Глава 2. Послевоенный Ленинград начал понемногу оживать

Послевоенный Ленинград начал понемногу оживать. Конечно же, израненный немецкими снарядами, с темными, отвыкшими от яркого света улицами, он тогда сильно отличался от прежнего города на Неве, но все же с каждым днем он становился все более узнаваемым. Постепенно стирались с его лица уродливые приметы военного времени – белые полоски бумаги, наклеенные крест‑накрест на оконные стекла еще в самом начале войны, и сделанные краской надписи на стенах домов, указывающие путь в бомбоубежище.

Спустя несколько дней после своего возвращения Варя и Зоя пришли в редакцию газеты, в которой когда‑то работал и их брат, а потом и они сами. К счастью, редакция не пострадала и располагалась по тому же адресу, что и до войны.

Многие из работников их газеты не вернулись с фронта. Позднее в редакции был вывешен почетный список, в котором указывались имена военных корреспондентов, погибших в боях за Родину. Среди них было и имя их брата.

Девушки любили свою работу, а теперь, после гибели брата, считали своим долгом продолжить его дело. Вот только о поступлении в институт им пришлось на некоторое время забыть. Во‑первых, институты еще не открылись после войны, а во‑вторых, ребенок занимал все их свободное время. Но девушки не расстраивались, так как были уверены – когда‑нибудь они обязательно поступят. А пока все их мысли и желания сводились только к одному – поставить племянника на ноги.

Маленький Саша понемногу начал привыкать к Ленинграду, хотя многое в этом городе было ему поначалу непривычным. Высокие каменные дома, многолюдные проспекты, строгие прямые улицы. И конечно же вода… Вообще, такое количество воды он видел впервые в своей жизни. Нева, Фонтанка, Мойка, а также множество каналов, названия которых сразу и не запомнишь!

Квартира была довольно просторной – три комнаты располагались на седьмой линии Васильевского острова, в старом доме какого‑то непонятного оттенка – не то бежевого, не то серого. В первое время квартира казалась Саше огромной. Большие комнаты с высокими потолками, длинный коридор, в котором можно было бегать – все было непривычно просторным. Там, в Ташкенте, они жили втроем в одной маленькой комнате в небольшом доме, расположенном на одной из окраин города. Кроме них там обитали еще две семьи, эвакуированные из Москвы, так что народу было много. Однако, как ни странно, места хватало всем. Из своих обрывочных воспоминаний о том времени Саше отчетливо запомнились растущие в саду деревья, на которых росли маленькие оранжевые, очень вкусные плоды.

Да и климат в Ленинграде значительно отличался от того, к которому привык мальчик. Первое время ему не хватало солнца, тепла и больших, раскидистых деревьев, в тени которых Саша любил играть. Но со временем он приспособился к новой жизни в большом городе. Ведь дети, в отличие от взрослых, гораздо быстрее приспосабливаются к новым местам, так что уже совсем скоро он ко всему привык.

Жизнь в послевоенные годы была для всех очень непростой. Не хватало продуктов, одежды, других товаров. И Варе, и Зое частенько приходилось перешивать что‑нибудь племяннику из своих старых платьев. Как‑то, будучи уже в возрасте, Зоя Александровна вспомнила, как однажды, желая побаловать Сашу, выменяла отрез новенького крепсатена на сгущенное молоко. Тогда так многие делали…

…Шумел старый примус… Тополя за окном, повинуясь временам года, последовательно меняли наряды, одеваясь то в зеленые, то в желто‑бурые платья…

Со временем боль от потери брата и его жены немного притупилась и уже не была такой острой. Хотя, возможно, происходило это во многом благодаря Саше. Девушки понимали, что мальчик остался без родителей, и, как могли, старались восполнить эту утрату. Варя и Зоя чувствовали ответственность перед памятью брата и мечтали воспитать мальчика таким, каким бы наверняка его хотел видеть сам Иван – хорошим, честным человеком. Кроме того, малыш был необыкновенно похож на своего отца. Буквально во всем: в улыбке Саши, в его взгляде, в жестах – сестры видели Ивана, и с каждым годом это сходство становилось все более и более заметным.

Сорок девятый год… Вот, пожалуй, именно этот год можно назвать одним из самых важных в судьбе Саши Шубина.

В том году произошла целая цепочка событий, которые впоследствии послужили причиной того, что Саша выбрал свой, единственный и верный для него путь.

А началось все с того, что однажды студеным зимним днем он сильно простудился. Затем простуда как‑то незаметно перешла в воспаление легких, и в результате Саша оказался надолго прикованным к постели. Варя и Зоя попеременно дежурили возле него, отпаивали разными отварами, ставили компрессы. Каждый день к Саше приходила медсестра делать уколы. Когда кризис, наконец, миновал, все вздохнули с облегчением. Впереди было выздоровление.

Как‑то Варе пришла в голову мысль, что неплохо было бы придумать, чем занять Сашу на время их отсутствия. Сестры посоветовались и решили купить ему альбом и карандаши… Впоследствии Александр Иванович не раз шутя говорил, что стал художником благодаря болезни. Потом он уже серьезно добавлял, что судьба каждому дает шанс обрести себя в этой жизни, главное – вовремя это понять…

Вообще, Сашины неординарные способности к рисованию впервые были замечены в начальных классах. После уроков он оставался на дополнительные занятия в школьном кружке, который вел их учитель, Михаил Семенович. Фамилию его, да и самого Михаила Семеновича, Саша помнил довольно смутно. Помнил только, что тот носил очки с круглыми стеклышками и забавно ругался, если что‑то в работах мальчиков ему не нравилось. Михаил Семенович выделял Сашу из всех детей, посещавших кружок. Потом Саша всегда с благодарностью вспоминал о своем первом учителе. Ведь кто знает, как бы сложилась его судьба, не будь тогда тех уроков…

Незаметно Саша взрослел, постепенно превращаясь из маленького розовощекого мальчика в молодого человека. Учеба в школе давалась ему легко. Правда, из всех предметов ему больше всего нравились история, литература и конечно же рисование. К точным наукам он не испытывал интереса, хотя и старался не отставать от товарищей. После школьных занятий, с картонной папкой в руке, Саша шел в кружок изобразительного искусства, где чувствовал себя гораздо уверенней, чем на уроках физики или геометрии.

Среди его рисунков было много городских пейзажей. Стройные колонны Исаакия, уютные уголки Летнего сада, фрагменты городских мостов… Ленинград в золоте осенних листьев. Или завьюженный, морозный город. Ленинград, опьяненный дурманом белых ночей… Саше удавалось верно передать на бумаге настроение города, потому его рисунки радовали глаз. Он постоянно ощущал и умел передать невидимую, но очень крепкую нить, связывающую человека с родным городом. И эта связь напоминала собой естественную связь ребенка с матерью, а это самая вечная и самая прочная связь из всего существующего на земле…

Как‑то после уроков Сашу вызвали в школьный комитет комсомола. Ему несколько раз уже приходилось бывать там то по поводу задания, связанного с оформлением газеты к празднику, то по поводу подготовки к районной выставке. Вот и на этот раз он подумал, что ему опять предстоит рисовать лозунги или тематические картинки.

Секретарь школьной комсомольской организации Олег Кошель сидел за длинным столом, за которым обычно проводились заседания комитета, и что‑то писал.

– Проходи, Шубин, – сказал он, не отрываясь. – Садись.

В комнате было тихо.

– Я вот о чем хотел с тобой поговорить, Шубин, – начал Олег, дописав последнюю строчку. – Ты в комсомол думаешь вступать или нет?

– В комсомол? – переспросил он, растерянно глядя на секретаря.

– Ну да. Ты же у нас активист, газеты делаешь. На художественных выставках и в районе и по всему городу побеждаешь, а не комсомолец… Нехорошо это, Шубин.

Надо сказать, что оформление газет не вызывало у Саши особого восторга. Если газеты к Новому году он делал с хорошим настроением, то газеты, допустим, к очередной победе Социалистической революции, пестрящие броскими и глупыми, на его взгляд, лозунгами, вызывали у него волну стойкого неприятия.

– Я как‑то не думал об этом… – только и сумел он сказать.

– А ты подумай. Вот, кстати, возьми Устав. Почитай, ознакомься, так сказать, – сказал Олег и добавил многозначительно: – Мы рассчитываем на тебя, Шубин. Помни об этом. Пока иди…

Целую гамму совершенно разных чувств испытывал Саша, выходя из комсомольской комнаты.

Здесь было и негодование по поводу такого бесцеремонного навязывания неинтересных ему новых обязанностей, и возмущение неприкрытой уверенностью в том, что Саша поступит именно так, как они хотят, и боязнь неприятных последствий в случае его отказа…

Но было и еще кое‑что, что он мог потерять, если откажется… Дело в том, что Саша уже год был тайно влюблен в Зину Шмелеву, симпатичную темноволосую девушку и к тому же активную комсомолку, учащуюся в параллельном классе. Это было только первое, робкое чувство, и Саша боялся признаться в нем даже самому себе.

Зина вела протоколы всех комсомольских собраний и поэтому часто сидела в комсомольской комнате за маленьким столиком, возле стоящего в углу знамени. Именно эта влюбленность и объясняла Сашину «активность» в изготовлении стенгазет. Не решаясь объясниться с Зиной, он лишь издали позволял себе смотреть на ее аккуратно заплетенные косы, надеясь, что когда‑нибудь Зиночка заметит его и сама первая заговорит с ним. Дома все стены в комнате Саши были увешаны ее карандашными портретами.

Зина была одержимой комсомолкой. Она просто бредила теорией марксизма‑ленинизма, а ее речь частенько напоминала лозунги. Она презирала тех, кто не занимался общественной работой, и яростно клеймила их позором на заседаниях комитета комсомола. Кроме того, она вела непримиримую борьбу с прогульщиками, тунеядцами и двоечниками. Единственное, что могло смягчить ее сердце, было горячее рвение вступить в ряды ВЛКСМ, показав себя со всех сторон достойным кандидатом на это почетное звание.

Саша понимал: если он по какой‑либо причине не пройдет это испытание, то может навсегда забыть о Зине Шмелевой…

Выйдя от секретаря, он растерянно повертел в руках тонкую брошюрку с крупными буквами «ВЛКСМ» и профилем Ленина, потом открыл первую страницу. И понял, что выучить наизусть эти сухие, безликие фразы он просто не в состоянии.

Однако в комсомол его тем не менее приняли. Видимо, сказалось то обстоятельство, что отец погиб на войне. Учли также его постоянное участие в оформлении школьных стенгазет и победы на районных конкурсах рисунка. Приняли, взяв с него слово, что в ближайшее время он обязательно выучит наизусть те страницы, которые сейчас знал не очень твердо.

Что же касается Зины Шмелевой, то она так и не обратила на Сашу никакого внимания. Ее интересы, по‑видимому, были все же направлены в будущее, когда весь мир без остатка признает правоту марксистско‑ленинской теории и достигнет‑таки коммунизма. Приколов комсомольский значок, Саша первое время старался почаще попадаться Зине на глаза, надеясь поговорить с ней. Но все было напрасно. Оставалось только признать свое поражение и отступить. Портреты девушки какое‑то время еще висели в комнате Саши, каждый день напоминая ему о неприступном оригинале. Потом он их все же снял, а на освободившиеся места повесил несколько репродукций с картин художников итальянского Возрождения. Со временем шедевры полностью стерли воспоминания о висевших на этом месте портретах первой неразделенной любви…

Школьные годы промелькнули, как одно мгновение, и для Саши наступило время, когда нужно было определить свой дальнейший путь.

Впрочем, этот дальнейший путь был выбран им еще задолго до окончания школы – в тот момент, когда мальчик получил в подарок первый альбом для рисования.

Сейчас он просто не мог себе представить жизни без холстов, кистей и красок. Это было просто необходимо ему как воздух, которым он дышал, как любимый город с его белыми ночами… Он приходил домой и, тихонько пробравшись в свою комнату, чтобы не разбудить теток, падал на кровать, а в голове проносились вихрем мечты о будущем. Он видел себя стоящим возле холста… В руке его палитра. Вот он касается кистью краски и… И не было для него большего счастья, чем наблюдать, как движения его руки рождают чей‑то лик на фоне пейзажа, окрашенного последними лучами солнца… Такое же упоение, должно быть, испытывал и его кумир, создавая своих мадонн. Саша испытывал благоговейный трепет перед картинами великого Рафаэля, изучал каждый сантиметр полотен…

Наступил май. Совсем скоро десятиклассникам предстояло сдавать выпускные экзамены. Не за горами было и поступление в институты. Теперь они уже не гуляли допоздна, а все чаще садились за учебники. Надо готовиться!

Готовился к поступлению и Саша. В отличие от своих одноклассников, его не мучил вопрос, куда пойти учиться, так как свой выбор он сделал намного раньше других. Как только настала весна, он отправился на Таврическую улицу, где располагалось Художественное училище. С волнением открывал он дверь старого здания, в стенах которого учились великие мастера живописного искусства. Растерянно шел он по старым просторным коридорам, где на стенах висели работы учащихся. Внимательно рассмотрев их, Саша не мог не признать: здесь учатся очень талантливые люди. Однако это обстоятельство не смутило его – наоборот, вселило в него еще большую уверенность, где именно его место.

Оглядевшись вокруг, он стал ждать, не пройдет ли кто мимо, у кого можно будет узнать о порядке поступления. Ждал он недолго. Буквально через минуту он увидел какого‑то студента с картонной папкой в руках.

– Не подскажете, где можно узнать про поступление? – обратился к нему Саша.

– Этажом выше, там будет доска объявлений, а справа от нее дверь. Туда вам и нужно, – вежливо ответил студент и заспешил дальше.

– Спасибо, – сказал ему вслед Саша и пошел в указанном направлении.

Найдя нужную дверь, Саша постучал. Но за дверью было тихо. Подождав еще немного, он вошел в большую светлую комнату. Так же, как и в коридорах, здесь тоже на стенах висели рисунки и даже несколько небольших картин. Посреди комнаты стоял стол, за которым сидела молодая женщина в строгом коричневом костюме и что‑то писала. Увидев вошедшего, она подняла голову и вопросительно посмотрела на юношу.

– Здравствуйте, – поздоровался он.

– Здравствуйте. Что вы хотите? – быстро спросила она.

– Я насчет поступления…

– Понятно, – деловым тоном сказала женщина. – Берите бумагу и пишите.

Около получаса Саша записывал все, что ему было нужно сделать для подготовки к вступительному экзамену. Проверив еще раз написанное, Саша поблагодарил женщину и вышел из комнаты. Напоследок он еще раз прошелся по зданию, учиться в котором теперь стало для него целью и смыслом жизни.

Он обязательно добьется своего, думал Саша по дороге домой. У него хватит и желания, и способностей, и упорства в достижении цели. Он был почему‑то уверен: все обязательно получится, как только он начнет учиться…