Делёз и Гваттари прославили ризому — динамическое обра­зование

199 Если Малки показывает проблематичность дерева как клю­чевой метафоры, описывающей отношения человека с местом, то Делёз и Гваттари прославили ризому — динамическое обра­зование, задающее направления ускользания от посягательств территориальной власти.

199 Называя доминирущую культуру дре­вовидной, они заявляют: «Мы устали от дерева» [Делёз, Гват­тари, 1996]. Не присмотреться ли, предлагают они, к чему-то вроде сорняков, части которых простираются во всех на­правлениях, и в земле и над нею, произвольно соединяясь, сплетаясь друг с другом. Эта сеть отличается от дерева или кор­ня, обозначающих место и порядок, принципиальной неие­рархичностью, произвольной соединяемостью, разнородно­стью.

199 В качестве примера города-ризомы философы приводят Амстердам: его каналы подобны переплетенным стеблям, а за утилитарным фасадом гнездится безумие. Да и город вообще они переосмысливают весьма радикально, настаивая на его пе­реходности, мобильности, значимости его функции как сети: «Город — это коррелят дороги. Город существует только как функция циркуляции и кругооборотов, это единичный пункт кругооборота, который создает его и который создается им. Он определяем входами и выходами: что-то должно в него вхо­дить и из него выходить. Он навязывает частоту. Он обуслов­ливает поляризацию материи, инертной, живой или челове­ческой. Он побуждает тип, поток проходить особые места

вдоль горизонтальных линий. Это феномен транспоследова­тельности, феномен сети, потому что он фундаментально свя­зан с другими городами.

199 Он представляет порог детерриториализации, потому что, какой бы материал в него ни входил, он должен достаточно детерриториализоваться, чтобы вклю­читься в сеть, подлежать поляризации, следовать круговороту городского и дорожного запечатлевания» [.Deleuze, Guattari, 1997: 297].

200 По мнению Делёза и ГВаттари, «история всегда пишется с седентарной точки зрения и во имя единого государственно­го аппарата (по крайней мере, возможного), даже когда идет речь о кочевниках. Недостает противоположности истории — ном ад ол огни» [Idem, 1987: 23).

200 Если укорененному индивиду, всю жизнь прожившему в одном городе, легко чувствовать рав­новесие с окружающей средой, то философы ратуют за проти­воположное, то есть за те ситуации, которые невозможно осмыслить исходя из предшествующего опыта, за то, чтобы стать кочевником, который нигде и никогда не дома. Его единствен­ный дом — движение.

200 Логика ризомы противопоставляет «детерриализованные» пространства и «линии полета» кочевни­ков седентаризму, состоящему из иерархии, закрытости и симметрии.

200 Метафора номадизма в силу неумеренного пользования ею в последние двадцать лет для описания неиерархически мыс­лящих индивидов, интеллектуалов, членов оппозиционных движений и многого другого, а в более общем плане — конф­ликта между неподвижностью и текучестью, седентаризмом и рассеянием, увы, стала банальностью.

200 Допуская, что концепция номадической субъективности не носит дескриптивного ха­рактера, все же отметим, что в эпоху насильственных смеще­ний людей с насиженных мест, в эпоху, когда вынужденная миграция приобрела такие масштабы, энергичное противопо­ставление «безродности» и оседлости кажется несколько упро­щенным.