Глава 4. Отношения между ними как‑то незаметно переросли из дружеских в нечто более серьезное, хотя они оба еще не знали тогда

Отношения между ними как‑то незаметно переросли из дружеских в нечто более серьезное, хотя они оба еще не знали тогда, была ли это любовь или просто взаимная симпатия.

Каждый день они встречались на одном и том же месте, у первого справа всадника на Аничковом мосту. Сначала оба смущенно краснели, но уже через мгновение начинали что‑то оживленно обсуждать.

Потом они гуляли по городу. Показывая Вере Ленинград, Саша старался рассказать ей какую‑нибудь интересную историю, связанную с тем или иным местом. И вскоре Вера полюбила и город, и его жителей. Саша каждый раз менял маршрут, так они исходили вдоль и поперек почти весь Ленинград. А город тем временем был во власти белых ночей. Чудесное, незабываемое время, когда, словно по мановению волшебной палочки, исчезает мрак и вместо него только молочно‑серая дымка окутывает притихшие улицы. Время, когда теплый летний воздух насыщен дурманом цветущей акации.

Белая ночь… Как рассказать о ней? Где найти такие слова, чтобы описать ту волшебную, таинственную перемену, которая каждый год происходит с городом в самом начале лета и лишает покоя его обитателей?

Описать словами белую ночь действительно трудно, ее необходимо хоть раз в жизни увидеть своими глазами. Почувствовать, как город погружается в странное состояние полусна‑полубодрствования. В это время возможно любое чудо.

Спрятаться от белых ночей невозможно. Не спасут ни закрытые окна, ни задернутые наглухо плотные шторы. Словно какая‑то неведомая сила так и тянет выйти из дома. А там… Привычные и знакомые улицы, по которым мы не раз ходили днем и которые с детства знаем как свои пять пальцев, вдруг становятся совершенно неузнаваемыми. Словно оживают старые дома и скверы. Не обращая внимания на прохожих, переговариваются друг с другом каменные скульптуры.

И тут происходит нечто совершенно непонятное – человек вдруг начинает вспоминать то, чего на самом деле никогда в своей жизни не переживал. Перед глазами встают видения прошлого, несуществующие воспоминания о каких‑то поступках, людях и событиях… От этого становиться тревожно на душе, и тогда мы бежим прочь, подальше от этих незнакомых улиц, в надежде найти покой где‑нибудь в тенистых аллеях Летнего сада. Но все напрасно. Там, под сенью старых деревьев, мы снова оказываемся во власти незнакомых воспоминаний, и они гонят прочь из парка – туда, где под легким одеялом из полупрозрачного тумана дремлет Нева.

И так до первых солнечных лучей блуждаем мы по городским улицам, как по своей собственной душе, пока, наконец, усталые и измученные, не возвращаемся под утро в свои дома…

Так может быть, белая ночь – это состояние души?

Как же разгадать эту тайну? Скажем сразу: это невозможно, как невозможно, допустим, постичь тайну рождения всего живого на Земле.

Впрочем, кажется, здесь вовсе и нет никакой тайны? Просто существует некое явление природы, описанное в энциклопедиях, когда центр Солнца в полночь опускается под горизонт не более чем на 7 градусов. Вечерняя заря сходится с утренней, и тогда до самого восхода длятся серые сумерки.

Но тогда отчего же жители города каждый год так ждут этих ночей? Отчего мы так радуемся, предвкушая их приход, хотя заведомо знаем, что снова будет метаться и томиться наша душа? Отчего же с таким болезненным наслаждением отдаемся мы во власть этому повторяющемуся каждый год сумасшествию? Сколько ни спрашивай, а ответа так и не будет!

– Ты снова уходишь? – спросила как‑то вечером Зоя, видя, что Саша идет в прихожую.

– Да, тетя Зоя, хочу прогуляться.

– Ты ничего не берешь с собой? – удивилась она, заметив, что племянник уже который раз выходит из дома, не взяв с собой свою обычную папку для рисования.

– Да… Я скоро приду… – невнятно пробормотал Саша и торопливо вышел из квартиры.

– Опять ушел? – спросила Варя сестру.

– Да. Ничего не понимаю – куда это он ходит?

Варя вздохнула и, подойдя к окну, задернула поплотнее шторы.

– Белые ночи… – задумчиво сказала она, подумав, как сильно изменилось поведение племянника в последнее время.

– Может, он влюблен? – робко высказала Варя свое предположение.

– Не знаю, не знаю… – в голосе Зои послышалось сомнение. – С виду похоже, но, скорее всего, это что‑то другое. Саша если и влюбится когда, то наверняка в какую‑нибудь картину. Мне кажется, для него важнее искусства ничего нет и быть не может…

– Да, это правда… – вздохнула Варя.

Слегка касаясь лица тонкой, изящной рукой, Вера смотрела прямо перед собой. Она казалась немного задумчивой, но в уголках нежных губ все же едва заметно проступала улыбка. Густыми волнами ее прекрасные волосы падали на плечи. Не хватало только одной детали – ее любимой ленточки на голове, но через минуту и она появилась, завершив собой портрет. Саша провел по нему рукой, ощутив пальцами шероховатую поверхность бумаги. Вера…

Телефонный звонок прервал его мысли.

– Да, Викентий Ларионович, здравствуйте, – откликнулся он на звонок.

– Саша, ты не занят сейчас? – спросил Вольский.

Саша замялся, не зная, что ответить. До встречи с Верой оставалось не так уж и много времени, и опаздывать на свидание он никак не хотел.

– Понимаешь, Саша, – стал объяснять Викентий Ларионович. – Ко мне из Москвы приехал мой старинный друг, Федор Иванович Постников, известный реставратор и, кроме того, весьма интересный человек… Словом, я тебя хочу представить ему, а заодно ты можешь показать ему свои работы. Как ты на это смотришь?

– Понимаете, Викентий Ларионович, – слегка замялся Саша. – У меня назначена встреча, поэтому, если можно, я к вам зайду совсем ненадолго…

– Приходи, мы тебя ждем, – согласился Вольский. – И захвати с собой папку с рисунками…

Пока автобус шел по Лиговскому проспекту, небо заволокло тучами, обещающими скорый ливень. Выйдя на остановке, Саша направился в Свечной переулок. Поднявшийся ветер поднимал с тротуара тополиный пух. Прибавив шаг, Саша очень скоро оказался в просторном подъезде с широкими лестничными пролетами. Дверь квартиры на звонок открыла женщина средних лет, по‑видимому жена Викентия Ларионовича. Волосы ее были убраны в высокую прическу, а под белоснежным воротничком платья красовалась изящная камея.

– Добрый день, – поздоровалась она. – Вы, наверное, Александр?

– Да… Здравствуйте! Я к Викентию Ларионовичу.

– Очень приятно, молодой человек. Меня зовут Елена Михайловна, я жена Викентия Ларионовича. Муж много рассказывал мне о вас, вы – его самый любимый ученик. Потому что самый талантливый… – улыбнулась хозяйка дома.

Саша смутился. Заметив это, Елена Михайловна сказала:

– Не смущайтесь, проходите в комнату, а я пока чай приготовлю.

Комната, которую занимали Вольские, была очень просторной, разгороженной высокой деревянной ширмой. По краю ширмы проходила затейливая резьба – по всему было видно, что ширма эта довольно старая и сделана, скорее всего, еще в прошлом веке. Разгородив комнату, супруги получили, таким образом, и спальню, и гостиную. В «гостиной» стоял массивный кожаный диван, частично протертый от времени, и большой круглый стол. Над столом на длинной цепочке висел оранжевый абажур с бахромой по краям.

Но все это Саша разглядел позже. В первую минуту его внимание привлек сидящий на стуле возле окна незнакомый человек лет сорока, с короткой, аккуратно подстриженной бородкой. Увидев вошедшего юношу, Вольский и его гость поднялись ему навстречу.

– Вот, знакомься, Федя, это вот и есть Саша, – представил хозяин своего ученика. – А это, Сашенька, Федор Николаевич Постников.

Когда все поздоровались, разговор возобновился.

– Саша, я хочу, чтобы ты показал Федору Ивановичу свои работы. Ты принес свою папку? – спросил Вольский.

– Да, но здесь не самые удачные… – предупредил на всякий случай Саша.

– Ничего, давай сюда.

Вольский взял у Саши папку и передал ее Федору Ивановичу. Тот неспеша стал рассматривать ее содержимое, а потом с интересом взглянул на Сашу, сообщив:

– Ну что ж, работы очень хорошие. У вас явно есть талант, молодой человек!

– Спасибо, – скромно ответил Саша.

Однако по всему было видно, что похвала была ему очень приятна.

Викентий Ларионович, до этого молчавший, улыбнулся и, обращаясь к Постникову, сказал:

– Вот, Федя, что я тебе говорил: это действительно очень одаренный молодой человек. Гордость училища.

– Викентий Ларионович… – Саша попытался прервать учителя, совсем смутившись.

– Я так говорю, Саша, – продолжал Вольский, – потому что знаю: этим я тебя не испорчу, ты не такой… А ты, Федя, приходи завтра в училище, там другие Сашины работы висят – посмотришь.

Постников вздохнул:

– К сожалению, я скоро уезжаю…

– Вот как?.. А я‑то думал – погостишь у нас, – расстроился Викентий Ларионович. – Куда на этот раз путь держишь?

– Опять туда же, на Соловки.

– На Соловки? – удивился Саша. – Зачем? За что это вас?..

У него был такой удивленный и одновременно испуганный вид, что пожилые художники, не выдержав, рассмеялись.

– Там идет реставрация Соловецкого кремля, – пояснил Постников. – Я там работаю.

– Но там же…

Саша хотел сказать, что там находится лагерь особого назначения, но Постников без труда угадал его мысль.

– Уже нет, – успокоил его Федор Николаевич. – Там сейчас ведутся реставрационные работы.

– Это, должно быть, очень интересно, – заметил вслух Саша.

– Да, очень интересно, – согласился Постников. – Если хочешь, могу взять тебя с собой.

– Правда?! – выдохнул Саша.

От радости у Саши загорелись глаза. Неужели не шутит?! Но вид и у Постникова, и у Вольского был, надо сказать, весьма серьезный. Тут Саша совсем растерялся, не зная, как и что сказать.

– Правда, – подтвердил, улыбаясь, Постников. – Работы там всем хватит.

Тут дверь в комнату открылась, и вошла Елена Михайловна, держа в руках поднос с чаем. Только тут Саша вспомнил о времени. Взглянув на часы, он торопливо поднялся:

– Извините, мне пора…

– Куда же вы, Саша, а чай? – Елена Михайловна попыталась остановить юношу.

– Я бы с удовольствием, но меня ждут, – виновато ответил Саша.

Викентий Ларионович поднялся его проводить.

– Жаль, что ты не можешь еще немного побыть с нами, но все равно – я рад, что ты навестил нас. Я перезвоню тебе позже.

– Конечно, Викентий Ларионович. До свидания.

– Если надумаете, дайте мне знать через Викентия Ларионовича, – сказал на прощанье Постников. – Рад был познакомиться с молодым талантливым художником.

– Спасибо, – ответил польщенный Саша, прощаясь и со всех ног бросаясь бежать, боясь опоздать на свидание.

Первые капли прибили сухую пыль на тротуарах. Дождь, постепенно усиливаясь, через несколько минут перешел в освежающий летний ливень. Льющиеся с неба потоки умыли уставший от жары город, отчего он сразу посвежел. От прежней духоты не осталось и следа.

Стоя под аркой старого дома на Мойке, где они с Сашей прятались от дождя, Вера смотрела, как тяжелые капли весело подпрыгивали на асфальте. Улица быстро опустела, не было видно ни одного прохожего – все попрятались кто куда. Вера взглянула на небо в надежде, что дождь скоро кончится, однако все вокруг было затянуто низкими грозовыми тучами.

– Ну вот, пропала прогулка… – тихо сказала она.

– Вера… – прошептал Саша.

– Что?

Вера вопросительно взглянула на него.

– Я тебя люблю, Вера, – глядя ей в глаза, тихо проговорил Саша.

Вера удивленно смотрела на него, как будто не верила своим ушам. Она не произнесла в ответ ни слова. Между тем июньский воздух наполнился влагой, стало прохладно. Саша снял пиджак и укрыл им Веру.

– Почему ты молчишь? – не выдержал он. – Скажи, а ты… Ты любишь меня?

Вера молчала.

– Прошу тебя, не молчи… Ответь мне…

– Да… – чуть слышно прошептала Вера.

Где‑то вдалеке раскатисто прогрохотал гром. Начиналась первая летняя гроза…