Чикаго как место производства урбанистического знания

62 Чикаго — заповедник классической американской культу­ры: от домов в стиле «прерия» Фрэнка Ллойда Райта до небос­кребов Мис ван дер Роэ, от блюза и музыки в стиле bouse до первого в мире колеса обозрения. «Вертикальное» впечатление от города усиливается тем, что он воплощает рожденный в период модерности стиль планирования города по принципу строгой геометрии (решетки): улицы соединены друг с другом под прямым углом, а не петляют, как, например, в Бостоне. Ког­да многочисленные иммигранты осваивали городское про­странство, они следовали этой геометрии, что выразилось в пространственной отделенности друг от друга Чайнатауна, Германии, Гетто, Маленькой Италии и Луп — делового центра.

62 Границы между местами обитания разных этнических групп, как и между неравными группами, живущими поблизости друг от друга, довольно строго охранялись. Границы всегда суще­ствуют и развиваются в отношениях между группами, когда у одной группы достаточно ресурсов, чтобы держать на рассто­янии другую группу.

62 Город быстро и стихийно рос, а сосуще­ствование старых и новых жителей далеко не всегда было мир­ным — до такой степени, что именно в Чикаго сложилось понятие «расовые отношения» — в 1919 году, когда во время расовых волнений здесь была создана специальная Комиссия

63-64 по расовым отношениям.

63 В 1920-е в Чикаго было возведено несколько знаменитых небоскребов, среди них — здание «Чикаго трибьюн»

64 То, что чикагскис социологи видели каждый день на улицах, вылилось в их теоретическое пони­мание города, в основе которого лежало осмысление возмож­ности и границ социального контроля за происходящим в городах.

Местом производства урбанистического знания был, одна­ко, не только город в целом, но и здание под номером 1126 по Восточной 59-й улице -- здание факультета социальных наук, где с 1929 года обосновалась чикагская школа — сплоченный коллектив профессоров, исследователей, сотрудников и сту­дентов, которые приняли вызов руководства нового универ­ситета, созданного в конце XIX века по завещанию Рокфел­лера-старшего: добиться столь же блестящих результатов в преподавании и исследованиях, что показывали старые элит­ные американские университеты. К отлично оснащенным по­мещениям скоро добавились издательство Чикагского универ­ситета и «Американский журнал социологии». Не удивительно, что с такими ресурсами чикагский факультет социологии бы­стро и почти на все столетие стал лидирующим в стране, а чи­кагская школа произвела невероятное количество книг, статей и методических руководств. Так что чикагская школа представ­ляла собой прежде всего институциональное и организацион­ное место, позволившее наладить конвейер эмпирических ис­следований под руководством маститых ученых. Маститость, кстати, к некоторым из них пришла весьма стремительно: Ро­берт Парк, к примеру, за десять с небольшим лет вырос из жур­налиста, специализировавшегося на освещении расовых про­блем в колониях и южных штатах США, в лидера этой школы.

64 Провести границу (и тем самым ответить на вопрос, чем, собственно, занимались чикагские исследователи) между го­родской социологией и городской антропологией как дис­циплинами и социологическим изучением подростковой пре­ступности, миграции, бедности и богатства, гомосексуализма, социальной сегрегации (темы, открытые чикагцами) на при­мере данного города не всегда возможно, но можно выделить

65 несколько специфических для них концептуальных и, если угодно, эмоциональных тенденций.

65 Во-первых, это не иссякший до конца существования шко­лы энтузиазм в отношении изучения Чикаго - то есть города, в котором жили ее представители. Его история и его обитате­ли, его демография и его структура — все это было интересно и все волновало до такой степени, что сухие социологические выкладки нередко перемежались в текстах с поэтическими именованиями: кварталы богемы именовались «городом ба­шен* (towertoum), кварталы, промежуточные по своему харак­теру, — «миром меблированных комнат» [Zoibaugb, 1929]. По­этичные метафоры чикагцев позволяли «растягивать» себя и на другие города. Впрочем, ниже еще пойдет речь о двусмыслен­ной позиции чикагцев в отношении того, до какой степени это знание приложимо к другим городам.

65 Во-вторых, это их реформаторский, прогрессистский на­строй. Чикагцев иногда называют консерваторами на том основании, что они были озабочены ростом преступности и оздоровлением нравов, проявляя при этом гомофобные и сексистские настроения.

65 Так, известно, что Парк и Берджес про­тивопоставляли свою науку социальной работе как -«женскому» делу. В то же время некоторые их студенты подрабатывали в городских реформистских организациях, что приводило к тому, что они следили за теми самыми людьми, которых изуча­ли (или изучали с тем, чтобы этих людей было проще потом «реформировать»). Изучение чикагской школой таких нетра­диционных в первой половине XX века тем, как сексуальность, влекло за собой, в частности, такой специфический вариант включенного наблюдения, как «работа под прикрытием» в гей- сообществах Чикаго, и порождало многочисленные противо­речия и конфликты интересов [см.,- Heap, 2003]. В то же время они были убеждены в возможности вертикальной мобильно­сти, которую открывает американское общество.

65 Их позиции в отношении того, как именно производимое ими знание мо­жет способствовать социальным реформам, отличались: если

66 Парк настаивал на том, что главное — достижение макси­мально объективной картины происходящего, и скептически относился к предложениям участия в социальной работе, то Берджес не чурался членства в нескольких муниципальных ко­митетах, нацеленных на оздоровление нравов и популяриза­цию нравственных норм среднего класса.

66 В-третьих, это демонстрация контекстуальной местоположенности всех социальных процессов, их локализованности в пространстве и времени [CM,:Abbot, 1999:196—197].

66 Невозмож­но понять жизнь общества, не вглядываясь во взаимодействия людей в конкретных социальных пространстве и времени. Поэтому социальный факт теряет свой смысл в отвлечении от места и времени. Каждый факт местоположен, окружен други­ми фактами, в совокупности образующими данный контекст, и вызван к жизни процессами, связанными с прошлыми контек­стами. Когда осуществляется синхронный анализ, акцент дела­ется на социальных отношениях и пространственной эколо­гии, в случае диахронного анализа — на социальных процессах, В наши дни изложенные принципы кажугся эле­ментарными, но если мы всмотримся в массив производимых сегодня текстов, то увидим, что нередко в них речь идет о де­монстрации связей между социологическими переменными вне зависимости от масштаба обсуждаемых процессов: «обра­зование» будет иметь «влияние» на «профессию» независимо от других качеств индивида, его прошлого опыта, его друзей, зна­комых и связей, места его проживания, времени его жизни и жизни его сообщества и социума. Чикагцы, нанесшие на кар­ту 75 «естественных» ареалов, охватывающих собой свыше 300 районов города, резонно сочли бы такой ход мысли не очень продуктивным.

66 В-четвертых, это сочетание эволюционизма и натурализма в качестве оснований их мысли.

66 Чикагская школа мыслила го­род как естественное место обитания цивилизованного чело­века, и поскольку это западная цивилизация мыслилась пере­довой, то чикагские авторы были убеждены в неизбежности и

67 необходимости ассимиляции многочисленных мигрантов.

67 Им, однако, хватало трезвости понимать, что усвоение людьми норм свободной жизни в свободной стране будет проходить не в виде диффузной эволюции, а в рамках борьбы за лидер­ство и место под солнцем тех групп, к которым они принадле­жали. В этом отношении мысли Парка, Берджеса и Уирга близ­ки логике, определяющей масштабный исторический очерк становления нравов в европейской цивилизации, написанный Норбертом Элиасом. «Процесс цивилизации»: позиционирова­ние себя доминирующими социальными группами в качестве более цивилизованных (обладающих более продвинутыми манерами), как убедительно показывает немецко-американе­кий социолог, неизбежно основывалось на борьбе за лидер­ство между различными социальными группами.