Торжество

Который год подряд первый тонкий, но уже прочный зимний снег лег на

землю в канун служкинского дня рождения, и Служкин, проснувшись, вместе с

диваном поплыл в иглистое белое свечение, такое яркое и неожиданное после

темных и тяжелых красок поздней осени.

Прямо с утра началась подготовка к празднеству. Надя сердито застучала

на кухне ножом. Служкин на четвереньках ползал под кроватью с пылесосом.

Пуджик, раздувшись огромным шаром, сидел в прихожей на полке для шапок и

шипел на пылесосный шланг. Тата за письменным столом старательно черкала в

альбоме цветными карандашами.

Потом Служкин носился из кухни в комнату с тарелками. Пуджик, напевая,

в своем углу пожирал обильные селедочные обрезки, а Тата пыталась повязать

ему на хвост свой бантик.

-- Не понимаю, зачем каждый год устраивать такой кутеж? -- недовольно

ворчала Надя, шинкуя морковь. -- Ладно бы еще -- дата была круглая!... А

так?... Лишь бы нажраться.

-- Встреча с друзьями -- это способ выжить, а не выжрать.

-- Нашел друзей! Ладно -- Будкин, он все равно припрется. А зачем с ним

Рунева? Невежливо тащить с собой подругу, пока она не стала женой. И

Колесниковых тоже зачем позвал? Они разве звали тебя на свои дни рождения?

Ветке главное напиться, а муж ее вообще дурак, куда он нужен? Тем более они

с сыном придут...

-- Ну, не ругайся хоть сегодня, -- примирительно попросил Служкин.

-- Я вообще могу молчать весь день! -- раздраженно крикнула Надя.

К трем часам они поссорились еще раз, но праздничный стол был готов.

Надя и Тата поздравили именинника: Надя осторожно поцеловала и вручила набор

из одеколона, дезодоранта и крема для бритья, а Тата подарила папе

аппликацию -- домик с трубой в окружении елочек. Служкин поднял Тату на руки

и поцеловал в обе щеки.

В половине четвертого звонок затрещал, и явился Будкин.

-- Хе-хе, плешивый мерин, -- сказал он. -- Поздравляю. Теперь на год

скорее сдохнешь... Это тебе. -- И он вручил Служкину цветастый двухтомник.

-- Знаешь, что купить, сучье вымя!... -- посмотрев на обложку,

сдавленно промычал Служкин и двинул Будкина в грудь кулаком.

Затем в дверь стеснительно звякнула Саша Рунева. Она подарила Служкину

рубашку в целлофановой упаковке и извинилась:

-- Мне показалось, что тебе подойдет...

Она робко поцеловала его и вытерла помаду платочком.

-- Ну зачем же!... -- обескураженно завопил Служкин, хватаясь за щеку,

будто у него стрельнуло в зуб.

Последними прибыли Колесниковы. Ветка, визжа, повисла на Служкине, а

потом перецеловала всех -- и Сашеньку, с которой была едва знакома, и Надю,

про которую знала, что та ее недолюбливает, и Будкина, который для такого

дела охотно выбежал из сортира. Колесников потряс всем руки и протянул Наде

толстую бутылку -- свой подарок. Надя несколько театрально улыбалась гостям.

Шуруп вышел из-за родительских ног и солидно пробасил:

-- Дядя Витя, я тебя тоже проздравляю.

-- Вот, знакомьтесь, -- предложил Служкин Колесникову. -- Вы еще не

встречались, хотя я всем все про всех рассказывал. Вовка, это Саша Рунева.

Сашенька, это Вовка, муж Ветки.

Сашенька и Колесников странно переглянулись.

-- Ну что? -- спросил Служкин. -- Метнемся к станкам? -- Он царственным

жестом указал на стол.

Празднество началось. Пока звучали традиционные тосты -- за именинника,

за родителей, за жену и дочку, за гостей, -- Служкин еще сдерживался в речах

и поступках, но затем развернулся во всю прыть. Он исхитрялся быть сразу во

всех местах, подливал в каждую рюмку, разговаривал со всеми одновременно и в

то же время вроде бы сидел на своем месте, не отлучаясь ни на миг, принимал

положенные чествования, однако на нем уже похрустывала подаренная рубашка,

рядом с локтем скромно притулилась уже на треть початая бутылка

Колесниковых, которую Надя спрятала в холодильник, а в двухтомнике, лежащем

на телевизоре, очутилась закладка из конфетного фантика на середине второго

тома. Первым захмелел Колесников. Он рассказывал Сашеньке людоедские истории

о своей службе в милиции. Покраснев и расстегнув воротник, он раздвинул

посуду в разные стороны и на свободном пространстве стола ладонями изображал

различные положения.

-- Мы вот тут, в кустах сидим, а с этой стороны у нас вторая засада.

Они приезжают, все на "джипах", все шкафы, в коже, со стволами под мышками.

Сходятся на разборку. А мы внезапно по мегафону: "Не двигаться! Бросить

оружие!" Куприянов своим кричит: "Атас, засада!" -- и Залымову пулю в грудь!

Ну, тут мы...

Сашенька слушала невнимательно, крутила в пальцах рюмку, куда со

словами "Где Петрушка, там пирушка!" -- то и дело подливал вино именинник.

Сашенька механически пила и глядела на Будкина, который учил Тату есть

колбасу с помощью ножа и вилки. Тата, пыхтя и высоко задирая локотки,

неумело мочалила колбасный кружок, а Будкин брал отрезанные кусочки пальцами

и клал себе в рот, всякий раз ехидно подмигивая Наде. Надя, смеясь,

возмущалась этим хамством и путано рассказывала Ветке рецепт нового торта.

Ветка карандашом для глаз поспешно записывала рецепт на салфетке и рвала

грифелем бумагу. Пользуясь свободой, Шуруп покинул компанию и возле кровати

безуспешно усаживал Таточкину куклу на спину Пуджика, что лежал в позе

сфинкса и невозмутимо дремал.

-- Вовка, кончай Сашеньке уши компостировать!... -- кричал Служкин.

Через некоторое время он выбежал из-за стола, включил магнитофон и

начал отплясывать, как павиан в брачный период. Но его пример никого не

воспламенил. Тогда Служкин задернул шторы, погасил люстру и переменил

кассету. Медляки сыграли свою роль, и теперь никто не остался сидеть.

Колесников приклеился к Саше, Будкин облапил Надю, а Служкину досталась

Ветка.

-- Что-то твой благоверный предпочтение отдает новым знакомым, --

прошептал ей Служкин.

-- А-а, плевать, фиг с ним, -- беспечно отозвалась Ветка, прижимаясь к

нему грудью и жарко дыша в ухо. -- Нам же лучше, да, Витька? Я сейчас такая

пьяная, мне крутой порнухи хочется... Давай его накачаем, чтобы он у вас

заночевал, а потом ты пойдешь меня домой проводить, там и оторвемся...

-- Женщина -- лучший подарок, -- ответил Служкин.

В дальнем углу, в темноте, Колесников умело и жадно мял Сашеньку, не

переставая бубнить:

-- На операцию втроем поехали: я и еще двое, омоновцы...

Когда Служкин повел Надю, Надя сказала, что ему хватит пить.

-- Но долго буду тем любезен я народу, -- доверительно пояснил ей

Служкин, -- что чувства добрые я литрой пробуждал...

В доказательство после танца он озорно опрокинул еще рюмку.

Колесников пошел в туалет, и Саша наконец перепала Служкину.

-- Витенька, я так рада нашей дружбе, -- прошептала она, положив голову

Служкину на грудь.

-- Это не дружба, -- тотчас поправил ее Служкин. -- Это несостоявшаяся

любовь.

-- Помнишь, я тебе говорила, что у меня ухажер появился?... Ты не думай

ничего такого... Ну, цветы дарит, гулять зовет, с работы встречает, и все. С

ним легко, ни о чем думать не надо, -- он дурак. Знаешь, кто это? Это

Колесников.

-- Ну и ну! -- удивился Служкин. -- Ай да Виктор Сергеевич, старая

толстая сводня!... Значит, тут все мужики -- твои поклонники?

-- Одного я терплю, другого люблю, а без третьего жить не могу...

Сашенька потянулась к Служкину губами, и они долго поцеловались.

-- А что Будкин? -- напомнил потом Служкин Сашеньке.

-- Я не уверена, что он вообще заметил мое присутствие...

На кухне, где они курили, Будкин, хехекая, заявил:

-- Врет она все, Витус. Она уже напросилась ко мне сегодня на ночь. Вот

там и замечу ее присутствие. Просто ей пожаловаться охота больше, чем

потрахаться. Давай задушевничай с ней -- тебе же нравится.

В дверь неожиданно позвонили, и открыл Колесников.

-- В чем дело? -- услышал Служкин его милицейские интонации. -- Кто вы

такие? Кого надо? По какому делу? -- Видимо, в паузах звучали и ответы, не

доносящиеся до кухни. Колесников подумал и крикнул: -- Виктор, тут к тебе

какие-то малолетние преступники пришли.

Отцы

Служкин выбежал в прихожую и увидел в коридоре Деменева, Тютина,

Бармина, Овечкина и Чебыкина с гитарой.

-- А мы вас поздравить пришли, -- улыбаясь, сказал Чебыкин.

-- Джастен момент! -- крикнул Служкин, вернулся в кухню, схватил

колесниковскую бутылку, металлические стопки и помчался обратно. Со

школьниками он поднялся по лестнице вверх на два марша, и там все расселись

на ступеньках. Служкин разлил.

-- Ну, с днем рождения вас, -- солидно сказал Бармин и пригубил вино.

Все, кроме Овечкина, выпили.

-- Овчину хорошо, -- завистливо сказал Тютин, вытирая ладонью рот. --

Ему пить нельзя. Он на одной площадке с Розой Борисовной живет, и мамаша его

с ней дружит...

-- Чего там сегодня новенького в школе? -- спросил Служкин.

-- Сушку довели. Она деньги считала, а мы украли с ее стола стольник.

Она целый урок выясняла, кто украл. Так и не нашла.

-- На фиг? Чего на сто рублей купишь?

-- Да просто так, на спор. Еще сегодня мы химичке в ящик стола дохлую

мышь бросили. Только она ящик на уроке не открывала, а то бы мы поржали, как

она визжит.

-- Мы не так над учителями прикалывались, -- пренебрежительно заявил

Служкин, снова разливая вино. -- Вот, помню, ходила у нас по классу записка:

"Это твой носок висит на люстре?" Каждый прочитает и сразу на потолок

посмотрит. Наша классная по кличке Чекушка записку отняла, прочитала и сама

глазами вверх зырк. Тут мы все и рухнули.

Служкин захохотал над собственным воспоминанием.

-- Давайте еще клюкнем, и я вам расскажу, -- распорядился он, и все

клюкнули. -- Тоже, помню, был какой-то съезд, и у нас в комсомольском уголке

повесили ящик с надписью: "Твои вопросы съезду". Через месяц его сняли, а

там один-единственный листочек: "А когда в нашей школе откроется мужской

туалет на втором этаже?"

Отсмеявшись, все снова приняли по рюмке.

-- Ну что, Виктор Сергеевич, в поход-то в мае месяце идем? -- спросил

Деменев и подмигнул.

-- Отцы, блин! -- возмутился Служкин. -- Еще полгода до мая, а вы мне

уже плешь проели! Сказал "идем" -- значит, идем.

-- У нас уже половина девятых с вами собирается.

-- Я столько не подниму, вы чего? Не агитируйте зря. Только из вашего

класса. Остальные пусть вон физрука просят.

-- Не-е, все хотят с вами, потому что вы учитель клевый.

-- Раздолбай я клевый, а учитель из меня -- как из колбасы телескоп, --

опять разливая вино, честно сообщил Служкин.

-- У вас на уроках зыко: и побазарить можно, и приколоться... А на

других уроках -- только дернись. Вас и доводить-то неохота...

-- Ну да. Вон Градусов как через силу старается -- пот градом.

-- Градусов -- фигня. Зато к вам на урок, наоборот, двоечники идут, а

отличники не хотят. Это потому что вы какой-то особенный учитель, не брынза,

как Сушка или там немка...

-- Вы Киру Валерьевну не трогайте, -- обиделся Служкин. -- Не доводите

ее, она мне нравится.

-- А мы видели, как вы с ней гуляли.

-- Видели -- так помалкивайте. Лучше вон про Градусова говорите...

Отцы понимающе заржали.

-- Градусов пообещал вашего кота повесить за то, что вы ему двойку за

первую четверть вывели.

-- Пятерки, бывает, я ставлю зря, а двойки -- нет. Пусть учит

географию, дурак. Я, конечно, понимаю, что никому из вас эта география

никуда не упирается, да и устаревает моментально... Однако надо. А Градусова

я и сам повешу за... Ну, узнает, когда повешу.

-- Он, Виктор Сергеевич, про вас песню сочинил. Ругательную.

-- Ну-ка, отцы, давайте, наяривайте.

Чебыкин перетащил гитару со спины на живот, заиграл и запел на мотив

старого шлягера "Миллион роз":

Жил-был Географ один,

Карту имел и глобус.

Но он детей не любил,

Тех, что не метили в вуз.

Он их чуханил всегда,

Ставил им двойки за все,

Был потому что глиста,

Старый, вонючий козел...

Служкин хохотал так, что чуть не упал с лестницы.

-- А вы, говорят, Виктор Сергеевич, тоже песни сочиняете?

-- Кто говорит?

-- Машка Большакова из "А" класса, -- сознался Овечкин.

-- Спойте нам песню, -- жалобно попросил Тютин.

-- За мах, -- согласился Служкин. -- Я пьяный, мне по фиг.

Он взял у Чебыкина гитару, забренчал без складу и ладу и надрывно

завопил на весь подъезд:

Когда к нам в Россию поляки пришли,

Крестьяне, конечно, спужались.

Нашелся предатель всей Русской земли,

Ивашкой Сусаниным звали.

За литр самогону продался врагу

И тут же нажрался халявы.

Решил провести иноземцев в Москву

И лесом повел глухоманным.

Идут супостаты, не видно ни зги,

И жрать захотелось до боли.

И видят: Сусанин им пудрит мозги,

Дорогу забыл алкоголик.

От литра Сусанин совсем окосел.

Поляки совсем осерчали,

Схватились за сабли и с криком "Пся крев!"

На части его порубали.

Но выйти из леса уже не могли,

Обратно дорога забыта.

И, прокляв предателя Русской земли,

Откинули дружно копыта.

От служкинских воплей в подъезд вышла Надя.

-- Ты что, с ума сошел? -- спросила она. -- Молодые люди, как вам не

стыдно пьянствовать с ним? Ладно -- он, он ни трезвый, ни пьяный не

соображает, что можно, а чего нельзя учителю. Но вы-то должны понимать, что

можно, а чего нельзя ученикам!...

-- Все-все, Надя, -- торопливо поднялся Служкин. -- Дома разберемся...

-- Он пошел вниз, оглянулся и подмигнул: -- Спасибо, что поздравили, отцы. А

сейчас мне задницу на британский флаг порвут. Пока!

-- Нашел с кем дружить! -- с невыразимым презрением сказала Надя в

прихожей, запирая дверь.

-- Бог, когда людей создавал, тоже не выбирал материала, -- мрачно

отозвался Служкин.