Церковь как высший вид общества

Религия представляется целостным началом, имеющим единую направленность, по контрасту с многовариантной и повторяющейся историей цивилизаций. Контраст этот обнаруживается как во временном, так и в пространственном измерении. Так, христианство и другие высшие религии XX в. имеют гораздо больше точек соприкосновения, чем современные им цивилизации. <...>
Подчиняясь духовной власти высших религий, человек способен преодолеть политические барьеры местных государств и даже культурные барьеры, разделяющие локальные цивилизации. Каким же образом церкви удалось наложить на верующих те самые оковы, от которых она некогда их освободила?
Ответ на этот трудный вопрос, возможно, заключается в том, что способность высших религий воздействовать на души ограничена неспособностью человека обучаться иным, чем через страдание, путем. Поэтому мессианский труд любви всегда приходит на смену труду завоевателя. Совершая дьявольскую работу во имя эфемерного возвышения отечества и тривиального удовлетворения мелкого личного честолюбия, завоеватель совершает божественную работу, сам того не ведая и не желая. Лишая местные обожествляемые государства политической независимости и свободы, из-за утраты которой столь сокрушаются его жертвы, он тем самым невольно и бессознательно приносит им свободу души, которая во дни суверенной независимости их страны была столь крепко скована духовным подчинением религии коллективного поклонения. Когда завоеватель уничто-

жает местное государство, он не только расширяет рамки социальной жизни до пределов империи. Он одновременно преобразует структуру социальной жизни через расщепление примитивного социального единства и отделение церкви от государства, что и открывает индивидуальным душам столь важную возможность осуществлять поиски Господа и обрести Его.