Двухтысячные. Утром меня разбудил запах имбирного чая – этот напиток всегда являлся неотъемлемой частью моего утреннего пробуждения с тех пор

Утром меня разбудил запах имбирного чая – этот напиток всегда являлся неотъемлемой частью моего утреннего пробуждения с тех пор, как я вышла замуж. Саша придерживался мнения, что с утра лучше не пить кофе, а взбадривать себя иными веществами, а потому сам заваривал мне коктейль из корня имбиря, апельсинов, лимонов, меда и щепотки настоящего зеленого чая. Скажу честно – бодрит куда лучше кофе.

Вот и сегодня: едва я открыла глаза, на тумбочке уже стояла чашка. Муж шумно плескал водой в душе, крякал и что‑то декламировал. Представив, как он обливается ледяной водой, я поежилась, залпом выпила чай и снова нырнула под одеяло.

– Аленька, вставай, – раздалось минут через десять.

– Нуууу… – заканючила я, стараясь продлить удовольствие от лежания под теплым одеялом – окно распахнуто настежь, и в комнате здорово похолодало.

– Прекрати. Дел много.

– Каких дел?

Саша решительно сдернул с меня одеяло и взял за руку.

– Пока ты спала, мне человек один кое‑что в клювике принес.

Я сразу окончательно проснулась и села, выдернув руку из пальцев мужа. Хорошо начинается утро… Не успеешь открыть глаза, как уже что‑то произошло.

– Говори.

– Говорю. Фирма твоего отца проиграла тендер на строительство спорткомплекса.

Вот это новость… На этот проект папа возлагал большие финансовые надежды, готовился загодя, подготовил почву, так сказать. Осечки быть не могло. И вдруг – такое… Самое поразительное в том, что проектом занимался Слава – хотя и я, и Акела, и Бесо не раз говорили папе, что не стоит доверять ему, не стоит – потому что Слава начал выпивать. Но папа стоял на своем – мол, каждому нужно давать шанс, и, возможно, серьезное дело заставит Славу взглянуть на жизнь по‑новому. При всей своей проницательности и умении разбираться в людях папа иной раз бывал очень наивен и слеп – особенно если дело касалось близких. Славка взялся за проект с энтузиазмом. Будучи дипломированным экономистом, он неплохо разбирался в финансовых вопросах и знал, где и как сэкономить, чтобы без ущерба. Как могло случиться, что он проиграл? Все подготовлено, тендер должен был стать нашим!

– Как думаешь, что могло случиться? – спросила я, закуривая.

Саша поставил пепельницу мне на колени и продолжил:

– Я не думаю, я точно знаю. Банк повысил залоговую сумму, Славка узнал об этом слишком поздно, и кредит ему не дали.

– Как это?!

– А так. Твой братец решил не пользоваться услугами отцовского банка – решил, что это вызовет подозрения, потому пошел за кредитом в другой банк, вот и вышло…

– Господи, папа с ума сойдет… – Я докурила и обняла себя за плечи. – Саш, а когда это стало известно? Ну, что тендер Славка профукал?

– Неделю назад. Отец не знал – Славка все юлил и крутил, тянул, как мог, а тут покушение.

Я почувствовала, как внутри все холодеет – очень уж вовремя оно произошло, покушение это.

– Ты думаешь о том же, о чем и я? – Я посмотрела на мужа, и тот медленно кивнул.

Это сказало мне многое. Очевидно, ночью он не спал, обзванивал знакомых, всех многочисленных своих информаторов, всех, кто мог хоть как‑то пролить свет на ситуацию. И очевидно, что он узнал, но тянет, не хочет говорить – потому что мой брат… Не верю, не может быть! Разве Славка способен поднять руку на родного отца?!

– Саша, неужели?.. – я не могла даже произнести вслух эту фразу.

Но муж мой, к моему удивлению, отрицательно мотнул головой:

– Нет, Аленька, это не он.

Уф, насколько же мне стало легче… Все‑таки невыносимо – подозревать родного брата.

– Тогда – кто?

– Я думаю, тот, кто выиграл этот тендер.

– А кто это?

– Какая‑то фирма «Гилиан‑М». Я не нашел еще, кто это, но найду непременно.

Господи, что бы я делала без него? Он на самом деле стал мне опорой и защитой, и даже папа теперь не стесняется признать это вслух. А ведь как был против… Вспомнить страшно!

Пока я возносила благодарности Господу за подаренного мне супруга, он, то есть означенный супруг, уже успел одеться и теперь стоял на пороге комнаты, готовый куда‑то ехать.

– Ты куда?! – встрепенулась я и спрыгнула с постели.

– В одно место, – уклончиво ответил он, проверяя права в кармане куртки.

– А я?

– А ты останешься дома. Дома – значит в доме, не выходя даже во двор. Все поняла?

Это мне не понравилось – что еще за домашний арест? Акела понял, что я недовольна, вернулся и поднял меня на руки – это никогда не составляло ему никакого труда, мой рост и вес не сопоставлялись с нормальными человеческими:

– Алька, я тебе запрещаю. Не добавляй неприятностей, их и так выше крыши. Неужели не понимаешь?

Я обняла его за шею, прижалась щекой к его обожженной щеке и прошептала в обезображенное ухо:

– Конечно, родной, я все понимаю, прости… Буду сидеть дома, как пай‑девочка.

– Ну и умница.

Он поцеловал меня, поставил на пол, погладил по волосам и ушел. Я перебежала в гостиную, отодвинула штору и дождалась, пока джип мужа выедет за ворота.

Разумеется, сидеть дома я не собиралась – как можно, когда такое происходит? Я должна обсудить происходящее с Семеном.

Наскоро приняв душ, схватив в кухне бутерброд с рыбой и салат и в два глотка осушив чашку кофе, я облачилась в комбинезон и высокие ботинки и побежала в гараж. Однако на полдороге вдруг хлопнула себя по карману, в котором всегда лежали ключи, и не обнаружила их там.

– Неужели выложила? – пробормотала я и вернулась в дом.

Поиски не дали никаких результатов. Зато вдруг зазвонил мобильный, и голос мужа насмешливо поинтересовался:

– Все перерыла? Не нашла?

Сперва я сильно испугалась, но потом до меня дошло – да ведь Саша забрал ключи, прекрасно понимая, что никакие запреты не удержат меня дома.

– Я же просил тебя – не добавляй мне головной боли.

Я виновато пискнула что‑то и положила трубку. От досады хотелось реветь, но я сдержалась и принялась раздеваться – ключи от всех машин явно тоже лежали в бардачке Сашкиного джипа.

– Ну, это вообще! – бормотала я, сбрасывая поочередно ботинки, комбинезон и оставаясь в майке с воротником‑стойкой и тонких колготках. В таком виде я завалилась на диван и включила телевизор. Смотреть его мне обычно некогда, но раз уж сегодня своеобразный выходной – сделаю маленькое исключение.

Ничего подходящего не обнаруживалось, я начала злиться – ну все наперекосяк. Главное – успеть взять себя в руки к моменту возвращения мужа, иначе и вечер пройдет в «приподнятом» настроении. Акела не любил ссор и криков в доме, сам крайне редко повышал голос и приучал меня, громкую и истеричную, подходить к решению любых конфликтов уравновешенно и спокойно. Ему это удавалось, лишь порой бес, сидящий у меня внутри, отказывался подчиняться и выскакивал, как из табакерки, наружу и начинал выкидывать фортели. Не самое приятное зрелище, если честно…

Начались новости, и я стала внимательнее прислушиваться к тому, что говорили дикторы. Разумеется, новость о строительстве спорткомплекса тоже прозвучала, как и название фирмы, выигравшей тендер. Хорошо, что в палате у отца нет телевизора – это не та информация, которая ему сейчас необходима…

Но что это за фирма, интересно? И какое странное название – ничего не обозначает. Или я просто слов таких не знаю? И как мог Славка!.. Так предать отца! Тянуть с тендером, с кредитом – и в итоге все профукать! Не понимаю…

Я дотянулась до телефона и позвонила Семену. Он долго не отвечал, потом раздался сонный голос:

– Да, Сашура.

– Ты спишь еще, что ли? Время‑то! – возмущенно спросила я, бросив взгляд на часы, показывавшие половину двенадцатого.

– Зависли в клубе вчера, перебрали… – вяло отбивался Семен.

– То есть ты не в состоянии ко мне приехать?

– О‑ох, Сашура! – простонал брат. – Может, ты к нам, а?

– Во‑первых, поскольку твоя телка дома, я, понятное дело, шагу туда не ступлю. А во‑вторых, у меня нет ключей ни от байка, ни от машины. Сашка все увез.

Семен захохотал:

– Узнаю… Что опять натворила?

– Да не натворила, чего ты! – возмутилась я. – Просто… короче, не по телефону, приезжай давай, – и бросила трубку, зная: теперь Семен приедет даже полумертвый – что‑что, а тайны он обожал, и фраза «не по телефону» моментально возбудит его любопытство.

«Главное, чтобы Эдика своего мерзкого не прихватил, не то убийство будет», – подумала я и направилась в кухню, чтобы к приезду брата приготовить хоть какое‑то подобие обеда. Про подобие ужина для мужа подумаю чуть позже…

Семен явился часа через два – лицо все еще хранило отпечатки бурной ночи, глаза красные, видимо, не помогли даже специальные капли, да и запашок от братца шел тот еще…

– Что – коктейль «налейте мне всего, до чего руки дотянутся»? – сморщившись, поинтересовалась я, пока Семен снимал куртку и ботинки в прихожей.

– Ох, не остри, Сашка, и так фигово, – пожаловался он и скоренько проследовал в гостиную, где немедленно оккупировал один из белых диванов. – Подушечку дай, а?

Я сжалилась и принесла подушку, в которую Семен моментально зарылся лицом.

– Чего звала‑то? – прогнусил он.

– Ты не оборзел ли? Я не собираюсь с… затылком твоим разговаривать.

На самом деле я хотела сказать – «с задницей», но в последний миг поняла, что это прозвучит грубо и неуместно, вроде как я снова его подкалываю, а потому прикусила язык и заменила неудачный оборот речи. Семен перевернулся и застонал:

– Сашка, ты просто садистка… я в такие дали с похмелья ехал – а ты тут корчишь из себя…

Пора переходить к делу. Сейчас ты у меня живо протрезвеешь, даже рассол не понадобится.

– А скажи‑ка – ты знал, что Славка просахатил тендер на строительство спорткомплекса?

Прогнозы по отрезвлению братца оправдались. Семен рывком сел, даже забыв, что ему не очень хорошо, и рявкнул:

– Что?!

– Что слышал. – Я взяла пачку сигарет, запрыгнула на подоконник и, приоткрыв окно, закурила.

Брат моргал глазами, лицо и шея его пошли ярко‑малиновыми пятнами, а губы сжались в тонкую нитку. Обычно импозантный и красивый Семен сейчас вдруг превратился в безобразного урода – ни дать ни взять Годзилла.

– Ты откуда узнала?

– Был источник, – попыталась уклониться я, но тут же поняла, что ляпнула глупость – имя моего источника брат отлично знал.

– Акела опять нарыл?

Это «опять» в исполнении Семена снова навело меня на мысль, что братья почему‑то терпеть не могут моего мужа, хотя говорить об этом вслух опасаются. Это началось где‑то года два назад. Раньше Акела их устраивал и как мой муж, и как папин помощник, а потом случилось нечто, о чем я не знаю. И если Слава ничего не говорил, то вот Семен‑то в который уже раз ронял такие вот вроде как незначительные слова или фразочки.

– Прекрати говорить о моем муже в таком тоне.

– В каком? – разыграл искреннее удивление Семен.

– Хватит! Ты и так понял. Давай к делам – то есть ты не слышал про тендер? – Я впилась глазами в лицо брата и старалась не упустить ни единой гримасы, чтобы понять, права я в своих подозрениях относительно сговора братьев или нет.

– Про тендер в курсе, а вот что проиграли, первый раз слышу, – хмуро ответил брат, комкая подушку. – Если теперь еще и отец узнает – думаю, не надо рассказывать, что случится?

– От меня не узнает, – с вызовом бросила я. – Ты не скажешь – вот и все.

– А Акела?

– Что Акела?

– Метнется с докладом, – презрительно скривился Семен, и мое терпение истощилось. Не люблю людей, которым нужно повторять по сто раз одно и то же, пусть даже это мой брат.

Я слетела с подоконника и моментально оседлала растерявшегося Семена, прижав коленями его руки к дивану, а пальцы своей правой руки сжав на горле:

– Я же просила тебя… просила – не трогай моего мужа! Все, что он делает, во благо семьи! Это вы, бесхребетные уроды, отошли от всего – а он помогает папе, он чужой человек! Где же ваша семейная сплоченность?! И не смей теперь говорить о нем вообще ничего, иначе я тебя задушу, понял?! – шипела я, а он уже потихоньку закатывал глаза и по‑рыбьи открывал рот, стараясь сделать хоть глоток воздуха, чтобы не потерять сознание.

Я почувствовала, что пора остановиться, иначе убью запросто собственного брата, а это как‑то… В общем, я разжала пальцы, и Семен обмяк, сполз по кожаной диванной спинке. Тяжело дыша, я отошла к окну и распахнула настежь, высунулась на улицу, вдыхая свежий лесной воздух – коттедж наш располагался в сосновом бору, и даже на участке росли сосны, вырубать которые категорически запрещалось. От уличной свежести стало немного легче, и даже Семен заворочался на диване, закашлялся, хватаясь за горло:

– Ну… ты даешь… Сашка… где…научилась?

– Глупый вопрос, – парировала я.

Этому приему научил меня, разумеется, муж. Реакция у меня всегда была отменной, но субтильное телосложение не давало возможности освоить какие‑то более радикальные методы самозащиты, поэтому Саша показал мне пару нехитрых, но весьма эффективных способов, чтобы я могла чувствовать себя уверенно на темной улице или при случайном нападении. Правда, вряд ли он думал, обучая меня, что я начну применять это при разговоре с родственниками… Но уж как вышло.

Я принесла Семену воды, он сделал несколько судорожных глотков и задышал ровнее.

– Ну что, продолжим разговор в нормальном русле? Или хочешь узнать, чему еще научил меня муж? – насмешливо спросила я, усаживаясь обратно на подоконник.

– Я так понял, ты обвиняешь меня в сговоре со Славкой?

– Я? Обвиняю? Боже упаси – как я могу обвинять, если фактов нет? – «Пока нет», – добавила про себя. – Я просто хочу понять, как так вышло, что хорошо подготовленный и «подмазанный», где нужно, тендер уплыл на сторону. Ведь все было уже решено!

– Ты‑то откуда знаешь?

– Ты меня удивил, – фыркнула я. – Можно подумать, ты не знал, что папа давно ничего не скрывает от меня! Он с семнадцати лет стал доверять мне разные вещи, которые никто, кроме родных, не в состоянии понять и принять. И никто, кроме родных, не будет рядом до последнего. Все предадут – а кровь не обманешь, кровь свяжет и объединит. Вот так.

Я закрыла окно, из которого уже нешуточно дуло. В моих словах была правда – папа на самом деле начал говорить со мной о делах, едва мне стукнуло семнадцать. Это было странно – имея двух взрослых сыновей, он доверял не им, а мне. Но мои братья… как бы это помягче… В общем, они выросли какими‑то странными, хоть и неглупыми. Папа приучал их к мужским занятиям – боксу, стрельбе, вождению – а в итоге Слава превратился в безвольного пьяницу, а Семен и вовсе… И отец утратил интерес к ним, считая сыновьями скорее по привычке, чем испытывая истинную отцовскую любовь, – не оправдали надежд, не встали рядом с ним, не поддержали бизнес, Семен свою долю и вовсе безропотно отдал Бесо за три процента в год. Славка же, хоть и сидел в руководящем кресле, все равно не мог считаться достойным отцовским преемником. Не знаю, как они сами относились к такому положению вещей. Папа же старался эту тему не трогать, она для него болезненна.

Не знаю, как вышло, что из всех троих только я обладала характером и силой воли. Возможно, папа просто подавил братьев своим авторитетом – как Семена тогда, в разборках с людьми Вити Меченого. А Слава, сколько я его помнила, всегда был вялым и равнодушным. Так и вышло – у отца три сына, двое мямлей, а третий – дочь.

– Ты, Сашка, даже говоришь словами своего мужа, – грустно улыбнулся Семен. – Это ведь он всегда декларирует прописные истины и ссылается на каких‑то там мудрецов. Живет в сказке, которую сам себе придумал.

Я предостерегающе глянула на него, и брат поднял обе руки вверх:

– Все, молчу. Просто ты хоть раз услышь себя со стороны.

– Я живу так, как мне нравится, и с тем, кого считаю достойным себя.

– Ну, ты долго добивалась его внимания, я‑то помню. Хорошо, если теперь счастлива.

Хо, счастлива – это неподходящее слово для определения моей жизни! Я добивалась внимания Акелы почти полгода, чего только не выдумывала, как только не старалась – и вот он мой. Безоговорочно мой, готовый для меня на все, что угодно. Он столько вложил в меня – и сил, и нервов, и просто собственной мудрости и знаний. Он настоял, чтобы я окончила институт и пошла дальше, в науку, он поддерживал меня, когда я писала диссертацию. А уж когда все случилось со мной и с нашим ребенком… Нет, вряд ли кто‑то из мужчин оказался бы способен на такой шаг, на такие действия. Если бы не он – меня бы сейчас уже не было…

– Ты не переводи разговор, – встряхнувшись и отогнав навалившиеся воспоминания, сказала я.

– Саша, да что куда переводить – я действительно не знал, что Славка проворонил кредит и тендер. Если бы знал – как думаешь, стал бы молчать?

«Вот уж не знаю… В последнее время вы со Славкой какие‑то странные, мутные. Ты завел себе этого урода Эдика, а Славка пьет вместе со своей Юлькой. Хорошо еще, что хоть на работу пока ходит, да и то если бы не водитель, так и этого бы не делал. Димка сам мне как‑то рассказывал, что с утра волоком тянет шефа под ледяной душ и варит ему кофе, прежде чем погрузить хладное тело в машину и транспортировать в офис. В общем, не нравитесь вы мне, братцы…»

Где‑то в кухне запел мой мобильный, и я спрыгнула с подоконника, направляясь туда. Номер на дисплее оказался незнаком.

– Алло.

– Александра Ефимовна? – Мужской голос, абсолютно незнакомый.

– Да, это я.

– Вас беспокоит полковник Маросейкин, РУБОП.

– И? – Черт возьми, только этого не хватало…

– Сегодня утром на вашего отца совершено очередное покушение.

– Что с ним?! – перебила я. – Он жив?!

– Жив. Но погибла медсестра. Персонал больницы отказывается находиться на рабочих местах, пока ваш отец… ну, вы понимаете?

– Я не понимаю, как такое могло случиться в палате, где сидят трое сотрудников! – отрезала я, вскипая – такие деньги отдала, а эти сволочи…

– Александра Ефимовна, сотрудники – не всесильные боги и не роботы. Им иногда нужно поесть и в туалет, пардон, прогуляться.

Я хотела поинтересоваться, не все втроем ли отлучались по столь деликатному вопросу охранники, но удержалась.

– Что вы хотите от меня? Чтобы я забрала его домой?

– Александра Ефимовна, я вам скажу откровенно – если бы в свое время ваш отец не помог мне, я бы не стал звонить и предлагать вам помощь. Долг платежом – и все такое, понимаете?

– Понимаю.

– Прекрасно. Я предлагаю вам следующее. Вы приезжаете в больницу, только скорее, я присылаю взвод ОМОНа, и мы дружно эвакуируем вашего отца туда, куда вы скажете. А уж там – дело ваше. Это я к тому, что не сегодня завтра вам все равно придется его забрать, но до дома вы его самостоятельно не довезете.

– То есть? – Я потянулась к пачке сигарет, выдернула одну и кое‑как прикурила трясущейся рукой.

– Те, кто пытаются убрать вашего отца, не остановятся. Их не сдерживают больничные стены – подумайте о том, что будет, когда вы окажетесь в машине на открытом пространстве. Вам нужны такие игры со смертью, Александра Ефимовна?

– Я что – идиотка?

– Ну вот и я про это же. Значит, делайте, как говорю. До встречи в больнице.

Маросейкин положил трубку. Я же в отчаянии наподдала ногой ближайшему стулу – как я поеду, когда мне не на чем?! Таксисты в наш поселок предпочитают не ездить – далеко, и мало кто согласен платить круглую сумму. Остается только… О, как я забыла – Семен! Он же на машине! Вот оно, спасение!

– Сема! – заорала я, бегом направляясь в свою гардеробную. – Мы едем в больницу, срочно!

– Что случилось?

– На папу снова кто‑то напал, медсестра погибла. Быстро едем туда, менты обещали помощь!

Лицо брата сделалось серым, он нервно облизал губы и молча выскочил из комнаты.

Через десять минут мы уже неслись на Семкином «Туареге» в сторону города. Машина охраны осталась у поста ГАИ – я справедливо рассудила, что в окружении ОМОНа мои собственные охранники мне вряд ли пригодятся.

– Ты бы Акеле позвонила, – буркнул брат, не отрывая взгляда от дороги. – Он же вроде запретил тебе выходить – я не хочу оказаться крайним.

Это была здравая мысль. Если я не успею вернуться раньше – а я не успею, – то Сашка устроит мне такую баню с предбанником, что мало не покажется.

Его телефон не отвечал, но ничего – когда сможет, муж увидит пропущенный звонок и откликнется. Зато теперь совесть хоть частично успокоена.

У здания больницы я увидела микроавтобус с зашторенными окнами – обещанный Маросейкиным взвод ОМОНа. А вон тот мужик в штатском, что курит у крыльца приемного покоя, наверняка и есть сам полковник.

Так и оказалось. Едва мы с Семеном вышли из машины, как мужчина, бросив окурок в урну, направился к нам. Поздоровавшись, он взял меня за локоть и отвел в сторону. Семену ничего не осталось, как отойти к машине. Такое положение вещей сохранялось уже около двух лет – моих братьев никто не принимал в расчет, если рядом оказывалась я. Папа как‑то ненавязчиво дал понять всем, с кем общался: только мне стоит доверять и только со мной решать вопросы. Уж не знаю, с чего бы…

– Александра Ефимовна… – начал полковник, но я перебила:

– Можно просто Саша.

Он улыбнулся, обнажив желтоватые прокуренные зубы:

– Как скажете. Так вот, Саша. Вывозить папу вашего придется в нашем микроавтобусе. И вам придется ехать с нами.

Я пожала плечами, не понимая, в чем сложность.

– Есть опасение, что по дороге могут напасть – поэтому мне придется предпринять кое‑какие меры безопасности.

– То есть?

– На вас будет бронежилет, это мера вынужденная.

– Что, все настолько серьезно? – меня охватил легкий приступ паники.

– Не хочу вас пугать… – ну еще бы! Можно подумать, уже не напугал! – Даже серьезнее, чем мне казалось на первый взгляд. Вы же понимаете, что нужно обладать определенной наглостью, чтобы напасть на пациента в больнице. Или смерть вашего отца настолько кому‑то нужна, что человек не останавливается ни перед чем.

– Н‑да… Знать бы еще, кто это, – буркнула я, и полковник растянул губы в широкой улыбке:

– Ну, это был бы совсем уж идеальный вариант!

Внезапно урна, стоявшая чуть левее меня, подскочила вверх и с грохотом покатилась по ступенькам крыльца. Полковник мгновенно сделал бросок в сторону и повалил меня на крыльцо, накрыв всем телом сверху.

– Лежите тихо! – прошипел он мне в ухо, а сам, повернув голову, крикнул кому‑то: – Гера, где‑то снайпер! Зачистите все, что сможете, быстро!

Я не могла ни повернуть голову, ни пошевелиться, придавленная к крыльцу крепким телом Маросейкина. Во дворе все пришло в движение, кричали люди, там и тут заводились и уезжали машины, слышались командные крики омоновцев:

– Всем покинуть территорию! Срочно очистить въезд во двор! Быстрее, быстрее!

Маросейкин наконец поднялся и помог мне встать на ноги. Я была вся в грязи, меня трясло от ужаса – возьми снайпер чуть левее, и меня уже не было бы… Господи, да что же происходит?!

Маросейкин тем временем толкнул меня в дверь приемного покоя и сам вошел следом, достал из кармана маленькую рацию:

– Гера, ну что?

Рация затрещала, потом заговорила хриплым мужским голосом:

– Обнаружили «лежку» на чердаке прачечной, но никого нет, и гильз стреляных тоже. Ушел.

– Хорошо, возвращайтесь. Начинаем операцию.

Маросейкин сунул рацию в карман и повернулся ко мне:

– Ну что, Саша? Идем забирать отца.

Навстречу нам несся высокий толстый мужик в белом халате, и в нем я сразу узнала главного врача больницы Тетерина – в свое время я проходила тут практику и у него подписывала дневники.

– Товарищ полковник, что происходит?! Что за стрельба?!

– Успокойтесь, – бросил Маросейкин. – Это не имеет к вам отношения.

– Не имеет?! Да у меня только что опергруппа была – всю работу парализовали! Когда уже эти ублюдки перебьют друг друга и сдохнут?! Никакой жизни!

У меня зачесались руки – мой отец в свое время помог больнице закупить дорогостоящее оборудование, и именно Тетерин тогда приезжал и слезно просил помощи, а теперь, значит…

Маросейкин каким‑то шестым чувством понял, что сейчас я могу запросто что‑то сказать или сделать, а потому взял меня за руку и сжал:

– Спокойно. Нам в реанимацию.

Мимо нас прошли шестеро бойцов в натянутых на лица масках и с автоматами. В руках одного из них я увидела два бронежилета. Но больше всего меня поразили щиты, висевшие на локте каждого.

– Зачем это? – спросила я у Маросейкина, и тот объяснил:

– Мы закроем вас и вашего отца щитами, так и пойдем до автобуса – как древние немецкие рыцари, «свиньей».

Если бы мне в этот момент не было так страшно, я бы посмеялась, но мысль о том, что и папе, и теперь мне угрожает вполне реальная опасность, не давала повода для веселья. Выстрел снайпера убедил меня в серьезности намерений неизвестного мне человека.

Отец уже лежал на каталке, укрытый одеялами и с капельницей в подключичном катетере. Увидев меня, он чуть улыбнулся:

– Сашка… ты зачем тут?

– Домой поедем. Ко мне.

Я наклонилась и поцеловала его в поросшую щетиной щеку. Маросейкин забрал у бойца бронежилеты, один нацепил на меня, и я аж присела от тяжести, а второй уложил поверх одеял на отца.

– Ты еще… каску нацепи… на меня… – хрипло рассмеялся отец.

– Не мешало бы, – абсолютно серьезно проговорил Маросейкин. – Ну что, Саша, повезли? Толкать нам с вами придется, персонал наотрез… да и нельзя подвергать ни в чем не повинных людей риску, как‑то неправильно, да?

Я согласно кивнула, про себя подумав, что нужно бы разузнать все о семье погибшей медсестры и помочь.

Омоновцы окружили каталку со всех сторон, сомкнув щиты, и мы с Маросейкиным – он впереди, я сзади – покатили ее к выходу. Странное ощущение – идти вперед в кругу вооруженных людей, неся на себе практически пригибавший меня к земле бронежилет. По спине продирал предательский холодок – предчувствие и близость смерти пробуждают, оказывается, настоящий звериный инстинкт самосохранения, когда ты думаешь только о том, куда прятаться, если вдруг что. Человек слаб…

– Если будут стрелять, ныряйте под каталку и там лежите тихо – будет шанс выжить, – сказал вдруг полковник, не оборачиваясь, словно услышал мои предательские мысли. – И не корите себя – вы молодая, вам жить. Бояться смерти – нормально, только безголовые идиоты не боятся. Никогда не верьте тому, кто говорит, что не боится смерти.

– И вы боитесь?

– Больше скажу – и они тоже, – полковник обвел рукой идущих вокруг нас бойцов. – Просто мы знаем, как свести риск к минимуму.

Не знаю почему, но эти слова меня вдруг успокоили. Значит, мне нечего стыдиться, уж если люди, обученные убивать, говорят такое…

Во дворе пустынно, все как будто вымерло – ни машин, ни людей. Апокалипсис… Микроавтобус у самого крыльца с открытыми задними дверьми. Рядом двое со снайперскими винтовками оглядывали в прицелы окрестные крыши. Мне опять стало зябко от ужаса, но я сумела справиться. Осталось каких‑то десять метров… семь… пять… Сердце бухало в такт шагам, по спине стекали струйки пота – ты смотри как хочется жить… Я не думала об этом тогда, три года назад, когда полосовала вены украденными на посту медсестер ножницами…

Наконец носилки были сняты с каталки и водружены на пол микроавтобуса, бойцы заняли свои места, потеснившись, чтобы и я могла сесть. Мы уже выезжали из ворот, когда я вспомнила вдруг, что машины Семена во дворе тоже не было. Значит, и его заставили покинуть опасное место. Ничего, думаю, он поймет, что я забрала папу к себе. Я хотела позвонить и вынула телефон, но полковник, сидевший впереди, увидел это в зеркало заднего вида:

– Я бы не делал этого сейчас. Вполне возможно, что мобильный сканируется. Мы поедем другой дорогой, а для прикрытия второй автобус уйдет к дому вашего отца.

Я убрала телефон и про себя подумала – надо же, как в кино. Такая сложная комбинация, такие трудности, чтобы спасти жизнь человеку. Да еще такому, как мой отец, – далеко не самому законопослушному…

В автобусе душно и тесно, я сидела, втиснутая между одним из бойцов и самим полковником. Тот то и дело вытирал лицо и шею платком. Кто‑то из мужчин протянул ему пластиковую бутылку с водой, Маросейкин предложил мне, но я отказалась.

– Скажите, Саша, вам не бывает страшно – рядом с отцом? – спросил он вполголоса, наклоняясь к самому уху.

– Сейчас вообще страшно – хоть кто рядом. Вы людей на улице видели? У них не лица, а маски, и большей частью злобные.

– А с чего бы им вас любить, Сашенька? – усмехнулся полковник. – Они на зарплату живут, с копейки на копейку перебиваются – а мимо вы, такая вся красивая, на шикарной машине проноситесь. Как думаете, много любви вызываете? Или черной зависти – больше?

– Я, между прочим, в институте преподаю! – с вызовом ответила я, оскорбленная его намеками. – И поступила туда сама, и окончила с красным дипломом, и диссертацию по анатомии защитила – тоже сама, кстати. И езжу я да‑а‑а‑леко не на самой модной машине, и к шубам норковым равнодушна. Так что пролетарскую гордость мне зацепить особо‑то и нечем. А что отец такой… Так их полстраны таких.

Маросейкин посмотрел на меня удивленно:

– Да? Вот уж не думал…

– А чего ж вы – в РУБОПе служите, а информацией не владеете?

Он рассмеялся и перешел на шепот:

– Я папу вашего хорошо знаю, давно. Но вот что он вас так воспитал – впервые слышу.

– Он вообще мало о семье говорит.

– Ну, в его положении это оправданно, согласитесь.

Мы снова замолчали. Я поправила сбившуюся повязку на груди отца и подумала: сегодня же надо звонить Бесо, чтобы искал доктора. Сама я вряд ли справлюсь с такой задачей, как ожоговая перевязка. И Сашка не перезвонил – наверняка разозлился, что я его ослушалась. Но ведь должен же он понять, что у меня просто не было выхода.

Мы уже выгружали из автобуса носилки, когда во двор влетел джип моего мужа и, взвизгнув тормозами, развернулся на девяносто градусов.

– Кто это? – спросил Маросейкин, а ближайшие к нам бойцы мгновенно наставили стволы автоматов на машину.

– Мой муж.

Акела выскочил и замер на секунду, обводя изумленным взглядом толпу вооруженных людей, микроавтобус и носилки.

– Саша, все в порядке, – я метнулась к мужу и прижалась к нему. – Мы папу забрали, на него сегодня снова покушались…

– Погоди‑ка, – он отстранил меня и подошел к носилкам, игнорируя взгляды бойцов. – Ну как ты, Фима? – наклонившись над носилками, спросил он.

– Ни… ничего, – выговорил отец. – Сашка… молодец…

– Да уж, Сашка молодец, – муж перевел на меня взгляд, и я почувствовала себя не совсем хорошо. Как пить дать – вечером все мне выскажет…

Маросейкин решил вмешаться:

– Простите, уважаемый, может, вы перенесете семейные сцены в дом и на более удобное время? Нам бы пора уже отсюда…

– Я вас не задерживаю, – холодно ответил Саша. – Спасибо за помощь, дальше мы сами разберемся.

– Но ведь в дом нужно занести…

– Я же сказал – больше не задерживаю.

Маросейкин понял, что разговор окончен. По выражению его лица я поняла, что сейчас он с удовольствием уложил бы моего супруга лицом в землю – чисто в воспитательных целях.

– До свидания, Ефим Иосифович, – попрощался он с отцом. – Поправляйтесь. И вам всего доброго, Александра.

– До свидания. И спасибо вам.

Омоновцы быстро погрузились в автобус и отбыли, а я почему‑то подумала, что даже не спросила имя полковника.

Пока я раздумывала над этим, Саша с усилием поднял отца на руки и понес в дом. «Господи, надорвется же!» – ахнула я и кинулась следом, чтобы хотя бы двери открыть.

– Ты его пока положи в маленькой гостевой, а вечером или завтра наверх перенесем – Семку попросим или ребят из охраны. – Я распахнула дверь в небольшую гостевую комнату на первом этаже, сразу за лестницей, ведущей на второй этаж. – Там и постель есть…

Багровый от напряжения и тяжести Саша послушно шагнул туда, опустил отца на кровать и, чуть пошатываясь, вышел, оставив нас наедине. Я поняла – с моих глаз подальше, чтобы я, не дай бог, не увидела его слабости. Только однажды я видела слезы на глазах мужа, только однажды – когда он пришел навестить меня после неудачной попытки суицида. С тех пор мой волк‑одиночка никогда больше не позволял мне видеть его в моменты растерянности, слабости или боли.

– Папа, тебе придется пока тут полежать, ладно? – Я укрыла отца одеялом, поправила подушку под головой. – Завтра ребята приедут и помогут наверх тебя перенести, там будет лучше.

– Мне и тут… нормально, – выдохнул папа, открывая глаза. – У тебя есть обезболивающее?

– Тебе плохо? – Я, признаться, не подумала об этом, а ведь ему на самом деле могло стать хуже после дороги.

– Позвони… Моне и Бесо… пусть приедут и… врача… нашего…

– Не надо никакого врача, Фима, – раздался голос Акелы за моей спиной.

– Но почему? – не поняла я, и муж объяснил:

– Чем меньше народа в теме, тем легче нам будет. Я сейчас позвоню Фо Ду, он приедет и поживет здесь.

Фо Ду – так звали того самого китайского доктора, что лечил мою сломанную ногу несколько лет назад. Саша не признавал никого, кроме этого пухленького китайца в смешном пенсне. И я безоговорочно доверилась мужу. Но…

– Ты думаешь, что никто не узнает, что папа у меня?

– Думаю, что нет. Если кто‑то наблюдал, то видел, что его увезли омоновцы. А значит, скорее всего, в тюремную больницу.

– Был еще один автобус, который поехал к папе домой. Так Маросейкин предложил.

– Тогда совсем не о чем беспокоиться. И еще, Аля…

– Да?

– Выйдем на минуту. Прости, Фима, мы сейчас, – с этими словами муж взял меня за плечо и вывел из комнаты. – Слушай меня внимательно. Никто – даже твои братья – не должен знать, что отец у нас, ты поняла?

– Как я должна это сделать?! – огрызнулась я. – Что, сказать Семке, чтобы вообще не появлялся? Это странно.

– Боюсь, что твоему Семке сейчас не до тебя, – загадочно сказал Саша. – Ты поняла меня? Кроме Фо Ду, здесь не будет посторонних. Одно исключение – домработница, и ту придется оставить здесь до того момента, как все закончится. Лучше вызвать сюда Галину. Наша Ксения работает недавно, незачем посвящать ее в семейные дела. Галя больше подходит.

Саша говорил спокойным тихим голосом, но его слова и фразы звучали в моей голове набатом – неужели все настолько серьезно?

– А как же моя работа? У меня пять групп…

– Аля, какая работа? Ты не понимаешь, что в любой момент можешь превратиться в мишень? В понедельник с утра позвонишь и попросишь отпуск без содержания, объяснишь, что должна уехать – да мало ли. И не смей высовываться! Все, что нужно, я буду привозить сам.

– Саша… когда это закончится? – Я взяла мужа за руки и постаралась заглянуть в лицо, но он отвернулся. – Саша!

– Аля, прекрати. Ты взрослая женщина и знаешь: если я не захочу, то не скажу ничего. А сейчас просто не могу сказать. Иначе ты станешь слишком уязвима. Ты поняла? Я не хочу тебя потерять – мне тогда незачем будет жить.

Возможно, из уст кого‑то другого эта фраза прозвучала бы выспренно и пафосно, но мой муж никогда не бросался словами. Он говорил только то, что чувствовал, и я верила ему безоговорочно.

– Хорошо еще, что у папы кругом свои… Ты не знаешь, чем ему этот полкан из РУБОПа обязан?

Муж усмехнулся:

– Знаю. Погонами и тем, что стул под задом остался, а не «красная зона» замаячила. Проворовался однажды, начали под него копать. Он к твоему отцу кинулся. Ну а Клещ организовал маленькую подставу, и те, кто на полковника материал собирал, утром проснулись в сауне с проститутками, да не просто в сауне, а в той, что Клещу принадлежала. Вот и все. Полетели со своих мест, а Маросейкин – кум королю. Но молодец, честный оказался, благодарный. Не просили – а помог. Все, Аленька, ты иди к отцу, посмотри, не надо ли чего, а я буду звонить Гале и Фо Ду. – Саша поцеловал меня в нос и подтолкнул к двери комнаты, где лежал отец, а сам, взяв ключи от джипа и телефон, вышел во двор.

Так наш дом превратился в крепость. Назавтра приехали охранники, работавшие с Сашей в отцовском офисе, и для них пришлось выделить две комнаты внизу. Маленькую, ту, в которой ночевал отец, отдали Гале, согласившейся помочь, а доктор Фо поселился наверху в одной из трех спален. Вторую занял папа, а в третьей спали мы с мужем. Не дом – муравейник.

Бедная Галя крутилась в кухне до ночи – попробуй накормить такую ораву. Я старалась помочь ей, но с готовкой у меня не ладилось, равно как и с уборкой – после того, как папа вернулся домой окончательно, в нашем доме всегда была домработница. Максимум, что я могла сделать, это смахнуть пыль и поджарить тосты. Ну, еще сварить кофе и приготовить сок из яблок, моркови и сельдерея – его каждое утро пил Саша, и поручить это домработнице я не могла. Словом, толку от меня не было.

Зато доктор Фо проникся ко мне симпатией и часто манил пухлой ручкой в комнату папы. С годами Фо начал чуть‑чуть говорить по‑русски, но это такая тарабарщина, что я давилась хохотом, слушая. Однако мы ухитрялись понимать друг друга. Фо показывал мне разные скляночки и пакетики с пахучими или, наоборот, не обладавшими запахом травами и настойками, буквально на пальцах объяснял, для чего они применяются. Надо отдать ему должное – папины ожоги заживали прекрасно.

Дом превратился в хорошо охраняемый лазарет. Я не привыкла жить в таком режиме, никогда прежде наш дом не напоминал военный объект. На воротах появилась охрана, бдительно следившая за всеми проезжавшими мимо машинами. Это происходило круглосуточно. Большие прожекторы, использовавшиеся раньше для подсветки двора только в вечернее время, горели по ночам. За продуктами ездила Галя в сопровождении кого‑то из охраны. Мой мобильный был отключен.

К нам никто не приезжал, я не выходила за ворота, самое большое – во двор, размять ноги и подышать воздухом. Сидела то в папиной комнате, разговаривая с ним, то заходила к Фо и смотрела, как он смешивает травы, готовит примочки для ожогов и заливает спиртом какие‑то смеси в темных бутылочках. Никакого разнообразия – только дурацкие сериалы по телевизору да разговоры с отцом.

Саша целыми днями пропадал где‑то, приезжал домой за полночь, валился в постель и мгновенно засыпал. Мне так хотелось расспросить его, где он бывает, но, глядя в утомленное лицо, уже не смела задавать вопросы. Единственным его желанием было выспаться как следует, но это практически не удавалось. Мы перестали заниматься любовью. Да что там – почти не разговаривали…