Глава 15. Шестеро оборванных солдат тряслись в палатке от холода

Шестеро оборванных солдат тряслись в палатке от холода.

Выпавший ночью снег намел глубокие сугробы. Небо обложили тяжелые тучи, и дневной свет почти не проникал в палатку. Пришлось зажечь фонарь.

Все шестеро стояли кружком на коленях. Они завернулись в одеяла, их штаны были сильно потрепаны, кое‑кто не имел обуви. В этой странной компании верховодил толстый сержант. У него на ладони лежало семь монет по полпенса. Сержант вызывающе буравил солдат своими неприятными, налитыми кровью глазками. Тщедушный солдатик с детским лицом тоже держал в руке семь монет по полпенса. На счет три оба подкинули монеты вверх. Прежде чем они коснулись пола, сержант крикнул: «Решка!»

Одна за другой монеты упали на землю. Все склонились над ними.

– Десять «решек», четыре «орла»!

– Ага! – вскричал сержант с торжеством и сгреб монетки, упавшие вверх «решкой».

Худенький солдатик выругался и собрал оставшиеся медяшки. – И как Вернет это делает? Может кто‑нибудь объяснить? Как ему удается? – произнес чей‑то тоскливый голос.

Сержант утробно хохотнул.

– Не жульничаю и много играю. Вот и весь секрет, сынок. Солдаты закивали и начали переругиваться. Глядя на них, сержант хохотал все громче и громче.

Внезапно кто‑то откинул полог палатки. Игроки моментально опустили монеты в карманы и изобразили на лицах невинность. В палатку просунулась чья‑то голова.

– Опустите полог, Риггз! – рявкнул сержант на тощего молодого солдата с изрытым оспой лицом. – У вас что, совсем нет мозгов?

Кадык Адама Риггза задвигался. Молодой человек опустил полог, осмотрелся, потом вновь сунул голову в палатку.

– Вернет, сюда идет дурачок! Он уже близко. Хочешь, приведу его?

Мясистое, покрытое щетиной лицо Вернета расцвело в улыбке.

– Да, будь добр, проводи дурачка в нашу гостиную, – произнес он тоном высокородного вельможи. Его низкопробная острота, как он и надеялся, имела большой успех у солдат.

Полог вновь зашевелился. Адам Риггз втолкнул в палатку упирающегося Во.

– Я же сказал, тебя хочет видеть мистер Вернет! – прикрикнул он на мальчика. – Он сержант, ты должен ему подчиняться.

Во, весь посиневший от холода и дрожащий, выглядел испуганным. Солдаты приветствовали его с напускным дружелюбием. Они освободили для него местечко напротив сержанта Вернета и заставили сесть. Мальчик тоже напоминал оборванца. Полоски бычьей кожи, намотанные на ноги, заменяли ему обувь. На каштановых вихрах Бо таяли снежинки.

– Я – сержант Вернет, – сержант говорил громко, разделяя каждое слово.

Бо, не отрываясь, следил за его губами.

– Ты ведь штатский? – спросил Вернет.

Мальчуган прищурил глаза. Это означало, что вопроса он не понял.

От злости глаза Вернета вылезли из орбит.

– Болван, – буркнул он.

Бо понял. И нахмурился.

Вернет попробовал еще раз.

– Ты, – он ткнул пальцем в Бо, – солдат? – Он изобразил, что стреляет из мушкета.

Бо отрицательно покачал головой.

– Знаю, – громко сказал Вернет. – Значит, ты должен пройти испытание, которому подвергаются все штатские.

Бо не понял.

– Я – сержант. Ты – штатский. Все штатские должны пройти испытание. Иначе тебе придется отправиться домой, – он отвернулся от Бо и шепотом добавил: – Или в дурдом.

Кое‑кто захихикал.

– Бо хочет уйти. – Мальчик попытался встать. Солдаты силой начали усаживать его на место. Сержант разозлился.

– А ну, сядь, щенок, и не смей вставать без моего позволения! – Толстый палец сержанта указал Бо его место. Лицо Вернета налилось кровью.

Мальчуган шлепнулся на землю.

– У тебя есть деньги? – громовым голосом рявкнул сержант.

Бо недоуменно пожал плечами – этим жестом он показал, что не понял вопроса. На самом деле он понял все.

– Вывернуть ему карманы! – приказал сержант.

Из карманов Бо извлекли две монетки по полпенса.

– Вложите их ему в руку.

Как только монетки оказались у него в руке, мальчик попытался спрятать их в карман. Но ему помешали солдаты.

– Тебе понравится, идиот!

Сержант тоже положил две монетки себе на ладонь.

– Вот так! Вот так!

Бо скопировал жест Вернета.

– А теперь смотри. Раз, два, три! – Рука сержанта медленно двигалась. На счет три он подбросил монеты вверх. – Видишь? Теперь ты! Раз… – Вернет протянул руку, помогая Бо. На счет три монетки вылетели из руки мальчика и упали на землю. Раздались радостные возгласы.

– А теперь вместе. Хорошо? – Сержант несколько раз встряхнул монетки в руке, мальчик в точности повторил его жест. – Хорошо. А теперь раз, два, три! «Решка»!

Монетки брякнулись о землю, и тотчас громыхнул смех и послышалось улюлюканье. Все четыре монетки упали вверх «орлами».

Лицо сержанта исказилось от гнева. Солдаты разом притихли.

– Посмотри, все «орлы»! Ты проиграл! – с наигранным сочувствием произнес Вернет. Он подобрал монетки и сунул их в карман.

– Это Бо! Это Бо! – потянулся за монетками мальчик.

Сержант оттолкнул его руку и покачал головой.

– Ты проиграл! – крикнул он. – Четыре «орла» – хуже не бывает! Отправляйся домой. Ты больше не можешь жить среди солдат. Ты не прошел испытание. Иди домой!

Бо затряс головой.

– Домой – нет. Джейб! Домой – нет! – В глазах мальчика застыл ужас.

– Джейб? Кто такой Джейб? – послышался чей‑то голос.

– Кто его знает? – фыркнул сержант. – Может, любимый вол или еще кто, – а затем, бросив быстрый взгляд на Бо, спросил: – Хочешь остаться? Хочешь стать солдатом?

Мальчик энергично закивал. По его щеке скатилась большая слеза.

– Можешь остаться, если кое‑что мне отдашь. Ты должен мне что‑то дать!

Глаза солдат загорелись. Они поняли, что хочет заполучить сержант. Полпенсовики ничего не стоят в лагере, где мало еды и одежды. Солдаты уже давно с вожделением поглядывали на кожаные полоски на ногах Бо. Те, кому предстоит идти босиком по снегу, готовы отдать все, что имеют, за такую обувку. Даже десять золотых.

– Если отдашь это, – сержант ткнул пальцем в «мокасины» Бо, – останешься.

Мальчик колебался.

– Отдай или отправишься домой!

Бо медленно размотал кожаные полоски и протянул их сержанту. В следующую секунду его вытолкали из палатки. Ступив в раскисший, грязный снег мальчик невольно поджал пальцы ног. Он не слышал, как за его спиной гаденько хохотали солдаты.

На излете 1777 года делегаты Конгресса паковали вещи и разъезжались по домам. Уходящий год принес им немало тревог. В сентябре британский генерал Хоу[43]заставил их бежать из Филадельфии. После захвата этого города Конгресс переехал в Ланкастер, потом в Йорк. И вот теперь, с наступлением зимы, делегаты засобирались домой, к семьям. Солдатам континентальной армии повезло меньше.

Холодной дождливой ночью армия Вашингтона, состоящая из одиннадцати тысяч человек, перешла реку Скулкилл по самодельному мосту, сооруженному из подвод, которые были поставлены одна к другой и устланы досками и рейками. Между холмами, в глубокой расщелине, так называемой пропасти, был разбит временный лагерь. Там армия и отпраздновала, согласно постановлению Конгресса, День благодарения. К празднику солдатам выдали по одной восьмой фунта риса и по столовой ложке уксуса – к тому времени они уже дня три голодали. Кроме того, военнослужащим прочли проповедь.

В основу проповеди легли слова из Евангелия от Луки: «Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите…» Выслушав священника, солдаты, хорошо знающие Библию, хором произнесли слова, в проповеди отсутствовавшие: «…и довольствуйтесь своим жалованьем».

Свернув временный лагерь, армия Вашингтона двинулась вверх по течению – туда, где Греческая долина выходит к реке Скулкилл. Там, среди унылых холмов (в случае нападения генерала Хоу, атаку будет легко отбить), американцам предстояло провести зиму. Между тем прокормиться в этих безлюдных, опустошенных войной местах было трудно. Да и за водой придется ездить – две мили в одну сторону. Старая кузница, стоявшая на речушке в ущелье, дала название этому местечку – Вэлли‑Фордж[44].

Джейкоб Морган со стоном натянул на плечи одеяло. До чего не хочется уходить от огня! Молодой человек и еще четверо его сослуживцев несли караул. Сидя на бревне у костра, они ждали, когда придет их черед заступить на пост. Солдат, которого должен был сменить Джейкоб, нетерпеливо приплясывал в двух шагах от него и умолял поторопиться. После Кембриджа рядового Моргана повысили в звании: сначала он стал капралом, потом сержантом (то есть поменял зеленые эполеты на красные). Впрочем, сейчас его эполеты скрывало одеяло, да и момент был не самый подходящий, чтобы требовать к себе уважения, – часовой вот‑вот помрет от холода. С тяжелым вздохом Джейкоб поднялся с бревна. Озябший солдатик моментально занял его место и протянул руки к огню. А Джейкоб побрел по тропинке, протоптанной вдоль лагеря.

Молодой человек чувствовал себя несчастным. Он ослаб, у него ныли суставы. При малейшем повороте головы его шатало. Кашель обдирал и без того саднящее горло. Джейкоб шел и тихонько постанывал.

Добравшись до конца охраняемого участка, он прислонил мушкет к дереву и сунул руки под одеяло. Затем глянул из‑за дерева, нет ли лазутчика. Неподалеку у костра грелся одинокий английский солдат. Он сидел там все время, пока Джейкоб нес караул. Они приглядывали друг за другом. И только.

Джейкоб устало привалился к дереву спиной. Затем коротко вдохнул – если он глотнет слишком много воздуха, заморозит легкие и спровоцирует кашель. Изо рта белым облачком вырывался пар. Молодой человек высморкался.

От горизонта до горизонта небо затянуло плотными тучами, сквозь них равномерно струился жиденький белесый свет; из‑за этого странного освещения молодой человек не ощущал времени. Все вокруг было белым, с легкими тенями. Когда‑то Джейкоб очень любил снег. Но после первой зимы, проведенной в армии, он его возненавидел (в английском языке даже не нашлось подходящего ругательства, которое смогло бы передать всю ненависть Джейкоба к снегу).

Мало‑помалу молодой человек начал погружаться в воспоминания о Бостоне, о доме. Он живо представил, как жена и мать сидят у пылающего камина. Мама, наверное, читает вслух свои стихи или Библию. Он увидел мысленным взором Мерси: прикрыв глаза, она слушала Энн откинувшись на спинку кресла.

Хруст ветки заставил его очнуться от грез. Джейкоб машинально схватился за мушкет и выглянул из‑за дерева. Англичанин тоже встрепенулся. Не разгибая спины, тянулся он за своим ружьем. Глаза мужчин встретились. Спустя мгновение часовые принялись крутить во все стороны головами. Ничего. Белизна, холод, тишина.

Рука Джейкоба выпустила мушкет и снова нырнула под одеяло. От резкого движения она начала ныть, боль отдалась в спине и ногах – болели все мышцы, все суставы. Эта боль терзала его давно. Она была следствием не только простуды и переохлаждения, но и большой физической нагрузки.

Сразу же по прибытии в Вэлли‑Фордж американцы взялись за постройку зимних домиков. Пока их возводили, все, включая генерала Вашингтона, жили в палатках. Правда, некий человек по имени Исаак Поц предложил главнокомандующему свой дом. Однако Вашингтон согласился перебраться туда только после того, как все его подчиненные будут обеспечены крышей над головой.

Дома для офицеров строились по особому проекту: в них имелось по две двери и два камина, они были просторнее солдатских жилищ. Рядовых разделили на небольшие группы по шесть человек – этим людям предстояло совместно вести хозяйство. В каждом солдатском домике (одна дверь и одна печь) поселят по две такие группы. Домики строили из обтесанных бревен. Щели между ними для сохранения тепла замазывали глиной. До самой весны окна прорезать не станут. Полы и койки тоже сделают позднее.

При воспоминании о последнем дне на стройке Джейкоб невольно хихикнул. Они с Бо замазывали щели. Мальчику очень нравилось возиться с глиной, зато Джейкобу это занятие казалось крайне утомительным; и вот, работая, он вспомнил, что его предок Эндрю Морган построил свой первый дом в Массачусетсе из веток, соломы и глины. Интересно, что сказал бы Эндрю на то, что сто пятьдесят лет спустя Морганы все еще заделывают глиной щели?

Затем Джейкоб вновь мысленно вернулся на Бикэн‑стрит. Он представил, что лежит рядом с женой под чистыми простынями. Тепло. Удобно. Он обнимает Мерси…

И опять треснула ветка, на сей раз громче и ближе. Джейкоб схватил мушкет и встал на одно колено. Он водил стволом во все стороны, причем глаза его двигались еще быстрее. Футах в пятидесяти от него заколыхался куст.

– Стоять! – Мушкет Джейкоба замер.

– О, Господи! Не стреляйте! Пожалуйста, не стреляйте!

Сначала Джейкоб увидел руки, потом худенькое тело. Парнишке было не больше восемнадцати. Лицо пестрое от грязи, волосы тоже грязные, спутанные, сюртучок в дырах, штаны латаны‑перелатаны, ноги босы.

– Подойди сюда, – велел ему Джейкоб. – Ближе. Как тебя зовут?

В глазах юноши плескался испуг. Он метнул быстрый взгляд в сторону лагеря, потом на Джейкоба. И снова глянул на деревья, росшие за лагерем.

– И не вздумай убегать, – предупредил Джейкоб. – Пристрелю.

Глаза парнишки округлились от ужаса, теперь он, не отрываясь, смотрел на молодого человека.

– Вы ведь не станете меня убивать? Я – американец. Вы ведь не застрелите американца?

– Только в крайнем случае, – ответил Джейкоб. – Что ты здесь делаешь?

– Пришел за водой! Сержант послал меня за водой!

– И где же твое ведро?

Паренек беспомощно осмотрелся.

– Я… я, наверное, его потерял.

– Как зовут твоего сержанта?

Парнишка облизнул губы; ужас в его глазах стал просто безграничным.

– Я спросил имя твоего сержанта!

Юноша не отвечал.

Мушкет был наведен прямо на его грудь. Парнишка был тощим, как огородное пугало.

– Ты дезертир, верно?

Бедный малый дрожал мелкой дрожью от холода и страха.

На лбу Джейкоба выступила испарина. Кажется, у него начинается жар. Горло саднило; оттого, что ему пришлось напрягать связки, оно болело еще больше. Он устал. Его мучила ломота. Только этого ему еще не хватало, особенно сейчас. Голова горела, ноги подкашивались.

– Послушай, – обратился он снова к парнишке. – Если у тебя неприятности с сержантом или что‑то в этом роде, я помогу, и все за тебя улажу. Убегать – не лучшее решение.

– Дело не в том.

– Тогда выкладывай! Для начала можешь назвать свое имя.

Парнишка заморгал.

– Можно опустить руки?

– Если скажешь, как тебя зовут.

С минуту парнишка раздумывал, не слишком ли много от него требуют за такой пустяк.

– Силас Брукс. Меня зовут Силас Брукс. Могу я…

– Опускай. А теперь скажи, Силас, почему ты решил дезертировать?

Паренек обхватил себя костлявыми руками. Потом потерянно моргнул раз, другой, третий. Из его глаз брызнули слезы. Он смахнул их ладонью, заодно вытер нос.

– Я хочу домой, – ноющим голосом протянул он. – Мне надоела война. Я хочу увидеть мать. Просто хочу домой. – Силас разрыдался.

Джейкоб опустил мушкет.

– Я тоже хочу домой, – ответил он. – Но это делается не так. Что, по‑твоему, скажет тебе мама, узнав о твоем побеге? Думаешь, она будет гордиться сыном‑дезертиром?

Силас Брукс хлюпал носом и вытирал лицо рукавом.

– Пошли со мной в лагерь, – спокойным голосом произнес Джейкоб. – Сейчас нам всем приходится несладко, но мы выдержим. Мы ведь с тобой американцы. Мы двужильные. А когда у тебя истечет срок службы, вернешься домой героем. И мама будет тобой гордиться. Ты ведь хочешь, чтобы она гордилась тобой, Силас?

Глаза паренька широко раскрылись; они больше не шныряли по сторонам. Силас размышлял над тем, что сказал ему Джейкоб.

Джейкоб протянул руку.

– Пошли. Пошли со мной.

Силас Брукс вынырнул наконец из своего куста. Снег скрипел под его босыми ногами, за ним тянулись кровавые следы. Тем временем Джейкоб решил взглянуть на английского часового. Тот стоял на ногах, нацелив мушкет на американцев.

Желая показать англичанину, что он берет парнишку под свое крыло, Джейкоб отошел от дерева, шагнул к Силасу и протянул ему руку. Внезапно он подумал о Бо. Уже больше года он заменял мальчику отца, и они оба только выигрывали от этого. До настоящей минуты Джейкоб и не подозревал, что в нем так силен отцовский инстинкт. Но как оказалось, именно этот инстинкт заставлял его заботиться о Бо, а теперь вот возиться с Силасом.

Опустив голову, Силас Брукс шагнул к молодому человеку. В эту минуту Джейкоб думал только об одном: как доставить паренька в лагерь в целости и сохранности. И тут Силас внезапно и на удивление сильно толкнул его двумя руками в грудь. Джейкоб потерял равновесие и, стукнувшись спиной о дерево, шлепнулся на землю; мушкет отлетел в сугроб.

Быстро вскочив на ноги, Джейкоб дотянулся до оружия и взял его в руки. Затем прицелился в спину убегающего Силаса. Палец лежал на курке. Хотя парень был тщедушным, с такого расстояния в него попасть было легко. Джейкоб набрал в грудь побольше воздуха и сосредоточился.

Внезапно молодой человек опустил мушкет. Он не мог выстрелить.

И тут Силас допустил ошибку. Он метнулся влево, к колючим кустам, которые служили своеобразной границей между двумя армиями. Джейкоб взглянул на английского часового. Тот целился в Силаса.

– Стой! Стой, я сказал! – кричал англичанин.

Силас не остановился.

– Остановитесь! Не стреляйте! – крикнул Джейкоб. – У него нет оружия!

Англичанин глянул на Джейкоба и вновь навел мушкет на удирающего паренька.

– Нет! – крикнул Джейкоб.

Англичанин не слушал.

Силас, петляя, как заяц, несся вперед.

Бабах!

При звуке выстрела Силас как‑то странно дернулся и подпрыгнул. Потом застыл на месте и медленно повернулся, подняв руки вверх. На его лице застыли ужас и удивление. Пуля его не задела, и он не понимал почему.

Над головой Джейкоба Моргана поднимался дымок. Британский часовой лежал в снегу лицом вниз. Некоторое время Силас и Джейкоб смотрели друг на друга. Но вот паренек повернулся и побежал. Он бежал домой, к маме.

После того как его сменили на посту, Джейкоб устало поплелся в лагерь. Он хотел только одного – дойти до палатки и лечь. Об убитом англичанине Джекоб сообщил товарищам. Они были недовольны. Как только мертвеца найдут, жди неприятностей. Начнется перестрелка. Или выйдут на охоту снайперы. А ведь им, ворчали солдаты, и без того приходится денно и нощно воевать с холодом.

По дороге в лагерь они прошли мимо поста. У солдата, несшего караул, не было обуви; чтобы не примерзнуть к земле, он сунул под ноги шапку. При виде этого печального зрелища Джейкоб невольно порадовался за себя. Хотя у его башмаков истончилась подошва – он чувствовал каждый камешек под ногами, – а по бокам красовались дырки, все‑таки это была обувь. И Бо тоже не ходил босиком. Кожаные полоски обошлись молодому человеку в пять золотых монет.

Джейкоб и Бо заметили друг друга одновременно. Мальчик, по своему обыкновению, несся к Джейкобу во весь дух. И тут молодой человек увидел, что Бо бос.

– Где твои мокасины? – крикнул он.

– Джейб! Джейб! Бо остается! – радостно кричал на бегу мальчуган.

Хотя Джейкоб разобрал далеко не все слова Бо, он понял достаточно, чтобы начать действовать. Молодой человек так разозлился, что даже перестал ощущать недомогание. Бо повел его в палатку игроков. Джейкоб обрушил весь свой гнев на голову единственного солдата, обнаруженного им в палатке. По словам солдата, со своими претензиями они опоздали. «Мокасины» были уже проданы. Несмотря на угрозы Джейкоба, солдат отказался назвать имя продавца, зато охотно сообщил имя покупателя. И Джейкоб пошел к нему.

Когда полог палатки резко отбросили в сторону, находившийся внутри человек с добрым лицом и длинной, с проседью бородой вздрогнул от неожиданности. На его ногах Джейкоб увидел «мокасины». Едва ввалившись в палатку, он потребовал, чтобы мужчина разулся и отдал обувь мальчику. Однако, выяснив, что седобородый не принимал никакого участия в обмане, Джейкоб смягчился. Узнав о том, что у Бо «мокасины» выманили хитростью, мужчина возмутился. Тем не менее он был согласен отдать их только после того, как ему вернут деньги. А еще он назвал имя негодяя, провернувшего это некрасивое дельце.

– Вернет!

Джейкоб был наслышан о сержанте, но ему ни разу не приходилось с ним сталкиваться. За Вернетом они пошли втроем.

Обнаружив сержанта, седобородый и Джейкоб набросились на него с обвинениями. В первую минуту Вернет растерялся, но, увидев Бо, сообразил, что к чему.

– Я тут ни при чем, – заявил он. – Не позволяйте мальчику играть на деньги. Мы играли в орлянку. Ставкой были «мокасины». Он проиграл. Вот и все.

– А я слышал иную версию, – возразил Джейкоб.

– И я, – присоединился седобородый. – Верни мне мои деньги!

– Сделка состоялась! – нагло возразил Вернет. – Да и потом, с чего это вы так печетесь о каком‑то глухом дурачке.

Это было самое худшее, что он мог сказать. Джейкоб метнулся к сержанту и обрушил на него свои кулаки. Вернет шлепнулся в грязь.

Вцепившись друг в друга, мужчины катались в грязи; они подмяли под себя палатку, опрокинули тележку с глиной и собрали толпу зевак.

Сидя за письменным столом, генерал Вашингтон изучал рапорт и разглядывал двух перепачканных в грязи сержантов, стоявших перед ним по стойке смирно. Усталые глаза перебегали с одного лица на другое, губы презрительно кривились. Палатка генерала оказалась намного меньше, чем представлялось снаружи. Перед Вашингтоном на столе, покрытом скатертью, стояла чернильница и лежало два заточенных пера. За столом, чуть левее, виднелась походная койка.

Джейкоб едва держался на ногах. Его болезнь, на время приглушенная злостью, вновь дала о себе знать. Дурнота накатывала волнами. Голова гудела, как паровой котел, казалось, она вот‑вот взорвется. Обострился насморк. Только ценой невероятного усилия молодой человек заставлял себя не дрожать от озноба.

Вашингтон внимательно выслушал каждого; версии Вернета и Джейкоба сильно разнились. Первым делом генерал разобрался с деньгами и обувью. «Мокасины» вернулись к Во, а золотые монеты к седобородому.

Что бы ни говорил Вернет, он свидетельствовал против себя. Дело в том, что азартные игры находились в лагере под запретом. Командующий счел своим долгом покарать человека, нарушившего его приказы. Вернет ушел из палатки под конвоем – наказание должно было быть определено позже.

– Из вашего личного дела следует, что вы уже второй раз привлекаетесь к дисциплинарному взысканию, – обратился Вашингтон к Джейкобу. – В Кембридже вы отказались подчиниться офицеру.

– Да, сэр.

В глазах генерала мелькнуло узнавание.

– Близнецы, так? У вас есть брат‑близнец?

– Да, сэр.

Вашингтон кивнул.

– Насколько я помню, и тогда с вами был мальчик. Это тот же мальчишка?

– Да, сэр.

– Ваш сын?

– Нет, сэр. Его отца убили под Конкордом.

– И он не ваш родственник?

– Нет, сэр.

– Тогда почему он по‑прежнему с вами?

– Он сирота. Его мать умерла тотчас после его рождения. Мы с ним вместе с битвы у селения Мериам. Мы заботимся друг о друге.

– То есть вы проявили о нем заботу, устроив драку с сержантом Вернетом?

– Это было глупо, и тем не менее – да, сэр.

– Верно. Это было глупо, сержант! – Вашингтон говорил громко и жестко. – Согласно этим бумагам, вы должны были получить очередное звание. Но я считаю преждевременным повышать по службе человека, который не научился уважать власти. Ваше повышение отменяется.

Вашингтон взял перо и что‑то черкнул на лежавшей перед ним бумаге. В течение одной минуты Джейкоб узнал о повышении и лишился его.

– Я свободен, сэр?

Не поднимая головы, Вашингтон отчеканил:

– Когда будет нужно, я сам отпущу вас, сержант.

– Да, сэр.

Джейкоб больше не мог сдерживать дрожь. Еще немного – и он упадет. Пока Вашингтон перекладывал бумаги и делал какие‑то записи, молодой человек думал о том, что завтра ему надо сказаться больным. Он все равно не сможет нести службу.

– Итак, – заговорил Вашингтон, – я хочу, чтобы вы собрали своих людей на открытой площадке в западной части лагеря. Обратитесь к барону Фридриху фон Штейбену[45]. Он прекрасный офицер и сумеет приучить вас к дисциплине. Вы и ваши подчиненные должны быть на месте завтра ровно в шесть утра. Ясно?

– Да, сэр, – тяжело вздохнул Джейкоб.