Хроники ипохондрика. 3 page

Я не люблю сюрпризы. Я могу сделать дорогой подарок своим близким. Но не могу получать их. Сугубо потому, что я знаю себя. Знаю, что недостоин таких жертв. Знаю все косяки. Знаю, что я думал про этого человека, когда мы ссорились. Или не ссорились, а просто пришла в голову хрень, которую не ждал. Даже принесенные в жертву полчаса, потраченные на подарок для меня – даже этого недостоин, особенно. И момент, когда я осознаю это – самый честный для самого себя. Тогда корона падает с моей бестолковой головы, и я могу задрать её, посмотреть на небо, не увидеть там ничего нового. Зато не опасаясь, что корона соскользнет.

Вот и сейчас. У меня день рождения. Очередной. Двенадцатый, который я решил не праздновать. В эти дни я просыпаюсь без короны, уже в семь утра с недоумением читая поздравления, пришедшие на электронный ящик от неспящих ночью малознакомых людей, для которых мой день пришел раньше меня. Они поздравляют меня. И даже, может быть, искренне желают. А я столь же искренне верю, что люди желают того, чего не хватает им самим. Это призывы о помощи. Мольбы. И большинство желает счастья.

Абстрактное понятие. Назовите сходу что-то более абстрактное, чем счастье. Я даже напрягаться не стал.

Кратковременное понятие. Да, кто-то говорит, что в семье счастье. А потом я смотрю, с каким счастьем они ругают своего ребенка или ссорятся с мужем/женой.

И недостижимое понятие. Привычка убивает счастье. Если ты был уверен, что прыгая с парашютом, или съедая по килограмму мраморной говядины в день, будешь счастлив – то на десятом прыжке ты будешь чувствовать только ветер, режущий твоё лицо, а не радость, развевающую твои волосы Спустя центнер элитного мяса – заскучаешь по макаронам и котлетам из обычной свинины.

Улица просыпается. Я проснулся раньше всех. И намного раньше – чем просыпаюсь я обычный. Солнце борется с тенями, которые отбрасывают многоэтажки, и побеждает. Удивительно. Еще не было ни одного моего дня с солнечной погодой.

Я любуюсь струйками дыма, исчезающими в утреннем свете. Слежу за тем, как медленно отодвигается граница владений Теней и завоевывающего эти владения Света.

Кажется, ты не выспался, браток.

Острый край консервной банки тушит окурок и новая сигарета тлеет. Я уже не курю. Изредка затягиваюсь, чтобы тление продолжалось. Вожу по воздуху сигаретой. Рисую символы, растворяющиеся в воздухе еще до того, как их допишут. Ловлю взгляд девушки, стоящей на балконе в доме напротив. Мои бессмысленные движения рукой она приняла за приветствие. Я машу ей в ответ.

Становится жарко. Неожиданно обострившимися чувствами (может быть, от того, что встал невыносимо рано, и просидел на балконе, выкурив пачку сигарет за два часа?) осознаю, какая дикая жара будет сегодня. И наблюдаю за выбегающими из подъездов людьми, торопящимися успеть намотать пару-тройку километров за домом.

В комнате разрывается телефон, пытаясь достучаться до меня. Поздравления, наверно. Но я не нахожу сил соскоблить себя в таком расплавленном жарой и негой состоянии.

Интересно, а существуют ли на самом деле вампиры или зомби? В созданном нами мире им же совсем не осталось места. Раньше вампиры могли летать по замкам, превращаясь в летучих мышей, залетать в приоткрытые окна, сосать у всех. Сейчас роль вампиров занята. Не, мы толерантные, педикотерпимые, сосать позволено. Главное, чтоб не на людях. Но пластиковые окна на ночь стоят на микроклимате и вампиры, чтобы адаптироваться, должны превращаться в комаров. Бесячих маленьких ублюдков. Им даже обратно не надо превращаться в человекоподобное существо. Сосешь кровь? Сосешь. Бесишь? Бесишь. Спать не даешь. А зомби? Раньше – сиди себе в кустах, жди загулявшую допоздна жертву, раздобренную вином и богатым ужином. Дождался. Сидишь дальше, пожираешь свеженький мозг, не испорченный дымом, или что там жрут зомби. А сейчас никого не выгонишь из дома. Все есть. Доставка еды, интернет, телефон. Конечно, можно замаскироваться под курьера. Многие от такой работы и так похожи на зомби, сойти за своего легко. Но былой зомби-романтики уже нет. Место зомби тоже занято. Есть кому мозги пожирать. И за место в этой нише тоже идет неслабая борьба.

Чтобы умереть, человеку надо один грамм никотина на килограмм веса. В одной сигарете (в среднем) – полграмма никотина. То есть мне надо выкурить без перерыва около ста сорока шести сигарет. Интересно, я начну выплевывать окровавленные черные легкие, или просто сползу вниз со стула?

Я преодолел всего лишь пятую часть пути до смерти. А мне уже хреново. Что-то они там напутали в своих расчетах на килограммы веса. Британские ученые доказали, что достаточно запить два плода манго апельсиновым соком и Ваша кожа станет гораздо чище, пропадут прыщи, сгладятся неровности, очистятся поры. Много времени у этих ученых. И у Вас, если вы решите проверить бредятину, которую я только что придумал.

В человеке приблизительно пять литров крови. Теоретически, если разжижить кровь лекарствами (к примеру – банальный аспирин в диких дозах), и ткнуть в человека иглой, обычной швейной иголкой, сколько времени займет истекание кровью? По капле, очень медленно. Например, в офисе. Таком, как показывают в фильмах про офисных работников, вырывающихся из оков системы. Там еще всем на всех плевать. Если в течение четырех часов – то сам ты вряд ли заметишь, и успеешь умереть, прежде чем кто-то спохватится. Оп, и вырвался из оков.

Новая затяжка. Шикарный способ убить себя. Саморазрушение нынче в моде, и если бы была возможна смерть от того, что люди трахают мозги себе и окружающим, произошел бы массовый геноцид. Я не говорю о женщинах. Эти маковки просто повторяют за мужиками. Мужчины тоже любят делать мозги. Интеллектуальные самокопания – бич XXI века наравне с интернетом, наркотиками и писюновыми заболеваниями. К счастью, такие самокопания должны быть интеллектуальными, а это значит, что если бы мы могли умирать от них, всегда найдется тот, кто будет возрождать род человеческий.

VIII.

- Ты же понимаешь, что ты выводишь меня из себя? Ты делаешь это осознанно? – начал я еще довольно спокойно.

На самом деле этот милый дядечка ничего не делал. Но он настолько противно моргал заплывшими поросячьими глазками, что этого было вполне достаточно. Плюс я знал кто он. Что он.

- Хочешь, я убью тебя? – тот замотал головой. Его ублюдочные жирные щеки затряслись, сминаясь в складки и расправляясь обратно. Девушки из рекламы шампуня позавидовали бы такому объему.

- Я убью тебя, СУКАААААААА!!!

Эту «АААААААА» я орал изо всех сил и насколько хватило дыхания. Изо рта летели капельки слюны ему в лицо, но он не отстранился, лишь слегка поморщился. Помимо страха и желания выжить на его лице отразилась еще брезгливость. Что меня окончательно разозлило.

Краем сознания, отрешенно, я отмечаю, что человека мне нравится бить гораздо больше, чем грушу. Груша не будет пытаться увернуться, хоть и абсолютно безуспешно. Это даже немного добавляет азарта. Из груши не летят капли крови в стороны, на манжеты моего пиджака, груша не издает сдавленный сип, пытаясь сдержать крик, когда кулак со смачным плюхом врезается в мягкий живот, а потом, не в силах сдержаться, все-таки начинает кричать. Удар в рот, крик захлебывается. Кажется, прикусил язык, изо рта полилась кровь.

Я бью в висок, неосторожно, совсем не желая этого. Успеваю расстроиться от того, что на этом может все закончиться. Но нет. Свинюшка оказалась крепкой. Выдержал.

Наслаждение захлестывает меня. Становится невыносимым. Костяшки пальцев ноют, в экстазе я пару раз ударил тыльной стороной руки и ударился мизинцем об его нос. Он свалился со стула после второго удара.

Остановился я только после того, как осознал, что подо мной лежит бесформенный мешок с поломанными ребрами. Без сознания уже минут пять. Я встал, аккуратно вытер лицо, руки, размазал кровь по белой рубашке в тщетной попытке оттереть пятно, посетовал на дорогущий пиджак, беспросветно испорченный кровью. Уже почти без злобы, в отместку за костюм, легонько пнул и сел в кресло. Хотелось попить водички. Или компотику, как бабушка делала в детстве. Малина и черная смородина, ммм... А если еще и клубника со сметанкой, посыпанная сахаром, и печеньку вкусную... Потом можно и на речку на велосипеде съездить, искупаться, поотмахиваться от оводов. А что, тепло, хорошо, мухи кусают конечно, но жить можно! Затем в баньку, яичницу из деревенских яичек, штук пяти, и на боковую. Ох как здорово...

Этот мужчина, ужравшись до синего состояния, избил свою дочку, которую вел с прогулки, за то, что она попросила сладкой ваты. Девочку увезли на машине «Скорой помощи», а его увез домой какой-то молодой парень.

IX.

Вот до чего может довести смесь непрерывного курения вместе с жарким летним солнцем! Похоже, голову напекло. А падая, я еще и подоконник задел, шишку набил.

Пока я валялся в отрубе на полу балкона, день перешел в вечер, моя сторона дома была в тени. Я быстренько сходил умыться, глотнул воды и, почувствовав себя снова прекрасно, вернулся на свой личный уголок свежего воздуха. Вечер входил в свои права, одаривая прохладой меня, выползших алкашей и детей, играющих внизу.

Я прилег обратно на пол. На полу хорошо. Считая трещинки в потолке, я затянулся вновь.

Моё курение – моё проклятие. Как отдал часть себя, еще в детстве. Я чувствую, как мне становится хуже с каждой выкуренной сигаретой, но я не останавливаюсь. Я достаю следующую. Мои мысли о том, что надо бросать, обычно обрываются мной же через несколько секунд. «Но тебе же это нравится». Да, мне это нравится. Это дьявольский ритуал. Он объявляет начало или конец чего-либо. Перед началом работы – закурил. После работы – покурил. Устал, необходим отдых – снова и снова. Дым ласково входит в легкие, очерняет их. Это как мысли. Они тоже очерняют мозг. Надо бы глянуть на мозги жуткого извращенца. Или богохульника. Они чернющие, как пить дать. А потом дым выходит, красивыми кольцами или не менее красивым столбом, сотворив свое грязное дело. Ты мнешь окурок пальцами, любуясь им. Как-то я стоял в сорокаградусный мороз и наблюдал северное сияние. Это было небывалое зрелище. И внутренний голос мне сказал что-то вроде «Ты уже никогда не будешь таким молодым. Сейчас ты доволен, ты впервые в жизни увидел это буйство красок, которое не создавал человек, это создала природа. Ты уже никогда не вернешь это пятнадцатое января. Так ли ты хотел прожить этот день? Этот – возможно. Эта красота стоит того. А остальные дни, предшествующие этому? Ты хотел и стремился к этому?». Так я ушел с прежней работы. Курить меньше я не стал, новая не располагала к этому. Зато был удовлетворен.

- С Днем рождения тебя, моя сладкушечка!!! – даже на балконе, сквозь закрытую дверь, этот дикий крик настиг мои уши.

Знаете, очень легко описывать любимого человека, если он идеален. Ты можешь просто сказать «Ну ты только посмотри на него». И тебя все поймут. Но чаще всего он идеален только для нас, потому что любим только нами. Это тяжелей объяснить, за что ты его/её любишь. «Просто люблю». И этого хватает. Тебе. Потому что ты просто любишь.

Эту особу мне не сложно описать, ведь у меня нет розовых очков, направленных на нее. И я до сих пор не могу понять, что она делает в моей квартире.

- Я бежала к тебе, чтобы тебя поздрааааавить... – многочисленные касания губами моего лица, - фу, что за запах?

- Мне стало плохо, я упал. Плохо стало, потому что курил, много.

- Ты опять ничего не сделал за весь день? Ты хоть вставал сегодня на ноги?

Я фрилансер. Довольно неплохой программист. С неплохо раскрученным именем. Работаю на большую фирму, в которой уже привыкли ко мне и моему графику. А Мишель (так она себя просит называть) никак не может привыкнуть. Оно и к лучшему, я не против.

- Дорогая, ты пришла поздравить меня?

- Ну конечно, пампушечка!

- Спасибо. Знаешь, тут такое дело... – когда-то это надо было сделать. Кажется она начала о чем-то догадываться, я решил быстро продолжить, - дело не в тебе, дело во мне. Ты достойна лучшего, а я тебе не подхожу. Ты идеальна, а я говно. Смекаешь?

Если она сейчас уйдет в молчаливую обиду – это будет лучшим подарком. Точнее единственным, но не теряющим свою огромную ценность.

- Я знала. Я так и думала!

Не уйдет.

- Я хотела отдавать кому-то, а получается отдаю чему-то: работе, учебе, мнению других, понимаешь. Я думала, что ты тот человек, которому можно отдать все свое время! Отдавая свое время, ты отдаешь самого себя, а сам себя – это дорогой подарок, не для каждого. Порой мы ошибаемся в выборе адресата подарка, и наступает такая апатия, как сейчас. Так вот, я в тебе ошиблась, ублюдок!

Стекло в балконной двери задребезжало дважды. Сначала она со всего маху закрыла эту дверь, а потом и входную.

Я думал, будет хуже. Я неплохо справился, черт побери. Черт побери, кастрюля!

Запах, про который спрашивала Мишель, раздавался из кастрюли с остатками супа, дрянного супа, готовить она не умеет, но я был голоден, и почти доел его. Дня два назад. Вчера я дома не появлялся, а сегодня весь день провел на улице. Домашней улице. А вонь стояла и набирала обороты. И мыть ее было ох как неохота...

О боже, сколько мучений может принести какая-то немытая кастрюля из-под супа! Тебе хочется лежать, мечтать, медленно разлагаться (любимое занятие), заполнять свое сознание ненужной, но вдвойне приятной от этой ненужности, информацией. Ты представляешь себя где-нибудь в райском местечке, окруженным возбужденными девами, кушающим шоколадку и мажущим этой же шоколадкой загорелые тела красавиц... Бегущим к океану, который приветливо встречает тебя и принимает в свои неподвластные глазу объятья... Приближается закат, ветер ласково колышет пальмовые ветви и спасает тебя от жары. Красота, нега, еще раз красота... И кастрюля. Впереди всего этого великолепия вылезает на передний план. О, коварная! Сестра брутова! Иду я, иду...

Я мыл грязнулю, и пытался найти в себе хоть каплю сожаления, что Мишель ушла. Безуспешно. Бывало, я убивал по полчаса на то, чтобы понять, что она говорит. Я на полном серьезе пытался найти смысл в тех фразах, которые она находила на просторах интернета, ее затейливый мозг переиначивал на свой лад, и я получал это: «Не зови уходящее – позволь ему уйти. Не жди будущего – позволь ему уступить. Не усложняй – все произойдет так, как произойдет». Я, конечно, готов понять пристрастия девушек к таким громким и непонятным наборам слов. Но не легче было сказать: «Плыви как какашечка, по реке жизни. Все и так нормик»? Тем не менее, ее грудь давала мне сил терпеть это. Этакие баллоны с эликсиром терпения. О, дай мне напиться из них еще! Но не возвращайся, пожалуйста. Маленькие, выпуклые соски терялись на этой роскоши, при этом они вызывали только умиление и какую-то детскую радость. Гладкие, идеальной формы, без единого минуса, которыми в полной мере владела их хозяйка, они казались чужими на ней, но как бы то ни было... Мишель и ее сиськи. Ад и рай. Зло и добро. Отвращение и удовольствие. Нет, нет! Даже и не думай!

Когда я уже вытирал посуду насухо, в моей голове сыграло напоминание. Ассоциативный ряд сделал свое дело, и я вспомнил о рекламе, которую видел совсем недавно. Рекламировали новую выставку авангардного искусства. Молодые художники, скульпторы, кто там еще, выставляли себя, свои творения, на критику. Люди, не особо понимающие в искусстве, приходили туда, глубокомысленно кивали, не менее глубокомысленно чесали подбородки, говорили дежурные фразы о том, что скоро он (художник) раскроется и весь мир узнает о нем. Мне было необходимо туда попасть, чтобы целомудренно поплеваться. Я был приверженцем старой школы, и хоть я мало кого знал из элиты эпохи Возрождения, их творения я видел, и они не вызывали у меня такого диссонанса. Они не вызывали и трепета, в большинстве своем. Несмотря на это, гениями я их назвать был готов. Но кто сейчас ценит это слово, когда оно используется и для обозначения «этих» тоже?

X.

На следующий день я встал рано. Выпив кофе, и добив свою зубную эмаль тройной порцией никотина, я сразу засел за работу. Меланхолия и депрессия – это, конечно, хорошо, но сроки заказов никто не отменял, люди от моих настроений страдать не должны.

Я всегда вставал рано. Даже в выходные, когда все страдают от того, что их режим дня и сна подвергся влиянию пятидневной рабочей недели по восемь часов в день, и встают они по выходным в семь утра, больше не в силах уснуть - я этому был только рад. Меня мало волновало все, что происходило ночью. Несмотря на то, что ночные события чаще всего были гораздо более интересными, страшными или веселыми - я предпочитал им скучные дневные, но такие понятные дела. И уже в девять вечера с удовлетворением отмечал, что мой мозг перестаёт работать в полную силу, готовясь ко сну. Вроде как я становился посторонним в своём же теле, одной этой мыслью, взглядом со стороны - и оставался до тех пор, пока не поддавался слиянию с телом и не засыпал. На самом деле, я никогда не чувствовал единения с природой, роскошной работы мозга в первые минуты бодрствования или тяги к творчеству. А ведь именно это обещают фанаты теории "Встань пораньше – и твоя жизнь удастся". Нет, мне просто хватало тех часов сна, что я успевал урвать, и жалко было терять горячо любимые мной дневные часы.

Бесспорно, я шлялся ночами время от времени. И чаще всего мне было стремно после этих гулянок. Отключенный ночью мозг жаворонка, приправленный алкоголем, творит невообразимые вещи. И очень хорошо, если я покажусь просто скучным собеседником. Вполне вероятно, что я буду буянить и совершать необдуманные поступки, оскорбляющие чувства окружающих. И даже, возможно, их веру. В себя, и кого там еще.

Ближе к вечеру я закончил, с чувством морального удовлетворения потянулся, вспомнил про планы, что сам себе вчера и настроил. Здание, в котором разместились творения «творцов», располагалось на другом конце города. И хоть я перепонаехал не в Москву, добираться мне предстояло порядка часа. Который я и провел без особого удовольствия в общественном транспорте. Чего там только не насмотришься.

В метро поют люди, гораздо талантливее тех, что мы видим в ящике. Поют от любви к искусству и, в большей мере, от нужды. В этих голосах слышны настоящие эмоции, чувства, в отличие от зажравшихся звезд с отполированными на компьютерах герцами. Пару раз видел художников. Экстрасенсы. Эти-то скорей всего шарлатаны, хотя иногда и не хочешь, но поверишь. Пытался я как-то объяснить себе этот феномен с научной точки зрения. Пришел к следующему. Эти люди еще при рождении были «запрограммированы» на совершенное владение теорией вероятности. Не осознавая этого, они прослеживают все причинно-следственные связи, находя наиболее вероятные варианты возникновения тех или иных событий.

Нанюхавшись вдоволь ароматов метро и маршруток, я доставил свое тело на место. Несмотря на расположение здания, а оно находилось в жуткой отдаленности от центра, я отметил его дизайн. Архитекторов явно укусила футуристическая муха, сидевшая до этого на тяжелых наркотиках. Первое, что поразило – окна. Они будто были налеплены нерадивым учеником на лист альбома на уроке рисования. Никакой логики, никаких строго выверенных линий. Хочешь – окна будут расположены на расстоянии двадцати сантиметров, хочешь – будет расстояние в три метра друг от друга. Хочешь – оно будет смещено вокруг оси, как ромб; хочешь – сплюснутое, или не доделанным. Круглые, треугольные, восьмигранники. Квадратные тут смотрелись как затхлые консерваторы в пропахших нафталином костюмах на молодежной вечеринке.

Еще я не сразу нашел вход. Нет, табличку «Вход» и стрелочку я увидел сразу. Через пару секунд я увидел аналогичную табличку. И они вели к двум разным проходам в сооружении, абсолютно точно являвшимся лабиринтом. В буквальном смысле. Частые посетители то знали, какой табличке верить, но я не частый посетитель, а людей рядом не было. Поэтому я сначала выбрал правильную, прошел до конца, до дверей (которые, к моему разочарованию, были простыми, разъезжающимися, на фотоэлементах), потом вернулся, прошелся по неправильной дороге, в конце увидел плакат «Неверной дорогой идете, товарищи!», и наконец, по верной дороге зашел в здание, отметив перед этим несуразные выступы и углубления в стенах.

Я с трудом нашел нужный мне этаж, предварительно десять раз заплутав, и выставку я услышал...

- О БОЖЕ, ЗДЕСЬ КАК-БУДТО ПОСРАЛИ СОВРЕМЕННЫМ ИСКУССТВОМ!

Восхитившись утонченностью и ёмкостью фразы, я пошел на голос. Я всецело разделял мнение оратора. Бывал уже на таких мероприятиях. И сейчас я пришел подготовленным. Но об этом через пять минут.

Голос привел меня к его обладателю, крупному мужику с красным лицом. Он мне еще почему-то кивнул. Внимание привлекли его руки. Даже для его габаритов они были огромными. Такие сковородки, чугунные, в которых бабушки пекут блины внучатам, когда они приезжают в деревню погостить.

Я расхаживал среди экспонатов, делая вид, что я в этом что-то понимаю. Это мое любимое занятие на таких выставках. Вот я рассматриваю нечто, похожее на сильно увеличенный массажер, я такой видел в магазине «Все по 39».

Раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, семь, флешка восемь. Все на месте.

А вот это напоминает лес после ковровой бомбардировки, поваленные деревья, все вповалку, торчат ветви, все темное. Взглянул на табличку, узнал, что это «Разбитое сердце маркизы». Угу.

Конструкция из четырех колец разного диаметра, совмещенные таким образом, что одно находится в другом, называлась «Раскрепощенность». Но почему?! Кольцо – это же символ привязанности, верности, любви. Рабства, в конце концов, если на шее. А их тут аж четыре!

А вот стул. Просто стул, выполненный монолитным куском, без стыков и видимых соединений. Тут с названием не заморачивались, так и назвали «Стул». Пока это мое любимое творение из местных.

Безголовое, безрукое, безногое туловище, на постаменте. Мужское толстое туловище, со свисающей грудью и хорошим пивным животом, по-моему, там даже намечены волосы в пупке. Это «Безнадежность». Я даже улыбнулся, уловив смысл. Кто-то из предыдущих посетителей маркером по постаменту попробовал уточнить половую принадлежность туловища. Ни капли не испортил, даже кусок гипса не жалко.

По залу ходила группа с экскурсоводом, рассказывающим потрясающие истории о том, как вдохновение охватывало скульпторов, и те начинали творить это безобразие.

- Он не спал неделями, вырезая «Стул» из цельного куска гранита! Эта скульптура стоила ему пальца, потому что мастер, уставший и сонный, попал резцом себе по руке! – вещала молодая девушка, которая с таким же успехом могла бы сидеть где-нибудь в библиотеке, или преподавать изобразительное искусство в школах.

- О боже! О боже, бедный! Но какой же талантливый... Талантище! – восклицали следом за ней женщины. У некоторых из них были собачки в комбинезонах и в бантиках со стразами. Стрижка собак стоила явно дороже всего, что было надето на экскурсовода.

- А это продается? – вопрошали остальные, - мой мусик хотел мне сделать подарок на три месяца наших отношений, я хочу это!

Я отошел от толпы подальше. К тому же захотелось в туалет, срочно. Но не успел.

Ко мне подошел мужчина, с незапоминающейся внешностью, плюгавенький, с залысинами до темечка, с прозрачными, водянистыми глазками, щуплый, среднего роста. Весь какой-то дерганый. Я увидел, как он идет в мою сторону, еще издалека. Он сказал, кивнув в сторону дам с собачками:

- В таких случаях бессмысленно все, не помогут ни орехи, ни глицин, ни чтение книг. Как приговор. Но это их приговор. И за его исполнением они сами же ревностно следят.

Я не успел ему ничего ответить, моча била в голову, нарушая функции мозга, а он развернулся и ушел, нервно подергивая плечом. Уже стоя в туалете, я удивился его формулировке. Еще раз обдумав эти слова, я окончательно убедился в необходимости проведения испытания.

В музей современного искусства, где каждое творение походило на брак стеклодува или на эксперименты, связанные с попыткой добиться от собаки художественных навыков, я пришел уже второй раз. На этот раз подготовленный. Для того, чтобы в очередной раз убедиться, как далеки люди от искусства, я прихватил с собой фарфоровое блюдце и аэрозольный баллон с краской. В туалете я сделал свое грязное дело на блюдце, и тут же покрыл какашку толстым слоем золотистой глянцевой краски. Получилось довольно художественно.

Этот шедевр будет стоять там, где его поставит автор.

Может быть, его даже захочет кто-нибудь купить. Покупают же пластмассовые фаллосы любители фаллосов просто для украшения своих огромных и безвкусных квартир. Представляю радость очередного «мусика», которому его возлюбленная принесет это творение.

Может быть, моему творению даже сделают табличку. Я бы хотел, чтобы это назвали «Богатые тоже какают». Или не, лучше «Золото бывает разным». Короче, я не знаю, у меня не получается создавать эти бессмысленные подписи.

С накрытым салфеткой блюдцем я вышел в зал и отыскал глазами подходящее для произведения место. Пустой постамент в центре зала показался вполне достойным. Полчаса назад тут стояло нечто из дерева, что воспаленному мозгу наркомана напомнило бы трехногую газель, пытающуюся откусить себе крыло. Теперь этот подиум был свободен, нашелся ценитель, освободивший место всего-то за двести тридцать тысяч.

Теперь здесь будет стоять моё дерьмо.

Я сбрасываю салфетку и с непринужденным видом присоединяюсь к группе с экскурсоводом. Краем глаза я наблюдаю за «своим» постаментом.

Вот к какашке подходит мужик, лысый, как колено, морщит нос, уходит.

Вот, кинув презрительный взгляд, проходит мимо молодая девушка. Адекватная, молодец.

Следующим адекватным человеком оказался парень в наушниках, покачивающий головой в такт неслышимой нам музыке. По его губам я прочитал неслабую такую нецензурную фразу.

Раз, два, три, четыре, пять, ключ шесть, паспорт семь, флешка восемь. Что-то я себя неважно чувствую. Приболел, может?

- Ой, смотри как необычно! – леди с сумочкой, в которую влезет разве что только не самый большой телефон, подбежала к постаменту, увлекая за собой папика. Папик, кстати, не совсем типичный. Нормальный мужик, без лишних понтов. Темный спортивный пиджак, светлые джинсы, кроссовки, откровенная скука на лице, вызванная своей подругой.

- Может, хоть это купим? – продолжала наседать на уши девушка.

- Зачем мне золотое говно дома, Тань? – задал вполне резонный вопрос парень, - я тебе такое же могу сделать, абсолютно бесплатно.

- Ну Лешенька, ну милый!

Группа с экскурсоводом отходила все дальше, а я не мог оторваться от них, сохраняя незаметность. К счастью, разговор шел на высокой громкости.

Девушка ныла, прыгая вокруг постамента, рассматривая шедевр со всех сторон. В какой-то момент мне показалось, что она принюхивается. Но, наверное, мне показалось, иначе она бы не сделала то, что сделала.

Тоненький пальчик протянулся к творению. Вскрик парня «Стоп!» не успел вылететь из его рта. Длинным ногтем с идеальным маникюром она подковырнула какаху, думая, что ковыряет мрамор, или гипс, или что еще она там думала. Свежее, еще теплое дерьмо, куском осталось на лопатке ногтя. Немое изумление. Страх (я сломала экспонат!). Осознание. Возмущение. Все происходит в тишине, сопровождается одной лишь мимикой кукольного лица.

Физиономия парня все это время выражала единственную эмоцию «О боже, за что, почему?!»

- Какого хуя?! – голос сиреной прорезался из ее рта.

Тут же подбежали представители охраны, в количестве трех штук, быстро ликвидировали причину возмущения посетителя, через минуту выбежал еще один охранник. Он тыкал в меня пальцем, и кричал, что это все сделал я. Только сейчас я подумал о том, что тут могли быть камеры. Мне зачем-то заломили руку, в копчик пнуло чье-то колено и оттащили в каморку охранников.

Еще через полчаса появились представители полиции, и меня со словами «Держите, хулиганка» передали в их надежные руки. Вместе со мной на полицейской Ладе поехали видеоматериалы моего ужасного поступка.

XI.

Меня поместили в обезьянник. Никто уже не помнит, как правильно называется это место, а меня устраивает и так. Когда я зашел сюда, меня встретили три человека, без радушия, но я и не ждал его. Я сел на одну из скамеек, уперся спиной в стену, прикрыл глаза.

Знаешь, меня всегда тянуло на шлюх. Не тех, что называют свою цену за ночь, нет, эти умнички. Тянуло на тех избалованных моими предшественниками потаскух с большими жопами (в большинстве своем) и заваленными макияжами. Они привыкли, что их обхаживают. И обхаживают ребята модельной внешности, которым не стрёмно использовать тональный крем, если вскочил прыщ перед ответственным свиданием. Во мне они видели неотесанную деревенщину. Вряд ли можно было увидеть во мне что-то другое, ибо у меня не было цели выглядеть напомаженным и сладким.

Мне от них надо было десять минут секса. В лучшем случае – тридцать. Это если нападет ступор, и я не смогу кончить. Сделка невеликая, она не требует подписи кровью и билета в Париж.

Я спал не только с такими. Вернее, в большинстве своем не с такими. Часто встречались девушки, которых язык не повернется назвать шлюхой. Нет, они не были похожими на тех, кто каждое воскресенье ходит в церковь. Просто в них было видно то, что я искал в девушках. Меня заводило это, а не огромные сиськи или пирсинг в клиторе. Они отдавались так, как будто мой член – фонтан красоты, не слезая с которого они только молодеют и хорошеют.