Продуктивность антипатии

55 Насколько реалистично допущение, что «бесчувственное равнодушие» может быть главным эмоциональным оружием субьекта, насколько естественна для него такая психологичес­кая конструкция?

55 Зиммель проницательно замечает: «Область безразличия при этом вовсе не так обширна, как это на первый

56 взгляд кажется; деятельность нашей души отвечает более или менее определенным ощущением на каждое почти впечатле­ние, получаемое от другого человека, и только неосознанность, скоротечность и быстрая смена этих ощущений приводят к видимому безразличию.

56 В действительности последнее было бы нам так же несвойственно, как невыносимо было бы рас­плывчатое постоянное обоюдное непроизвольное внушение. От обоих этих опасностей большого города нас охраняет антипатия — первичная стадия еще скрытого антагонизма прак­тической жизни; она помогает создаться расстоянию между людьми и удалению их друг от друга, без чего жизнь в таких городах была бы невозможна... то, что в последней сначала ка­жется разрушающим всякую общественность элементом, есть лишь один из самых элементарных факторов социального развития» [Simmel, 2002: 28—29].

56 Пространственные отношения не только определяют отно­шения между людьми, но и их символизируют, считает Зим­мель и успешно разворачивает этот тезис, не только прибегая в своем пространственно-социальном анализе к упомянутой оппозиции дистанции — близости, но и противопоставляя привязанность и отчужденность, притяжение и отвращение.

56 Обозначенный здесь и не утративший своего значения для понимания городской повседневности век спустя ход мысли нашел свое дальнейшее развитие в наброске о «Чужаке», напи­санном Зиммелем через пять лет после эссе о больших го­родах.

56 Исторически чужаками были торговцы, отношение кото­рых к местным жителям было прежде всего прагматично-ин­струментальным: «Купят или не купят?» Чужаку не нужна была их близость, кроме, возможно, той, что продавалась: он слиш­ком дорожил своей независимостью от них. Однако в отличие от странника, который сегодня здесь, а завтра там, чужак сегод­ня приходит, а завтра остается. Чужаку, как правило, не было дела до того, что и к нему относились как к типу, идентифици­руя его чаще всего по национальному признаку.

56 Это означало,

57 что от него не потребуется ничего, вытекающего из местных обязательств или лояльностей. Его близость всегда временна, без каких-либо гарантий на будущее. Никакой «органической солидарности». Дистанция, сдержанность и анонимность — качества, которыми отмечен чужак, — одновременно составля­ют и атрибуты городского существования. Неслучайно Зим­мель говорит, что положение чужака составляют в определен­ной мере и близость и дистанция. Хотя в какой-то степени они характерны для всех отношений, особое их сочетание и взаим­ное между ними напряжение образуют специфическое, фор­мальное отношение к чужаку.

57 Важно замечание Зиммеля в «Философии денег» о том, что чужаков в традиционном историческом смысле в городе боль­ше не найдешь [Simmel, 1978:227]. Гомогенизирующая сила де­нег такова, что отношения между людьми становятся все более «абстрактными и бесцветными». «Великий уравнитель» -- день­ги — сводит на нет контраст между местным и неместным оби­тателями города. Или, что следует из эссе о больших городах, все в равной мере оказываются чужаками. Амбивалентно отно­сящийся к миру и окружающим горожанин платит за погру­женность в разнообразие жизни довольно высокую цену: он не видит людей в их уникальности, он ориентируется среди них, подразделяя всех посторонних на типы. И сам оказывается объектом такой типизации, как только выходит на улицу. Итог прост: посторонние — все. Чужак, описанный Георгом Зимме- лем, был не просто одним из маргинальных городских типов, но запечатлел преобладающий вариант своеобразной связи горожанина с местом обитания.

57 Эта тема была развита многими мыслителями. Раз чужака нет смысла понимать с точки зрения включенносга-исключен- ности, раз чужаками являются в пределе все, тогда его концеп­туально имеет смысл искать внутри своей общности или даже внутри себя. Универсалистскую позицию здесь занимают исто­рик городов Льюис Мамфорд, который называл горожан живущими «всегда в присутствии другости» [Mumford, 1938: 23],

58 равно как и политический философ Мэрион Янг, для которой город - «встреча чужаков» [см.: Young, 1990].

58 Урбанистическая мысль в XX веке колеблется между прославлением культурной продуктивности, связанной с хаотичностью городской жизни, вызовом, который она бросает психологической инерции, — и трезвым пониманием того, что у разнообразия и непредска­зуемости, которые так волнуют в городских встречах незна­комцев, есть оборотная сторона — страх и тревога, вызванные тем, что другие пришли, чтобы остаться, чтобы стать соседями и конкурентами в поиске работы. Эти страхи редко фиксиру­ются в словах, но в делах — властей, связанных с иммиграци­ей и управлением городами, и граждан — они проявляются отчетливо.

58 Более того, «скрытый антагонизм практической жизни», о котором говорит Зиммель, присущ и иным соци­альным отношениям, в основе которых лежат класс и статус, культурные притязания и борьба за ресурсы.

58 «Половинчатые, неясные отношения, укорененные в сумрачном настрое, который с равной легкостью порождает ненависть и любовь и смешанный характер которого иногда выражен в колебании между тем и другим» [Simmel, 1971b: 40], сквозят в наших и ок­ружающих нас людей взглядах и движениях чаще, чем бы нам этого хотелось.

58 Зиммель наметил и иной поворот в осмыслении проблема­тики постороннего в городе, а именно связь между тревогами людей по поводу их собственной идентичности и присутстви­ем рядом с ними других, на которых эти тревоги проецируют­ся. Предсказуемость и прозрачность отношений, эмоциональ­ный комфорт, который мы испытываем в «родной» группе, базируются на одном обстоятельстве: существуют «они», со­всем не такие, как мы. Мы — трудолюбивы, они — ленивы, мы — честны, они - пронырливы, мы -- дружелюбны, они — только и ждут нашего промаха. Что еще важнее — наши мысли схожи, мы друг друга в состоянии понять. Они — непостижимые чужа­ки. У нас - предсказуемость. У них — неопределенность.

58 Пред­ставим, как сложно было бы определить границы «нас», не су­-59-ществуй «их».

59 Фактически «мы» и существуем как группа толь­ко за счет того, что существуют «они», вот почему нужда в них постоянна.

«Иностранец живет внутри нас: он тайное лицо нашей идентичности», — продолжает эту тему Юлия Кристева [см.: Kristeva, 1991:1].

59 Неслучайно именно «Чужак» Зиммеля ложится в основу тек­стов, посвященных росту расистских настроений в городах. Диалектика близости и дистанцированности, намеченная мыс­лителем, получает развитие в осмыслении проблем простран­ственной сегрегации, когда доминирующая в обществе группа предпринимает значительные усилия по поддержке физической разделенности в пространстве мест своего обитания и мест обитания подчиненной группы — до той степени, что, не видя и не сталкиваясь с ее членами, ее представление о них становится все более абстрактным и все менее дружественным (что может оказаться питательной средой для расизма).