Значимость исследовательской оптики

59 Сочетание дистанцированности и привязанности к городу отличает и тексты самого Зиммеля. Берлин рос, превращаясь в одну из крупнейших европейских столиц, что совпало с соб­ственным развитием Зиммеля. В то же время тексты мыслите­ля выразительно свидетельствуют о том, что простой погру­женности в пестроту и насыщенность жизни метрополиса недостаточно, что нужен специфически настроенный взгляд на происходящее. Город именно потому был для Зиммеля бесконечным источником интригующих нас интуиций, что мыслитель разработал специфическую исследовательскую оптику. Эта оптика основывалась на поиске характеристик того или другого вида социализации, то есть «стиля» жизни, и вписывании их в широкий интеллектуальный или историче­ский контекст.

59 Тем самым раскрывалось скрытое значение практик и техник городской повседневности, ее пространств

60 и предметов.

60 Но поиск скрытого и глубокого смысла в потоке событий - не самоцель. Городская жизнь сама по себе, как она протекает сегодня и завтра, тоже важна для мыслителя. Одна­ко дело заключается опять-таки в том, какую стратегию «об­рамления» того, что открывается твоему взору, выбрать, какой фокус избрать. Остановиться ли на отдельном индивиде в его точном отличии от всех других или нацелиться на создание картины общества с его формами и красками. Различие между целями познания соответствует различию в занимаемом ис­следователем расстоянии.

60 Где мы, как наблюдатели, находимся, какова наша позиция в отношении интересующего нас предмета — Зиммель побуж­дает нас вдуматься в пространственный смысл привычно ис­пользуемых познавательных метафор, предвосхищая недавние дискуссии об исчерпанности взгляда из ниоткуда и важности рефлексии исследователем своей местоположенности. Но если в этих дискуссиях (прежде всего феминистских) под ме- сгоположенностью нередко понимается политическая моби­лизованность исследователя, его готовность говорить и смот­реть на вещи не с универсальной «точки зрения вечности», а с позиции группы, с интересами которой он отождествляется, то для Зиммеля предмет и фокус исследования были результатом непростой динамики научной цели и психологической пред­расположенности исследователя. Последняя включала широ­кие эстетические пристрастия, что и привело к тому, что это в сложностях постижения искусства черпал Зиммель аналогии для понимания происходящего в городе.

60 Во-первых, увлеченность Зиммеля понятием дистанции и постулирование дистанцированности как ключевого для мо­дерности социально-пространственного отношения связаны с переосмыслением им Кантовой эстетики.

60 Если Кант дистанцированность помещал в центр эстетического переживания, настаивая на беспристрастности субъекта, на его «незаинтере­сованном», то есть отвлеченном от собственных интересов переживании произведения искусства, то для Зиммеля поле, в

61 котором умение держать людей и предметы «на расстоянии» является ключевым, расширяется от тонкостей искусства до пределов всего общества (и связано с нивелирующей различия и абстрагирующей функцией денег).

61 Во-вторых, анализ Зиммелем понятия социальной границы восходит к понятию рамы картины или фотографии, задаю­щей единство и целостность того, что открывается зрителю. Подобно тому как рама картины одновременно усиливает и ее реальность, и впечатление от нее, имеющиеся у общества и прекрасно сознаваемые людьми границы — то, что придает ему внутреннюю однородность. Верно и обратное то, как фун­кционально связаны элементы общества, получает простран­ственное выражение в замыкающей их границе. «Граница», понимаемая Зиммелем одновременно и в качестве простран­ственно сформированного социального факта, и по аналогии с рамой картины, служит примером специфической для мыс­лителя понятийной работы, в которой соединяются эстетичес­кое и научное.

В-третьих, сама метафора «картины» общества тоже, ко­нечно, имеет эстетические измерения. Как существует беско­нечное число вариаций пейзажа или портрета, так, допускал Зиммель, у стабильных вневременных «форм» может быть мно­жество разнообразных содержательных выражений- Эти выра­жения, «содержания» форм, варианты инвариантов он описы­вал, обращаясь в своих эссе к городской жизни, моде, руинам, живописи Беклина, стилям поведения, вариантам взаимоот­ношений.

В-четвертых, подобно тому как хорошее произведение ис­кусства открыто бесчисленным интерпретациям, включая и те, что осуществлены «по гамбургскому счету», касаясь «после­дних», экзистенциальных вопросов, Зиммель убежден, что мельчайшие детали, минутные эпизоды городской повседнев­ности могут многое открыть внимательному наблюдателю.

61 С этим связаны задачи, которые он ставил перед собой, описы­вая «духовную жизнь больших городов», допуская, что «из

62 каждого пункта на поверхности жизни можно опустить лот в самые глубины души, что все самые банальные внешности свя­заны в последнем счете с конечным решением вопроса о смыс­ле и стиле жизни» [Зиммель, 2002: 26].

62 Здесь сформулирована исследовательская стратегия Зиммеля, состоявшая в использо­вании фрагментов жизненного опыта и эпизодических впе­чатлений для создания полномасштабного анализа интересу­ющего его явления, будь то деньги или культура.