Свобода города

В этом городе повсюду натыкаешься на следы американских экспатриантов, беженцев, героев и негодяев.

Уолтер Джей Пи Керли,

посол Соединенных Штатов во Франции (1989–1993)

Следующая после экотуризма активно развивающаяся область индустрии досуга – туризм культурный. На каждого путешественника, пересекающего Бутан или ведущего подсчет бабочек в бразильской сельве, найдется тот, кто жаждет погрузиться в пучину литературы, не сознавая, что там его ждет не меньше сюрпризов – приятных и не очень, – чем в амазонских джунглях.

В Испании, Швейцарии, Италии, даже в бывших республиках Советского Союза – везде летом проводятся семинары для желающих стать писателями. Дороти продемонстрировала мне несколько красочных проспектов. Я изучил их с некоторым недоверием. В Испании преподавали литературу и эстетику боя быков с посещением корриды – смею надеяться, лишь в качестве зрителей. Римская сессия посвящалась “Поэзии кухни” и явно была лишь предлогом для ежевечернего обильного ужина. Единственное, что требовалось прочесть, – это меню.

Остальные были и того удивительней.

– “Обязательное сидение в кафе, – прочел я вслух. – Студенты должны выбрать одно из исторических кафе города и оставаться в нем не менее двух часов, в течение которых они наблюдают и ведут записи о происходящем”.

– Я думала, сработает ли это здесь, – задумчиво произнесла Дороти. – У нас есть кафе, но хозяева не будут в восторге, если вы просто там сидите. А если считать часы в cafés crèmes, это выльется в кругленькую сумму.

– А вот женщина, которая преподает “Мастерство писателя как танец”. То есть не надо ничего перелагать на бумагу – достаточно выучиться творчески двигаться.

– Я на нее тоже обратила внимание. Но она занята до самого следующего лета.

– А это! “Симус Финнеган, автор книги ‘Учитесь любить свой роман’, предлагает присоединиться к мастер‑классу по продвинутым креативным техникам”. Ты это видела? Он предлагает купить мягкую игрушку или подушку и назвать ее именем своего проекта. И когда работа идет неважно, следует обнимать ее или проводить с ней беседу.

– Ах, Симус… Да. Он был у нас два года назад.

– Только не говори мне, что кто‑то готов за такое выкладывать серьезные деньги!

– От желающих отбою нет, Джон, нам еще и отказывать приходилось! Я бы его снова пригласила, но у него все расписано под завязку. Со всеми лучшими та же история.

Эти финнегановские фантазии меня совсем вывели из себя. Для писательства ни к чему все эти ритуалы вуду. Что, Хемингуэй сидел в обнимку с подушкой по имени “Фиеста”? А Фицджеральд втихаря нежно сжимал плюшевого мишку Гэтсби? (Впрочем, Генри Миллер, ласкающий куклу Сексус, – в этом определенно что‑то есть.)

– Хорошо, – сказал я. – Пригляжу за твоей литературной прогулкой. Не намекнешь, что я там должен высмотреть?

– Я бы предпочла, чтобы ты был непредвзят.

Возвращаясь домой по улице Одеон, я вспомнил свою прогулку на фестивале в финском Куопио. В сущности, это была не прогулка, а концептуальная работа британского художника Тима Ноулза под названием “Дорога ветра”. Он явно чтил идеи французского теоретика 1950‑х Ги Дебора, одного из основоположников психогеографии. Как и сюрреализм, психогеография в значительной степени подразумевала ровно то, что звучало в самом термине. Хотя один храбрец назвал ее “коробкой с игрушками, полной милых затейливых стратегий познания городов. В ней есть все, что отвратит путника от проторенных маршрутов и вытолкнет в принципиально новое представление о городском пейзаже” [31].

Наша финская группа встречалась на площади, и всем были розданы велосипедные шлемы с прикрепленными к ним маленькими треугольными флюгерами. Они крутились на ветру, и каждый шел в направлении, указанном флюгером. На первом повороте порыв ветра разделил группу на две части. Под конец утра мы уже были рассеяны по всему городу. Обычная прогулка вежливости превратилась в настоящее приключение.

Почти у дома я услышал:

– Excusez ‑ moi. Je suis … В смысле, nous sommes …

– Ничего, я говорю по‑английски.

Они выглядели, как сотни других, сновавших мимо меня каждый день: плащ Burberry, практичная обувь, потерянное выражение лица, сложенная карта.

– Мы хотим попасть в Люксембургский сад.

Я указал на театр “Одеон” в конце улицы.

– Сад сразу за ним.

Они подозрительно уставились на меня, затем – в свою карту. Они бы явно предпочли иметь дело с французом. Это вселило бы уверенность, что я не сочиняю. А так – я мог оказаться всего лишь очередным заблудившимся туристом.

– Попробуйте перевернуть карту, – предложил я. Странным образом парижские карты ставят север вверху, а они двигались на юг. Они недоверчиво последовали моему совету.

– Вы сейчас вот здесь, – я показал на улицу Одеон. – Вон там – театр. А это – сад.

– Точно! – воскликнул муж. – Видишь, дорогая, я же тебе говорил.

Жена обладала незаурядным самообладанием. Вместо того, чтобы дать ему хорошенького пинка, она только прищурилась.

– Нам нужно открытое кафе, – сообщила она. – И посимпатичнее.

– Там таких целых три, – ответил я. – Самое хорошее – рядом с эстрадой, на верхнем уровне.

Жена неуверенно огляделась.

– А это?..

– Я покажу, – сказал я.

Мы поднялись к площади Одеон и остановились пропустить автобус, который медленно сворачивал на улицу, стараясь не зацепить машины, нелегально припаркованные у ресторана L а Méditerranée. Распахнув стеклянные двери, выходящие на площадь, хозяева, помимо хорошего вида и теплого ветерка, предоставили посетителям возможность наблюдать весьма любопытный уличный театр городской жизни. Как всегда летом, столики были заняты группками болтающих, и мужчина у деревянных ящиков с мареннскими устрицами яростно открывал их дюжинами, покуда официанты в нетерпении ждали своей очереди с заказом. Сверху полоскались синие холщевые маркизы, колыхая надпись “ La Méditerranée ”, написанную размашистым почерком, который мгновенно узнает каждый парижанин.

– Слышали когда‑нибудь о Жане Кокто? – спросил я.

В 1960‑м Кокто обедал здесь с друзьями и собрался было уходить. Я так и видел его верблюжье пальто, накинутое на плечи, мягкую фетровую шляпу, застывшую между длинными тонкими пальцами, готовую покрыть его благородную голову; единственное, что могло поразить больше, чем Кокто, появляющийся в ресторане, – это Кокто, покидающий его. Провожая именитого гостя поклонами, сотрудники попросили его расписаться в livre d ’ or, гостевой книге. Всегда эпатажный Кокто никогда не отделывался банальной подписью. И здесь он оставил на странице такой потрясающий набросок, что ради того, чтобы использовать его, в ресторане поменяли все скатерти, посуду и маркизы.

– Ух ты! – тихо выдохнул муж, когда я указал на рисунок, вплетенный в винно‑красный ковер у входа. Они долго разглядывали его, потом подняли глаза на маркизы. Угол площади, который бы они прошли, даже не заметив, вдруг ожил. И мне вспомнился отрывок из “Великого Гэтсби”, который я перечитывал тысячу раз, но с того момента он обрел особый смысл.

Рисунок Жана Кокто, сделанный для ресторана Lа Méditerranée

...

Поначалу я чувствовал себя одиноким, но на третье или четвертое утро меня остановил близ вокзала какой‑то человек, видимо только что сошедший с поезда.

– Не скажете ли, как попасть в Уэст‑Эгг? – растерянно спросил он.

Я объяснил. И когда я зашагал дальше, чувства одиночества как не бывало. Я был старожилом, первопоселенцем, указывателем дорог. Эта встреча освободила меня от невольной скованности пришельца. [32]