Хроники ипохондрика. 1 page

Раз, два, три, четыре, пять, ключи шесть, паспорт семь, флешка восемь... Эту дребедень я проговариваю про себя несметное количество раз в течение дня. Каждого дня. Все началось с того, что однажды я попал в весьма неприятную для меня ситуацию. Я потерял деньги. В чужом городе. И пусть вокруг было много знакомых людей, я себя чувствовал не в своей тарелке. Я ненавижу брать в долг. Даже на час. Но мне пришлось, я занял денег ровно столько, чтобы спокойно вернуться домой, взять денег и вернуть долг. И все могло бы быть иначе, если бы я знал, где именно я потерял те деньги. Или когда у меня их украли. Но я не знал.

С тех пор я при каждом удобном (и неудобном) случае пересчитываю предметы в своем кармане. В моих карманах всегда находятся – сигареты, ключи от квартиры, зажигалка, кошелек с деньгами, телефон, ключ от авто, паспорт, с вложенными в него необходимыми документами и флешноситель. Почему именно такой список? Мне нужны эти предметы в повседневной жизни. Всеми пользуюсь часто, кроме флешки, но ситуации, в которых она была нужна, вынуждают отвести ей место в моих карманах.

Так вот. Я считаю предметы. «Это нормально» - скажете вы. «Зато ничего не забудешь перед выходом из дома, или когда собираешься из гостей, или выходишь из такси». Да. Не забуду. Но, скажите мне, зачем мне пересчитывать эти предметы, когда я уже засыпаю, или сижу на горшке, или занимаюсь сексом? Психоз, не иначе.

I.

Эксперты с подобающим случаю выражением лиц исследовали труп. Он не был истерзан. Ну как. Умирающий был определенно рад тому, что все закончилось. Лакированные гелем для волос патлы, изначально уложенные в прическу, торчали в разные стороны. На столике стоят два фужера, наполненные красным вином.

- Ничего, бывает и такое.

Старший «эксперт» присел на корточки и ласково, с непонятной нежностью провел кончиками пальцев по виску трупа. Подушечка уткнулась во что-то, он нагнулся ниже, прищурился.

- А такое первое раз вижу, - он глубокомысленно воззрился на коллегу, - Валентин, глянь.

Жирный Валентин присел рядом, таким же жирным пальцем ткнул в голову.

- Куда ты тычешь? Висок, Валентин. Кстати, ты никогда не думал, что Валентин – тупое имя?

Тот что-то нехотя промычал в ответ. Из кожи трупа торчали щетинки от металлической щетки для шлифмашинки. Выглядело это так, будто беднягу прикрутили к стулу, и что-то около его рожи шлифовали. При этом весь шлак летел на него, искры, щетинки. После того, как труп отфоткали, его увезли в морг и стали изучать. Следы от ожогов, которые сначала приняли за веснушки, и проволока, торчащая из самых нежных мест, смотрелись удручающе. Мошонку маньячина соединил леской с сосками, что заметили не сразу, и, когда труп перекладывали в мешок, надорвали кожу. Возле тела лежит непонятная шерстяная вещь, похожа на игрушку, но кто делает игрушки черными? Да и слишком уродская эта штука для игрушки. Пихтовые ветки, измазанные кровью и калом, валялись рядом, и оставалось только догадываться, как их использовали. На стене той же жижей намазаны два слова «НЕ БОЛЕЙ».

- Валентин, ты оценил изысканность почерка этого извращенца? Я представляю себе картину этого: под звуки саксофона, вкушая нежную мякоть кролика по-французски, сделав глоток вина, он начинает пританцовывать и нажимает на кнопку шлифмашинки. От её звуков лицо жертвы передергивает, а маньячина прикрывает глаза от удовольствия, доставляемое ему музыкой и страхом, - старший в порыве вдохновения заходил вокруг меловой разметки, размахивая руками и почесывая поясницу. – Затем он подымает кухонный нож, жертва радостно глядит на него в предчувствии быстрой смерти, но нет. Полетели искры на кожу, глаза, засыпая нос, тот корчится и мычит. Затем он прокалывает швейной иголкой сосок, нанизывает его на леску, как бабушка грибы сушит. У тебя бабушка грибы сушила? Сушила, не рассказывай. Он ведет леску дальше, прокалывает мошонку, тянет ко второму соску, затем к нижней губе. Там он делает узелок. Веточки, я думаю, ты сам поймешь, куда и как.

- Прекрати, - Валентин даже перестал жевать печеньку, - неприятно же.

Валентин скатывает комочек из отмершей кожи и внимательно разглядывает его. Его не особо заботит судьба этого парня. Его не заботит и своя судьба тоже.

II.

Совсем скоро моя судьба очкарика прекратится. Ненужный аксессуар. «Но ты же такой красивый в них!». Невероятно красивый, да. Хотя роговые очки из моды ненадолго вышли и зашли обратно. Красота должна быть здоровой, я прав? Поэтому я решился на операцию. Мне надоело первым делом с утра шарить вокруг себя руками в поисках очков, потому что без них я не видел ровным счетом нихчего. Деньги нашлись довольно быстро. Очередь на стол хирурга, пардон, микрохирурга шла гораздо дольше. Но я дождался. И вот я, с радостно сокращающимися мышцами лица, приехал из своей любимой провинциальной деревни и стоял на автовокзале миллионного города. Снег залеплял мои фары, и колюче летел прямо в рожу.

Отступление. Я ненавижу большие города. Всей душой. Суета сует и бесполезные массивы зданий для сидящих в них мастеров переливания из пустого в порожнее. Бегущие люди, снующие автомобили. Но это если ты смотришь сверху. Хотя бы с пятого этажа. Как только ты спускаешься вниз – ты такой же муравей. Банальностей про жизнь в мегатаунах сказано было много, я в этот котел кину свою щепоть чуть-чуть позже.

Я хотел жрать. Я хотел картошки с мясом, к которой меня приучила мама, для меня это деликатес. Я хотел пельменей. Я хотел четкий бургер, который показывают по телевизору и висит на рекламных баннерах. И плевать, что мне впарили бы расплывшуюся лепеху с куском недожаренного фарша. Я хотел четкий бургер, а не сраные пирожные, которыми пестрели витрины. Выглядят так, будто в них кошка отрыгнула, зато модно. Но нет. Я опаздывал. Некогда жрать. Видимо, прошел кастинг городской, где все торопятся. Спасало то, что я был уже лет десять назад здесь, и примерно помнил, где метро. Вот что я любил. Метро. Несмотря на то, что я опаздывал, я не отказал себе в удовольствии прокатиться лишний круг на эскалаторе. Послав воздушный поцелуй напоследок куче мяса с волосами в будке контролера, я обнаружил в себе неслабый запас хорошего настроения. Очки с лупами на -7, грязные волосы, которые я смышлёно спрятал под капюшон кофты в стиле «йоу нигга», нечищеные зубы (уж извини, вся ночь в автобусе). Зато, как мне казалось, я здорово выделялся. Настроением.

Многие наверно танцуют в подземке в ожидании поезда. Я танцевать не умею. Ну выпимши – легко. И выпимши я уверен, что я танцую отлично. Мастер прямо. Но нет. Так вот. Кроме меня в это раннее утро никто не плясал со мной. Но внимания я не привлекал. Как то я услышал фразу, мол в цивилизованных странах, никто не обращает внимания на внешний вид окружающих их людей. Цивилизованными они, кстати, сами себя считают. Многие имеют по этому поводу свое мнение. Я, помнится, тогда дико удивился. Как же так, человек ведет себя неадекватно, выделяется из толпы, а на него никто даже не посмотрит? Глядя на реакцию господ подземщиков, Россия тоже стала цивилизованной. Осталось только срать в лифтах перестать. Это я не только про родину мою любимую. Ибо рассказы моих знакомых, живущих за бугром, знатно разрушают мои идиллические представления о тамошнем рае. Ох уж эти СМИ, атата репортерам и западникам, рассказывающим о том, что там все великолепно и сладко. Работяги так же работают по 20 часов в сутки, алкаши бухают, нарки колются, шлюхи сосут, шприцы по подъездам, господство доллара как оно есть. Все то же самое. После этих вестей с полей приходится только искать себе другой рай.

Раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, паспорт семь, флешка восемь. Быстрое ощупывание карманов, проверка наличия всего этого. Появляется гнетущее ощущение того, что я что-то забыл. На работе вроде все хорошо. Что же?

Когда в моей маме зарождался ребенок, сначала появился маленький пенис, а потом уже к нему прирастал я. Или произрастал из него. Другого объяснения своему поведению я найти не могу. Не то, чтобы я хреновый, хотя и это тоже. Но стоит появиться на горизонте милой девушке, как мой внутриджинсовый друг сразу напоминает, кто тут главный. Кто кому должен своим существованием. И далеко не всегда я могу справиться с ним.

Но сейчас, в вагоне, я увидел девушку, которую хотелось обнять, прижать, целовать, или просто сидеть и пялиться на нее. «Упереть в нее взор, романтично вздыхать и покрывать ласковыми словами с ног до головы». Это о ком-то другом. Я тупо пялился. Полгода назад мои непонятные отношения закончились. Я страдал, ревел, и отдался во власть своих психозов. Буэ. Я готов был простить этот непростительно большой и неприятный город, если в нем родилась и жила эта прелесть. Капелька сгущенки в двухсотлитровой бочке гноя. Но самое хреновое – я боялся к ней подойти. Обложка моя была не в форме. Мало того, я же был очкариком. А очки я не носил уже лет семь, ибо оптика дошла до линз.

Я застоялся, уставившись на эту девушку. Кажется, она думает, что я маньяк, или что-то вроде того. Нормальная реакция. У многих людей возникает такая мысль. Как при первом знакомстве, так и после нескольких лет общения. Возможно, надо утихомирить свои фантазии, а может и ну его нахрен. И так хорошо. Мне. Девочка, не бойся, я наслаждаюсь исключительно визуально, я не буду приставать. Но девушка беспокойно затопталась на месте, и на первой же станции вышла.

На ее беду, это оказалась станция, на которой надо было выходить мне. И, наверно, я чересчур торопливо встал со скамьи. Нервным шагом девушка отдалялась от меня, неся два больших пакета. В моей голове мгновенно созрел план. Достойный зависти любого мастера пикапа, хотя пикапить никого не собирался, хотел узнать её имя, просто услышать голос. Набрался храбрости. Догнал ее.

- Девушка, позвольте мне. Вашими ручками не баулы такие носить надо...
Не успев обалдеть от собственного бескорыстия, через пару секунд я охреневал от летящего мне в рожу пакета. Вслед ему летел крик:
- Помогите!!

Мое изумление после крика усилилось. Знакомство не удалось, и я неспешным шагом двинул обратно к вагонам, которые еще не успели отойти. За пять метров до них двери начали закрываться, и я рванул что есть мочи. Дура тупая.

Я хочу жрать. Девочка лет шестнадцати, с тремя или четырьмя подбородками (я не мог сосчитать, потому что эти складки постоянно сотрясались в такт поезду) разложила контейнер с салатом, макаронами, котлетой и хомячила. Сука. Голод подступил вплотную. К этому примешивалось чувство отвращения от вида девочки. Из уголка рта вытекала смесь слюней и майонеза, а полуприкрытые глаза скрестились на переносице. Кайф ловит. Хочу жрать.

Проехав одну станцию, я в темпе пересаживаюсь на едущий в обратную сторону поезд, наконец – то вылезаю на нужной мне станции, и несусь на воздух. Не испытав обычного удовольствия от эскалатора, я пролетаю мимо турникетов, краем глаза зацепляю девушку, от которой я получил по роже (она стоит рядом с подружкой, обе уставились в телефон. От этой картины я испытал облегчение, потому что не приемлю такое общение).

Хочу жрать. Оказавшись на улице, я надеялся увидеть рядом хотдожницу, шаурмяшную или, на худой конец, бабку с пирожками. Но сегодня я получал небесный хер в рыло. Мало того, что никаких общепитов поблизости не наблюдалось, так еще и нужная мне маршрутка, забитая почти под завязку, уже стояла и ждала только меня. Насрав на голод, я побежал к ней.

Именно в общественном транспорте мегаполисов я узнал, насколько маленьким и компактным человек моей комплекции может быть. Раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, паспорт семь, флешка восемь. В местах скопления народа моя паранойя быть обокраденным обостряется, и ощупывать вещи я начинаю еще чаще. В этот раз мне повезло, я смог сесть на переднее место. И пускай справа от меня сидел довольно объемный мужик, на поворотах наваливающийся на меня, это все равно лучше, чем сидеть в салоне сзади. Правда, на одном из поворотов я довольно больно уперся грудью в рычаг переключения передач, злобно прошипел «Осторожней, сука..», и поймал удивленный взгляд соседа. Мне было плевать на его мнение обо мне. Гигантский город внушил мне уверенность, что с подавляющим большинством людей я встречусь один раз, и никогда более. Я уставился в лобовое окно, отмечая мастерское владение автомобилем водилы, лавирующего в потоке.

После одной из остановок, сзади потянуло запахом навоза. Настойчивый, резкий, МОЩНЫЙ запах свежего дерьмеца бил по моим ноздрям, совсем недавно вылеченным (АХ, КАК ЗРЯ...) от насморка. Я глянул в зеркало заднего вида, две секунды и наиболее вероятный обладатель сего амбре был вычислен. На бездомного неприязненно пялились две женщины, сидящие напротив него, а его сосед, здоровенный детина лет двадцати шести, успел задремать.

- Молодой человек – это к водителю обратилась женщина лет сорока, - мужчина в марающей одежде, это нарушает правила проезда в общественном автотранспорте! – Ноль эмоций со стороны водилы, сосед бомжа зашевелился, просыпаясь, - он пачкает сиденья!

Маршрутка остановилась, будто дернули стоп кран. Бич, потеряв равновесие, схватился грязной рукой за светлые джинсы соседа, который уже почти проснулся.

- Выкидывайте его нахрен из салона! – водитель увидел угрозу своему личному времени, которое вот-вот грозило уйти на чистку сидений.

Раз, два, три, четыре, пять, ключик шесть, паспорт семь, флешка восемь. Сука, мозг, прекрати.

- Сучара! Новые джинсы! – удар с локтя в бороду, тело бездомного безвольно ударяется в стекло, дверь оперативно отъехала в сторону, пинок вслед, и бомж, неловко переступая по единственной ступеньке, вываливается на улицу.

Я, под шумок незаметно пускаю шептуна (уже полчаса терпел!) и независимым взглядом упираюсь вперед. Сцена заняла максимум две минуты. Через две остановки мне выходить, и я не узнаю, чем закончилась война между возмущенными сторонами маршрутки. Одни были возмущены тем, что такую падаль вонючую вообще пускают в автобусы, к законопослушным гражданам, едущим по своим делам, в чистой одежде и т.д. Другие – поведением парня в светлых джинсах, теперь уже с пятном на них. Я был на стороне первых, потому что они первыми додумались открыть окно, и впустить свежий мартовский воздух.

Спустя еще десять минут я наконец-то оказался в нужном мне месте. На этот раз меня выручила моя привычка оставлять время про запас на случай каких-нибудь неприятностей. У меня оставалось время на то, чтобы осмотреться и выкурить сигарету. Я достаю пачку Петра I, синего, откидываю крышку большим пальцем, вспоминаю, что забыл в маршрутке сумку. Машу руками водителю, на мое счастье еще не уехавшему, успеваю забрать сумку. Время – еще нет девяти часов, утро, а я уже порядком заколебался. Достав зубами сигарету, я чиркаю зажигалкой. Первая затяжка не доходит даже до горла. Первая затяжка содержит особенно вредные токсины. Канцерогенные вещества появляются в организме после первой же затяжки первой сигареты. Курение наносит вред организму уже через несколько минут. Поддавшись одному из множества своих психозов, я выпускаю дым изо рта, и сразу глубоко затягиваюсь еще раз. Оскалившись и не вынимая сигареты, я подхватываю сумку и иду в сторону больницы, в которой сидит хирург, способный починить мою близорукость (самая крутая в этом городе больница, и, естественно, я постараюсь, чтобы хирург был тоже самым крутым). Задержавшись у ворот, я в три затяга всасываю последний дым, и нарочито уверенным шагом иду к широким ступеням. Раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, паспорт семь, флешка восемь.

Я хочу жрать, но, по всей видимости, я не успеваю зайти даже в местный буфет. Простите, ресторан. Проходя мимо, я сглатываю слюну. Глаза округляются, я успеваю заметить цены. Ассортимент не комильфо, а цены и впрямь ресторанные. Нахер, сейчас надо пройти регистрацию. Я спешу к гардеробу, сдаю куртку, сумку, и сразу слышу по громкоговорителю свои имя, фамилию и просьбу пройти к стойке номер три. Из уважения к громкоговорителю, я выполняю эту просьбу.

За стойкой номер три меня уже ожидает милая Новикова Татьяна. Новикова Татьяна берет мой паспорт (раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, паспорт у Тани, флешка восемь), проводит с ним махинации, я подписываюсь на то, что готов пройти осмотр местных специалистов и, в случае удовлетворительных результатов анализов, лягу под лазер. Также я даю согласие на то, что я в здравом уме подписывался на операцию, ознакомлен с тем, что данный тип операции еще находится в стадии экспериментальных исследований, хоть и результаты операций положительны в восьмидесяти девяти процентах случаев. Зная свое везение, в мою голову лезут мысли о неблагоприятном исходе, подключается моя фантазия. Перед глазами картинка, на которой сетчатка моего глаза, отслоенная лазером (это по плану операции), надрывается до конца и хирург роняет ее на пол, наступает, и размазывает по кафелю. Следующая картинка – во время операции я моргаю или дергаю взглядом в сторону, лазер прожигает мне глаз не в том месте, и я снова остаюсь пиратом. Третья картинка банальней, но не менее противна – лазерная часть операции проходит успешно, но хирург вчера выпил лишнего, рука дрогнула, в мой глаз входит пинцет. Вдоволь нафантазировавшись, я пытаюсь прогнать эти мысли, используя свой очередной ритуал для покорения очередного психоза. Ярко и четко представляю перед глазами все эти картинки, максимально незаметно, чтобы не приняли за психа, три раза плюю через левое плечо, и тихо стучу по стойке, еле отрывая костяшки пальцев от поверхности. Сейчас волевое усилие, представить приятное (поцелуй со своей первой девушкой) и оставить эту картинку.

Я немного промахнулся, во мне проснулось раздражение. Быстро перебираю в памяти приятные моменты жизни, вспоминаю маму и минуты, когда она мной гордится. Дело сделано, я успокоился. Более-менее.

Пока я колдую, Танечка, девочка- одуванчик, заканчивает орудовать с моими документами и отправляет ждать своей очереди на осмотр. Ага. Две секунды и я уже в буфете. Срать я хотел на цены, я набираю себе четыре «сэндвича» (четвертинка ломтика хлеба и просвечивающие куски колбасы), три булки со сгущенкой (претензий нет), две чашки кофе. Кофе на удивление вкусный, хотя кофе-машины я не видел. С голодухи и чай в пакетиках – амброзия. Я с наслаждением уминаю бутеры, булки. Теперь осталось покурить, и я счастливый.

Я успеваю заснуть в очереди на осмотр, но громкоговоритель, зайка моя, будит меня как надо.

Мои глаза в удовлетворительном состоянии, кроме близорукости у меня находится астигматизм, я чувствую легкую панику, но женщина-докторша меня успокаивает тем, что это оперируется. Я возвращаюсь к Татьяне с бумажками, снова недолгое колдовство и я иду заселяться в комнату при больнице. Кинув сумку в шкаф и помыв голову, я сообщаю женщине за стойкой, что вернусь к вечеру, осведомляюсь о времени ужина (это входит в стоимость лечения, что я оплатил) и выхожу из здания.

Долгая поездка на автобусе, затем я спускаюсь в метро. Тут я уже никуда не тороплюсь, ведь я вышел погулять. Я не отказываю себе в удовольствии покататься на эскалаторе и покупаю себе три лишних жетона. Затем я вспоминаю, что без понятия, куда ехать и что делать вообще в этом городе. Мои звонки знакомым встречаются не особо приветливо.

- Да, привет, я могу тебе помочь, но не сегодня.

- Тебе надо выходить на Ботанической, прости, встретиться не могу.

- Вы кто? Извините, ошиблись номером.

- Сходи в Сити-молл, сразу у выхода станции Филологическая, там и пожрать можно, и в кино сходить, и шмоток прикупишь.

- Чуваааааак! Ты молодец, что приехал! А, послезавтра уже уезжаешь?? Я думал, сходим в конце недели куда-нибудь. Ну тогда звони, как приедешь подольше.

- Милый, купи по дороге помело, грецких орехов, чищеных, и бутылку вина. Да! Чищеных! Ты же знаешь, что я ненавижу их чистить, а ты не будешь этого делать! Купишь в кожуре – будешь колоть их сам.

- Ты извини, но у меня сессия, завал, еще и на работе начальник как с цепи сорвался. А ты зачем приехал то? А, ты что, плохо видишь? Не знал.

Все было ожидаемо, но на месте придурка, женатого на пожирательнице орехов, я бы разбил бутылку о голову. Свою, её – не имеет значения. Мне же хотелось видеть много людей. Незнакомых. Этот снующий поток. Поэтому я поехал в Сити-молл.

Я покупаю еще один жетончик, еду на эскалаторе, в очередной раз наслаждаясь чуть ли не до оргазма и улыбаясь хмурым людям на едущей навстречу ленте. Вылезаю на свет из подземки, сразу вижу Сити-молл. Мда...Отгрохали они здание огого. Издалека слышно грохочущую какофонию музыки, играющей вперемешку из множества динамиков, пахнет свежеиспеченным хлебом из супермаркета со своей пекарней, выхлопными газами (так пахнет здесь всюду), и чем-то сладким, но едким, раздражающим слизистую так, что хочется чихать.

- Таня, Таня, подожди! – слышу я прежде, чем упасть на задницу. Падение получилось неплохим, я не ударился копчиком, кусок снега подо мной относительно чистый, в руках ничего не было, разбиваться нечему. Я поднимаю глаза, два раза чихаю, хочу чихнуть третий раз, для красивого числа, но уже не хочется, рассматриваю парня перед собой.

Лет восемнадцать, одет в длинное пальто, кроссовки на ногах от Nike, в руках букет, на который он очень долго копил, или столь же долго выпрашивал у родителей, на лице явная тревога за меня и, одновременно, сильное желание продолжить преследование за девушкой. Я не собираюсь его томить:

- Все хорошо, парень, догоняй любовь.

Он странно смотрит на меня, но потом бормочет какие-то извинения и бежит за девушкой.

Раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, паспорт семь, флешка восемь. Постой, где четыре?! Четыре – сигареты.

- Эй, мудак! – кричу ему вдогонку, - где мои сигареты? – на меня оглядываются прохожие, мне плевать.

Эй, дружище, остынь. Вот же они, просто выпали из кармана. Раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, паспорт семь, флешка восемь.

Чтобы успокоиться, я еще раз пересчитываю свои предметы, с каждым счетом прикасаясь к тому карману, где они должны лежать. У каждого из этих предметов есть свое место в моих карманах. Деньги лежат в бумажнике, в заднем кармане брюк. Телефон, зажигалка, флешка – в правом переднем кармане брюк, ключи от квартиры – в левом переднем. Сигареты и ключ я держу в кармане куртки, если приходится снимать куртку, я держу их в руке. Паспорт ближе к телу, во внутреннем кармане куртки, обязательно на замке-молнии. Без замка уровень моего волнения заметно повышается.

Я искренне извиняюсь перед прохожими, мне стыдно за свою несдержанность. Торопливо иду в сторону торгового центра, отряхивая по пути задницу от снега.

В Сити-молле первым делом я двигаюсь на запах еды. Первая попавшаяся жральня – это недорогая пиццерия, «Бамбино», недорогая даже для провинции, что уж тут говорить об этом городе. Я заказываю себе полноценный обед. «Фирменный» борщ (аж интересно стало, как можно испоганить, простите, изменить это блюдо, чтобы назвать его фирменным), круг пиццы «Франческа» диаметром тридцать один сантиметр, два капучино, один из них с корицей, и пирожок. Что делают борщ и пирожок в меню пиццерии, я не знаю, но я только рад им. Как-то родней, что ли. По-домашнему. Обслуживающая меня официантка не заинтересовала меня ни внешне, ни как-то иначе. Незапоминающееся лицо, этого достаточно для того, чтобы убить интерес к фигуре. Она сказала «У нас есть капучино, эКспрессо, латт`е», и этого достаточно, чтобы убить мизерные остатки интереса к ней, как к человеку. Не надо думать, что моя речь идеальна, но ошибки, о которых я знаю, выводят меня. Тем не менее, Анастасия расторопно приносит мне первую чашку кофе и пирожок. Не успеваю я (голодный), скушать и выпить это, как передо мной появляется глубокая дымящаяся миска борща (я рад, что не заметил никакой фирменности в нём). После борща мне уже не особо нужна пицца, но желудок радостно встрепыхнулся, и я поддался его желаниям. Пицца оказалось сухой и невкусной, но мне пофигу, ибо борщ сгладил эти недостатки, как хороший старший брат вступается за маленькую сестру. Я хотел поскорей уйти отсюда, потому что после длительного перерыва между приемами пищи (прозрачные бутеры в больнице не считаются), меня разморило от обильности здешней. Машу рукой официантке, намекая, что хочу скорей вторую чашку кофе и свалить. Я дожевываю последний кусок пиццы, и включается зеленая зона счетчика.

Ах да, не рассказал. С недавних пор у меня появился свежий психоз. По окончанию трапезы начинался отсчет с циферблатом, с зеленой, желтой и красной зоной. Зеленая - я кайфую, отлично поел, сытый. Желтая - терпимо, но не восторг. Когда достигало красной зоны - окружающее превращалось в окорочка, щи и хлебушек. А настроение падало в компостную кучу. Так получалось что-то вроде "Обед закончился в 12:54. До желтой зоны три часа семнадцать минут, до красной - семь часов шесть минут. Сдохнешь от голода через двое суток".

Кофе – так себе. Я покидаю сие заведение.

Гуляние по торговым центрам с пятьюстами рублей в кармане – любимое занятие провинциальных зевак. Я говорю о настоящих ТЦ, которые могут вместить в себя пару десятков тысяч человек в случае зомбиапокалипсиса. Но меня хватило всего на полчаса, в течение которых я искал новую жертву для избавления от спермотоксикоза. Безуспешно. В моде бородатые бруталы, с забитыми татуировками телами и расчерченными животами. После еды на меня навалилась сонливость. Кинотеатр. Где можно лучше выспаться в центре города?

Билет на отечественную комедию (моя ошибка, я об этом подумал позднее) дал мне доступ к: маленькому залу, в котором находился моё кресло, из кожи, с откидывающейся спинкой и поднимающимся «подножником», маленький пакетик попкорна, и мешающему спать белому полотну. Ряды расположены не параллельно экрану, а от экрана и дальше.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, паспорт семь, флешка восемь. Все в норме? Все в норме. Можно спать.

Удостоверившись в наличии моих сокровищ, я разложил свое спальное место, повернулся на бок, и, сквозь полуприкрытые глаза начал следить за происходящим на экране. Парни, чтоб скрыться от местных бандитов, переоделись в девушек и свалили на соревнования. Хо-хо-хо.

Выложенная белым кафелем комната. Мужчина, лет этак за шестьдесят придвигается ко мне, поигрывая скальпелем. Во второй руке непонятного вида устройство, похожее на десертную ложку с высокими краями. Я лежу на покрытой застиранной простынёй кушетке, с привязанными руками, ногами. Эластичная лента прижимает тело в районе живота, лента поменьше и менее эластичная охватывает голову. Скосив глаза, я наблюдаю за мурлыкающим нечто в блюзовой манере хирургом. Почему-то хочется назвать его именно хирургом, хотя я не знаю, кто он по специальности, и вообще, кто он такой, и почему я тут нахожусь.

«Ваша фамилия?» - голос доброжелательный. Он жутко контрастирует с обстановкой комнаты. Если бы он начал говорить с подобающим возрасту скрипом в голосе или пришепетывал, или картавил – было бы лучше. Ну или, как минимум, понятней. Я отвечаю на поставленный вопрос, продолжая следить за отходящим от меня старичком.

«Операция будет несложной. Для меня...» - дедуля поворачивается, мило улыбается и подмигивает. Меня пробивает пот, от его улыбки и от того, что он откатывается на стуле, закончив заполнять бланк, и я вижу красные разводы на кафеле. Куда ж я, мать вашу, попал. Я пытаюсь оттянуть рукой крепления, безрезультатно. Пытаюсь вытянуть ногу из держащего кольца. То же самое. Дядечка подходит ко мне, приглаживает седые волосы, зачесанные назад, одаривает меня очередной милой улыбкой. Сучара.

«Этим устройством мы вынимаем глаза нашим пациентам», - дед показывает мне то, что я сначала принял за высокобортную ложку. Вынимаем? У меня возникает желание поковыряться пальцем в ухе и переспросить. «Затем я промою ваш глаз, проведу необходимые действия, вам, как непосвященному, они будут непонятны, пардон. Очередная промывка. И вшиваю вам глаз обратно. При отторжении телом мы можем его вам приварить. На протяжении часа мы заткнем вам рот вот этой штукой. Дышать вы сможете, не волнуйтесь», - и он показывает мне очередное жуткое устройство, которое я до этого не заметил, больше похожее на металлический стакан с дыркой в днище, видимо для языка.

Я лежу. А что мне остается делать? Я не понимаю уже, в каком я веке, раз это практикуется, и этот дед верит в то, что я смогу что-либо видеть после операции, при отсутствии какой-либо анестезии. Моя бы воля – этот дедушка уже лежал бы на своем немытом от крови полу с пунцовым следом от моей пятки на лбу.

Дед встал со стула, снова мыча себе под нос, уже повеселее. Радуется, гнида. Может, он садист? Со здоровой психикой таким заниматься не станешь. Наклоняется надо мной, вставляет в рот стакан, я вздыхаю полной грудью, набирая воздух для крика, ору во весь рот. Ммм... Пытаюсь орать. «Врач» знал, о чем говорил. Достает свою ложку, оттягивает нижнее веко и краем ложки подцепляет глаз. Теряя от происходящего сознание, я дергаю ногой, лента рывком возвращает ногу назад, я больно ударяюсь пяткой, понимаю, что мой ложка уже наполовину в моей голове, прямо за глазом...

От боли в пятке я просыпаюсь. Сука. Фильм кончился, я лежу поперек кресла, голова и ноги в проходах между рядами. Слюна капает на пол из открытого рта, а об ногу только что больно запнулся какой-то слепой урод. Хотя кто еще урод то, охолонись...

Фу... Слепой. Ощущения из сна сразу накрывают меня, но уже в реальности. Страх сжимает все тело, начиная от паха, покрывая мурашками. Глупый страх, бояться нечего, но он есть. Сон в руку, как говорится. Надо было такому присниться накануне операции, когда она случится уже через пятнадцать часов.