Развитие восприятия как предмет психологического исследования 4 page

Если концепция перцептивного развития, предложенная Д. и Э. Гибсон, и вытекающие из нее методы исследования открывают новые пути для анализа изменяющихся в онтогенезе отношений между восприятием и информацией, то этого нельзя сказать о том, как представлено в этой концепции развитие внутренней стороны восприятия — психологических механизмов, обеспечивающих изменение указанных отношений.

Еще менее, чем концепция Пиаже, она может ответить

46

на вопрос о сущности и происхождении отображения в образе свойств объекта, ибо если Пиаже передает этот вопрос в ведение нейрофизиологии, то Гибсон попросту превращает отображение в не подлежащую изучению исходную функцию самих перцептивных систем, тем или иным образом возникшую в филогенезе. Вся деятельность восприятия оказывается направленной на то, чтобы отсеять в получаемой информации элементы, соответствующие свойствам объектов и событий, но как происходит само установление соответствия, остается неизвестным.

Ограничение функций перцептивных процессов «просеиванием» информации приводит к тому, что исчезают какие бы то ни было качественно различные уровни развития и функционирования этих процессов.

Любой факт устойчивого различения стимулов принимается как свидетельство выделения связанной с ними инвариантной информации, которая изначально соотнесена с внешним объектом, т. е. содержит в себе значение.

В этом отношении Д. Гибсон, хотя и по иным причинам, возвращается к точке зрения гештальтпсихологии.

От самых элементарных различений ребенка прокладывается прямой путь к самым совершенным видам специфически человеческого восприятия (например, восприятию симфонии), и все приобретения, добываемые на этом пути, сводятся к количеству и характеру инвариант информации, которые субъект научился выделять.

Хотя в рассматриваемой концепции и подчеркивается активная природа восприятия, авторы не находят возрастных изменений в перцептивных действиях, которые могли бы объяснить наблюдаемый ими прогресс в области выделения инвариант информации. Это, с нашей точки зрения, связано с поверхностным рассмотрением самих перцептивных действий в качестве ограниченного набора более или менее стереотипных установочных, ориентировочных и исследовательских реакций, индифферентных по отношению к содержанию восприятия.

В результате Д. и Э. Гибсон прибегают к довольно неопределенным ссылкам на «тренировку внимания» и улучшение стратегии обработки отличительных признаков, на уточнение «настройки» нервных центров.

Если, как мы пытались показать выше, Пиаже ставит развитие восприятия в зависимость от формирования

47

более общих структур деятельности, хотя и сохраняет известную автономию этого развития, то Д. и Э. Гибсон настаивают на полной автономности перцептивного развития, управляемого будто бы только врожденной потребностью в уменьшении неопределенности.

Как Джеймс, так и Элеонора Гибсон указывают, что восприятие ориентирует поведение, что оно выбирает из потенциального потока стимуляции то, что соответствует интересам индивида, производит выбор отличительных черт в зависимости от специфики задания. Это совершенно справедливо. Но оказывается непонятным, каким образом восприятие, развивающееся в отрыве от поведения, может прийти к адекватному обслуживанию его.

Положение об автономности перцептивного развития основывается отчасти на полученных в экспериментах фактах улучшения восприятия (главным образом уточнения различения или уменьшения иллюзий) в процессе тренировки, при которой испытуемый не получает сведений о правильности своих ответов. Нужно, однако, иметь в виду, что эти опыты проводились преимущественно со взрослыми людьми или с детьми старше пяти лет, перед которыми ставилась задача добиться максимально точной оценки. Вполне естественно, что в таких условиях уже само ознакомление с материалом могло помочь испытуемым выработать постепенно наиболее целесообразные способы восприятия, дающие возможность улучшить результат, а достижение «ясного различения» являлось подкреплением не само по себе, а в рамках решения испытуемым более общей задачи.

Рассматривая решение проблем перцептивного развития в зарубежной психологии, мы пытались проследить главным образом зависимость изменений в понимании этого развития от сдвигов в области общепсихологических концепций восприятия. Меньше внимания уделялось вопросу о том, в какой мере понимание развития восприятия определяется общими концепциями психического развития ребенка, хотя такая зависимость является вполне очевидной, особенно в исследованиях К. Бюлера и Ж. Пиаже.

Мы считаем необходимым подчеркнуть то общее, что характерно для большинства направлений зарубежной психологии в подходе к психическому развитию ребенка. Это отсутствие подлинного понимания роли и путей

48

социальной детерминации психического развития. Нигде эта особенность не обнаруживается столь явно, как в подходе к перцептивному развитию, которое выступает отчасти как результат созревания, отчасти как продукт личного опыта ребенка.

Если и признается отличие развития детского восприятия от развития восприятия животных, то оно объясняется внешним влиянием, оказываемым со стороны высших процессов и образований, главным образом со стороны словесных категорий (К. Коффка) и актов мышления (К. Бюлер и Ж. Пиаже), а не социальной природой самого формирующегося восприятия ребенка.

Основываясь на трудах К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, советская психология рассматривает психику как свойство высокоорганизованной материи, функцию мозга, которая заключается в отражении реальной действительности. В качестве основной характеристики чувственного познания В. И. Ленин указывает на то, что оно обеспечивает «превращение энергии внешнего раздражения в факт сознания». Он подчеркивает происходящее в процессе чувственного познания отображение реальности, возникновение «субъективного образа объективного мира» [4, стр. 46, 120, 248]. В соответствии с этими философскими положениями исследования восприятия в советской психологии направлены прежде всего на то, чтобы раскрыть основные закономерности отображения действительности, формирования ее субъективного образа. Таким образом, во главу угла выдвигается проблема, которая, как мы пытались показать выше, игнорируется многими зарубежными авторами.

Предлагаемый в настоящей книге подход к изучению перцептивного развития обусловлен сформировавшимся в советской психологии диалектико-материалистическим пониманием психики, и в частности восприятия, его структуры и функций, и коренным образом отличной от развиваемых большинством зарубежных психологов концепцией психического развития ребенка.

Мы попытаемся наметить основные линии психологических исследований, пересечение которых дало возможность увидеть в новом свете закономерности перцептивного развития. Оговоримся, что выделение отдельных

49

линий является весьма условным, поскольку реально они соприкасаются, а зачастую и прямо сливаются не только в конечном пункте (каковым с точки зрения наших специфических задач является теория перцептивного развития), но и во многих «промежуточных» при решении тех или иных общих проблем.

Нам представляется, что с этой оговоркой можно вычленить следующие четыре линии исследования: 1) изучение рефлекторной природы психики, и в частности восприятия; 2) психологическое изучение структуры деятельности; 3) исследованиеинтериоризации как «вращивания» внешних форм деятельности, их превращения во внутренние; 4) разработку теории психического развития ребенка как присвоенияопределенных форм общественного опыта.

Рефлекторное понимание психики, основы которого были заложены еще во второй половине XIX века в трудах И. М. Сеченова [197] и затем развиты И. П. Павловым [160], включает ряд взаимосвязанных аспектов и в своей общей форме является, по выражению С. Л. Рубинштейна, распространением диалектико-материалистического принципа детерминизма на психическую деятельность мозга [189, стр. 13]. Мы считаем нужным специально остановиться на двух аспектах, имеющих прямое отношение к изучению восприятия.

Как справедливо подчеркивает М. Г. Ярошевский [251, 252], одной из наиболее плодотворных и глубоко оригинальных идей И. М. Сеченова являлось учение о непосредственной связи чувствования с движением, введение чувствования (а, следовательно, и вообще психического) в контекст биологического взаимодействия субъекта с внешним миром и указание на его специфическую функцию в этом взаимодействии. Эта идея противостоит эпифеноменалистическому пониманию психики, и прямым следствием из нее является возможность объективного изучения психических явлений через их необходимые связи с поведением. Функция чувственного звена поведения определяется И. М. Сеченовым как различение его условий и регуляциядействий.

Однако рефлекторный подход И. М. Сеченова к анализу чувственного познания не ограничивается широким биологическим аспектом рассмотрения его роли в поведении. Этот подход применяется также к вопросу о возникновении

50

чувственных впечатлений, в котором, с точки зрения Сеченова, принимают обязательное участие осуществляющиеся по механизму рефлекса движения «чувствующих снарядов», обеспечивающие разнообразие субъективных условий восприятия, дробление ощущений и их связывание благодаря проприоцептивной сигнализации. Именно движения рецепторных аппаратов, воспроизводящие фундаментальные свойства объектов (пространство, время, перемещение), служат основой адекватности отображения.

Направление дальнейшей разработки обоих указанных аспектов рефлекторного понимания психического было дано трудами И. П. Павлова.

Учение о сигнальных связях организма со средой позволило, как отмечает А. Н. Леонтьев, ввести в психологию положение о сигнальной, ориентирующей функции ощущения [139, стр. 159—160], а затем и об ориентирующей функции психического вообще, указав на его специфическое отношение к поведению. Учение об ориентировочных (исследовательских) рефлексах, восходящее к установленным Сеченовым фактам движения «чувствующих снарядов», привело к новому направлению в изучении рефлекторных механизмов отражения, т. е. специфического отношения психического к объекту.

Нас не интересуют собственно физиологические параметры рассмотрения ориентировки. Отметим только, что если оно началось с обнаружения фактов тормозящего влияния ориентировочного рефлекса на функционирование специальных условных и безусловных рефлексов, то впоследствии выяснилось, что наличие ориентировочного рефлекса является обязательной предпосылкой любых специальных форм реагирования, так как он необходим для осуществления коркового синтеза [14], что его протекание связано с сенсибилизацией анализаторов [148, 149, 233], что биологически значимые для данного вида животных раздражители вызывают особо стойкие, неугасающие ориентировочные рефлексы [18, 19].

Начав изучение элементарных безусловных ориентировочных рефлексов, отечественная физиология пришла затем к выделению систем ориентировочно-исследовательских реакций, по отношению к которым безусловный ориентировочный рефлекс является лишь «генетическим началом» или исходной фазой [19, 32, 83]; такие рефлекторные

51

реакции, по выражению Д. Г. Квасова, граничат с огромной областью исследовательских реакций, выходящих за пределы физиологии и принадлежащих психологии [120]. Конечно, подобное разделение означает лишь, что сложные формы ориентировочного поведения не поддаются физиологическому изучению при имеющихся в настоящее время средствах и методах исследования, поскольку в принципе поведение любой степени сложности может быть изучено в физиологическом аспекте.

Уже физиологические работы показывают, что ориентировочные реакции имеют самое непосредственное отношение к формированию образов внешних воздействий. В этой связи особый интерес представляет точка зрения П. К. Анохина, согласно которой ориентировочная реакция имеет значение только в связи с обратной афферентацией, сообщающей о результатах ориентировки [12]. Но изучение ориентировочных реакций в их отношении к содержанию отражения, с одной стороны, и к отображающему субъекту, задачам, мотивам его деятельности, с другой стороны, не укладывается в рамки физиологии, относясь к предмету психологического исследования.

Первые исследования, относящиеся к вопросу о роли ориентировочных реакций в формировании психических явлений, были проведены в конце 30-х годов А. Н. Леонтьевым [139, стр. 5—150] в целях экспериментального обоснования выдвинутой им совместно с А. В. Запорожцем гипотезы о генезисе чувствительности. В этих исследованиях было показано, что обязательным условием формирования у человека чувствительности к неадекватному для данной рецепторной системы воздействию является организация особой поисковой активности, направленной на выявление действующего агента. В экспериментах, проводившихся В. И. Асниным, были созданы условия, позволившие наблюдать такую активность во внешней, развернутой форме. А. Н. Леонтьев подчеркивает ее «пробующий» характер, сравнивая поведение испытуемых с поведением человека, пробующего взяться за горячий предмет.

В дальнейшем было проведено большое количество исследований, посвященных рефлекторным механизмам ощущения и восприятия, в которых на первый план выдвинулось изучение ориентировочных движений рецепторных

52

аппаратов в их соотношении с особенностями отображаемых объектов и свойств (хотя, например, в работах Е. Н. Соколова и его сотрудников основное внимание уделялось другим рефлекторным элементам рецепции, в частности, изменению чувствительности анализаторов [159, 202]).

Механизмы осязательного восприятия изучались Л. А. Шифманом, Б. Г. Ананьевым, Б. Ф. Ломовым, А. В. Ярмоленко, Л. И. Котляровой, Т. О. Гиневской и др. [10, 37, 38, 40, 70, 130, 242, 243], механизмы зрительного восприятия — А. Л. Ярбусом, В. П. Зинченко и др. [73, 100, 101, 250]. В совместной работе В. П. Зинченко и Б. Ф. Ломова было установлено соответствие между особенностями и функциями моторных компонентов осязания и зрения при решении аналогичных задач [105, 106, 142]. А. Н. Леонтьев и его сотрудники обнаружили эффекторную основу формирования и функционирования звуковысотного слуха, каковой является вокализация, активно воспроизводящая высоту слышимых звуков [71].

Основным итогом этих и ряда других исследований явилось прежде всего неопровержимое доказательство самого факта рефлекторной природы восприятия. Обнаружилось, далее, «многослойное» строение обеспечивающих его рефлекторных механизмов, в число которых входят как сравнительно элементарные безусловные адаптационные и ориентировочные рефлексы, так и сложные системы реакций, связанные с произвольной регуляцией поведения. В качестве условия адекватного отображения свойств воспринимаемых объектов выступило соответствие между этими свойствами и характером ориентировочных движений (направлением изменения частоты колебаний голосовых связок при различении высоты звуков, пространственными и временными параметрами движений пальцев при осязательном и зрительном восприятии формы).

Факты, относящиеся к последней категории, дали возможность А. Н. Леонтьеву сформулировать гипотезу, согласно которой воспроизведение в образе специфического качества воздействия, его природы обеспечивается «уподоблением динамики процессов в рецепцирующей системе свойствам внешнего воздействия» [139, стр. 174]. Гипотеза «уподобления» оказалась весьма плодотворной как для развития дальнейших исследований, так и для теоретического

53

обсуждения вопроса. Л. М. Веккер [39], в основном соглашаясь с ней, считает, что моторное уподобление не является единственным и общим механизмом отображения. Одним из аргументов служит то, что моторные эффекты регулируются психически. Сам же Л. М. Веккер относит формирование образа во всей совокупности его характерных параметров (включая объективированность и предметность) к рефлекторной деятельности анализатора (а не к психической деятельности субъекта). С его точки зрения, характеристики источника информации, являющегося раздражителем, «непосредственно входят в контур рефлекторного регулирования через состояние раздражения», благодаря чему становится возможным воспроизведение в эффекторных звеньях рефлексов исходных состояний раздражения рецепторного аппарата.

Суть расхождения между взглядами А. Н. Леонтьева и Л. М. Веккера лежит, конечно, не в оценке роли моторного уподобления. А. Н. Леонтьев считает возможными и другие его формы. Вопрос заключается в том, действительно ли формирование предметного образа может быть объяснено только за счет «допсихических» уровней регуляции. С нашей точки зрения, большое количество фактов говорит против такой возможности, и мы вполне согласны с критическими замечаниями, высказанными по этому поводу А. В. Запорожцем и В. П. Зинченко, которые указывают, что никакая физиологическая схема активности не может «включать» в себя объект с его специфическими предметными свойствами, что в пределах этой схемы объект может выступать лишь как раздражитель, подлежащий перешифровке в серию нервных импульсов [99, стр. 32—33]. Гипотеза уподобления вызывает у нас некоторые сомнения с другой (можно сказать, с противоположной) стороны: решающее значение в ней придается жесткой обусловленности характера эффекторных компонентов ориентировочной реакции свойствами объекта. Вместе с тем имеются данные, показывающие, что «жесткость» здесь весьма относительна и наблюдается лишь при некоторых специфических условиях. Характер ориентировочных движений всегда опосредован разрешаемой субъектом задачей и другими компонентами осуществляемого им познавательного действия. Однако, затрагивая этот вопрос, мы выходим за пределы характеристики

54

восприятия с точки зрения участвующих в его осуществлении ориентировочных реакций. Поэтому мы обратимся к нему несколько ниже, в иной связи. Отметим только один, с нашей точки зрения, чрезвычайно важный момент обсуждения экспериментальных данных, полученных при формировании звуковысотного слуха. А. Н. Леонтьев описывает процесс анализа звуков по высоте как процесс компарирующего анализа, включающего «опробование» высоты каждого звукового раздражения с помощью подстройки движений голосового аппарата, происходящей вплоть до совпадения с частотой раздражителя [139, стр. 180—181]. Мы имеем, таким образом, не прямую детерминацию ориентировочных движений свойствами объекта, а детерминацию, опосредованную процессом выработки и проверки некоторых перцептивных гипотез¹.

Пробующий характер ориентировочных реакций, отмеченный А. Н. Леонтьевым уже в его ранней работе и вновь подтвержденный при изучении звуковысотного слуха, представляется нам неотъемлемой и чрезвычайно важной стороной формирования перцептивных образов. Но об этом мы будем говорить ниже, в связи с изложением полученных нами экспериментальных материалов.

Во многих исследованиях ориентировочных движений рецепторных аппаратов отмечается изменение этих движений в ходе повторного выполнения экспериментальных заданий, что выражается в их редукции, постепенном сокращении вплоть до полного выпадения. В. П. Зинченко и Б. Ф. Ломов связывают указанную редукцию моторных звеньев осязательной и зрительной ориентировки с переходом испытуемого от решения задачи на ознакомление с объектом к решению задачи на его опознание [106]. А. Н. Леонтьев выдвигает предположение об интериоризации, переходе громкого пропевания во внутреннее «представливание» высоты звука. Эти интерпретации, конечно, вполне совместимы, и мы вернемся к ним при рассмотрении вопроса о наличии интериоризации в области восприятия.

55

Другой аспект психологических исследований, исходящий из рефлекторного понимания психики, акцентирует внимание на ориентировочной функции психического, и в частности сенсорного звена поведения по отношению к его практическому звену. Система ориентировочных реакций рассматривается в этих исследованиях в качестве ориентировочно-исследовательской деятельности, эквивалентной психической познавательной деятельности в целом без специального выделения компонентов, относящихся к восприятию и мышлению.

В исследованиях А. В. Запорожца и большой группы его сотрудников [75, 77, 86, 87, 93, 94, 102, 122, 129, 140, 157, 167, 173, 190, 232] изучалась роль ориентировочно-исследовательской деятельности в формировании и функционировании двигательных навыков (главным образом у детей дошкольного возраста). Эти исследования показали, что любой акт двигательного поведения включает в себя ориентировочную и исполнительную части, находящиеся между собой в сложных взаимоотношениях. Ведущее значение при овладении новыми актами имеет образование ориентировочной основы действия¹ (представления о ситуации и действиях, подлежащих выполнению), которая в зависимости от условий либо складывается уже до начала выполнения действия и потом уточняется, либо формируется в самом ходе овладения двигательным актом. Образование ориентировочной основы действия достигается при помощи ориентировочно-исследовательской деятельности, направленной на обследование ситуации и образца действия. Это «пристрастное» обследование, так как элементы ситуации и их взаимосвязи должны быть не просто обнаружены сами по себе, но и выделены в их отношении к заданию.

В процессе формирования двигательного навыка ориентировочная деятельность претерпевает ряд специфических изменений. Вначале она выражается в развернутых зрительных и осязательно-двигательных реакциях, но эти реакции более или менее хаотичны, мало связаны с существенными для выполнения данного задания особенностями ситуации. В дальнейшем складывается система условных ориентировочных реакций, соответствующая

56

существенным связям между элементами ситуации. Важнейшее ее проявление состоит в возникновении ориентировочных реакций, предвосхищающих появление «пусковых» сигналов. По мнению А. В. Запорожца, образование подобной системы свидетельствует о формировании образа ситуации и тех действий, которые должны быть в ней выполнены. Именно образ дает возможность предвосхищать в ориентировочном плане пути практического поведения.

Последующие изменения состоят в стереотипизации и обобщении сложившейся системы ориентировочных реакций, что связано с переходом от восприятия ситуации к еепредставлению. На этом этапе ориентировочная деятельность приобретает характер сличения наличных впечатлений с имеющимся образом.

По мере автоматизации и упрочения двигательного навыка происходит постепенное свертывание, сокращение ориентировочной деятельности, угасание ориентировочных реакций.

Однако, как указывает А. В. Запорожец, это угасание никогда не бывает полным: всегда остается «сторожевой пункт» в поле внимания субъекта.

Важным результатом исследований, проводившихся под руководством А. В. Запорожца, явилось доказательство возможности целенаправленной организации ориентированной деятельности ребенка, ведущей к совершенствованию отображения ситуации и к существенному прогрессу в двигательном обучении. Типы организации ориентировочной деятельности в ходе обучения и их влияние на формирование практических и умственных действий стали предметом специального изучения в работах П. Я. Гальперина и его сотрудников [65, 68, 69].

Попытаемся наметить основные выводы, вытекающие из изучения рефлекторного строения и функции психики, и в частности восприятия, для исследования перцептивного развития ребенка.

Восприятие выступает в свете рефлекторной теории как процесс взаимодействия субъекта с объектом. Результат восприятия — образ — определяется в каждом отдельном случае характером этого взаимодействия. Следовательно, перцептивное развитие следует изучать главным образом как развитие процесса, образование систем перцептивных ориентировочных реакций, особенности

57

которых могут объяснить специфику образов на разных этапах возрастного развития¹.

В построении перцептивных образов принимают участие эффекторные компоненты ориентировочных реакций, ведущие к воспроизведению специфической природы воздействий. Исходя из гипотезы «уподобления», можно предполагать, что совершенствование восприятия в процессе онтогенеза так или иначе связано с совершенствованием «уподобления».

Системы ориентировочных реакций складываются в тесной связи с практическими, исполнительными действиями, в ориентировании которых состоит их функция. Именно усвоение практических действий требует от субъекта выработки новых форм психического ориентирования. Кроме того, упрочение и автоматизация практических действий приводят к специфическим изменениям в ориентировочно-исследовательской деятельности, к редукции ее моторных звеньев. Специальная организация ориентировочно-исследовательской деятельности (в частности, посредством речевых инструкций) существенно влияет на образование систем ориентировочных реакций.

При разном направлении обучения могут складываться разные типы ориентировки в задании, не только влияющие на ход овладения практическими действиями, но и формирующие саму ориентировочную деятельность. Из этого следует, что ход перцептивного развития ребенка нельзя отделить от общего хода развития его поведения, его практической деятельности, с одной стороны, и обучения — с другой. В изучении перцептивного развития необходимо исходить из конкретных условий жизни и деятельности ребенка, выявлять возможности совершенствования восприятия путем обучения и специальной организации его ориентировочно-исследовательской деятельности.

При всем значении изучения психики, и в частности восприятия, с позиций рефлекторной теории оно осуществляется в рамках естественнонаучного детерминизма, оставляя в стороне важнейшую проблему социально-исторической

58

детерминации человеческого поведения. Но именно эта проблема занимает в советской психологии, основывающейся на философской основе марксизма, центральное место, и попытки ее конкретно-научного разрешения определяют весь ход развития психологической мысли в СССР. Конечно, речь идет не о противопоставлении социальной детерминации психики ее рефлекторному пониманию, а о выявлении специфики, которую вносит социальная жизнь и ее продукты в формирование и функционирование психических процессов и образований, являющихся рефлекторными по своим мозговым механизмам, об определении того особого направления, в котором реализуются на уровне человека закономерности связи индивидуума с окружающим миром.

На этом пути и были развернуты те линии психологических исследований, которые мы считаем наряду с изучением рефлекторной природы психики имеющими решающее значение для разработки проблем перцептивного развития ребенка. Все они прямо или косвенно связаны с учением Л. С. Выготского об общественно-историческом происхождении высших психических функций [60, 61, 62].

Психологическое изучение структуры деятельности в своих истоках связано с представлениями Л. С. Выготского о высших психических функциях — произвольном внимании, словесном мышлении, логической памяти — как об особых структурных процессах, опосредованных знаковыми образованиями, имеющими общественную природу. Именно в общественном происхождении знаков, и прежде всего языка, видел Л. С. Выготский основное проявление социальной обусловленности психики человека. Знак рассматривается им в качестве средства решения психологических задач, активной организации поведения. В этом смысле Л. С. Выготский проводит аналогию между ролью орудия в осуществлении трудовой деятельности и знака в осуществлении психических функций. И это не простая аналогия. По мнению Л. С. Выготского, трудовая деятельность человека, опосредованная орудием, является генетической основой специфически человеческих форм психики. «Трудно ожидать, — писал он, — что употребление орудий, принципиально отличающееся от органического приспособления, не приведет к возникновению новых функций, нового поведения» [61, стр. 45—46].

59

Таким образом, уже в работах Л. С. Выготского заложена мысль, согласно которой истоки специфики человеческого сознания следует искать в структуре практической, материальной деятельности человека.

В дальнейшем эта мысль была развита С. Л. Рубинштейном [184, 185, 186, 188] и особенно А. Н. Леонтьевым [138, 139] и послужила основой для плодотворных исследований во многих областях психологии. В исследованиях А. Н. Леонтьева и его сотрудников предметом изучения стала сама осмысленная материальная деятельность человека, было установлено ее психологическое содержание и осуществлен структурный анализ, позволивший перейти от общих формулировок, касающихся зависимости психики от деятельности, к конкретному изучению того, как складываются и функционируют отдельные психические процессы и образования при разной структуре деятельности, каким образом место, занимаемое предметами и явлениями в деятельности, влияет на их отображение и осознание субъектом и т. п. Такое изучение проводилось по отношению к наглядно-действенному мышлению [13, 63], памяти [91, 109, 180, 200], восприятию и представлениям [9, 210].

В исследованиях, проводившихся Б. Г. Ананьевым и его сотрудниками, а также некоторыми другими авторами, были обнаружены факты совершенствования восприятия, в частности резкого повышения различительной чувствительности к определенным свойствам объектов при выполнении практической деятельности, требующей учета этих свойств и особенно активного их воссоздания [8, 76, 119, 195, 210, 237, 238]; существенные различия в точности и дифференцированности восприятия объектов, играющих роль предмета, средств, продукта деятельности и только находящихся «в поле восприятия» [9].

Но анализ деятельности способствовал не только выяснению зависимости характера протекания и степени продуктивности психических процессов от места, занимаемого ими в ее структуре. Поскольку в этот анализ были вовлечены не только практические, но и теоретические, познавательные виды деятельности (в частности, учебная деятельность), обнаружилось, что сами психические процессы, принимающие участие в осуществлении таких видов деятельности, могут рассматриваться как особые действия: мнемические (А. А. Смирнов, П. И. Зинченко