Часть первая 4 page. – Вот зараза! – шикнул на него Ратибор

– Вот зараза! – шикнул на него Ратибор. – Соратникам врать удумал? Казал ведь, что пустая… Как кошель опосля корчмы.

– Ничего я не врал. – глаза витязя озорно сверкнули. – У меня и после корчмы в кошеле что‑то остается. Самую малость.

Умирающий было витязь немного ожил, разлепил веки и туманным взором оглядел друзей.

– Наш отряд шел в Киев… – прошептал он. – Полсотни копий. Прошел слух, что худые дела там творятся, наступила на город несметная рать. Ну, мы, тиверцы, со Владимиром дружбу ладим, решили помочь. Я же шел в дальнем дозоре позади своих, мы так часто делаем, чтоб со спины никто не ударил. А тут, в лесу, завязался бой, наших всех в полон взяли. Я струхнул маленько, не стал в сечу соваться. Даже оружие с перепугу бросил. А потом соромно стало, да чем уже поможешь? Вот я и пошел поглядеть, что там и как. Успел не много, нарвался на дозор из лучников. Они стрелять мастера, да и я не прост – троих уложил, а четвертого живьем взял, хотя сам уже от ран на ногах не держался. Но тот понял, что мне терять нечего, решил шкуру свою спасти и выдал все дозоры, сколько кого и где. Я его там и оставил, чтоб тревогу не поднял.

Он жутко закашлялся, сипя дырами а пробитой груди, губы окрасились загустевшей кровью, в глазах появилась смертельная поволока.

– А вообще скажу по чести… – неожиданно ясным голосом вымолвил он. – Струсил я, бросил в беде соратников! Хуже пса шелудивого. Как теперь после смерти предстать пред Богами и предками? А у меня дома двое сынов остались… Как им жить, зная, что отец умер трусом? Помогите!!! У меня не хватило сил вступить в битву, но я все разведал, даже ногтем на бересте карту вычертил. Разберете… Если подсобите нашим бежать из полона, то вроде как и моя смерть не напрасна. Не герой, конечно… Но все же не трус.

Он замолк и больше не промолвил ни слова, будто растратил все силы, дыхание замерло на растрескавшихся губах. По телу пробежала вялая судорога, чуть встопорщив чешуи на доспехе и это было последним движением навеки почившего витязя.

Доспех с незнакомца пришлось таки снять. Слишком тяжко в железе до леса тащить, а в степи для погребального костра дров не сыщешь.

– У него и впрямь карта! – уставился на кусок бересты Витим. – Так… Разобрать бы… Ну да, вот кромка леса, а тут начертано про уличей – пятьдесят стрелков. А это что за резы? Тоже, видать, какое‑то племя, только этих уже пять сотен. Ничего себе! В лесу они значит, совсем рядом. Это что? Дозоры? Точно… Так вот ты каков, незнакомец! Тяжко тебе пришлось без оружия… Только из‑за доспеха выжил, все удары на себя принимал. Вроде и трус, а коль по другому взглянуть – герой. Сунулся бы в сечу, тоже попал бы в полон, а так может какая польза и выйдет. Знать бы имя твое для верной тризны… Значит пять сотен… Не многовато для пахарей?

– Нда… – Ратибор почесал пыльную шею. – Ничего я не понимаю в последнее время… Ромей бросает целехонький корабль – необычно и странно. Мирные уличи берут в полон боевитых тиверцев – просто ни в какие ворота не лезет! У меня такое чувство, будто вокруг нас все с ума посходили. Ведут себя странно, непредсказуемо. Тут надо заранее все продумать, а то попадемся как куропатки в силок.

– И что ты предлагаешь супротив полтысячной рати? – недоверчиво спросил Волк.

– Ну уж никак не в напуск идти и не осаду ставить! Тут надобно хитростью действовать… Перво‑наперво подумать, отчего они тиверскую дружину заполонили. То ли решили рассориться, то ли руки для дармовой работы нужны. Ежели первое, то нам опасаться нечего. Зайдем в их весь по нормальному, а там поглядим. Но если они робичей ищут, то с оружием нам туда соваться не след, потому как дарить свой меч я пока никому не намерен. Лучше прикинуться крестьянами, мол лучшей доли ищем, а когда случай подвернется, вдарить по самому слабому месту. В любом случае без разведки соваться нельзя. По этой карте я с точностью даже не могу сказать сколько там воинов, а сколько пленных. Уличей ясно – полсотни. А кто там еще? Кто‑нибудь может прочесть эти резы, кого тут полтыщи?

Друзья задумчиво покачали головами, никто не знал племени, означаемого таким сочетанием знаков.

– Вот видите! – развел руками стрелок. – Надо все сначала разведать.

– Может из лесу поглядим? – предложил Сершхан. – Чего сразу к Ящеру в зубы соваться? Оглядимся, а потом вдарим как надо.

– Есть одна беда… Вы не обижайтесь, но из вас, кроме Волка, по лесу незаметно никто не пройдет. Я же, хоть ходок по лесам не особый, смогу спрятаться так, что птицы на мне гнезда вить начнут. Ни одна зараза не разглядит, сами знаете.

– Вот и посмотрел бы, да нам рассказал. – хмуро глянул Витим.

– А если вдруг что… – озабоченно покачал головой Волк. – Он там один останется? Нет уж. Лучше сделать так, как Ратибор говорит, всем пойти к уличам, а его в дозоре оставить.

– Без оружия? – Витим постучал пальцем по лбу. – Это ты гоже придумал, ратую. Сам и пойдешь, у меня с головой все в порядке. Не хватало еще на каких‑то уличей спины гнуть до скончания веку.

– Я разве сказал без оружия? – хитро прищурился стрелок. – Я сказал, что ВЫ пойдете туда без оружия. С меня без лука все равно толку мало, а вот с луком я вам пригожусь, заодно и за мечами присмотрю, пока вы там все разузнаете. Лес густой, для меня затеряться – раз плюнуть. А вы смотрите в оба, увидите знак от меня. Какой точно я сейчас не скажу, дело по всякому повернуться может, но вы его поймете, не сомневайтесь! Как случай для напуска представится, мои стрелы вам станут подмогой и оружие будет рядом. Верное дело!

– Верное… – кивнул воевода. – Это если хочешь дармового меда на нашей тризне нажраться. Да тока не выйдет. Может пройдем хоть раз стороной? У нас дело есть поважней племенных усобиц – вражий меч отыскать, от него гораздо больше жизней зависит! Если тиверцам вообще есть угроза. Поссорятся, помирятся… Нам что за дело?

– Нас попросили… – уверенно молвил Волк.

– Что за люди… – не на шутку осерчал воевода. – Лишь бы подраться! Я же говорю, важное дело есть, а вам бы только кулаки почесать.

– Можешь идти искать свою железяку! – вспылил Волк. – Нас герой попросил о помощи, я мимо не пройду! Ратибор неплохое дело задумал, верное! Со мной кто‑нить пойдет?

– Не горячись. – Сершхан грустно поглядел на рукоять сабли. – Без оружия, так без оружия. В первый раз, что ли? Я согласен.

– Тьфу на вас! – Витим сорвал со спины меч и швырнул Ратибору под ноги. – Только пахать я там не намерен, так и знайте!

Высоченные вихри пламени гудели в темнеющих небесах, искры погребального костра метались между деревьев, путаясь среди редких сумеречных звезд. Лес безмолвствовал, глядя на трех путников, склонивших головы в глубоком почтении к павшему, но их чуткие уши, привычные вычленять голос опасности из любой тишины, говорили о близком присутствии чужаков. И хотя глаза отражали только быстро темнеющий лес и мечущиеся языки огня, друзья напряглись, готовые к любой неожиданности.

– Не велик ли костер для ужина? – раздался из‑за кустов насмешливый голос.

Друзья медленно огляделись, заметив несколько замазанных сажей лиц поверх наконечников длинных уличских стрел.

– Кто там прячется? – стараясь выглядеть испуганным вскрикнул Сершхан.

Халат он оставил с Ратибором, оставшись в одной исподней рубахе поверх широких портков. Поэтому вид имел совершенно не грозный.

Волк и вовсе мелькал голым пузом, но кожаные штаны на себе оставил, не срамом же ворога стращать. Витим одежку менять не стал, просто сгорбился и втянул голову в плечи.

Из‑за кустов раздался дружный хохот.

– Они еще вопрошают! Сами‑то кто такие?

– Мы из под Киева… – начал воевода, честно играя роль старшего. – Крестьяне, значится. Ищем лучшую долю, тоись… Где поменьше работать, да побольше пожрать. Пока не сыскали. Зато мертвяка нашли, схоронили как полагается.

– Лучшую долю! – лучники посмеиваясь вышли в отсвет костра, поняв что прятаться смысла нету. – Считайте, что нашли. Правда Боги никогда не дают все в точности. Так и тут… Работы хоть завались, а со жратвой туговато. Но с голоду еще никто не помер. Пока.

– Не… – обиженно протянул Волк. – Мы как‑нить пойдем потихоньку… Работы и дома было навалом, нам бы чего получше…

– Да кто вас, скотов, спрашивает? – вмиг посерьезнев гаркнул старший из лесных стрелков. – А ну быстро вперед! Попробуйте только рыпнитесь! Будете тогда искать лучшую долю со стрелами в заднице. Ну!

Он грубо пихнул Сершхана в спину, тот не удержался и шагнув пару раз, грохнулся на колени. Витим подал ему руку и тут же получил со всего маху луком под колени, вскрикнул и повалился спиною назад.

– Ишь… Резвые! – наступив воеводе на горло, усмехнулся предводитель уличей. – Нам как раз такие нужны, лес валить. А то тиверцы дохнут как осенние мухи, видать тяжелее ложки и круглее миски в своей жизни ни хрена не видали. Ну, вперед, скоты немытые! Разлеглись…

Друзья кряхтя поднялись и гуськом заковыляли в указанном направлении, тычки, пинки, удары сыпались на них со всех сторон, туманя взор не притворными слезами. Витим очень старался не сжать кулаки, хотя ладони так и дергались от каждого резкого окрика, он еще ниже склонил голову и силился представить какое‑нибудь другое место, но ничего не вышло – болючие пинки по коленям цепко держали в реальности.

Их вывели на широкую лесную тропу, трава под ногами торчала редкая, чахлая, вытоптанная частой ходьбой. Волк старательно принюхивался запоминая дорогу, но только попробовал оглянуться, в миг схлопотал тяжким кулачищем в затылок. В глазах поплыли кровавые круги.

– Я те поозираюсь, скотина… – рыкнули сзади. – Надолго запомнишь! Сам озираться забудешь, еще и детей выучишь, чтоб не озирались… Правда своих тебе боле не видать, мы тут девок не держим, да и не до них тебе станет после работы. Ну! Вперед!

В голую спину с удовольствием пнули, да так, что чуть хребет не сломился, Волк растянулся во весь рост, подавившись надрывистым кашлем. Вставать уже не хотелось, прелая листва и старая хвоя под щекой пахли успокаивающе, а ласковый вечер накинул на волосы покрывало спокойствия и прохлады. В глазах плыло, сердце колотилось тяжким молотом, но витязь нашел в себе силы подняться и шатаясь двинуться вслед за друзьями.

– Смотри, Шамыга, не зашиби пленников! – хохотнули на предводителя. – А то Кряж с тебя все кишки повытянет… Работы невпроворот, нужно еще частокол в два ряда городить, рыть ловчие ямы, на тропах засеки ставить. Так что робичи у нас нынче в цене, особливо после того, как люд о наших переменах проведал, стал стороной обходить. Эдак скоро придется ходить до фактории, ромеев в полон брать.

Лучники дружно заржали, представляя выгоды с такого похода – ромеи совсем разжирели, драться не мастера, а добра у них хоть отбавляй. Вот и надо отбавить.

Тропа наконец вывела к огромной, вырубленной в лесу поляне: частые костры отбрасывали неверные отсветы, повсюду виднелись ямы, кучи рыжей земли, под ногами хрустела стружка, щепки, пахло сырой древесиной, немытым телом и безысходностью. Несмотря на вечерний час стучали топоры, потрескивали от натуги веревки, лохматые волкодавы с остервенелым лаем кусали воздух, а тугие хлысты жадно рвали вспотевшую плоть. Все скрипело, грохотало и двигалось.

Витим украдкой оглянулся, сосчитав в мерцающем полумраке чуть меньше полусотни работников, по большей части тиверцев, грязных, усталых, с тупым безразличием таскавших тяжкие бревна и как во сне махавших зазубренными топорами. Лучники врали – девки тут были тоже, воевода приметил троих, тягавших хворост к огню, одна, самая старшая, постоянно озиралась на возившегося в куче стружки мальчонку. Но никакого желания они и впрямь вызвать не могли, чумазые, худющие как раздвоенная снизу веревка, волосы спутались в неопрятную паклю.

Из свежесрубленной избы вышел, почесывая спутанную гриву черных волос, здоровенный мужик в потертой коричневой куртке, черные портки мелькали заплатами, но шикарно расшитый матерчатый пояс и ладные сапоги выдавали в нем предводителя всей этой шайки. Он в полглаза глянул на работавших, почухал задницу волосатой ручищей и с интересом повернулся к бредущей через стройку процессии.

– Эй, Шамыга! Растудыть тебя… – пропитым голосом взревел он. – Кого это ты приволок?

– Да так, Кряж, попались крестьяне подкиевские… – отмахнулся предводитель лучников. – Лучшей доли искали. Погляди какие крепкие, из одних жил свитые! Ладные будут робичи!

– Крестьяне, гришь?

Кряж недоверчиво взглянул на здоровенного Витима, но гораздо дольше рассматривал быстроглазого Волка и хмуро озиравшегося Сершхана.

– Эти‑то крестьяне? – усмехнулся атаман, подходя вплотную. – Двое за сохой на второй день сдохли бы, а этот бугаина сохой хрен прокормится. Дурачье! Кого привели, спрашиваю?!

Он ухватил Витима за плечо, сорвал повязку и, шевеля пористым носом, оглядел рану. Снова усмехнулся и не оборачиваясь шарахнул Шамыгу в челюсть. Волосатый кулак грохнул неожиданно и зло, лук отлетел шагов на пять в сторону а незадачливый стрелок, крутнувшись в воздухе, растянулся во весь рост в куче сырой земли.

– В следующий раз подумаешь, дурень, кого сюда тягать нужно, а кого не след! Неужто сам не отличишь воина от пахаря? Ладно, подымайся! Разлегся…

Шамыга с трудом поднялся, вся рожа в приставших комьях глины, но стоял ровно, преданно заглядывая в рот предводителю. Кряж довольно оглядел его с головы до ног и обратился к Витиму:

– Кто такие, откуда пришли, за каким лешим я вам понадобился?

– Мы и впрямь бывшие ратники, да только новый князь вышиб нас из города как пособников Ярополка. Татьбой жить страшно, да и соромно, вот и стали пахать.

– А откель свежая рана?

– Тати на нас напали! Мы в драке троих потеряли, еле ноги унесли…

– Хреновые значит бойцы, не зря вас из дружины поперли! – довольно улыбнулся атаман. – Ладно, эту ночь проведут в яме, а по утру поглядим какую работу им дать, чтоб проку было побольше.

Шамыга ухватил Витима за ворот и с удовольствием шибанул коленом промеж ног, воевода согнулся, выпучив глаза, ноги не удержали, косо уронив тело на землю. Кряж пристально смотрел, как сотоварищи полоненного здоровяка безучастно взирают на корчащегося в пыли друга. В глазах мелькнула тень удивления, сменившаяся огнем торжества.

– Тащите в яму! – гаркнул он лучникам. – Кормить пока не стоит, а дальше видно будет. Утро вечера мудренее.

Витима потянули за ворот рубахи, он даже не пытался подняться, только прикрыл лицо от попадавшихся камней и поленьев. Друзья двинулись следом, глядя под ноги понурыми взглядами, пинки то и дело заставляли их спотыкаться. То ли в целой веси не было лестницы, то ли лучники поленились за ней сходить, но пленников просто скинули с края ямы, не забыв помочиться на распростертые внизу тела.

Сверху яму закрывало только звездное небо, но глубина в четыре роста и сыпучие стены не позволяли даже помышлять о побеге. Кроме того тихое бегство никак не устраивало утомленных за день витязей, они пришли освобождать тиверцев и отказываться от задуманного не собирались.

– Ну вот и устроились. – довольно молвил Волк. – Не княжья светлица, но бывало и хуже.

– Это точно! – с трудом усмехнулся Витим. – Тут хоть дерьма не по колено, как в яме у аримаспов.

– И солнце не шпарит как в сарацинской пустыне. – устроился у самой стенки Сершхан. – Красота!

Волк прислушался, потянул воздух носом, но не почуяв чужого присутствия в опасной близости, тихонько кивнул:

– Рядом никого нет, все заняты надзором за пленными. Собаки бегают повсюду, но нам они пока не помеха. Говорить можно спокойно.

– Ну что ж… – воевода сел, упершись спиной в теплую земляную стену. – Все тут ясно. Уличи укрепляют весь против напуска, робичей стерегут исправно, одних псов не меньше десятка. Надзиратели вооружены луками, так что особо не побегаешь, стоят хорошо, а трое устроились на крышах достроенных изб. Запросто не достанешь.

– Добро, что Ратибор где‑то в лесу… – улыбнулся Волк. – Этому лучники до одного места.

– Знает ли он про собак? – с сомнением качнул головой Сершхан. – Эти волкодавы чужака учуют издалека, как бы беды не вышло. Хотя уши у него вроде на месте, зазря соваться не станет.

– То‑то и плохо! – погрустнел Витим. – Мы не знаем точно где наш стрелок, видит ли нас и что там с его тетивой… На него надеяться надо, но самим расслабляться не след. В напуск пойдем завтра, потому как больше дня я тут надрываться не стану. Перво‑наперво нужно договориться о сигналах меж собой, не говорить же как есть при вороге, а во вторую голову предупредить пленных, может подсобят чем‑нибудь. Тиверцев поручим Волку, а об остальном перемолвимся прямо сейчас.

Он призадумался и начал объяснять, пальцем вычерчивая что‑то на пыльном полу. Снаружи ночь быстро вступала в свои права, шум работы помаленьку стихал, только крики надсмотрщиков и лай собак разрывали сгустившуюся темноту. Тиверцев загоняли в две длинные избы, назначенные под амбары, щелкали хлысты, псы рычали и лаяли, брызгаясь пеной.

Но вокруг вырубленной людскими руками поляны лес жил привычной вечерней жизнью, вылезали из логовищ звери, просыпались ночные птицы, и нетопыри вылетали из теплых укрытий в дуплах. Серый мотылек сорвался с ветки, метнулся из густой листвы, трепещущие крылья понесли на свет догоравших костров, оставляя в воздухе незримый шлейф из пыльцы. Он уже почти бросился в пламя, когда чуткие усики уловили поток запаха, манившего сильнее чем свет. Это был запах самки, мощный, оглушающий, начисто подавляющий волю. Он тянулся длинными струями через всю поляну, взмывая к небу от жара костров, вел в лес, все дальше от губительного огня. Мотылек рванулся к желанной цели по нитям неощутимого человеческим нюхом запаха, усики цепляли пыль с тихо распускавшихся звезд.

Самка сложила крылышки на широком дубовом листе, и удачливый сородич, описав в ночном воздухе крутую петлю, пристроился рядом. Его сетчатые глаза еще отражали едва видимый свет далекого костра, усики не сбросили последние частички дыма, но что‑то новое потревожило его, настолько слабое, что запах самки пересилил возникшую было тревогу. Успокоившись он приблизился к ней, не замечая в двух вершках от себя пару пристальных серых глаз на измазанном влажным черноземом лице. К подсыхающей грязной корке прилипли листья, хвоя и мелкие сучья, даже комары пролетали мимо, не чуя людского тепла под этим слившимся с лесом покровом. Ратибор незаметным движением отвел от лица ветку, все же спугнув двух бабочек, и принялся внимательно оглядывать поляну в угасающем свете костров. В память впечатывалась каждая мелочь: где разлита вода, сколько шагов между избами, где отрыты глубокие ямы и в каких местах ворог может схорониться от пущенных стрел.

Тиверцев уже загнали в амбары, навесив на ворота увесистые брусья. Псы разбрелись по всей поляне, а надсмотрщики устало сгрудились в кучу возле одного из костров, накидав в огонь свежего хворосту. Их было ровно четыре десятка, вооружены короткими мечами, удобными в тесной рукопашной схватке и длинными луками, привычными для уличей. Девок в общий амбар запирать не стали, одна из них надрываясь вытащила из жилой избы бочонок ола, а две другие принялись суетливо готовить ужин на угольях соседнего костра. Кроме надсмотрщиков Ратибор разглядел еще пятерых воинов державшихся особняком, в ладных, очень странных доспехах из широких булатных пластин, подтянутые, быстрые, на поясах одинаковые мечи в ножнах, у каждого круглый щит, обшитый железом. Они даже на отдыхе не снимали сверкающих шлемов, не расслаблялись ни на миг, вслушиваясь и всматриваясь в темневший рядом лес. Стрелок почувствовал себя неуютно, казалось, от этих взглядов не ускользнет ничего, даже его глаза, еле заметные в густой кроне дерева.

Судя по лицам и узорам на щитах, это были поляки. Один Ящер знал, что они делали так далеко на юге, но гораздо больше удивляло другое – вооружение и манера держаться выдавали незаурядных воинов, скорее всего наемников и уж в любом случае отлично обученных, прекрасно вооруженных. Это было не просто странно, это веяло чем‑то страшным, поскольку обычно поляки славились еще большей бесшабашностью и разнузданностью, чем даже русичи, а близость к западным странам, не знающим чистоты, делала их еще и редкими неряхами.

Эти же пятеро настолько отличались от других, виденных Ратибором поляков, что поначалу он даже с облегчением решил, что ошибся. Чего только не померещится в темноте, сквозь густое мельканье посеребренной лунным светом листвы! Но не только лица и щиты выдавали родину странных воинов, стрелок со все большим волнением разглядывал новые и новые подробности – покрой сапог, манера застегивать пояс на правую сторону, измененная, но все же узнаваемая форма шлемов. И все же какая огромная разница между этими молчаливыми быстроглазыми воями и теми разудалыми их собратьями, с которыми русичи не раз сталкивались на полях сражений. Казалось, им сменили не только оружие и доспех, не только манеру держаться, но и душу вложили другую – темную и непонятную.

Испугать Ратибора было сложно, он и сейчас не боялся, но холодная напряженная тревога проползла в душу как липкий серый туман под рубаху. Нет ничего страшнее непонятного… Что можно объяснить, с тем можно и бороться, а неизведанность всегда тревожит сильнее, чем открытая, пусть даже грозная, опасность. А уж тут каждый взгляд прибавлял загадок! Где знаменитая польская лень, где пузатый кувшин вина и покатый бочонок меда? Где широкие рубахи с до пупа развязанным воротом?

Стрелок зябко поежился от упавшей за шиворот крупной капли ночной росы. Нет… Эти пятеро поляков были не из ленивых, а невиданные доспехи, похожие на панцири сверкающих черепах, не снимали даже на отдыхе у костра. По всему было видать, что уже несколько лет жили только войной, а такая жизнь не прощает неумех, для них она просто бывает короткой. Однако молодых среди них как раз таки не было, что здорово усиливало впечатление.

Присутствие поляков в разбойничьей шайке несказанно удивило Ратибора, но еще больше насторожило, ведь атаман явно не имел средств содержать столь могутную дружину за собственный счет. Значит истинный покровитель уличей куда более грозен, чем можно было подумать. Странно и неожиданно. Не говоря уж о том, что иметь врагами обученных польских воинов в столь необычном вооружении – дело не из приятных. Наемники поглядывали на уличей с нескрываемым презрением, но и те обращали на чужаков не больше внимания, чем на пустое место, между ними словно высилась непроницаемая стена, устраивавшая обе стороны.

От взора укрывшегося стрелка не ускользало ничего, он уже знал насколько нужно натянуть и наклонить лук, чтоб стрела поразила каждую цель в самое уязвимое место, он прикинул последовательность выстрелов, назначив в первую голову самые неудобные и опасные цели. Он мог бы убить всех разбойников, оставаясь невидимым как древний дух леса, но число стрел в колчане и наличие польской дружины мешали ему сделать решающий шаг. В яме сидели друзья и любая ошибка могла стоить им жизни. Не спешить… Вот первая заповедь ночного стрелка, первое чему Ратибор выучился у учителя‑тиверца.

Кряж выбрался из избы как медведь из берлоги, широкий, крепкий, и явно довольный сделанной за день работой. Он прошелся по поляне, пробуя на прочность вбитые в землю колья, подобрал забытый кем‑то топор и уселся возле костра. Уличи почтительно потеснились, уступая место, до Ратибора долетел хохот и обрывки фраз, но расслышать все разговоры мог бы разве что Волк с его невиданным слухом. Берестяные кружки пошли по рукам, расплескивая густую пену темного ола, крики стали громче, но куда неразборчивей, так что стрелок бросил прислушиваться и стал впитывать обстановку глазами.

Один из поляков встал и окликнул атамана, тот даже вздрогнул от неожиданности, но подошел к воину, стараясь сохранять независимый и расхлябанный вид. Наемник что‑то спросил Кряжа, показывая в сторону ямы, непроницаемость лица не давала возможности определить настроение, а рот привычно сглаживал фразы, не позволяя читать по губам. Ратибор чуть не сплюнул с досады, хотя сам нередко пользовался тем же приемом. Атаман стал что‑то долго и подробно объяснять, то разводя руками, то колотя себя кулаком в грудь. Он явно оправдывался, чего уличи старались не замечать. Поляк кивнул и вернулся к своим, а Кряж постоял немного, махнул и снова уселся у костра, разом осушив полную кружку ола.

Языки огня метались, раскидав по поляне неверные тени, но поляки развели поодаль свой костерок, гораздо скромнее, мерцавший в полутьме крупными угольями и редкими синеватыми огоньками. Луна уже поднялась над верхушками деревьев, серебристый свет мягко струился, как прозрачный лесной ручей, ровно и явственно высвечивая каждый листок на деревьях. Но стрелок не беспокоился, знал, что узреть его в укрытии можно только столкнувшись носом. Поляки совещались, мерцание огней и густая тень надежно укрыли лица, не позволяя уловить даже обрывки фраз. Вскоре один из них молча поднялся, закрепил щит на спине и не перекинувшись ни единым словом с Кряжем, отправился через всю поляну к одиноко стоявшему сараю. Раскрыв ворота он вывел оттуда черного как смоль коня, грузно уселся в седло и поскакал прямо в темнеющий лес, мелодично свистнув одну из собак.

Это так удивило Ратибора, что он не задумываясь слез с ветки, стараясь ничем не выдать своего присутствия, закинул лук за спину и не разбирая дороги рванул на запад, вслед удаляющемуся стуку копыт. Он не мог взять еще три тяжелых меча и лютню, поэтому без размышлений оставил вещи друзей в дупле огромного дуба, это добавляло ответственности – в случае его гибели их не сыщет даже Волк с его нюхом.

Луна светила прямо в спину, бросая под ноги сеть неверных теней, нависавшие кроны дубов скрывали звезды, но широкая тропка уверенно вела через лес, а приглушенный опавшей листвой конский топот, надежно указывал направление. Ратибор бежал стелющейся волчьей рысью, берег силы для долгой дороги. Широко расставленные локти, позволяли прохладному воздуху беспрепятственно врываться в грудь, а ноги ступали мягко, бесшумно, пропуская под подошвами сапогов версту за верстой.

Стрелок мог бы бежать и быстрее, но воспоминание о лохматой собаке не позволяло приближаться к противнику. Собака – первый враг любому тайному воину. Человека можно обмануть, подкупить, напугать наконец, но собака, как и любой зверь, слушает только голос природы. Хорошо обученный пес стоит среднего воина – отсутствие воображения заставляет его бояться только реальной опасности, звериная ярость позволяет бросаться и на острия копий, а резкость и выносливость близко не сравнятся с человеческой.

На четвертой версте начала напоминать о себе кольчуга в полтора пуда, но желание узнать конечную цель всадника отгоняло мысли о боли в плечах. Перед поляком могло стоять две задачи – предупредить кого‑то, либо позвать на помощь, в любом случае ему нельзя дать добраться до цели, но не менее важно узнать какова она есть, эта цель, и кто же там ждет ночного посланца. Главное не прозевать момент… Если первая заповедь ночного стрелка говорит: «Не спеши!», то вторая, не менее строгая, напоминает: «Не опоздай!»

Самый верный способ не опоздать – это вырваться вперед. Ратибор на миг задумался, резко свернул чуть влево и тропка осталась в стороне, проявляясь лишь удаляющимся стуком копыт. Ветки с хрустом хлестали в лицо, срывая отсохшие комья грязи, толстые корни так и норовили зацепиться за ноги, но опыт, обретенный в беспокойной жизни и острый глаз, позволяли распознать все препятствия загодя. Лес чуть поредел и стрелок прибавил ходу, сменив спокойную волчью рысь на рвущий жилы рывковый бег. Такой утомлял гораздо быстрее, но сейчас важна была скорость.

Он снова взял направление строго на запад и приглушенный конский топот остался в четырех десятках шагов от правой руки. Едущий тихой рысью всадник стал по чуть‑чуть отставать, что сильно прибавило сил, даже дышать стало легче. Стрелок еще поднажал, руки отводили безжалостно хлыставшие ветви, дыхание чуть сменилось, шумно вырываясь наружу, и всадник стал отставать гораздо уверенней, теперь стук копыт едва доносился сквозь гущу ночного леса.

Ратибор снова рванул вправо, перескочил через полусгнивший пень и скоро выскочил на тропу не меньше чем в сотне шагов впереди поляка. Тропка ровно стелилась под ногами опавшей листвой, теперь бежать стало вовсе легко, силы не тратились на пустые прыжки и виляния. К густому запаху леса постепенно прибавился дух людского жилья, луна затуманилась едва заметной пеленой дыма, а отдаленный шум указывал на близкий лагерь многочисленного войска.

Стрелок остановился и повернулся навстречу приближавшемуся топоту, грудь тяжело вздымалась под покровом булатных колец, пришло время действовать, поскольку дальше поляка пускать нельзя. Никакого городища тут быть не может, о весях в этих местах тоже никто не слыхивал, а значит впереди раскинулся дымными кострами военный стан. А поразить с одного выстрела воина в добром доспехе, да еще когда луна светит прямо в лицо, не так‑то просто. Любое неверное движение вызовет слишком уж много шума, чего возле вражьего стана допускать нельзя.

Прятаться было некогда, да и не нужно. Даже опытный глаз в полутьме не признал бы человека за толстым слоем облепленной листьями грязи. Так, полусгнившая колода у края тропы.

Ратибор присел на одно колено, скинул с плеча лук и аккуратно вытянул из колчана две стрелы. Первую ухватили за древко сверкнувшие в лунном свете зубы, а другая породнилась с туго натянутой тетивой. За густыми ветвями сверкнул шлем, мышцы напряглись, заученно натягивая толстый шнур из витых жил, лук наклонился чуть вверх, с трудом поддаваясь могучей силе. Стрелок боялся напугать коня, ведь в тихом лесу лошадиное ржание трудно с чем‑нибудь спутать, он не спеша, аккуратно выцелил темный провал лица, задержал дыхание и разжал пальцы.