обещаю: что бы ни случилось, вашей сестре и матери будет оказано подобающее уважение.

Бенигарис долго смотрел на него, глаза наббанайца были холодными, как у ящерицы.

– Моя мать мертва. – Он резко повернул коня, опустил забрало и немного отъехал назад, вверх по холму.

Джошуа устало посмотрел на Камариса.

– Постарайся не убивать его.

– Ты знаешь, что я ничего не могу обещать, – сказал старый рыцарь. – Но я пощажу его, если он попросит.

Ветер усилился. Тиамак пожалел, что не взял одежды сухоземцев: штаны и сапоги больше подходили к здешнему климату, чем голые ноги и сандалии Тиамака. Он дрожал, наблюдая, как всадники поворачивают друг к другу.

Тот, Кто Сгибает Деревья, наверное, встал с левой ноги, подумал он, повторяя то, что часто говорил его отец. От этой мысли ему стало еще холоднее. Но я не думаю, что этот холод посылает враннский бог погоды. У нас другой враг, таившийся долгое время, – и нет сомнения, что он может распоряжаться ветром и бурями.

Тиамак смотрел вверх на склон холма, где Камарис и Бенигарис стали друг против друга на расстоянии, которое человек мог бы преодолеть за несколько шагов. Они стояли так близко друг к другу, и узы крови связывали их – но было ясно, что бездонная пропасть простирается между ними.

А тем временем дуют вихри Короля Бурь, подумал Тиамак. И эти двое, племянник и дядя, участвуют в каком‑то безумном ритуале сухоземцев, точно так же, как Джошуа и Элиас.

Два всадника внезапно пришпорили лошадей, но для Тиамака они были просто ярким пятном. Ужасная мысль поразила его, черная и пугающая, как грозовая туча.

Мы все время думали, что король Элиас был инструментом мщения Инелуки. И два брата шли, ссорясь, от Наглимунда к Сесуадре, кусая и царапая друг друга, так что принцу Джошуа и нам, остальным, оставалось только уцелеть.. Но может быть, Элиас знает о планах Короля Бурь столько же, сколько мы? Что, если он только послушно играет свою роль, не давая нам заниматься ничем другим, а тем временем страшное темное существо готовит и ему, и Джошуа один ужасный конец?

Несмотря на холод, Тиамак почувствовал, как капли пота выступили у него на лбу. Но если это так, в чем же состоит план Инелуки? Адиту клялась, что он никогда не сможет вернуться из пустоты, в которую его отбросило заклятие смерти, но, может быть, есть какое‑то другое отмщение, придуманное им, которое могло бы принести человечеству гораздо больше вреда, чем управление Светлым Ардом посредством Элиаса и норнов?

Тиамак огляделся в поисках Стренгъярда, торопясь поделиться своей тревогой с носителем свитка. Но священник затерялся в бурлящей толпе. Люди вокруг вранна возбужденно кричали. Расстроенному Тиамаку потребовалось немало времени, чтобы понять, что один из всадников сбил с лошади другого. Легкий укол страха быстро прошел, когда он увидел, что упал сверкающий доспехами Бенигарис. Гул пробежал по толпе, когда Камарис спешился. Два мальчика выбежали и отвели в сторону лошадей. Тиамак постарался отложить ненадолго свои догадки и подозрения и протиснулся между Хотвигом и Слудигом, стоявшими рядом с принцем Джошуа. Риммер недовольно посмотрел вниз, но, увидев Тиамака, ухмыльнулся:

– Он его здорово стукнул по перьям. Хороший урок старик преподнес Бенигарису.

Тиамак вздрогнул. Он никогда не мог понять удовольствия, которое получали его спутники в таких случаях. Этот «урок» мог кончиться смертью одного из двух мужчин, круживших друг возле друга, подняв щиты и держа наготове длинные мечи. Торн выглядел чернее самой темной ночи.

Сперва казалось, что схватка скоро закончится. Хотя Бенигарис и был хорошим бойцом, Камарис казался существом другой породы: грациозным, как речная выдра, быстрым, как жалящая змея. В его руках Торн казался мечущимся черным мерцанием, паутиной сверкающей тьмы. Хотя Тиамак не слышал ничего хорошего о Бенигарисе, он все же не мог не пожалеть герцога. Конечно же, эта нелепая битва кончится через несколько секунд.

Чем скорее Бенигарис сдастся, думал Тиамак, тем скорее мы уйдем с этого ветра.

Но, как быстро стало ясно, у Бенигариса были другие планы. После первых двух десятков ударов, во время которых он казался почти беспомощным, герцог наббанайский неожиданно кинулся в атаку на Камариса, нанося сокрушительные удары по щиту старого рыцаря и легко отражая те, которыми отвечал противник. Камарис отступил, и Тиамак почувствовал, как волна тревоги пробежала по отряду Джошуа.

В конце концов, он все‑таки старый человек, старше, чем был отец моего отца, когда умер. И может быть, для этой битвы ему понадобилось даже больше отваги, чем для других.

Бенигарис осыпал ударами щит Камариса, пытаясь ликвидировать его преимущество, и старый рыцарь начал отступать. Герцог кряхтел так громко, что все, собравшиеся на холме, слышали его, несмотря на звон мечей. Даже Тиамак, который почти совсем ничего не понимал в военных играх сухоземцев, думал, сколько он сможет выдержать такой темп.

Но ему совсем не обязательно выдерживать долго, понял Тиамак. Только до тех пор, пока он не пробьет оборону Камариса и не найдет слабое место. Он блефует.

Казалось, риск Бенигариса оправдался. Один из его мощных ударов застал врасплох Камариса, державшего щит слишком низко, отбил край щита и ударил по шлему старого рыцаря, заставив его пошатнуться. Толпа жадно взревела. Камарис устоял и поднял щит, как будто он стал почти невыносимо тяжелым. Бенигарис набросился на старика.

Тиамак так и не понял, что произошло дальше. Одно мгновение старый рыцарь стоял, согнувшись, подняв щит, – казалось, он ничего не мог противопоставить сокрушительному мечу Бенигариса; потом Камарис каким‑то образом зацепил щит Бенигариса своим и подбросил, так что несколько долгих секунд он висел в воздухе, как яркая золотая монетка. Когда щит упал, черное острие Торна было приставлено к вороту Бенигариса.

– Ты сдаешься, Бенигарис? – Голос Камариса звучал чисто, но немного дрожал от усталости.

В ответ Бенигарис отбил Торн в сторону закованным кулаком и ткнул собственным клинком в незащищенный живот Камариса. Старик согнулся, когда меч коснулся его. На миг Тиамаку показалось, что он пронзен. Но Камарис развернулся со страшной скоростью, и клинок герцога бесполезно скользнул по кольчуге, а старый рыцарь, обернувшись вокруг своей оси, нанес сокрушительный удар. Черное лезвие с хрустом пробило доспехи Бенигариса как раз под ребрами. Герцог рухнул на одно колено, пошатнулся и упал. Камарис вытащил Торн из пробоины в нагрудной пластине доспехов герцога, и струя крови хлынула оттуда.

Рядом с Тиамаком Слудиг и Хотвиг хрипло кричали от восхищения. Джошуа не выглядел таким счастливым.

– Милостивый Эйдон. – Он повернулся, чтобы посмотреть на двух своих военачальников с нескрываемой яростью, и встретился глазами с вранном. – По крайней мере Камарис жив, спасибо Господу. Пойдем к ним и посмотрим, что мы можем сделать для Бенигариса. Ты принес свои травы, Тиамак?

Вранн кивнул. Они с принцем стали пробиваться сквозь толпу, быстро собиравшуюся вокруг бойцов.

Достигнув центра, Джошуа положил руку на плечо Камариса.

– Все в порядке?

Старик кивнул. Он казался совершенно изнемогшим, волосы прилипли ко лбу.

Джошуа повернулся к упавшему Бенигарису. Кто‑то снял с герцога шлем. Он был бледен как норн, на губах его пузырилась кровавая пена.

– Лежи смирно, Бенигарис. Дай этому человеку взглянуть на твою рану.

Затуманенные глаза герцога обратились к Тиамаку.

– Болотный человек, – прохрипел он. – Ты все‑таки странный, Джошуа. – Вранн встал на колени подле него и начал искать крючки на грудной пластине, но Бенигарис оттолкнул его: – Оставьте меня в покое, будьте вы прокляты! Дайте мне умереть без того, чтобы мою одежду хватали дикарские лапы.

Джошуа сжал зубы, но сделал Тиамаку знак отойти.

– Как хочешь. Но может быть, есть что‑то, что я могу сделать для тебя…

Бенигарис засмеялся лающим смехом, кровавые пузыри выступили на его губах.

– Дай мне умереть, Джошуа. Это все, что мне осталось. Ты можешь получить… – Он поперхнулся кровью и закашлялся. – Ты можешь получить все остальное.

– Почему ты это сделал? – спросил Джошуа. – Ты должен был знать, что не можешь победить.

Бенигарис насильственно улыбнулся.

– Но ведь я вас напугал, верно? – Лицо его исказилось, но он снова взял себя в руки. – Во всяком случае, я взял, что мне причиталось… так же, как моя мать.

– Что ты хочешь сказать? – Джошуа смотрел на умирающего герцога, как будто никогда не видел никого, похожего на него.

– Моя мать поняла… с моей помощью… что ее игра окончена. Не осталось ничего, кроме позора. Она приняла яд. Я пошел своим путем.

– Но ведь ты мог бежать! У тебя оставался морской путь.

– Бежать куда? – Бенигарис выплюнул еще один алый сгусток. – В любящие руки твоего братца и его ручного колдуна? Кроме того, эти проклятые доки теперь принадлежат Страве. Я думал, что держу его пленником, но он подтачивал мою власть изнутри. Граф обыгрывает нас всех ради собственной выгоды. – Герцог тяжело дышал. – Нет, все уже было кончено. Я понял это, когда мы отдали Онестрийский проход. Так что я сам выбрал свою смерть. Я был герцогом меньше года, Джошуа. Меня бы вспоминали только как отцеубийцу. Теперь, если кто‑нибудь уцелеет, я буду человеком, который сражался с Камарисом за трон Наббана и был чертовски близок к победе.

Джошуа смотрел на Бенигариса с каким‑то непонятным выражением. Тиамак не мог не задать один вопрос.

– Что вы имели в виду, когда сказали «если кто‑нибудь уцелеет»?

Бенигарис с презрением посморел на вранна.

– Оно разговаривает. – Он медленно повернулся к принцу. – О да, – дыхание герцога становилось все тяжелее, – я забыл сказать тебе. Ты выиграл то, что хотел – но вряд ли это доставит тебе удовольствие, Джошуа.

– Мне почти стало жаль тебя, Бенигарис, – сказал принц. – Но это была глупая слабость. – Он встал.

– Подожди. – Бенигарис поднял окровавленную руку. – Тебе действительно следует знать это, Джошуа. Подожди чуть‑чуть. Я не займу тебя долго.

– Говори.

– Ганты выползают из болот. Всадники из Озерных Тритингов и прибрежных городов залива Ферракоса разносят повсюду это известие. Они кишат там. О, их больше, чем ты можешь вообразить! – Он снова засмеялся, извергая фонтан крови. – Но это еще не все, – весело продолжал он. – Есть еще одна причина, по которой я не хотел бежать из Наббана на корабле. Килпы тоже обезумели. Ниски в ужасе. Так что, видишь ли, я не зря покупаю себе чистую и почетную смерть. Может быть, ты и твои люди скоро будете мечтать о чем‑то подобном.

– А твой народ? – сердито спросил Джошуа. – Тебе наплевать на них? Если то, что ты говоришь, правда, они уже страдают.

– Мой народ? – Бенигарис опять вздрогнул. – Уже нет. Я мертв, а мертвые не платят долгов. И в любом случае теперь это твой народ – твой и моего дяди.

Джошуа долго смотрел на него, потом повернулся и пошел прочь. Камарис хотел было последовать за ним, но не смог вырваться из толпы любопытных солдат и наббанайских горожан.

Тиамак стоял на коленях подле сраженного герцога и ждал. Солнце почти коснулось горизонта и холодные тени протянулись по склону горы, когда Бенигарис наконец перестал дышать.