Революционная стратегия средств массовой информации

То, что упустил не один только Чаушеску, — это стратегичес­кие средства, при помощи которых коммуникации Первой, Вто­рой и Третьей волн могут то объединяться друг с другом, то проти­востоять друг другу.

Хороший пример такого рода дает религия.

От революции 1989 г. в Восточной Европе больше всех вы­играла католическая церковь, которая долгое время хотя и на­ходилась в угнетенном состоянии, но не была разрушена ком­мунистическими режимами. Церковь, как об этом упоминалось

выше, сама по себе была средством массовой информации за­долго до того, как сегодняшние Джим Бэккерс и Джимми Сваг­гертс начали вести протестантский евангелический кружок по телевидению, и задолго до того, как Пэт Робертсон приобрел столько ТВ-сторонников, что смог организовать президентскую кампанию в Соединенных Штатах.

Церковь обладает властью в сегодняшнем мире отчасти вслед­ствие своего нравственного влияния и экономических ресурсов, а отчасти потому, что продолжает служить средством общения с массами. Будучи способной собирать каждое воскресное утро множество миллионов людей, она имеет аудиторию, намного пре­восходящую ту, которую собирают самые популярные телевизи­онные шоу. Конечно, она общается со своими верующими и в остальные шесть дней недели, и в современном мире церковь умеет использовать газеты, журналы и другие СМИ, чтобы под­держивать при их помощи свой основной способ общения с людьми — лицом к лицу.

Поскольку католическая церковь или любая другая организа­ционно оформленная религия может собирать огромную паству, никакое правительство не может игнорировать ее. Как мы знаем, некоторые правительства делали попытки искоренить церковь (что почти невозможно сделать). Другие старались создать какую-либо замену религии, исходя из национализма, марксизма или какой-либо другой доктрины. Третьи шли на компромисс и пытались кооперироваться с церковью.

В тоталитарных государствах наличие в руках церкви средств массовой информации, не сотрудничающих с государством или не подавленных им, представляет собой постоянную угрозу для государства, поскольку всегда есть опасность, что этот канал связи станет доступным для политической оппозиции. Этим объясняется жестокость, с которой коммунистические государ­ства пытались уничтожить церковь или, когда это им не удава­лось, — подкупить ее.

Понимание того, что организованная религия, помимо всего прочего, является также и средством общения с массами, помога­ет найти объяснение многим властным переменам в наше время.

Оно помогает объяснить, почему в столь разных странах, как Иран под властью шаха и Южная Корея при Чон Ду Хване, эконо-

мические и иные недовольства народных масс так часто выступа­ли в форме религиозных движений. В Иране, как известно, тот факт, что протест приобрел религиозную форму, сопровождался свержением светского режима, установленного шахской властью. В Южной Корее это привело к огромному росту христианства как в католическом, так и в протестантском вариантах⁹. В обеих стра­нах организованная религия заняла место политической оппози­ции или слилась с ней.

По иронии судьбы, чем больше какое-либо тоталитарное пра­вительство подвергает цензуре и берет под свой контроль все дру­гие средства выражения, тем более важным становится церковное средство общения с массами как потенциальный носитель их не­довольства. Оно может стать единственным способом выразить свою оппозицию по отношению к режиму.

Но когда церковь открывает свой «канал» и начинает выра­жать народное возмущение с церковной кафедры, то средство, которым передается информация, меняет ее саму, и протесты, воз­никшие, очевидно, вследствие голода или каких-либо других фи­зических страданий, оформляются в религиозных терминах. Это делает понятным, почему движения, которые начинали бороться за цели, далеко не религиозные, сами собой превращались в рели­гиозные крестовые походы.

В Иране аятолла Хомейни сплавил воедино классовое возму­щение и националистические чувства с религиозным рвением. Любовь к Аллаху + ненависть к империализму + антикапиталис­тические настроения — это тот тройной фанатизм, который пре­вратил Средний Восток в пороховую бочку.

Но Хомейни не просто объединил эти три элемента в единую страсть: он сделал нечто большее. Он объединил также СМИ Пер­вой волны — личные призывы мулл к верующим — с технологией Третьей волны — аудиокассетами и политической информацией, которые обнародовались прямо в мечети и проигрывались и дуб­лировались здесь на дешевых магнитофонах¹⁰.

В противоположность Хомейни, шах использовал СМИ Вто­рой волны — прессу, радио и телевидение. Как только Хомейни удалось свергнуть шаха и установить свой контроль над государ­ством, он также начал распоряжаться и этими централизованны­ми СМИ Второй волны.

Стратегия — использовать СМИ и Первой, и Третьей волны, чтобы сражаться с теми, кто контролирует СМИ Второй волны — присуща и другим революционным движениям; она наиболее ярко проявилась в Китае в период протестов в защиту демократии в 1989 г. Старые люди в Пекине, которых била дрожь во время свер­жения Чаушеску в Бухаресте (это случилось через шесть месяцев после того, как они устроили массовое убийство студентов на пло­щади Тяньаньмэнь), недооценили мощь этой стратегии.