Уничтоженная роза

Корабль снова нырнул. Когда балки каюты заскрипели, пустая чашка выпала из руки Изгримнура и стукнулась об пол.

– Эйдон, сохрани нас! Это ужасно!

Джошуа слабо улыбнулся:

– Да уж. Только сумасшедший мог выйти в море в такой шторм.

– Не шути, – встревоженно зарычал Изгримнур. – Не надо шутить с кораблями и бурями.

– А я и не шутил. – Принц схватился за свое кресло, когда каюта снова накренилась. – Разве мы не сумасшедшие, раз так боимся звезды в небе, что очертя голову несемся в бой?

Герцог покрылся красными пятнами.

– Мы уже здесь. Видит Бог, я этого не хотел, но мы здесь.

– Здесь, – согласился Джошуа. – И будем благодарить Бога, что Воршева, дети и твоя Гутрун в безопасности в Наббане.

– В безопасности, пока туда не добрались ганты. – Изгримнур вздрогнул, вспомнив отвратительное гнездо. – В безопасности, если только килпы не решат вылезти на землю.

– Ну так кто из нас больше беспокоится? – мягко спросил Джошуа. – Вареллан, как мы знаем, способный молодой человек, большая часть легионов Зимородка осталась с ним, и наши леди в гораздо большей безопасности, чем мы.

Корабль содрогнулся и нырнул носом. Изгримнур почувствовал, что должен говорить, делать все, что угодно, только бы не слышать того, что казалось ему треском разваливающихся балок.

– Я кое‑что подумал. Если ниски какие‑то там родственники бессмертных, как сказала Мириамель, какого черта мы должны доверять им? Почему, собственно, мы так уверены, что они предпочтут наших эльфов этим дьяволам норнам?

Как бы в ответ на эти слова, песня ниски, чуждая и могущественная, снова возвысилась над воем ветра.

– Но это так, – громко сказал Джошуа. – Одна из морских наблюдательниц отдала свою жизнь, чтобы Мириамель могла бежать. Какие еще доказательства тебе нужны?

– Они не удерживают килп так далеко, как мне бы хотелось. – Он сотворил знак древа. – Джошуа, на нас нападали уже трижды!

– И не сомневаюсь, что напали бы еще множество раз, если бы не Нин Рейсу и ее брат и сестра. Ты был на палубе. Ты видел, что море кишит этими проклятыми тварями. Оно задыхается от них.Изгримнур мрачно кивнул. Он, конечно, видел килп, и даже слишком много, снующих вокруг флотилии, как угри в бочке. Они вползали на борт флагмана уже несколько раз, причем один раз средь бела дня.

Несмотря на боль в ребрах, герцог сам убил двух ухающих тварей и потом провел немало времени, смывая маслянистую, дурно пахнущую кровь с рук и лица.

– Знаю, – сказал он наконец. – Как будто их послали наши враги, чтобы удерживать нас.

– Может быть, так оно и есть. – Джошуа налил немного вина себе в чашку. – Мне кажется странным, что килпы поднялись на поверхность и ганты расползаются из болот одновременно. У нашего врага длинные руки, Изгримнур.

– Маленький Тиамак верит, что это происходило в гнезде гантов, когда мы нашли его. Что Пик Бурь каким‑то образом использовал его и других враннов, чтобы говорить с этими жуками. – От воспоминания об односельчанах Тиамака, использованных гантами, как свечи, а потом выброшенных, и о сотнях наббанайских моряков, которых килпы утащили в глубины, у Изгримнура сжимались кулаки и хотелось кого‑нибудь ударить. – Что же это за демон, который делает такие вещи, Джошуа? Что же это за враг, которого мы не видим и не можем ударить?

– Величайший враг. – Принц пригубил вино, качнувшись, когда корабль снова нырнул. – Враг, которого мы должны разбить любой ценой.

Дверь каюты распахнулась. С трудом удерживаясь на ногах, Камарис вошел, царапая дверь ножнами. С плаща старого рыцаря текла вода.

– Что сказала Нин Рейсу? – спросил Джошуа, наливая ему вина. – Продержится ли «Жемчужина Эметтина» еще одну ночь?

Старик осушил чашку и рассматривал осадок.

– Камарис! – Джошуа двинулся к нему. – Что сказала Нин Рейсу?!

Через мгновение рыцарь поднял глаза:

– Я не могу спать.

Принц обменялся расстроенными взглядами с Изгримнуром.

– Не понимаю.

– Я был наверху, на палубе.

Изгримнур подумал, что в этом не приходится сомневаться, глядя на лужи воды на полу каюты: старый рыцарь казался еще более рассеянным, чем обычно.

– Что случилось, Камарис?

– Я не могу спать. Меч в моих снах. – Он судорожно сжимал рукоять Торна. – Я слышу, как он… поет мне. – Камарис вытянул из ножен часть чистой темноты. – Я носил его многие годы. – Он с трудом находил слова. – Я… чувствовал это иногда, особенно в бою, но никогда так. Я думаю… я думаю, он живой.

Джошуа недоверчиво посмотрел на клинок:

– Может быть, тебе лучше не носить его, Камарис? Ты все равно будешь вынужден снять его достаточно скоро. Положи меч куда‑нибудь в безопасное место.

– Нет, – старик покачал головой, голос его был тяжелым. – Нет, я не смею. Есть вещи, которым надо научиться. Мы не знаем, как обратить Великие Мечи против нашего врага. Как ты сказал, это время быстро приближается. Может быть, я смогу понять его песню. Может быть…

Принц поднял руку, как бы собираясь спорить с ним, потом опустил ее.

– Делай то, что считаешь нужным. Ты хозяин Торна.

Камарис медленно поднял глаза:

– Да? Я думал так когда‑то.

– Давай‑ка выпей еще вина, – вступил в разговор Изгримнур. Он хотел было подняться со стула, но решил не делать этого. Сражение с килпами замедлило его выздоровление. Поморщившись, он сделал Джошуа знак снова наполнить чашу старика. – Трудно не чувствовать себя в ловушке, когда завывает ветер и море швыряет нас, как игральные кости.

– Изгримнур прав, – улыбнулся Джошуа. – Вот, выпей. – Каюта снова накренилась, и вино выплеснулось ему на запястье. – Выпей, пока в чашке больше, чем на полу.

Камарис долго молчал.

– Я должен поговорить с тобой, Джошуа. На моей душе тяжесть. – (Озадаченный, принц ждал.) Лицо рыцаря было почти серым, когда он повернулся к герцогу: – Пожалуйста, Изгримнур, я должен поговорить с Джошуа наедине.

– Я твой друг, Камарис, – сказал герцог. – Если кого‑то и можно винить за то, что ты оказался здесь, так это меня. Если что‑то не дает тебе покоя, я хотел бы помочь.

– Этот стыд жжет меня. Я бы не стал говорить Джошуа, но ему нужно это услышать. Даже когда я лежу без сна, боясь того, что будет делать меч, Бог наказывает меня за мой тайный грех. Я молюсь, чтобы он дал мне силы понять Торн и его братьев‑мечей, если я поступлю правильно. Но, пожалуйста, не вынуждай меня обнажать этот позор и перед тобой. – Камарис выглядел действительно старым, лицо его обмякло, глаза блуждали. – Пожалуйста, я умоляю тебя.

Смущенный и сильно испуганный, Изгримнур кивнул:

– Как хочешь, Камарис, конечно.

Изгримнур раздумывал, стоит ли ему еще некоторое время подождать в низком коридоре, когда дверь каюты распахнулась и вышел Камарис. Старый рыцарь стремительно пробежал мимо, сгорбившись, чтобы не задеть низкий потолок. Прежде чем Изгримнур успел хотя бы начать спрашивать, Камарис уже исчез за поворотом, стукаясь то об одну, то об другую стену, когда «Жемчужина Эметтина» вздрагивала в объятиях бури.

Изгримнур тихо постучался в дверь каюты. Никто не ответил, и герцог осторожно открыл ее. Принц смотрел на лампу, лицо его было потрясенным, как лицо человека, увидевшего собственную смерть.

– Джошуа?

Принц встал, точно его дернули за веревочку. Он, казалось, полностью потерял присутствие духа. Голос его был безжизненным и ужасным:

– Уходи, Изгримнур. Дай мне побыть одному.

Герцог помедлил, но выражение лица Джошуа убедило его. Что бы ни произошло в каюте, он ничего не мог сделать для принца, кроме как оставить его одного.

– Пошли за мной, когда понадоблюсь. – Изгримнур вышел. Джошуа не поднял глаз, не заговорил. Он продолжал смотреть на лампу, как будто только ее свет мог вывести его из беспредельной тьмы.

Насколько могла судить Мириамель, она провела с дворрами уже несколько дней. В каменной крепости под Хейхолтом ничего нельзя было сказать с уверенностью. Застенчивые подземные жители продолжали хорошо с ней обращаться, но по‑прежнему отказывались освободить ее, Мириамель спорила, умоляла, даже бушевала целый час, крича и угрожая. Когда ее ярость утихла, дворры горестно переговаривались между собой. Они, казалось, были удивлены и расстроены ее поведением, так что ей даже стало стыдно, но ее смущение прошло так же быстро, как и ярость.

В конце концов, решила она, я не просила, чтобы меня сюда привели. Они говорят, что на то были веские причины, – тогда пусть их причины их и успокаивают. Я этим заниматься не буду.

На самом деле она уже поняла причину похищения, хота и не смирилась. Дворры, казалось, спали очень мало, если вообще спали. Кто‑нибудь из них все время находился в широкой пещере. Говорили они всю правду или нет, Мириамель не сомневалась, что что‑то очень пугало тоненьких большеглазых созданий.

– Мечи, – сказал Джисфидри. – Очень хорошо. Я попытаюсь объяснить лучше. Вы видели, что мы узнали стрелу, хотя не сделали ее.

Да, они, казалось, действительно с самого начала знали, что в седельных сумках путников было нечто необычное. Впрочем, дворры вполне могли придумать всю эту историю, уже найдя стрелу.

– Мы не сделали эту стрелу, но она была сделана тем, кто научился у нас. Три Великих Меча сделаны нами, и мы связаны с ними.

– Вы сделали три меча? – Это сбило ее с толку. Эти слова не вязались с тем, что ей говорили раньше. – Я знала, что ваш народ сделал Миннеяр для короля Элвсоединены к вам, но одеты в перчатки какого‑нибудь другого смертного?

Странно было думать, что ее блистательный дедушка положил массу труда, чтобы скрыть происхождение Сверкающего Гвоздя. Разве он стыдился, что обладает этим оружием? Почему?

– Если вы так хорошо знаете эти мечи, скажите мне, где теперь Сверкающий Гвоздь?

– Я не могу назвать вам точное место, но это где‑то рядом. В пределах нескольких тысяч шагов.

Значит, или в замке, или под замком, решила Мириамель. Это не очень‑то помогло ей, но по крайней мере ее отец, выходит, не бросил меч в океан и не велел увезти его в Наскаду.

– Вы пришли сюда, потому что знали, что мечи здесь?

– Нет. Мы бежали от других вещей, когда нас изгнали из нашего города на севере. Мы уже знали, что два меча были здесь, но это мало значило для нас в то время. Мы бежали по древним туннелям, а они привели нас сюда. И, только приблизившись к Асу'а, мы поняли, что другие силы тоже не дремали.

– И значит, теперь вы в ловушке между двух огней и не знаете, в какую сторону бежать. – Она произнесла эти слова с неодобрением, но знала тем не менее, что то, с чем столкнулись дворры, очень похоже на ее собственное положение. Она тоже была изгнана могущественными силами. Она бежала от своего отца в надежде, что целый мир будет разделять их. Теперь она рисковала своей жизнью и жизнью друзей, чтобы встретиться с ним вновь, но боялась того, что могло бы случиться, если бы она преуспела в этом. Мириамель постаралась отбросить бесполезные мысли. – Прости меня, Джисфидри, я просто устала столько времени сидеть на одном месте, вот и все.

В первый день она хорошо отдохнула, несмотря на свою ненависть к тюремщикам, но теперь ей уже хотелось двигаться, делать что‑то – что бы то ни было. В противном случае она оставалась наедине со своими мыслями – а они были беспокойной компанией.

– Мы действительно очень сожалеем, Мириамель. Вы можете гулять здесь, сколько захотите. Мы постарались дать вам все необходимое.

Им повезло, что у нее с собой были сумки с провизией, подумала Мириамель. Если бы она была вынуждена перейти на пищу дворров – бледные грибы и маленькие отвратительные насекомые, – то оказалась бы гораздо менее уступчивым пленником.

– Вы не можете дать мне то, что я хочу, пока я пленница здесь, – сказала принцесса. – Ничто не может изменить этого, что бы вы там ни говорили. – Мириамель подавила злость. Она уже пробовала этот подход. Надо было подумать.

Исарда царапала стену пещеры изогнутым инструментом с плоским кончиком и тихо напевала про себя. Чем больше Мириамель слушала, тем больше эта песня очаровывала ее. Исарда почти шептала, но в мелодии было что‑то от силы и сложности тех песен, которые пела килпам Ган Итаи. Исарда пела в одном ритме с движениями своих длинных грациозных рук. Музыка и движение составляли единое целое. Некоторое время Мириамель сидела подле нее как пригвожденная к месту.

– Вы что‑то строите? – спросила она во время паузы в пении.

Женщина подняла глаза и улыбнулась:

– Здесь са х'роса – кусок камня, который проходит через другой камень. – Она показала на более темное пятно, едва заметное в свете розового кристалла. – Она хочет выйти, чтобы ее видели.

Мириамель покачала головой:

– Хочет, чтобы ее видели?

Исарда задумчиво поджала губы:

– Я не хорошо владею вашим языкам. Ей… нужно? нужно выйти.

Похожи на садовников, озадаченно подумала Мириамель. Ухаживают за камнем.

Вслух она сказала:

– Вы вырезаете что‑то? Я видела, что развалины Асу'а сплошь покрыты великолепной резьбой. Это работа дворров?

Исарда сделала нерешительный жест, согнув пальцы:

– Мы готовили стены, а потом зидайя создавали картины. Но в других местах мы сами ухаживали за камнем, помогая ему… стать. Когда строили Асу'а, зидайя и тинукедайя все еще работали бок о бок. – Голос ее был скорбным. – Вместе мы делали прекрасные вещи.

– Да, я видела некоторые из них. – Она огляделась – Где Джнсфидри? Мне нужно поговорить с ним.

Исарда казалась смущенной.

– Я сказала что‑то плохое? Я не могу говорить на вашем языке, как на языке смертных из Эрнистира. Джисфидри говорит лучше, чем я.

– Нет. – Мириамель улыбнулась. – Совсем ничего плохого. Но он и я разговаривали кое о чем, и я хочу поговорить с ним еще.

– Он вернется спустя время. Он ушел отсюда.

– Тогда я просто посмотрю, как вы работаете, если вы не возражаете.

Исарда ответила улыбкой.

– Нет. Я расскажу вам про этот камень, если вы желаете. У камней есть истории. Мы эти истории знаем. Иногда я думаю, что их истории мы знаем лучше, чем наши собственные.

Мириамель села прислонившись спиной к стене. Исарда продолжила работу, и, пока руки ее трудились, она говорила. Мириамель никогда особенно не задумывалась о скалах и камнях. Но, слушая низкий мелодичный голос женщины‑дворра, она впервые поняла, что для Исарды и ее народа они были своего рода живыми существами, как растения. Камни двигались, но эти движения длились целую вечность. Они менялись, но ни одно живое существо, даже ситхи, не ходили под небом настолько долго, чтобы видеть эти изменения. Народ дворров изучал, обрабатывал и в некотором роде почитал камни земли. Они восхищались красотой сверкающих драгоценных камней и блестящих металлов, но также ценили спокойствие слоистого песчаника и дерзость вулканического стекла. У каждого из них была собственная история, но Требовался особый взгляд и мудрость, чтобы понять медленные рассказы камней. Жена Джисфидри, с ее огромными глазами и бережными пальцами, знала их очень хорошо. Мириамель была почему‑то тронута этим странным существом, и, прислушиваясь к медленной веселой речи Исарды, она забыла даже собственные несчастья.

Тиамак почувствовал, что чья‑то рука сомкнулась на его плече.

– Это вы? – Голос отца Стренгъярда звучал недовольно.

– Это я.

– Мы не должны, мы оба не должны выходить на палубу. Слудиг рассердится.

– Слудиг будет прав, – сказал Тиамак. – Море кишит килпами.

Тем не менее вранн не пошевелился. В закрытой каюте было трудно думать, а мысли, двигавшиеся на краю его сознания, были слишком важны, чтобы потерять их из‑за страха перед морскими чудовищами, как бы ужасны те ни были.

– Мое зрение никуда не годится, – сказал Стренгъярд, озабоченно вглядываясь в темноту. Он приложил руку к здоровому глазу, прикрывая его от сильного ветра. – Мне, вероятно, не стоит гулять ночью по палубе, но я… беспокоился за вас. Вас так долго не было.

– Знаю. – Тиамак погладил руку священника, лежавшую на мокрых поручнях. – Я думаю о тех вещах, о которых говорил вам раньше. То, что пришло мне в голову, когда Камарис сражался с Бенигарисом. – Вранн замолчал, впервые заметив странные движения корабля. – Мы на якоре? – встревоженно спросил он.

– Да. В Вентмуте не горит Хайефур, и Джошуа боится подходить слишком близко к камням. Он послал сообщение на берег сигнальным фонарем. – Архивариус поежился. – Гораздо хуже, когда приходится стоять на одном месте! Эти отвратительные серые твари…

– Тогда давайте спустимся вниз. Все равно мне кажется, что вот‑вот снова пойдет дождь. – Тиамак отвернулся от ограждения. – Мы согреем немного вашего вина – обычай сухоземцев, который я научился ценить, – и подумаем еще о мечах. – Он взял священника под локоть и повел его к двери каюты.

– Конечно, это лучше, – сказал Стренгъярд. Он прислонился к стенке, когда в промежутке между волнами корабль нырнул, потом передал плещущуюся чашу вранну. – Я прикрою угли. Будет ужасно, если жаровня опрокинется. Боже мой! Надеюсь, что все остальные тоже соблюдают осторожность.

– Мне кажется, что Слудиг почти никому не разрешает зажигать жаровни и даже фонари. – Тиамак глотнул вина и причмокнул губами. – Ах, хорошо. Но у нас есть привилегия, потому что нам нужно читать, а времени очень мало.

Архивариус опустился на матрас на полу, тихо покачиваясь вместе с кораблем.

– Итак, я полагаю, мы должны снова вернуться к нашей работе. – Он отпил из своей чаши. – Простите меня, Тиамак, но не кажется ли вам все это тщетным? Все наши надежды возложены на три меча, два из которых даже не принадлежат нам. – Он уставился на свое вино.

– Я позже других занялся этим вопросом. – Тиамак устроился поудобнее. Что бы там ни говорили, качка очень напоминала о том, как ветер баюкает маленький дом на баньяновом дереве. – Если бы вы спросили меня год назад, какова вероятность того, что я окажусь на борту корабля, направляющегося в Эркинланд, чтобы свергнуть Верховного короля, что я буду носителем свитка, что я увижу заново родившегося Камариса, попаду в плен к гартам, буду спасен герцогом Элвритсхолла и дочерью Верховного короля… – Он махнул рукой. – Вы понимаете, о чем я говорю. Все, что случилось с нами, – это безумие, но когда мы оглядываемся назад, то понимаем, что события вполне логично вытекают одно из другого. Возможно, когда‑нибудь захват и использование мечей будет казаться нам таким же ясным и разумным.

– Это хорошая мысль. – Стренгъярд вздохнул и поправил свою слегка покосившуюся повязку. – Я больше люблю события, когда они уже произошли. Книги могут отличаться одна от другой, но большинство их, по крайней мере, претендует на знание истины и ясно излагает ее.

– Когда‑нибудь, возможно, все это будет в какой‑нибудь книге, – сказал Тиамак, улыбаясь. – И тот, кто когда‑нибудь напишет ее, будет прекрасно разбираться в том, что происходит сейчас. Но мы не обладаем подобной роскошью. – Он подался вперед. – Так где же та часть манускрипта доктора, в которой говорится о сотворении Скорби?

– Здесь, я думаю. – Стренгъярд рылся в одной из многочисленных груд пергаментов, разбросанных по комнате. – Да, здесь. – Он, прищурившись, поднес свиток к свету. – Прочитать вам что‑нибудь?

Тиамак протянул руку. Он испытывал огромную нежность к архивариусу. Такой близости у него не было ни с кем, если не считать старого доктора Моргенса.

– Нет, – сказал он мягко. – Лучше я сам. Сегодня для ваших бедных глаз было уже достаточно работы.

Стренгъярд пробормотал что‑то невнятное и дал ему связку пергаментов.

– Вот этот кусок о Словах Творения не дает мне покоя, – сказал Тиамак. – Возможно ли, чтобы все эти три меча были сделаны одними и теми же могущественными словами?

– А почему вы так думаете? – Лицо священника стало сосредоточенным. – Книга Ниссеса, по крайней мере исходя из цитат, приведенных Моргенсом, по‑видимому, не говорит ничего подобного. Все мечи были выкованы в разных местах, один сделали смертные…

– Должно быть нечто, что соединяло бы их, – отозвался Тиамак. – А я не могу больше ничего придумать. Почему обладание только ими всеми может дать нам такую силу? – Он перебирал пергаменты. – Великая магия сопровождала их появление. Это должна быть та магия, которая дала бы нам силу противостоять Королю Бурь.

Пока он говорил, снаружи поднялась песня ниски, пронзившая скорбный стон ветра. Мелодия билась с невероятной силой. Этот чуждый звук был даже более тревожным, чем отдаленное рокотание грома.

– Если бы только был кто‑нибудь, кто знает, как были выкованы эти мечи, – задумчиво пробормотал Тиамак; глаза его смотрели на четкий, затейливый почерк Моргенса, но па самом деле вранн не видел пергамента. Песня ниски поднималась все выше, потом завибрировала и закончилась нотой жестокой потери. – Если бы только мы могли поговорить с дворрами, которые сделали Миннеяр, но Эолер говорит, что они жили на севере, далеко от Хейхолта. А наббанайские кузнецы, которые выковали Торн, мертвы уже много веков. – Он нахмурился. – Так много вопросов у нас и по‑прежнему так мало ответов! Это утомительно, Стренгьярд. Кажется, что каждый шаг вперед уводит нас на два шага назад, к хаосу.

Архивариус сидел молча, пока Тиамак просматривал страницы, описывающие создание Скорби в кузницах Асу'а.

– Вот, – сказал наконец вранн. – Я прочитаю.

– Одну минуту, – откликнулся Стренгъярд. – Возможно, один ответ подойдет сразу к двум вопросам.

Тиамак поднял на пего глаза:

– Что вы хотите сказать? – Он оторвался от лежащей перед ним страницы.

– Ваша другая идея заключалась в том, что нас каким‑то образом, нарочно, сознательно, вводят в заблуждение, что Король Бурь натравил Элиаса и Джошуа друг на друга, преследуя другие цели.

– Да?

– Может быть, это не просто тайная цель, которую он хочет скрыть? Может быть, все дело в тайне Трех Мечей?

Тиамак почувствовал проблеск понимания.

– Но если битва между Джошуа и Верховным королем была подстроена только для того, чтобы не дать нам догадаться, как использовать мечи, это может означать, что ответ чрезвычайно прост: нечто, что мы быстро увидели бы, если бы нас никто не отвлекал.

– Вот именно! – В погоне за ускользающей мыслью Стренгьярд потерял свою обычную сдержанность. – Вот именно. Что‑то, что мы не могли бы не увидеть, если бы не были заняты изнуряющей борьбой. Или какое‑то место, куда мы не можем попасть, пока не закончится война между братьями.

Те, Кто Наблюдает И Творит! – восхитился Тиамак. Хорошо, что есть кто‑то, с кем можно разделить мысли! Кто‑то, кто понимает, спрашивает и ищет смысл. На мгновение он даже забыл о своем доме во Вранне.

– Великолепно, Стренгъярд. Вы сказали нечто весьма достойное обсуждения.

Архивариус покраснел и сказал, понизив голос:

– Вы не знаете, что, когда мы бежали из Наглимунда, Деорнот заметил, что норны почему‑то не дают нам идти в определенных направлениях – в глубину Альдхорта. Они не хотели убивать нас или брать в плен – они, видимо, пытались выгнать отряд Джошуа из леса. – Священник рассеянно вытер покрасневший от холода нос, все еще не согревшись после выхода на палубу. – Может быть, они не подпускали нас к ситхи.

Тиамак отложил страницы, которые держал: для них найдется время и позже.

– Итак, существует нечто, что знают ситхи, – может быть, они даже не понимают этого! Тот, Кто Всегда Ступает По Песку! Как мне жаль, что мы не успели расспросить юного Саймона о том времени, которое он провел с бессмертными. – Тиамак встал и двинулся к двери каюты. – Я пойду скажу Слудигу, что мы хотим поговорить с Адиту. – Он остановился. – Но я не знаю, сможет ли она перейти с одного корабля на другой. Море сейчас такое опасное!

Стренгъярд пожал плечами:

– Ничего нет плохого в том, чтобы спросить.

Тиамак молчал, покачиваясь взад и вперед вместе с кораблем, потом внезапно снова сел.

– Это может подождать до утра, когда переход будет безопасным. Есть еще многое, что мы можем обсудить до тех пор. Это может быть что угодно, Стренгъярд, – что угодно! Мы должны снова вспомнить все те места, где мы были, и людей, которых мы встречали. Мы обращали внимание только на то, что было перед нами. Теперь вы и я должны как следует подумать о том, чего мы не видели, следя за ходом спектакля преследования и войны. Кроме того, нужно поговорить с остальными. Слудиг много видел, и, конечно, Изгримнур и Джошуа тоже могут что‑то знать. Но я даже не представляю, о чем их спрашивать.

Священник вздохнул и скорбно покачал головой:

– Милостивый Эйдон, какая жалость, что Джулой больше нет с нами. Она знала бы, с чего начать.

– Но ее нет, как вы сами сказали, и Бинабика тоже. Таков наш удел: так, Камарис вынужден размахивать мечом, а Джошуа – нести бремя власти. – Тиамак посмотрел на кучу рукописей, громоздившуюся у него на коленях. – Но вы правы. Мы не знаем, с чего начать. Если бы только кто‑нибудь мог рассказать нам о том, как были выкованы эти мечи! Ну почему это знание навеки потеряно?!

Пока они сидели погруженные в мрачное молчание, голос ниски снова возвысился, прорезая шум моря, как острый клинок.

Сначала сам размер странного предмета не давал Мириамели понять, что же это такое. Его окрашенное восходящим солнцем великолепие и массивные бархатные лепестки, капли росы, сверкающие, как огромные стеклянные шары, даже шипы, каждый величиной с огромную пику черного изогнутого дерева, – все это, казалось, можно воспринять только по отдельности. И спустя долгое время – или ей только казалось, что прошло долгое время, – она поняла, что эта громада, вращающаяся перед ее глазами… роза. Она медленно поворачивалась, как будто гигантский стебель крутили невидимые пальцы великана. Запах был таким сильным, что казалось, будто вся вселенная задыхается от дивного аромата, одновременно успокаивающего и наполняющего ее жизнью.

Нетронутая волнистая поверхность травы, над которой вращалась роза, содрогнулась. Дерн вздулся под могучим цветком; из‑под земли появились угловатые серые камни. Они проталкивались на поверхность, как кроты, ищущие путь к солнцу. Когда они вырвались на свободу и Мириамель поняла, что длинные камни имеют одно основание, она догадалась, что видит огромную руку, явившуюся с другой стороны мира. Рука поднялась. Трава и комья земли летели во все стороны. Каменные пальцы потянулись к розе. Мгновением позже рука сжалась. Роза перестала вращаться и медленно исчезла в сокрушительном кулаке. Единственный широкий лепесток падал на землю, покачиваясь из стороны в сторону. Роза была мертва…

Мириамель вскочила, протирая глаза, сердце ее колотилось. В пещере было темно; светились только несколько розоватых кристаллов дворров, так же как это было, когда она засыпала. Тем не менее она почувствовала: что‑то изменилось.

– Джисфидри! – позвала она. Фигура отделилась от ближней стены и направилась к ней, покачивая головой.

– Он все еще не вернулся, – сказала Исарда.

– Что случилось? – В голове у Мириамели стучало, точно ее ударили. – Только что что‑то случилось.

– Это было очень сильным на этот раз. – Исарда была расстроена. Ее непостижимые огромные глаза расширились, длинные пальцы судорожно сжимались. – Какое‑то… какое‑то изменение происходит здесь. Изменение в камнях земли и в сердце Асу'а. – Она подыскивала слова. – Это уже происходило раньше. Сейчас стало сильнее.

– Какие изменения? И что мы будем делать?

– Мы не знаем. Но мы не будем делать ничего, пока не вернутся Джисфидри и остальные.

– Все вокруг падает, рушится… а вы не собираетесь ничего делать?! Даже бежать?

– Это не… падение. Перемены в другом. – Исарда положила дрожавшую руку на плечо Мириамели. – Пожалуйста. Мои люди испуганы. Вы делаете им хуже.

Прежде чем Мириамель успела сказать что‑нибудь еще, странный бесшумный грохот потряс ее, звук слишком низкий, чтобы его можно было услышать. Вся пещера, казалось, всколыхнулась. На мгновение лицо Исарды стало каким‑то безжизненным, а розовый свет кристаллов углубился, засверкал белизной, потом стал лазурным. Все перекосилось, Мириамель почувствовала, что скользит в сторону, как будто земля ушла у нее из‑под ног.

Мгновением позже хрустальные огни снова потеплели, и пещера вновь обрела прежний вид. Принцесса несколько раз судорожно вздохнула, прежде чем начать говорить.

– Происходит что‑то очень плохое.

Исарда поднялась на ноги, неуверенно покачиваясь:

– Я должна посмотреть на остальных. Джисфидри и я пытаемся не позволять им слишком бояться. Без Шарда, без Зала Памяти нас почти ничто не связывает.

Дрожа, Мириамель смотрела ей вслед. Каменная громада вокруг внезапно показалась ей стенками гроба. То, чего боялись Джошуа, старик Ярнауга и остальные, наконец пришло. Какая‑то чудовищная сила текла сквозь камни Хейхолта, так же как кровь бежала по ее собственным жилам. Действительно, времени оставалось совсем немного.

Неужели для меня все закончится здесь? – подумала она. Здесь, внизу, в темноте. Я так и не узнаю почему…

Мириамель не помнила, как снова заснула, но проснулась – на этот раз пробуждение не было таким ужасным, – сидя у стены пещеры и положив голову на капюшон своего плаща. Шея болела, и, растирая ее, принцесса увидела, что кто‑то сидит на корточках перед ее сумкой – смутный силуэт в розовом свете кристаллов дворров.

– Эй, вы! Что вы делаете?

Сидящий обернулся, глаза его были широко раскрыты.

– Вы пробудились, – сказал тролль.

– Бинабик? – Мгновение Мириамель в потрясении смотрела на него, потом вскочила и бросилась к нему. Она так сжала тролля в объятиях, что он, задыхаясь, рассмеялся. – Мать Милости! Бинабик! Что ты делаешь? Как ты сюда попал?

– Дворры разыскивали меня на ступенях, – сказал он, когда объятия наконец разжались. – Я проводил здесь уже очень небольшое время. Я не имел желания пробуждать вас. Но, имея наполненность голодом, я производил разыскания в сумках.

– Мне кажется, там оставался кусочек хлеба и, может быть, немного сухих фруктов. – Она торопливо шарила в сумке. – Я так счастлива, что вижу тебя! Я не знала, что с тобой. Эта тварь, этот монах! Что случилось?

– Я умертвил его – или, с вероятностью, придавал ему свободность. – Бинабик покачал головой. – Я не могу сказать. Он становился самим собой на очень короткую секунду и поведал, что норны бывали… как это он говаривал?.. фальшивые до невероятности. – Он взял кусочек засохшего хлеба, предложенный Мириамелью. – Когда‑то я знавал его в виде человека. Саймон и я встречали его среди руин святого Ходерунда. Мы не питали дружбы, Хенгфиск и я, но смотреть в его глаза… Такие ужасающие вещи не должны быть сделаны ни с кем. Наши враги имеют множество фактов, достойных ответа.

– Что ты думаешь о дворрах? Они тебе сказали, зачем захватили меня? – Ей пришла в голову неожиданная мысль: – А ты теперь тоже пленник?

– Я не питаю уверенности, что «пленник» – это правильное называние, – задумчиво сказал тролль. – Да, Джисфидри много рассказывал, когда мы шли в это место. Рассказывал некоторое время.

– Что ты хочешь сказать?

– В туннелях гуляют солдаты, – ответил троллъ, – и еще другие. Норны, как я предполагаю, хотя мы не имели возможности видеть их с такой ясностью, с какой солдат. Но дворры обнаружили чувства, и я предполагаю, что они не лицедейничали в мою честь. Они питали очень великий страх.

– Норны? Здесь? Но я думала, что они не могут войти в замок…

Бинабик пожал плечами:

– Кто может узнавать? Это их немертвый хозяин не имеет возможности возвращаться. Но я предполагаю, что живые норны имеют небольшую вероятность желать входить сюда. Но если бы теперь все, что я знавал как истинность, стало бы лживостью, я не питал бы большого удивления.

Вошел Джисфидри и сел на корточки рядом с ними. Подбитая какой‑то тканью, кожаная одежда дворра еле слышно потрескивала, его лицо было добрым и грустным, но Мириамель подумала, что длинные руки и ноги делают дворра похожим на паука, пробирающегося через паутину.

– Вот твой спутник. Он в сохранности, Мириамель.

– Я рада, что вы нашли его.

– Еще мгновение, и было бы слишком поздно. – Джисфидри был явно озабочен. – Во всех туннелях ходят смертные и хикедайя. Только наше умение спрятать дверь в эту комнату сохраняет ее от них.

– Вы собираетесь остаться здесь навсегда? Это вас не спасет. – Радость от возвращения Бинабика немного поутихла, и теперь она снова чувствовала подступающее отчаяние. Все они были пойманы в закрытой пещере, а мир вокруг них, по‑видимому, медленно, но верно движется навстречу какому‑то ужасному катаклизму. – Неужели ты не чувствуешь, что происходит? Все остальные из твоего народа чувствовали.

– Конечно чувствую. – На мгновение голос Джисфидри стал почти сердитым. – И даже больше, чем вы. Мы знаем, что меняется. Мы знаем, что могут сделать Слова Творения. Кроме того, камни тоже говорят с нами. Но у нас нет сил остановить происходящее, и, если мы привлечем к себе внимание, все закончится. Наша свобода никому не нужна.

– Слова Творения?.. – спросил Бинабик, но прежде, чем он закончил, появилась Исарда. Она тихо сказала что‑то мужу на языке дворров. Мириамель посмотрела туда, где сгрудились у противоположной стены остальные дворры. Они явно были обеспокоены, глаза их расширены. Они возбужденно переговаривались, все время кивая и покачивая большими головами. Худое лицо Джисфидри теперь тоже было встревоженным.

– Кто‑то снаружи, – сказал он.

– Снаружи? – Мириамель затянула узел на сумке. – Что ты хочешь сказать? Кто?

– Мы не знаем. Но кто‑то стоит за тайной дверью в эту комнату и пытается войти. – Он возбужденно всплеснул руками. – Это не смертные солдаты, но у этого существа есть власть над вещами. Мы защитили эту дверь Искусством тинукедайя.

– Норны? – выдохнула Мириамель.

– Мы не знаем! – Джисфидри встал и тонкой рукой обнял Исарду. – Но мы должны надеяться, что, хотя они и нашли эту дверь, им не под силу открыть ее. Больше мы ничего не сможем сделать.

– Но здесь ведь должен быть другой выход, верно? Джисфидри повесил голову:

– Мы должны были рискнуть. Две тайные двери более уязвимы, а мы боялись тратить столько Искусства, когда вещи так неуравновешенны.

– Мать Милости! – воскликнула Мириамель. Ярость боролась в ней с безнадежностью ужаса. – Значит, мы в западне! – Она повернулась к Бинабику: – Помоги нам Бог, что же теперь делать?

Тролль выглядел усталым.

– Ваше спрашивание о драке? Кануки не производят подарков своими жизнями. Миндуноб иник ят, говорим мы, «Мой дом будет твоим гробом». – Он мрачно засмеялся. – Но с уверенностью, даже очень свирепые тролли предпочитают находить возможность оставлять себе свою пещеру и не умирать.

– Я нашла свой нож, – сказала Мириамель, нервно барабаня пальцами по ноге. Она пыталась унять дрожь в голосе. В западне! Они в западне, и норны стоят у дверей! – Милостивая Элисия, жаль, что я не взяла лук. У меня есть только Белая стрела Саймона, но я уверена, что ему бы понравилось, если бы я воткнула ее в норна. Надеюсь, что смогу заколоть ею кого‑нибудь.

Джисфидри посмотрел на них с недоверием:

– Вы не можете спастись от хикедайя даже с луком и колчаном, полным лучших стрел Вандиомейо. Что уж говорить об одном ноже!

– Я не думаю, что мы на самом деле спасемся, – отрезала Мириамель. – Но мы зашли слишком далеко, чтобы позволить им захватить нас, как испуганных детей. – Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. – Ты же сильный, Джисфидри, – я чувствовала это, когда ты нес меня, – ты же не дашь им просто убить себя?

– Битва не наш путь, – заговорила Исарда. – Мы никогда не были стойкими.

– Тогда отойдите назад. – Мириамель подумала, что разговаривает как хвастливый скандалист из таверны самого худшего сорта, но ее слишком сковывали мысли о том, что может произойти. Один вид дрожащих, испуганных дворров съедал ее решимость, и страх, лежавший где‑то внизу, казался ей дырой, в которую она может провалиться и пропасть навсегда. – Веди нас к двери. Бинабик, давай по крайней мере наберем камней. Видит Бог, хоть в них‑то в этом месте нет недостатка.

Сбившиеся в кучу дворры с недоверием наблюдали за ними, как будто бы подготовка к сопротивлению делала их не менее опасными, чем врага снаружи. Мириамель и Бинабик быстро собрали кучу камней, потом Бинабик разнял свой дорожный посох и засунул секцию с ножом за пояс, после чего приготовил духовую трубку.

– Очень лучше первоначально использовать это. – Тролль вложил стрелу в трубку. – С вероятностью, смерть с неизвестным источником будет тормозом на пути к их вхождению.

Дверь, как казалось, была всего лишь частью бороздчатой стены пещеры, но, когда Мириамель и Бинабик встали перед ней, на камне высветилась серебристая полоска.

– Да направит нас Руян, – горестно сказал Джисфидри. – Они разрушили заклятие.

Его соплеменнники испуганно зашумели. Серебряное сияние поднялось по поверхности камня, потом повернуло, прошло перпендикулярно и снова повернуло вниз. Когда светящаяся нить окружила целую секцию, камень, очерченный этим сиянием, начал медленно двигаться внутрь, царапая пол пещеры. Мириамель как зачарованная следила за его медлительным поворотом, дрожа всем телом.

– Не стойте впереди меня, – прошептал Бинабик. – Я буду говорить вам, когда придет необходимость передвигаться.

Дверь со скрежетом остановилась. Когда в узком отверстии возникла невысокая фигура, Бинабик поднес трубку ко рту. Стоявший в дверях зашатался и упал вперед. Дворры застонали от ужаса.

– Ты попал в него! – ликующе закричала Мириамель и подняла камень, готовая дать отпор следующему, пока Бинабик будет перезаряжать трубку… Но никто больше не появился.

– Они ждут, – прошептала Мириамель троллю. – Они видели, что случилось с первым.

– Но я не производил выстрел, – удивленно сказал Бинабик. – Моя стрела еще не летала.

Лежавший приподнял голову:

– Закройте… дверь. – Каждое слово давалось ему с неимоверным трудом. – Они… идут… за мной…

Мириамель разинула рот от изумления:

– Это Кадрах!

Бинабик посмотрел сперва на нее, потом на монаха, снова уронившего голову, потом отложил свою трубку и бросился вперед.

– Кадрах? Здесь?

Мириамель медленно покачала головой.

Дворры пробежали мимо нее, спеша закрыть дверь.