Тропик Тай 6 page

Я снова взглянул на сорок седьмую: ожидание всегда волнует, хочет­ся растянуть его как можно дольше, но при этом есть риск, что девушку уведет другой. Я поманил официанта.

– Я не еврей! – воскликнул Робер, полагая, что я собираюсь ему воз­разить. В самом деле, я многое мог бы сказать; во‑первых, мы все‑таки в Таиланде: лица желтой расы всегда воспринимались белыми не как “меньшие братья”, а как развитые существа, принадлежащие к другим цивилизациям, отнюдь не примитивным и нередко опасным; кроме того, я мог бы напомнить ему, что мы пришли сюда заниматься любовью и за болтовней только попусту теряем время; собственно, это было моим главным возражением.

Подошел официант, Робер небрежным жестом заказал всем еще по порции.

– I need a girl, – произнес я сдавленно, – the girl forty seven. Официант повернул ко мне взволнованное непонимающее лицо; за соседним столом как раз устроилась группа китайцев, они шумно галдели.

– The girl number four seven! – прокричал я по слогам.

Он наконец понял, расплылся в улыбке, поспешил к установленному перед стеклом микрофону и что‑то в него проговорил. Девица встала, спустилась по ступеням и, приглаживая на ходу волосы, направилась к боковому выходу.

– Поначалу расизм, – продолжал Робер, стрельнув глазами в мою сторону, – проявляется в нарастающей антипатии и обострении сопер­ничества между мужскими особями двух различных рас, но одновременно усиливается половое влечение к самкам другой расы. Подлинная суть расовой борьбы, – чеканил Робер, – не в экономике и не в культуре; тут причины грубого биологического свойства: состязание за молодые вла­галища.

Я чувствовал, что сейчас его занесет в дарвинизм, но тут официант возвратился в сопровождении номера 47 – Робер поднял глаза и внима­тельно на нее посмотрел.

– Хороший выбор, – угрюмо заключил он. – У нее вид отменной шлюхи.

Девушка робко улыбнулась. Я сунул руку ей под юбку и погладил яго­дицы, демонстрируя свое покровительство. Она прижалась ко мне.

– И то правда, в моем квартале белые уже не распоряжаются, – вста­вил Лионель, не совсем понятно к чему.

– Вот именно! – оживился Робер. – Вы боитесь, и правильно делае­те. Полагаю, в ближайшие годы в Европе число столкновений на расо­вой почве возрастет, и кончится все это гражданской войной, – он аж захлебывался. – Проблема будет решаться при помощи автомата Калаш­никова.

Он залпом допил коктейль; Лионель уже поглядывал на него с опас­кой.

– Но мне плевать! – Робер стукнул стаканом по столу. – Я западный человек, но я могу жить где хочу, и деньги пока еще в моих руках. Я бы­ вал в Сенегале, в Кении, Танзании, в Кот‑д'Ивуаре. Девицы там не такие умелые, как таиландки, не такие ласковые, но сложены недурно и розоч­ки у них благоухают.

Воспоминания нахлынули на него, и он на мгновение замолчал.

– What is your name? – спросил я у сорок седьмой, воспользовавшись паузой.

– I am Sin, – ответила она.

Китайцы за соседним столиком уже выбрали, что хотели, и, гогоча и хихикая, отправились по комнатам; наступила относительная тишина.

– Негритяночки, они становятся на четыре точки и поворачивают­ся к вам задом, – мечтательно продолжал Робер, – щель приоткрывает­ся, а внутри у них все розовое… – заключил он шепотом.

Я поднялся. Лионель посмотрел на меня с благодарностью; он был несомненно рад, что я первый уйду с девицей, поскольку сам стеснялся. Я кивком попрощался с Робером. Горькая усмешка скривила его жесткие черты, он глядел на сидящих в зале и сквозь них дальше, на весь род люд­ской, без приязни. Он раскрылся, во всяком случае возможность такую получил; я чувствовал, что быстро его забуду. Я вдруг увидел перед собой человека сломленного, конченого; мне показалось, что ему уже даже и не хочется заниматься любовью. Жизнь – это медленное приближение к неподвижности, что хорошо заметно на примере французского буль­дога: юркий и неугомонный в молодости, он совершенно апатичен в зрелом возрасте. Робер продвинулся по этому пути далеко; на эрекцию, возможно, он еще был способен, да и то не уверен; сколько ни строй из себя умудренного опытом, ни делай вид, что разобрался в жизни, – она все равно кончается. У нас с ним схожая участь, его поражение – это од­новременно и мое; однако я не ощущал между нами ни малейшего душев­ного родства. Когда нет любви, ничто не трогает душу. Под кожей век плывут, сливаясь, световые пятна: видения, сны. Но только не у тех, кто ждет ночи, – к ним приходит ночь.

Я заплатил официанту две тысячи бат, и он проводил меня до две­рей, ведущих на верхние этажи. Син держала меня за руку; в течение ча­са или двух она будет стараться сделать меня счастливым.

Встретить в массажном салоне девушку, которая занимается любовью с охотой, понятно, большая редкость. Как только мы зашли в комнату, Син опустилась передо мной на колени, стянула с меня брюки и трусы и взя­ла мой банан губами. Он сразу начал твердеть. Она захватила его поглуб­же и языком освободила головку. Я закрыл глаза, уплывая в неведомые да­ли, и чуть было не выстрелил ей в рот. Она проворно отстранилась, разделась, не переставая улыбаться, одежду аккуратно сложила на стул. “Massage later…” – сказала она, ложась на кровать, и раздвинула ноги. Я погрузился в нее, я накачивал ее мощными толчками, но вдруг спохва­тился, что забыл надеть презерватив. По отчетам “Врачей мира”, треть таиландских проституток ВИЧ‑инфицированны. Не то чтобы я содрог­нулся от ужаса, но настроение у меня подпортилось. До чего же бездар­ны все эти компании по борьбе со СПИДом. Дружок мой сбавил прыть. Син забеспокоилась, приподнялась на локтях: “Something wrong?” – “Maybe… a condom,” – сказал я нерешительно. “No problem, no con­dom… I'm OK!”, – отвечала она весело и, взяв мои ядрышки одной ру­кой, другой стала поглаживать отросток. Я откинулся на спину. Она гла­дила все быстрей и быстрей, вызывая новый прилив крови. Существует же, наверное, медицинский осмотр или что‑нибудь такое. Как только я окреп, она оседлала меня и разом опустилась. Я обхватил ее за талию с ощущением собственной неуязвимости. Таз ее заколыхался, она понем­ногу распалялась, я развел ноги в стороны, вонзился глубже. Наслажде­ние было острым, пьянящим; дышать я старался медленно, чтобы доль­ше продержаться; на меня снизошло умиротворение. Прижавшись ко мне, она потерлась лобком о лобок, покрикивая от удовольствия; я гла­дил ее по затылку. В минуту оргазма она замерла, испустила продолжи­тельный стон и рухнула мне на грудь. Я чувствовал, как сокращается ее влагалище. Она испытала второй оргазм, глубокий, утробный. Я непро­извольно сжал ее в своих объятиях и разрешился с криком. Минут десять она лежала неподвижно, уткнувшись лицом мне в грудь; потом встала и предложила принять душ. Вытирала она меня очень нежно, промокая по­лотенцем, как младенца. Потом я сел на диван, угостил ее сигаретой. “We have time, – сказала она, – we have a little time”. Я узнал, что ей тридцать два года. Работу свою Син не любила, но муж бросил ее с двумя детьми. “Bad man, – сказала она, – Thai men, bad men”. Я спросил, дружит ли она с девушками из заведения. Она отвечала, что не особенно; большин­ство из них слишком юны и безмозглы, тратят все, что зарабатывают, на одежду и духи. Она не такая, она серьезная, деньги откладывает в банк. Через несколько лет она сможет бросить работу и вернуться в свою де­ревню; родители у нее уже немолодые, им нужна помощь.

Уходя, я дал ей две тысячи бат чаевых; это было смешно, потому что непомерно много. Она взяла деньги недоверчиво и несколько раз покло­нилась мне, сложив ладони на уровне груди. “You good man”, – сказала она. Затем нацепила мини‑юбку и чулки; бар закрывался только через два часа. Проводив меня до двери, она снова благодарно сложила ладони. “Take care, – добавила она, – be happy”. Я вышел на улицу в задумчивом настроении. На другое утро мы отъезжали в восемь, начинался последний этап путешествия. Интересно, как провела свободный день Валери.

“Я купила подарки своим, – ответила она. – Здесь есть великолепные ракушки”. Лодка скользила по бирюзовой воде вдоль обрывистых изве­стковых берегов, поросших густыми джунглями; именно таким я пред­ставлял себе Остров сокровищ. “Природа, надо все‑таки признать…” – сказал я. Валери повернулась ко мне, ожидая продолжения; волосы у нее были забраны в пучок, а выбившиеся прядки колыхались на ветру. “При­рода все‑таки…” – я искал, но не находил слов. Должны бы существовать школы беседы, как существуют школы танцев; наверное, я слишком долго занимался бухгалтерией – разучился общаться с людьми. “Вы можете се­бе представить: сегодня тридцать первое декабря”, – сказала она спо­койно. Я окинул взглядом безоблачное лазурное небо и бирюзовый оке­ан: нет, я не мог. Человеку, право же, потребовалось незаурядное мужество, чтобы освоить северные широты.

Сон встала и обратилась к группе: “Мы приближаться Кох Пхи‑Пхи. Здесь, я говорила, плыть не можно. Вы надевали купальники? Идти но­гами, неглубоко. Идти в воде. Чемоданы нет, чемоданы потом”. Мы обо­гнули мыс и с выключенным мотором вошли в полукруглую бухточку с высокими, поросшими лесом берегами. Прозрачные зеленые волны на­катывали на нереально белый песок. Среди леса, на фоне холмов видне­лись деревянные бунгало на сваях, крытые пальмовыми листьями. Все мы на минуту смолкли. “Земной рай”, – проговорила Сильви дрожащим от волнения голосом. Если это и было преувеличением, то незначитель­ным. С той разницей, что она не Ева. Да и я не Адам.

Все члены группы один за другим вставали и перешагивали через борт. Я помог Жозетт вылезти из лодки. Она задрала юбку до талии и тя­жело перевалила через край суденышка, снаружи ее подхватил муж; от восторга она смеялась и даже чихала. Я обернулся; моряк‑таец, опер­шись о весло, ждал, пока все покинут лодку. Валери сидела, сложив руки на коленях; она взглянула на меня исподлобья, смущенно улыбнулась и сказала: “Я забыла надеть купальник”. Я развел руками, выказывая тем самым свою некомпетентность в данном вопросе, затем глупо добавил: “Я могу выйти”. Она досадливо прикусила губу, поднялась и одним дви­жением сняла брюки, оставшись в тонюсеньких кружевных трусиках, совсем не в духе турпоездки. Из‑под них торчали волоски, довольно гус­тые, черные. Отворачиваться я не стал, это было бы глупо, но и не рас­сматривал слишком настойчиво. Я вылез из лодки через левый борт и протянул ей руку; она выпрыгнула вслед за мной. Мы оказались по пояс в воде.

Перед тем как отправиться на пляж, Валери еще раз взглянула на оже­релья из ракушек, купленные для племянниц. Окончив институт, ее брат устроился инженером в “Эльф” и, пройдя специальную подготов­ку, уехал через несколько месяцев в свою первую командировку в Вене­суэлу. Год спустя он там женился. Валери полагала, что до женитьбы большого сексуального опыта он не приобрел; по крайней мере, ни од­ной девушки он домой не приводил. Типичный случай для студента‑технаря; у них, как правило, не остается времени на увеселения и по­дружек. Редкий досуг заполняется невинными интеллектуальными играми или шахматами в Интернете. Впоследствии, когда они получа­ют диплом и работу, на них обрушиваются разом деньги, профессио­нальные обязанности и секс; если при этом они попадают в тропичес­кую страну, мало кто из них может устоять перед тамошними красотками. Бертран женился на девушке смешанных кровей с велико­лепной фигурой; сколько раз на пляже в Сен‑Ке‑Портриё, когда они вместе гостили у родителей, Валери испытывала приступы страстного желания к своей невестке. А вот представить себе брата, занимающим­ся любовью, ей не удавалось. Между тем у них было двое детей, и они выглядели вполне счастливой парой. Выбрать подарок для Хуаны не составило труда: она любила украшения, и светлые камни прекрасно смотрелись на ее смуглой коже. Бертрану Валери не купила ничего. Ес­ли у мужчины нет пороков, думала она, очень трудно угадать, что до­ставит ему удовольствие.

Я листал попавшийся мне в гостинице журнал "Phuket Weekly " и тут уви­дел идущую по пляжу Валери. Чуть дальше группа немцев купалась наги­шом. Поколебавшись минутку, Валери направилась ко мне. Ослепитель­но сверкало солнце; было около полудня. Что ж, мне предстояло сыграть решающую партию. Мимо нас прошествовали Бабетт и Леа, кроме сумо­чек через плечо на них ничего не было. Я и бровью не повел. Валери же, напротив, долго провожала их любопытным и бесцеремонным взглядом. Красоточки расположились поблизости от немцев.

– Пожалуй, пойду, искупаюсь, – сказал я. – Я пойду позднее, – ответила она.

В воду я вошел без малейшего усилия. Она оказалась теплой, про­зрачной, восхитительно спокойной; у самой поверхности плавали мелкие серебристые рыбешки. Дно опускалось полого, в ста метрах от берега я еще мог стоять. Тут я вытащил свой прибор из плавок, за­жмурился и вспомнил, как утром видел Валери в кружевных трусиках, лишь наполовину прикрывавших ее курчавый треугольник. Стрелка прибора резко поползла вверх – уже хорошо; все какая‑никакая моти­вация. Ведь надо же стараться жить, вступать в какие‑то отношения с людьми; обычно я слишком зажат, это со мной уже давно. Следовало бы, наверное, чем‑то занимать себя по вечерам: бадминтон, хоровое пение – мало ли что. Правда, если я и вспоминал каких‑нибудь жен­щин, то только тех, с кем спал. Это тоже важно; человек накапливает воспоминания, чтобы умирать было не так одиноко. Нет, у меня все время не те мысли. “Think positive, – в отчаянии уговаривал я себя, – think different”. Я медленно поплыл к берегу; через каждые десять гребков я вставал на ноги и глубоко вдыхал, пытаясь расслабиться. Едва я ступил ногой на песок, мне бросилось в глаза, что Валери сняла бюстгальтер. Пока что она лежала на животе, но она обязательно пе­ревернется, это непреложно, как вращение планет. И что же дальше? Я сел на полотенце, чуть сгорбив спину. “Think different”, – повторил я про себя. Мне приходилось видеть много женских бюстов, тискать их и вылизывать, и все же я испытал шок. Я и раньше подозревал, что у нее прекрасная грудь, в действительности же все оказалось, гораздо хуже. Я не мог оторвать глаз от сосков и коричневых ореолов; она, ра­зумеется, заметила мой взгляд и все же молчала еще несколько секунд, показавшихся мне бесконечно долгими. Как знать, что у женщин на уме? Они так легко принимают условия игры. Порой, когда, обнажен­ные, они рассматривают себя в зеркало с ног до головы, на их лицах читается такая трезвая холодная оценка собственных возможностей совращения, какая и мужчине не под силу. Короче, я первым отвел глаза.

Прошло какое‑то время, не скажу сколько; солнце по‑прежнему сто­яло высоко и светило ослепительно ярко. Я сидел, уставившись на пе­сок, белый и мелкий, как пыль.

– Мишель… – проговорила она тихо.

Я резко вскинул голову, будто меня ударили. Ее темно‑карие глаза смотрели прямо на меня.

– Чем тайки лучше европеек? – спросила она отчетливо. И я снова не выдержал ее взгляда; ее грудь колыхалась в ритме дыхания; мне даже показалось, что соски немного затвердели. В первую секунду мне хотелось ответить: “Ничем”. Потом пришла в голову другая мысль, не слиш­ком, впрочем, удачная.

Тут есть об этом статья, что‑то вроде рекламного репортажа… – и я протянул ей “Phuket Weekly”.

– “Find your longlife companion… Well educated Thai ladies…”, это?

– Да, там дальше интервью.

Улыбающийся Чэм Сэвенези в черном костюме и темном галстуке отвечал на вопросы, которыми задаются читатели (“Ten questions you could ask”) относительно работы его агентства “Heart to heart”.

There seems to be, – отмечал Сэвенези, – a nearperfect match between the Western men, who are unappreciated and get no respect in their own countries, and the Thai women, who would be happy to find someone who simply does his job and hopes to come home to a pleasant family life after work. Most Western women do not want such a bor­ing husband.

One easy way to see this, – продолжал он, – is to look at any publication con­taining “personal” ads. The Western women want some one who looks a certain way, and who has certain “social skills”, such as dancing and clever conversation, someone who is interesting and exciting and seductive. Now go to my catalogue, and look at what the girls say they want. It's all pretty simple, really. Over and over they state that they are happy to settle down FOREVER with a man who is willing to hold down a steady job and be a loving and understanding HUSBAND and FATHER. That will get you exact­ly nowhere with an American girl!

Аs Western women, – заключал он с апломбом, – do not appreciate men, as they do not value traditional family life, marriage is not the right thing for them to do. I'm helping modem Western women to avoid what they despise.

[Создается впечатление, что западные мужчины, которых не замечают и не ценят на родине, почти идеально подходят тайским женщинам, которые были бы счастливы встретить человека, желающего просто‑напросто работать, а после работы возвращаться домой в приветливую семью. Большинство западных женщин не хотят иметь такого скучного мужа.

Вы легко убедитесь в этом, просмотрев раздел “частных” объявлений в любой газете. Западные женщины ищут мужчину, который выглядел бы определенным образом, имел определенные “социальные навыки”: умел танцевать, поддерживать беседу, быть интересным, зажигательным, соблазнительным. Теперь обратимся к моему каталогу и посмотрим, чего хотят здешние девушки. Все довольно просто. Все они утверждают, что будут счастливы НАВСЕГДА соединиться с мужчиной, который имеет стабильную работу и будет любящим и понимающим МУЖЕМ и ОТЦОМ. Американской девушке такой не подойдет.

Поскольку западные женщины не ценят мужчин и традиционную семейную жизнь, им не следует выходить замуж. Я помогаю современным западным женщинам избавиться от того, что они презирают (англ.).]

– Похоже на правду… – с грустью заметила Валери. – Конечно же, суще­ствует рынок…

– Она отложила журнал и задумалась. Мимо нас прошел Робер; он ша­гал вдоль берега, заложив руки за спину, и мрачно глядел перед собой. Валери резко повернулась и стала смотреть в другую сторону.

– Этот тип мне не нравится, – прошептала она с раздражением.

– Он не глуп, – сказал я; в сущности, он был мне безразличен.

– Не глуп, но он мне не нравится. Старается всех шокировать, производить неприятное впечатление; я этого не люблю. Вы, по крайней мере, пытаетесь приспособиться.

– Вот как? – я взглянул на нее с удивлением.

– Ну да. Чувствуется, конечно, что вам трудно, что вы не созданы для такого рода поездок; но вы делаете над собой усилие. Мне кажется, в душе вы добрый.

Мне бы тут обнять ее, погладить грудь, поцеловать в губы; но я, как кретин, не шевельнулся. Приближался вечер; солнце теперь плыло над пальмами; мы обменивались ничего не значащими фразами.

К новогоднему столу Валери надела очень открытое на груди длинное зеленое платье из легкой, чуть просвечивающей ткани. После ужина на веранде играл оркестр, и чудной старик‑певец гнусавым голосом тянул обработки медленного рока Боба Дилана. Бабетт и Леа примкнули к группе немцев, с их стороны до меня долетали звонкие восклицания. Жозетт и Рене танцевали, нежно обнявшись, – миленькие толстячки. Ночь стояла теплая; бабочки облепляли разноцветные фонарики, под­вешенные к балюстраде. Я чувствовал себя подавленным и глушил вис­ки стакан за стаканом.

– То, что говорит этот тип в интервью…

– Да? – Валери подняла на меня глаза; мы сидели рядом на плетеной скамейке. Ее грудь плотно наполняла ракушки лифа. Она накрасила гла­за, распущенные волосы спадали на плечи.

– Я думаю, это в большей степени относится к американкам. С европейками тут не все ясно.

Она с сомнением покачала головой и ничего не ответила. Лучше, ко­нечно, было бы пригласить ее на танец. Я выпил еще виски, откинулся на спинку скамейки, глубоко вздохнул.

Когда я проснулся, зал был почти пуст. Артист еще что‑то напевал по‑тайски, ударник ему вяло аккомпанировал; никто их не слушал. Нем­цы исчезли, Бабетт и Леа оживленно беседовали с двумя неизвестно от­куда взявшимися итальянцами. Валери ушла. Было три часа утра по ме­стному времени; начался 2001 год. В Париже он официально начнется только через три часа; в Тегеране как раз наступила полночь, а в Токио уже пробило пять. Все многоликое человечество вступало в третье тыся­челетие; лично я сделал это не лучшим образом.

Удрученный и пристыженный, я побрел к себе в бунгало; в саду слы­шался смех. На песчаной дорожке я едва не раздавил неподвижно си­дящего лягушонка. Он даже не отскочил, у него полностью отсутство­вал инстинкт самосохранения. Рано или поздно на него кто‑нибудь случайно наступит, раскрошит ему позвоночник, и расплющенное тельце смешается с песком. Человек почувствует что‑то мягкое под но­гой, выругается, почистит подошву о землю. Я легонько пнул лягушон­ка ногой: он неторопливо переместился ближе к бордюру. Я толкнул его еще раз: он отпрыгнул на относительно безопасную лужайку; воз­можно, мне удалось продлить ему жизнь на несколько часов. Сам я чув­ствовал себя не в лучшем положении, чем он. Я вырос вне семейного кокона или какой‑нибудь другой ячейки общества, и некому было бес­покоиться о моей судьбе, поддерживать в беде, восхищаться моими по­хождениями и успехами. Со своей стороны, и я не создал домашнего очага: остался холостяком, детьми не обзавелся; никому не придет в го­лову опереться на мое плечо. Я, как зверь, прожил один и в одиночест­ве умру. В течение нескольких минут я растравлял душу беспочвенной жалостью к самому себе.

С другой стороны, я все‑таки создан довольно крепким, и размера я выше среднего в животном мире; я могу рассчитывать на долгую жизнь, как слон или ворон; меня не так просто уничтожить, как эту маленькую амфибию.

Следующие два дня я отсиживался в бунгало. Выходил только изредка и, никем не замеченный, добирался до минимаркета, где покупал фисташ­ки и бутылки “Меконга”. Мне страшно было подумать, что я встречусь с Валери за обедом или на пляже. Что‑то дается нам легко, что‑то кажется непреодолимым. Постепенно все становится непреодолимым; к этому и сводится жизнь.

Второго января после обеда я нашел у себя под дверью анкету агентства “Нувель фронтьер”, где требовалось оценить организацию тура. Я заполнил ее тщательно, почти везде поставив галочки в графе “хорошо”. И вправду, в определенном смысле все было хорошо. Отпуск сложился нормально. Путешествие прошло на уровне, и приключенчес­кий дух тоже присутствовал в полном соответствии с рекламой. В пункте “личные замечания” я написал следующее четверостишие:

Едва проснувшись, я переношусь

В мир, четко разлинованный на клетки;

Мне наша жизнь знакома наизусть,

Она – анкета, где я ставлю метки.

Третьего утром я собрал чемодан. Увидев меня в лодке, Валери хоте­ла что‑то сказать, но удержалась; я отвернулся. Сон распрощалась с нами в аэропорту Пхукета; мы приехали раньше времени, до отлета остава­лось еще три часа. Зарегистрировав билет, я бродил по магазинчиком в холле аэропорта, они были оформлены в виде хижин с тиковыми стой­ками и крышами из пальмовых веток. Ассортимент предлагаемых това­ров сочетал международный стандарт (шарфики “Гермес”, духи “Ив Сен‑Лоран”, сумки “Вюиттон”) с изделиями местного производства (ракушки, побрякушки, галстуки таиландского шелка); вся продукция была помечена штрих‑кодами. Словом, магазины аэропорта еще жили национальной жизнью, но в сглаженной, приглушенной форме, полно­стью приспособленной к мировым потребительским запросам. Перед тем как покинуть страну, туристы попадали здесь на некую промежуточ­ную территорию, менее интересную, но и менее опасную, чем окружаю­щее пространство. У меня возникло ощущение, что мир в целом стре­мится все больше и больше походить на аэропорт.

Я увидел магазин кораллов, и мне почему‑то захотелось купить подарок Мари Жанне; собственно, кроме нее, у меня никого не осталось в целом свете. Ожерелье, брошку? Я копался в ящичке и вдруг в двух шагах от се­бя заметил Валери.

– Пытаюсь выбрать ожерелье, – сказал я после некоторого замеша­тельства.

– Для брюнетки или блондинки? – в ее голосе чувствовалась нотка горечи.

– Блондинки с голубыми глазами.

– Тогда лучше взять светлые кораллы.

– Я протянул посадочный талон девушке за прилавком. Расплачива­ясь, я сказал Валери:

– Это для коллеги.

Прозвучало жалко.

Она метнула на меня странный взгляд, словно не знала, то ли ей уда­рить меня, то ли рассмеяться в лицо; ничего такого она не сделала, а просто вышла вместе со мной из магазина. Большинство членов нашей группы, покончив, как видно, с покупками, сидели на скамейках в холле. Я остановился, набрал полную грудь воздуху и повернулся к Валери.

– Мы могли бы встретиться в Париже… – выпалил я наконец.

– Вы полагаете? – безжалостно парировала она.

Я ничего не ответил, только снова посмотрел на нее.

– Было бы жаль… – пытался объяснить я; впрочем, не уверен, что произнес это вслух.

Валери огляделась, увидела, что на ближайшей к нам скамейке сидят Бабетт и Леа, и с досадой отвернулась. Потом достала из сумки блокнот, вырвала листок и что‑то быстро на нем написала. Протягивая листок мне, она хотела сказать какие‑то слова, но передумала и ушла в сторону группы. Взглянув на клочок бумаги, я увидел номер мобильного телефо­на и сунул его в карман.