Траектория власти

Нас не удивляет то, что сила и даже насилие остаются частью мира бизнеса. Что действительно должно поразить, так это выда­ющееся изменение в способе приложения силы.

Рабовладелец или феодал, перенесенные из древнего в совре­менный мир, с трудом смогли бы поверить и очень бы изумились, узнав, что мы меньше бьем рабочих, а производительность их тру­да — выше.

Капитан корабля был бы поражен тем, что к матросам не при­меняются методы физического наказания, их не увозят в плавание насильно, предварительно опоив.

Даже квалифицированный плотник или дубильщик из XVIII в. был бы поставлен в тупик тем, что он не может запросто дать в зубы своему ученику. Посмотрите — этот пример иллюстрирует вышесказанное — на цветную гравюру В. Хоггарта «Индустрия и лень», напечатанную в Англии в 1796 г. На ней мы видим двух «подмастерий» — один с удовольствием трудится за ткацким стан­ком, другой — дремлет. Справа, размахивая тростью, подходит разъяренный босс колотить бездельника.

И традиция, и закон обуздывают это прямое использование силы в современном мире. Однако уход насилия из экономики связан отнюдь не с христианским милосердием или благородным альтруизмом.

Суть в том, что во время промышленной революции верхние слои общества перестали полагаться, как это было изначально, на низкокачественную власть, даваемую силой, и перешли к власти среднего качества, предоставляемой деньгами.

Деньги не могут дать немедленного результата, как кулак в зубы или пистолет под ребро. Но по причине того, что они могут быть применены и для вознаграждения, и для наказания, деньги — более многогранный, гибкий инструмент власти, особенно когда конечная угроза насилия остается на месте.

Деньги не могли стать основным рычагом управления в обще­стве раньше, поскольку подавляющее большинство человечества не было частью денежной системы. Крестьяне доиндустриального века сами обеспечивали себя продуктами питания, одеждой и кры­шей над головой. Но по мере того как заводы заменили фермы, люди перестали сами выращивать себе еду и их выживание стало зависеть от денег. Эта всеобщая зависимость от денежной системы как отличная от самообеспечения трансформировала все властные взаимоотношения.

Насилие, как мы увидели, не исчезло. Но его формы и функ­ция претерпели изменения, поскольку деньги стали главной моти­вацией для рабочей силы и основным орудием управления в обще­стве на три индустриальных столетия.

Именно этим объясняется, почему и социалистическое, и ка­питалистическое общества «фабричных труб» оказались в большей степени скупыми и стяжательскими, одержимыми деньгами, чем значительно более бедные доиндустриальные культуры. Жадность, без сомнения, уходит в прошлое. Но именно индустриализм вывел деньги на первое место среди инструментов власти.

Итак, рост влияния индустриальных государств привел к сис­тематической монополизации насилия, перевоплощению его в за­кон и повышению зависимости населения от денег. Эти три изме­нения исторически сделали возможным верхам общества все чаще использовать богатство, а не открытую силу для достижения своих целей.

Это и есть метаморфозы власти. Не просто ее переход от от­дельного человека или группы людей к другому или другой группе, но фундаментальное изменение в отношениях насилия, богатства и знания, которые служат элите для управления и контроля.

Промышленная революция перевела насилие в форму закона, а мы сегодня переводим деньги — в действительности богатство вообще — во что-то новое. Эра «фабричных труб» видела, как деньги присваивали себе главную роль в деле достижения и поддержания власти, сегодня, на рубеже XXI века, мы стоим на пороге нового исторического этапа. Мы будем свидетелями новых метаморфоз власти.