КОРОЛЬ‑ТЕНЬ

Вся жизнь Саймона была теперь сосредоточена в двух руках: его и короля. В комнате было темно. Элиас сжимал его запястье холодными пальцами, и хватка его была нерушима, как железные кандалы.

– Говори. – Изо рта короля вырвалось облако пара, как у дракона, хотя в комнате было не так уж и холодно. – Кто ты?

Саймон пытался найти подходящие слова, но нс мог издать ни звука. Это просто кошмар, ужасный сон, от которого он никак не может проснуться.

– Говори, черт возьми, кто ты? – Глаза короля сузились, их сияние почти поглотили тени, скрывавшие его лицо.

– Н‑н‑никто, – заикаясь пробормотал Саймон. – Я… я… я… н‑никто.

– Да ну? – в голосе короля был оттенок мрачного веселья. – А что привело тебя сюда?

В голове Саймона не было ни единой мысли или оправдания.

– Н‑ничего.

– Ты никто… и пришел низачем, – тихо засмеялся Элиас – звук разорванного пергамента. – Тогда ты попал куда следует. Здесь много безымянных. – Он подтянул Саймона поближе. – Дай взглянуть на тебя.

Саймон был вынужден повернуться, чтобы прямо посмотреть на короля. Трудно было как следует разглядеть его в слабом свете далекого факела, но Саймон подумал, что король уже мало похож на человека. От его бледной руки исходило сияние, слабое, как свечение болотной воды, и, хотя в комнате было сыро и прохладно, кожа короля была покрыта каплями пота. Тем не менее рука Элиаса была сильной и мускулистой; его пальцы сжимали запястье Саймона каменной хваткой.

Какая‑то тень лежала у ног короля, длинная черная тень. Ножны. Саймон чувствовал, что находится внутри них, смутно, но безошибочно. Это было ощущение сродни зовущему издалека голосу. Эта песня достигала дальних уголков его мозга, но он знал, что не может позволить зачаровать себя. Настоящая опасность была гораздо более близкой.

– Молод, я вижу, – медленно сказал Элиас. – И белокожий. Кто ты? Черный риммер Прейратса или тритинг?

Саймон покачал головой, но ничего не сказал.

– Мне все равно, – пробормотал Элиас. – Какие бы орудия Прейратс ни избирал для своей работы, мне все равно. – Прищурившись, он посмотрел в лицо Саймону. – Вижу, ты не хочешь говорить. Конечно, я знаю, почему ты здесь. – Он хрипло засмеялся: – У этого проклятого священника повсюду шпионы. Почему бы ему не оставить одного из них в собственной башне? Он держит здесь вещи, которые скрывает даже от своего короля.

Хватка Элиаса на мгновение ослабла. Сердце Саймона снова забилось в надежде, что ему удастся освободиться, но король просто устраивался поудобнее; прежде чем Саймон успел сделать что‑нибудь большее, чем просто подумать о возможности бегства, пальцы снова сжались.

По крайней мере за этим стоит следить, сказал себе Саймон, не желая терять надежду. Ох, только бы я смог открыть дверь внизу, если все‑таки вырвусь.

Внезапный рывок швырнул Саймона на колени.

– Вниз, мальчик, чтобы мне не приходилось вытягивать шею. Твой король устал, у него болят кости. – Он немного помолчал. – Странно. У тебя лицо не риммера и не тритинга. Ты больше похож на одного из моих эркинландских крестьян. Эти рыжие волосы! Говорят, давным‑давно степняки жили в Эркинланде…

Ощущение сна вернулось. Как мог король в темноте видеть цвет его волос? Саймон старался дышать ровно и сдерживать свой страх. Он стоял лицом к лицу с драконом, настоящим драконом, а не человеком, как этот. Кроме того, он выжил в черном ужасе туннелей. Он должен сохранять мужество и дожидаться удобного случая.

– Когда‑то весь Эркинланд – и весь Светлый Ард – были степями, – проскрежетал Элиас. – Ничего, кроме жалких племен: кочующие от пастбища к пастбищу дикари‑конокрады. – Он глубоко вздохнул, дыхание его отдавало металлом. – Потребовалась сильная рука, чтобы изменить это. Сильные руки нужны, чтобы построить королевство. Ты думаешь, что жители холмов Наббана не плакали и не скулили, когда в первый раз увидели гвардейцев императора? Но их дети были благодарны, а дети их детей не знали ничего другого.

Саймон не понимал смысла того, что говорил король, но ощутил трепет надежды, когда глубокий голос снова замер и наступила тишина. Переждав несколько мгновений, Саймон осторожно потянул руку, но ее все еще держали. Глаза короля были прикрыты, подбородок опустился на грудь, но он не спал.

– И посмотри, что построил мой отец, – внезапно сказал Элиас. Глаза его широко раскрылись, как будто он смотрел сквозь стены темной комнаты. – Империю, о которой старые наббанайцы могли только мечтать. Он изваял ее собственным мечом и сумел защитить от завистливых людей и мстительных бессмертных. Слава Эйдону! Но он был человеком – человеком! – Пальцы короля так сжались, что кость Саймона чуть не треснула. – И он отдал ее мне, чтобы я ухаживал за ней – так же как старый крестьянин отдает сыну клочок земли и корову. Мой отец отдал мне целый мир! Но этого было недостаточно, нет, недостаточно было, чтобы я держал его королевство и защищал его границы, нет, этого недостаточно, это только часть, этого недостаточно.

Элиас казался уже совершенно потерянным. Он бубнил себе под нос, как будто разговаривал со старым приятелем. Саймон подумал, что он пьян, но от короля не пахло вином. Только этот странный металлический запах… Саймон задыхался, чувствуя себя в западне. Собирается ли сумасшедший король держать его здесь, пока не вернется Прейратс? Или Элиас, устав от болтовни, сам покажет пойманному шпиону силу королевского правосудия?

– Вот чего никогда не поймет твой хозяин Прейратс, – продолжал Элиас. – Преданность. Преданность человеку или преданность делу. Думаешь, его волнует, что с тобой случится? Конечно нет – даже такой крестьянский парнишка, как ты, не может быть настолько тупым. С первого взгляда на алхимика ясно, что он предан только самому себе. И вот в чем он не понимает меня. Он служит мне только потому, что у меня есть власть: если бы он мог обладать властью сам, то с удовольствием перерезал бы мне горло. – Элиас засмеялся. – Или попробовал бы, во всяком случае. Я хотел бы, чтобы он действительно попытался сделать это. Но я предан моему отцу и королевству, которое он построил, и готов ради него вынести любую боль. – Голос его внезапно сломался; на мгновение Саймону показалось, что король сейчас зарыдает. – И я страдал. Бог знает, как я страдал. Страдал, как проклятые души в аду. Я не спал… не спал…

Снова король замолчал. По опыту предыдущей паузы Саймон знал, что не должен шевелиться, несмотря на боль в коленях, прижатых к каменному полу. Когда Элиас заговорил, голос его смягчился: теперь он звучал, почти как голос обыкновенного человека.

– Послушай, мальчик, сколько тебе лет? Пятнадцать? Двадцать? Если бы Илисса осталась жива, у меня мог бы быть такой сын. Она была красивая… пугливая, как молодой жеребец, но красивая. У нас не было сына. В этом‑то все и дело, знаешь ли. Теперь ему могло бы быть столько, сколько тебе. Тогда ничего этого не случилось бы.

Элиас притянул Саймона еще ближе, потом – о ужас! – потом положил холодную руку ему на голову, словно благословляя. Двойная рукоять Скорби была всего в нескольких дюймах от руки Саймона. В этом мече было что‑то ужасное, и мысль о прикосновении к нему чуть не заставила Саймона с криком отшатнуться. Но еще больше его пугала возможность разбудить короля от его странного полусна, полубодрствования. Он не пошевелился даже тогда, когда Элиас начал медленно гладить его по волосам, хотя от этого по его телу побежали мурашки.

– Сын. Вот что мне было нужно. Сын, которого я смог бы вырастить, как мой отец вырастил меня, сын, который понимал бы свой долг. Дочери… – Он помолчал, потом скрежещуще вздохнул. – У меня была дочь. Когда‑то. Но дочь – это не то. Ты должен надеяться, что человек, за которого она выйдет замуж, поймет… и будет хороших кровей… потому что это он будет править. А какому человеку ты бы мог завещать мир, если это не твоя плоть и кровь? И все‑таки я бы попробовал. Я бы попробовал… но она не захотела. Проклятый своевольный ребенок! – Он повысил голос. – Я дал ей все – я дал ей жизнь, будь она проклята, но она убежала. И все рассыпалось в прах. Где был мой сын? Где он был?

Рука короля вцепилась в волосы Саймона, чуть не вырвав изрядный клок. Юноша закусил губу, чтобы не закричать, испуганный новым витком безумия короля. Голос Элиаса становился все громче.

– Где ты был? Я ждал, сколько было возможно. Тогда мне пришлось принять собственные меры. Король не может ждать. Где ты был? Король не может ждать! Иначе все развалилось бы. Все бы развалилось, и то, что оставил мне мой отец, было бы потеряно! – Его голос поднялся до крика. – Потеряно! – прошипел Элиас, сверля Саймона взглядом. Лицо его блестело от пота. – Потому что ты не приходил!

Кролик в зубах у лисы. Саймон ждал, сердце его громко стучало. Когда рука короля в его волосах ослабела, он наклонил голову, ожидая удара.

– Но Прейратс пришел ко мне, – прошептал Элиас. – Он предал меня в первом же испытании, но он пришел ко мне, и слова его были как дым. Был способ все исправить. – Он фыркнул. – Я‑то знал, что он хочет только власти. Неужели ты не понимаешь, что так и должен поступать король, сын мой? Он использует тех, кто собирается использовать его. Это уж так. Этому учил меня мой отец, так что слушай внимательно. Я использовал его, как он использовал меня. Но теперь его план распутывается, и он надеется скрыть это от меня. А у меня есть свои пути, чтобы узнавать обо всем, понимаешь? Мне не нужны шпионы. Не нужны крестьянские мальчики, шныряющие повсюду. Даже если бы я не слышал голосов, которые воют у меня в ушах бессонными ночами – король и сам не дурак! Зачем это он отправился в Вентмут? Зачем ему снова ехать туда, как раз когда поднимается красная звезда? Что такого есть в этом Вентмуте, кроме горы и маяка? Что там может быть не сделано до сих пор? Он говорит, что это часть великого плана, но я не верю ему. Не верю ему.

Теперь Элиас задыхался, сгорбленный, плечи его двигались, как будто он пытался проглотить ком в горле и не мог. Саймон отстранился, но рука его все еще была зажата, словно в тисках. Он подумал, что смог бы вырваться, если бы дернул из всех сил, но одна только мысль о том, что может произойти, если он снова привлечет к себе внимание короля, была так ужасна, что Саймон застыл, стоя на коленях, боясь шевельнуться. Однако следующие слова короля заставили его забыть о бегстве.

– Мне следовало догадаться, что здесь что‑то не так, когда он рассказал мне о мечах, – прошептал Элиас. – Я не такой дурак, чтобы бояться кухонных баек. Но этот меч моего отца – он жег меня! Как будто он был проклят. И тогда мне был дан… другой. – Скорбь висела у него на бедре, но Элиас обратил свой загнанный взгляд к потолку. – Он… изменил меня. Прейратс сказал, что это к лучшему. Сказал, что я не получу того, что он обещал мне, до тех пор пока сделка не состоится. Но теперь это во мне, как кровь в моих жилах. Это колдовская вещь. Она поет мне все ночи напролет. Даже днем этот меч как демон, скорчившийся подле меня. Проклятый клинок!

Саймон ждал, что король скажет что‑нибудь еще, но Элиас снова замолчал; голова его все еще была откинута назад. Наконец, когда показалось, что король заснул или забыл, о чем шла речь, Саймон набрался мужества заговорить:

– А‑а м‑меч вашего отца? Г‑где он?

Элиас опустил голову.

– В его могиле. – Несколько мгновений он смотрел на Саймона, потом мышцы его челюсти напряглись, в мрачной ухмылке показались зубы: – А тебе что до этого, ты, шпион? Что Прейратсу нужно знать об этом мече? Я слышал, как о нем говорили ночью. Я многое слышал. – Его пальцы стальными обручами сжали лицо Саймона. Потом король закашлялся и судорожно вздохнул, но хватка его не ослабела. – Твой хозяин гордился бы тобой, если бы ты смог удрать и рассказать ему это. Меч, значит? Меч? Он, выходит, собирается использовать меч моего отца против меня? – По лицу короля струился пот. Его глаза казались черными дырами в черепе, полном непроницаемой тьмы. – Что замышляет твой хозяин?

– Я ничего не знаю! – воскликнул Саймон. – Клянусь!

Разрушительный приступ кашля сотрясал короля. Он откинулся в кресле, отпустив лицо своего пленника; Саймон чувствовал боль ледяного ожога на том месте, где были его пальцы. Король снова закашлялся, ловя ртом воздух.

– Будь оно проклято! – тяжело дыша, сказал Элиас. – Пойди найди моего виночерпия.

Саймон замер, как испуганная мышь.

– Ты меня слышишь? – Король выпустил запястье Саймона и сердито махнул на него рукой. – Приведи монаха и прикажи ему принести мою чашу. – Он еще раз со свистом вдохнул. – Найди моего виночерпия.

Саймон отступал вдоль каменной стены, пока не оказался вне пределов досягаемости короля. Элиас снова утонул в тени, но юноша все еще чувствовал его холодное присутствие. Рука Саймона ныла в том месте, где король сжимал ее, но эта боль ничего не значила в сравнении с разрывающей сердце возможностью бежать. Он с трудом встал на ноги, и, вставая, задел стопку книг. Когда они с грохотом свалились на пол, Саймон съежился от страха, но Элиас не пошевелился.

– Приведи его! – зарычал король.

Саймон медленно двинулся к двери, уверенный, что в любой момент может услышать, как за его спиной вскакивает на ноги король. Он с трудом дошел до площадки, где его уже не было видно с кресла, потом он, не помнил как, оказался на лестнице. Он даже не стал брать свой факел, хотя мог до него дотянуться, и побежал вниз в полной темноте, ступая так же твердо, как если бы шел по ровной поляне в ясный солнечный день. Он был свободен! Все уже казалось безнадежным, но он был свободен! Свободен!

На ступеньках, как раз под первой площадкой, стояла маленькая темноволосая женщина. Он поймал быстрый взгляд желтоватых глаз, когда она уступала ему дорогу. Женщина молча смотрела ему вслед.

Он с разбегу ударил двери ногой и вырвался в туманный, залитый лунным светом Внутренний двор, чувствуя себя так, словно мог раскинуть крылья и взвиться в затянутое облаками небо. Он сделал всего два шага, когда тихие, как кошки, фигуры в черных плащах возникли рядом с ним. Они схватили его так же крепко, как это сделал король, прижав его руки к бокам. Белые лица бесстрастно смотрели на него. Норны, казалось, вовсе не были удивлены, что поймали неизвестного смертного на ступенях башни Хьелдина.

Когда Рейчел в страхе отскочила назад, узел вырвался из ее рук и упал на каменный пол. Она вздрогнула от произведенного шума.

Стук шагов становился громче, свет просочился в туннель. Через мгновение они будут здесь! Прижавшись спиной к трещине в каменной стене, Рейчел огляделась в поисках места, куда она могла бы спрятать свою лампу. В конце концов она поставила предательский светильник на пол и прикрыла его полой плаща. Она понадеялась, что при свете факелов они не заметят тонкого лучика, выбивающегося из‑под плотной ткани. Рейчел сжала зубы и молилась про себя. От маслянистого запаха лампы ей было нехорошо.

Люди, приближавшиеся к ней, шли ленивой походкой – слишком ленивой, чтобы не заметить старую женщину, прячущуюся под собственным плащом, – в этом она была совершенно убеждена.

Рейчел подумала, что умрет, если они остановятся.

–..Они так любят этих белокожих тварей, что для них всегда есть работа, – грубый голос перекрыл шум шагов. – А нам священник дает только таскать камни да бегать по поручениям. Вот уж это никакое не дело для гвардейцев.

– Кому ты говоришь, – сокрушенно согласился второй.

– То, что король дает краснорясому полную волю, не значит, что мы… – начал первый, но его перебили.

– А ты хочешь с ним поспорить? – усмехнулся третий голос. – Он просто слопает тебя за обедом, а кости выкинет собакам.

– Заткнись! – отрезал первый, но голос его звучал без особой убежденности. Закончил он уже тише: – Все равно. Что‑то до смерти дрянное тут внизу. До смерти дрянное. Я видел, как один из этих труполицых ждал его в темноте, чтобы поговорить…

Шум шагов стал тише, и через несколько мгновений в коридоре снова наступила тишина.

Хватая ртом воздух, Рейчел отбросила плащ и вышла из ниши. Пары лампы, казалось, ударили ей в голову. Стены покачнулись, и она вынуждена была схватиться рукой за камень, чтобы не упасть.

Благословенная святая Риаппа! – выдохнула она одними губами. Спасибо, что защитила свою смиренную служанку от неправедных! Спасибо, что закрыла им глаза!

Опять солдаты! Они шлялись по туннелям, наполняя переходы, как муравьи. Эта группа была третьей, которую она видела – или слышала, что вернее. И Рейчел не сомневалась, что их было много. Что им нужно здесь, внизу? Она знала, что в эту часть замка годами никто не заходил – потому и набралась мужества начать свои поиски отсюда. Но теперь что‑то привлекло внимание королевских солдат. Прейратс дал им работу – по‑видимому, что‑то откапывать. Но что откапывать? Неужели Гутвульфа?

Ярость и страх переполняли ее. Несчастный старик! Неужели он недостаточно пострадал, потеряв зрение и дом? Что им от него нужно? Конечно, он был доверенным советником короля, прежде чем бежал. Может быть, он знал какие‑то секреты, нужные Элиасу? Это должно быть что‑то ужасно важное, чтобы стольких солдат погнали по его следу в этот кошмарный подземный мир.

Да, конечно, им нужен Гутвульф. Кого еще можно искать здесь, внизу? Конечно, не Рейчел: она понимала, что ничего не значила для могущественных людей. Но Гутвульф – он поссорился с Прейратсом, не так ли? Она права, что ищет его, – он в ужасной опасности. Но как она может продолжать поиски, если все переходы кишат королевскими людьми – и еще худшими тварями, если только гвардейцы говорили правду. Ей еще повезет, если она невредимой доберется до своего убежища.

Это так, сказала она себе. Ты чуть не попалась в этот раз, старая женщина. Глупо надеяться, что святая еще раз спасет тебя, если ты будешь упорствовать в своей глупости. Вспомни, что говорил отец Дреозан. «Господу все подвластно, по он не станет защищать гордецов от зла, которое они сами призывают на свою голову».

Рейчел стояла в коридоре, пытаясь восстановить дыхание. Она не слышала ничего, кроме стука собственного сердца.

– Правильно, – сказала она себе, – домой. Думать.

Она повернула назад, сжимая в руках узелок.

Ступени были крутыми. Рейчел приходилось все время останавливаться, чтобы отдохнуть. Прислоняться к стене и сердито думать о своей усиливающейся немощи. В лучшем мире – она знала – в мире, не до такой степени преисполненном зла, те, кто идет по дороге праведных, не будут испытывать таких приступов боли и злости. Но в этом мире все души на подозрении, и Рейчел Дракон с колыбели знала, что решающим в День Взвешивания будет Испытание. Уж конечно, эти дни облегчат ее вес на Великих Весах.

Эйдон Искупитель, я надеюсь на это, подумала она тоскливо. Если моя земная ноша станет хоть чуточку тяжелее, в Судный День я просто улечу, как семечко одуванчика. Она кисло улыбнулась своей непочтительности. Рейчел, ты старая дура! Сама себя послушай! Еще не поздно низвергнуть свою душу в геенну огненную!

В этой мысли было что‑то странно успокаивающее. С новыми силами она возобновила свое восхождение по лестнице.

Она прошла нишу и поднялась на пролет выше, когда вспомнила о тарелке. Конечно, ничего не могло измениться с тех пор, как она смотрела на нее на пути вниз сегодня утром, но даже если и так, она не имела права отлынивать. Рейчел, главная горничная, не отлынивает. Ее ноги болели, и колени протестовали, и хотя она ничего не хотела, кроме как дойти до своей комнатки и лечь, она заставила себя повернуться и снова спустилась по ступеням.

Тарелка была пуста. Рейчел долго смотрела на нее. Значение того, что она видит, доползло до нее только через некоторое время.

Гутвульф вернулся.

Она была потрясена, обнаружив, что сжимает в руках тарелку и рыдает. Глупая старая женщина, ругала она себя. О чем на Божьей земле ты плачешь? О том, что человек, который никогда не разговаривал с тобой и не знает даже твоего имени, – и который, вероятно, не знает уже и своего собственного имени – пришел и взял с тарелки немножко хлеба и луковку?

Но даже бранясь, она чувствовала себя легкой, как семечко одуванчика, которым только что себя воображала. Он не умер! Если солдаты искали Гутвульфа, они еще не нашли его – и он вернулся. Это было почти так, как будто граф Гутвульф знал, что она беспокоилась о нем. Она знала, что это абсурдная мысль, но чувствовала, что случилось нечто очень важное.

Придя в себя, она быстро вытерла слезы рукавом, вынула из узелка сыр и сушеное яблоко и снова наполнила тарелку. Потом Рейчел проверила покрытую миску. Воды тоже не было. Тогда она опорожнила в нее свой собственный мех. В туннелях было сухо и пыльно, и несчастный человек наверняка скоро снова захочет пить.

Приятная часть работы была окончена. Рейчел снова стала подниматься, и ступени показались ей более пологими. Она не нашла его, но он был жив. Он знал, куда прийти, и придет снова. Может быть, в следующий раз он останется и поговорит с ней.

Но что она скажет?

Что угодно, что угодно. Будет с кем поговорить, с кем поговорить.

Задыхаясь, почти на пределе, но все‑таки напевая гимн, Рейчел направлялась к своей потайной комнате.

Силы Саймона были на исходе. Когда норны провели юношу через Внутренний двор, колени его отказали. Двое бессмертных без колебаний подняли его, обхватив под мышками, так что только кончики его пальцев волочились по земле.

Их молчание и застывшие лица наводили на мысль о статуях, при помощи магии получивших возможность двигаться; только черные глаза, оглядывающие темный двор, казалось, принадлежали живым существам. Когда один из них заговорил на шипящем, щелкающем языке Пика Бурь, это было почти так же удивительно, как если бы стены замка рассмеялись.

Что бы ни сказало это существо, его товарищ, видимо, согласился с этим. Они немного повернули и потащили своего пленника к главным строениям Хейхолта.

Саймон довольно равнодушно подумал, куда они могут тащить его. Казалось, что это уже не имеет значения. От него было мало проку как от шпиона – сперва попал прямо в лапы королю, потом угодил в объятия этих существ, – что ж, теперь он будет наказан за свою беспечность.

Но что они будут делать? – Изнеможение боролось со страхом. Я им ничего не скажу. Я не предам моих друзей. Не предам!

Даже в состоянии оцепенения Саймон знал, что, скорее всего, не сможет сохранять молчание после возвращения Прейратса. Бинабик был прав. Он оказался жалким дураком.

Я найду способ убить себя, если придется.

Но сможет ли он? Книга Эйдона утверждала, что это грех… И он боялся смерти, боялся пуститься в это темное путешествие по собственному желанию. В любом случае казалось маловероятным, что у него будет возможность убежать даже таким способом. Норны забрали его канукский костяной нож. Похоже, что они способны без малейших усилий противостоять любой, самой безрассудной попытке спастись.

Из темноты возникли стены Внутреннего двора, на которых были вырезаны мифические животные и только немногим более известные святые. Дверь была полуоткрыта; за ней было совсем темно. Саймон немного побрыкался, но неуступчивые белые пальцы норнов держали его слишком крепко. В отчаянии он вытянул шею, в надежде последний раз увидеть небо. На сумрачном северном небосводе между логовом Прейратса и Башней Зеленого ангела мерцала красная точка – свирепая алая звезда.

Плохо освещенные коридоры сменяли друг друга. Хейхолт всегда называли величайшим замком мира, но Саймон уныло удивился тому, каким огромным он был на самом деле. Казалось, что новые проходы появляются ежесекундно за всеми дверьми сразу. Снаружи ночь была спокойной, но по коридорам гулял холодный ветер; Саймон видел всего несколько бесшумно двигающихся фигур в дальних концах переходов, но темнота была полна голосов и странных звуков.

Все еще крепко сжимая Саймона, норны проволокли его в дверь, выходящую в крутой узкий лестничный колодец. После долгого спуска, во время которого он был так зажат между двумя бессмертными, что почти ощущал, как их холодная кожа вытягивает тепло из его тела, они достигли еще одного коридора и быстро свернули на другую лестницу.

Они ведут меня вниз, в туннели, в отчаянии подумал Саймон. Снова вниз, в туннели. О Боже, вниз, в темноту!

Наконец они остановились перед огромной дверью из обитого железом дуба. Один из норнов вынул огромный ключ из складок одежды, вставил его в замок, повернул и распахнул дверь легким ударом белого запястья. Облако дыма вырвалось наружу, и у Саймона защипало в носу и глазах; он глупо барахтался некоторое время, в ожидании чего‑то ужасного, потом поднял глаза. Пустые, невыразительные глаза норнов смотрели прямо на него. Это тюремное помещение, подумал он, или то место, куда они бросают тела своих жертв?

Он нашел в себе силы говорить:

– Если вы хотите, чтобы я вошел туда, что ж, заставьте меня. – Он напряг мускулы, готовый к сопротивлению.

Один из норнов толкнул его. Саймон схватился за дверь, качнулся на пороге, потом потерял равновесие и свалился вниз, в пустоту.

Пола не было.

Мгновением позже он обнаружил, что пол все‑таки есть и что находится он в нескольких локтях ниже двери. Саймон ударился о камень и с криком боли покатился вперед. Несколько секунд он лежал, тяжело дыша, и смотрел на игру отблесков огня по удивительно высокому потолку. Воздух был полон странного шипения. Замок над головой щелкнул и ключ повернулся.

Саймон приподнялся и обнаружил, что он здесь не один. Полдюжины странно одетых людей – если это были люди, потому что их лица почти полностью закрывали грязные тряпки, – стояли в некотором отдалении, уставившись на него. Они не сделали ни одного движения по направлению к нему. Если это палачи, подумал Саймон, они, наверное, переутомились на работе. У них за спиной виднелась большая пещера, предназначенная скорее для зверей, чем для людей. Несколько рваных одеял валялись у стен, как пустые гнезда. Корыто с водой, отражавшей алое сияние, казалось наполненным расплавленным металлом. Вместо сплошной каменной стены, которую Саймон ожидал увидеть, за противоположным концом пещеры открывалось огромное пространство, залитое мерцающим красноватым светом. Где‑то раздался крик боли.

Он замер от ужаса. Неужели его бросили в огненные бездны ада? Или норны сами построили нечто в этом роде, чтобы пытать своих эйдонитских пленников?

Вяло стоявшие перед ним фигуры, напоминавшие домашнюю скотину, внезапно расступились и быстро двинулись к стенам пещеры. Саймон увидел, как до ужаса знакомый силуэт появился в открытом пространстве между двумя помещениями. Не задумываясь, он откатился к стене и натянул на голову зловонное одеяло.

Прейратс все еще стоял спиной к меньшей пещере и к Саймону, ругая кого‑то невидимого; лысый череп алхимика отражал огненные отблески.. Выплюнув несколько последних слов, он повернулся и пошел вперед, хрустя каблуками по разбитому камню. Священник пересек пещеру и поднялся по ступенькам на узкий порог и приложил ладонь к двери. Она распахнулась и потом со стуком захлопнулась за ним.

Саймон думал, что уже не способен ни бояться, ни удивляться, но теперь он никак не мог прийти в себя от потрясения. Что делает здесь Прейратс, когда он сам сказал, что едет в Вентмут? Даже король думал, что алхимик в Вентмуте. Зачем было Прейратсу обманывать своего хозяина?

И кроме того, где это «здесь»?

Раздался какой‑то звук, и Саймон быстро поднял глаза. Одна из фигур в масках приближалась к нему, двигаясь с мучительной медлительностью старика. Человек – поскольку глаза над тряпкой несомненно принадлежали человеку – остановился перед Саймоном и некоторое время смотрел на него. Он сказал что‑то, но голос звучал слишком тихо, чтобы можно было что‑нибудь понять.

– Что?

Человек поднял руку и медленно стащил с лица жесткую тряпку. Он был до невозможности изможден; его морщинистое лицо было почти полностью закрыто седыми волосами. Но почему‑то Саймону показалось, что этот человек может быть моложе, чем выглядит.

– Повезло, что ли? – сказал незнакомец.

– Повезло? – Саймон был озадачен. Неужели норны бросили его к сумасшедшим?

– Поп. Повезло, что у него другие дела имеются. Повезло, что… работы больше нет… Ну, той, для которой он берет арестантов.

– Не понимаю, о чем ты говоришь. – Саймон встал и выпрямился, чувствуя, что приобрел немало синяков во время своего крайне поспешного падения.

– Ты… ты не литейщик, – прищурившись, сказал незнакомец. – Грязный, это верно, но дыма‑то на тебе нет.

– Норны поймали меня, – сказал Саймон, немного помедлив. У него не было причины доверять этому человеку – но причины не доверять тоже не было. – Белые лисицы, – пояснил он, увидев озадаченное выражение на лице собеседника.

– А‑а, эти дьяволы. – Человек украдкой начертал знак древа. – Заходят они сюда, верно. Только мы‑то на них издалека смотрим. Вот уж мерзкие твари! Против Бога все это, вот что. – Он оглядел Саймона сверху донизу, потом подошел немного ближе. – Никому не говори, что ты не литейщик, – прошептал он. – Сюда. Поди сюда.

Он отвел Саймона в сторону. Остальные люди в масках, похоже, мало интересовались вновь прибывшим. Глаза их были пустыми, как у вытащенной из воды рыбы.

Человек порылся в груде одеял и достал маску и оборванную рубаху.

– Вот, бери – это старина Кривоног носил, но ему уж одежка не понадобится – ну, там, где он сейчас. Будешь на нас похож, вот как.

– А это хорошо? – Саймону было трудно заставить работать свою уставшую голову. Он, по‑видимому, оказался в литейной. Но почему? Может быть. это наказание за шпионство? Оно казалось на удивление мягким.

– Если не хочешь, чтоб тебя до смерти заработали, – начал человек и закашлялся долгим сухим кашлем, пронизывавшим все его тело. Прошло некоторое время, прежде чем он снова смог говорить. – Если доктор увидит, что ты новенький, он уж из тебя выжмет работу, можешь не бояться. И больше того. Он очень плохой. – Голос человека звучал убежденно. – Не надо, чтобы он тебя заметил.

Саймон посмотрел на засаленные обрывки тряпья.

– Спасибо тебе. Как тебя зовут?

– Стенхельм. – Человек снова закашлялся. – И другим не говори, что ты новый, а то они побегут к доктору так быстро, что у тебя глаза выскочат. Скажи, что работал на подъемнике. Эти спят в другой дыре, на той стороне, но Белые лисицы и солдаты всех беглых в эту дверь пихают, все равно, с какой стороны сбежали. – Он грустно задумался. – Осталось‑то нас с гулькин нос, а работать надо. Вот они и притащили тебя сюда, а не прикончили сразу. Как тебя зовут, парень?

– Сеоман. – Он огляделся. Остальные литейщики снова впали в тупое оцепенение. Большинство из них свернулись на вонючих одеялах и закрыли глаза. – Кто такой этот доктор? – На какую‑то долю секунды это слово пробудило в нем безумную надежду, но даже если бы Моргенс выжил в ужасном пламени, он никогда не мог бы наводить ужас на этих людей.

– Скоро с ним повидаешься, – сказал Стенхельм. – Некуда тебе торопиться.

Саймон обернул лицо тряпкой. Она пахла дымом, грязью и чем‑то еще. Дышать через нее было трудно. Он сказал об этом Стенхельму.

– Ты ее намочи. Еще спасибо святому Искупителю скажешь, что она у тебя есть, посмотришь. Не то огонь прямо тебе в глотку полезет и все потроха сожжет. – Стенхельм указал на рубашку почерневшим пальцем. – И это надевай. – Он оглянулся на других литейщиков.

Саймон понял. Как только он натянет эту рубаху, он ничем уже не будет отличаться от всех остальных, не будет привлекать внимания. Эти люди были согнуты, почти сломаны – в этом не было сомнений. Меньше всего на свете они хотели, чтобы их заметили.

Когда он просунул голову в воротник рубашки и снова смог видеть, прямо к нему направлялась страшная фигура. На мгновение Саймон подумал, что это один из гюнов каким‑то образом добрался до Хейхолта.

Огромная голова медленно поворачивалась из стороны в сторону. Маска изувеченной плоти злобно морщилась.

– Слишком долго спите, крысы, – прогремело это существо. – Работать надо. Священник хочет, чтобы сегодня закончили.

Саймон благодарил Узириса за оборванную тряпку, сделавшую его еще одним безликим пленником. Он знал, что этот одноглазый монстр будет новым витком его кошмара.

О Мать Милости! Они отдали меня Инчу.