ГЛАВА 32. Вероятно, успехи Англии в значительной степени обеспечивались ее географическим положением

БРИТАНИЯ ПРАВИТ НА ВОЛНАХ

______________________________________

Вероятно, успехи Англии в значительной степени обеспечивались ее географическим положением. Подобно Криту, который несколько столетий стоял во главе могущественного государства в бассейне Эгейского моря и на востоке Средиземноморья, Англия обеспечила свою гегемонию в Мировом океане благодаря своему островному положению. Это позволило Британии не опасаться вторжений с суши, которым были подвержены многие государства Средиземноморья. Правда, Англия могла опасаться новых повторений нашествий, подобных норманнскому или датскому, или вторжения испанской «Непобедимой армады״, но такие происшествия были сравнительно редки. Находясь на островах, Англия сумела избежать вовлечения в войны на европейском континенте. Удаленность же от Ватикана и католических стран позволила английской церкви обрести самостоятельность. В то время как Франция и Нидерланды оказались втянутыми в Тридцатилетнюю войну (1618–1648), в войны друг с другом (1672–1678, 1688–1697, 1702–1713) на суше, Англия могла вести боевые действия на океанских просторах и заокеанских землях. Она могла уверенно создавать на дальних рубежах линии своих фронтов против первобытных племен или древних цивилизованных стран, будучи уверенной, что они никогда не доберутся до нее, стремясь взять реванш. Задача Британии сводилась к укреплению своего силового поля над всем Мировом океаном. Для этого было необходимо всемерно укреплять ядро этой глобальной атомной структуры.

Поэтому Британия стала создавать прочную централизованную королевскую власть. Классическим периодом абсолютизма в Англии считается почти полувековое правление Елизаветы I (1558–1603). Ее царствование приходится на то время, когда Франция была погружена во внутренние распри, а Нидерланды были вынуждены вести затяжную войну за независимость. В правление этой королевы были сделаны первые решительные шаги для поощрения национальной экономики, чтобы Англия могла стать полновластной хозяйкой морей и океанов. Прежде всего, как и Рим во времена своей борьбы за гегемонию в Средиземноморье, Англия постаралась максимально использовать передовой опыт других европейских держав.

Великобритания открыла двери для всех изгнанников европейских стран. Здесь оседали марраны (крещеные евреи из иберийских стран). В Англии спасались от резни французские гугеноты, которые занялись производством шелка и трикотажных изделий. Множество фламандских ткачей эмигрировали от преследований испанских властей во время Нидерландской революции в Англию, принеся с собой секреты производства лучших сортов сукон, их отделки и окраски. Во второй половине XVI века в Англию была приглашена из южной Германии большая группа рудокопов и мастеров по обработке металлов.

Результаты привлечения лучших специалистов Европы и поощрения национальной промышленности не заставили себя ждать. Венецианский посол писал: «Выделкой сукна занимаются здесь по всему королевству, в небольших городах и в крохотных деревнях и хуторах». Если еще недавно Англия вывозила в основном шерсть, которая шла на переработку на фламандские фабрики, то к середине XVI века вывоз шерсти был сведен к минимуму, а Англия стала крупным производителем и экспортером сукна. На долю сукна и шерстяных изделий приходилось более 80 процентов экспорта страны.

В отличие от властей Нидерландов, которые находились под контролем торговой буржуазии, а потому не столь активно помогали отечественной промышленности, английская монархия, руководствуясь государственными интересами, поощряла развитие различных отраслей промышленного производства. За 100 лет (1551–1651) добыча угля возросла в 14 раз. Англия производила 80 процентов всего каменного угля, добывавшегося в Европе. За эти же 100 лет добыча железной руды увеличилось в 3 раза, добыча свинца, меди, олова, соли – в 6–8 раз. Быстро развивалась отечественная металлургия.

Количественные успехи отражали и качественные превращения английского хозяйства. Англия производила самые разнообразные изделия, находившие широкий спрос за пределами своей страны. Об этом свидетельствуют некоторые перечни товаров, предназначенных для внешней торговли. На корабли, отправленные в 1580 году лондонскими купцами на поиски северо‑восточного прохода в Китай, были погружены образцы важнейших товаров, производившихся тогда в Англии: сукна различных сортов и расцветок, шерстяные вещи, чулки шерстяные и шелковые, обувь из различных сортов кожи и бархата, стекло, зеркала, очки, ножи, иголки, замки, ключи, пружины, болты, железная и медная проволока, свинец, железо, чугун.

Под покровительством Елизаветы I в Англии возникали компании, осваивавшие рынки недавно открытых земель. В 1585 году была образована Марокканская торговая компания, в 1581 году – Левантийская, в 1588 году – Африканская, в 1600 году – Ост‑Индская.

Быстрое развитие капиталистического производства и капиталистических отношений в Англии потребовало дальнейших перемен в государственной организации. В гораздо большей степени, чем морские страны античности, нуждавшиеся в республиканских и демократических институтах, чтобы энергично откликаться на быстро изменявшуюся хозяйственную конъюнктуру и социальные перемены, Англия нуждалась в строе, подходящем для динамичного характера английской экономики и всего общества. Абсолютизм перестал отвечать интересам страны. Развитие ее промышленности и торговли требовало освобождения от случайных решений неограниченного монарха и интриг королевского двора. Конфликт укреплявшейся буржуазии с двором и правящей аристократией в конечном счете привел к революции 1640–1649 годов, свержению и казни короля Карпа I и провозглашению республики.

Диктатура Кромвеля, реставрация королевской власти и, наконец, установление конституционной монархии, когда решающую рель стал играть парламент, – эти события, занявшие значительную часть в XVII и XVIII веках, отразили непростой поиск британским обществом наиболее подходящего государственного и политического строя. Этот строй должен был охранять общественные порядки; основанные на кооперации и специализации, классовом и социальном неравенстве. Он должен был всемерно укреплять ядро национального государства и его способность быть мощным центром притяжения в глобальных масштабах. В то же время такой строй должен был обеспечивать максимальный динамизм и гибкость общественного развития.

Устойчивые формы государственной организации умело дополнялись политическими действиями правящих верхов. Как древние греческие аристократы и римские патриции английские верхи могли извлечь из своего мореходного опыта понимание того, как важна высокая требовательность к себе. Воспитание «английского джентльмена» в элитарных школах стало явлением культуры британского общества. На протяжении нескольких веков верхи Британии служили надежными гарантами стабильного и уверенного развития своей страны.

Можно даже предположить, что виртуозная политика, сочетавшая открытые и гласные действия с тайными, невидимыми обществу, была следствием опыта, обретенного английскими мореплавателями в своих трансокеанских походах. Английские правящие классы нередко добивались осуществления своих целей неожиданными маневрами, то срезая путь к решению проблемы, то заходя к ней с тыла, словно действуя на сферической поверхности планеты.

Кажется, что трансокеанские путешествия приучили английские верхи к необходимости внимательнейшим образом учитывать подводные течения, от которых зачастую зависело движение корабля. Точно так же государственные мужи стали придавать огромное значение изучению тех подспудных процессов, которые во многом определяли судьбу государственного корабля. Интересы укрепления государства требовали внимательного и часто негласного изучения настроений в обществе и адекватного реагирования на эти настроения. Одним из тех, кто создавал систему тотальной слежки за настроениями в обществе и проведения тайных профилактических мероприятий с целью добиться нужных государству целей, был известный английский писатель Даниель Дефо. Его деятельность, координировавшаяся правительством страны, помогла остановить рост сепаратистских настроений в Шотландии и обеспечила победу правительственной партии на выборах в парламент. В дальнейшем политика правящих кругов Англии осуществлялась не только через видимые институты, но в значительной степени и через скрытые от общественного ока структуры: всевозможные секретные государственные службы, закрытые элитарные клубы и тайные ложи.

Политика английского правительства строилась на сочетании репрессивных мер с практикой компромиссов. Проведение открытых или негласных переговоров с политическими оппонентами с целью добиться угодных им решений не раз помогало английским правящим кругам преодолевать острые кризисы, которые в других странах были причинами восстаний или революций.

Точно так же, как научились лавировать среди рифов и скал, а порой останавливаться на расстоянии от опасного берега, правящий класс научился виртуозно управлять политическими процессами. Устойчивости государственного корабля способствовала двухпартийная политическая система, с помощью которой создавалась иллюзия острого соперничества различных взглядов и сохранялся контроль верхов над управлением страны. Владение искусством политического маневра позволяло правителям страны сохранять свое привилегированное положение и многочисленные социальные барьеры, в то же время делая отдельные уступки низшим слоям общества.

Если долговременные плавания на океанских судах научили англичан тому, как важно сочетать неукоснительное соблюдение определенных правил с чисто интуитивными решениями, то опыт государственного управления трансокеанской державы убедил правящие слои в необходимости как соблюдения законов, так и обеспечения свободы действий для капитанов государственного корабля. Институты власти Британии опирались на нередко взаимоисключающие правовые нормы, отражавшие противоречивые события многовекового прошлого страны. Как и любимые английской аристократией парки, представлявшие собой участки лишь отчасти окультуренной природы, запутанное английское право и отсутствие писанного текста конституции позволяли правящим кругам сохранять до некоторой степени первозданную хаотичность в природе и в обществе. Умышленно сохраняемый беспорядок помогал маневрам правителей Англии. Сама сложившаяся государственная практика, отражавшая победы правящей элиты, становилась источником для правовых норм. «Прецедентное право» стало удобным инструментом для укрепления позиций верхов и стабильности строя.

Сложившаяся практика и существующие институты власти освящались традициями, которые всемерно культивировались. Торжественные ритуалы и нелепые обычаи, сохранение древних порядков и превращение сравнительно недавних случайно сложившихся процедур в незыблемые правила помогали правящему классу использовать те социально‑психологические механизмы, которые так прочно скрепляют общество с первобытных времен.

Таким образом обеспечивалось единство Великобритании и подчеркивалось ее отличие от окружающего мира.

В своей внешней политике английская правящая элита научилась отстраняться от тягостных и обременительных обязательств (так называемый принцип «блистательной изоляции».) и одновременно вмешиваться в дела одних стран с помощью других. Как никто Англия умела «таскать каштаны из огня чужими руками» и следовать принципу Рима: «Разделяй и властвуй!» Позже премьер‑министр Великобритании Г. Д. Пальмерстон так определил внешнеполитические принципы своей страны: «У Англии нет постоянных друзей, но есть свои постоянные интересы». Благодаря своей вероломной политике Англия заслужила репутацию «коварного Альбиона».

Гибкая внутренняя и внешняя политика английских верхов привела к тому, что после гражданской войны XVII века Британия больше не знала войн на своих островах, если не считать налетов германской авиации на ее территорию в годы Второй мировой войны. Зато Британия продолжала активно использовать свои вооруженные силы за пределами острова. В ходе войн за Испанское наследство (1701–1713), за Австрийское наследство (1741–1748), а также Семилетней войны (1756–1763) англичане нанесли ряд поражений Франции и существенно увеличили свои владения за счет Голландии, Испании и Португалии. Победа в каждой из войн знаменовала новый успех Англии в расширении своей доли в эксплуатации земель Азии, Африки и Америки, что способствовало ее процветанию.

Благополучие Англии нашло отражение в идеологии Просвещения. Для мыслящих людей страны становилось очевидным, что в основе процветания Англии лежит работа хорошо налаженного общественного, механизма, благодаря которому постоянное развитие хозяйства, науки, техники, культуры обеспечивается неравенством между классами и народами, эксплуатацией низов верхами, целых континентов богатыми странами. Один из идейных лидеров Просвещения философ А Шефстбери нашел этому моральное объяснение. Он утверждал, что эгоистический частный интерес отдельного человека совпадает со всеобщим благом. Его идеи были поддержаны писателями А Поупом, Д. Дефо и другими. Однако другие деятели Просвещения, Д. Свифт и Б. Мандевиль, выражали сомнения в гармоничном сочетании эгоистических мотивов с интересами человечества. Они подчеркивали, что в основе благосостояния Англии лежали пороки и преступления, и отказывались видеть в этом проявление совершенства человеческой природы. Кто же был прав?

Механизм общественного развития, стимулировавшийся трансокеанскими плаваниями, открыл невиданный прежде в мировой истории простор для развития товарно‑денежных отношений. Волшебный преобразователь работал с коэффициентом полезного действия, которого прежде не знала ни одна цивилизация. В основе его лежало не одноразовое ограбление чужого народа, как это было во времена египетских фараонов или походов Кортеса и Писарро. Он работал не за счет использования подневольного труда рабов, как в Римской империи, или пеонов Испанской колониальной империи, а потому этот механизм не был ограничен простым воспроизводством. Хозяйственный механизм товарно‑денежных отношений представлялся его апологетам в виде вечного двигателя, который постоянно увеличивает объем производимой продукции. Не имевшие особой ценности предметы, пройдя через механизм трансокеанской торговли, обретали утроенную, удесятеренную стоимость. Новые обороты увеличивали ценность товара еще и еще раз. Невероятная производительность волшебного преобразователя позволяла не только удовлетворять материальные потребности узкого круга людей, но и делиться прибылью с другими. По этой причине сознавалось впечатление, что эгоистические желания верхов в конечном счете совпадают с интересами всех членов общества.

С другой стороны, высокая производительность товарно‑денежных отношений по мере развития океанских связей обеспечила им всевластие. Еще на заре развития торговли товаром могло стать все, что угодно: материальное изделие и труд, знания и профессиональные навыки, поведение людей и межличностные отношения. Однако в ту пору действие товарно‑денежных отношений сдерживалось традицией и могуществом государства. Всевластие же капитала втянуло весь мир вещей и идей в товарооборот. Ценность любого предмета, физических или умственных усилий, морального долга или чувств людей определялась прежде всего с точки зрения состояния рыночной стихии, еще более могучей и страшной, капризной и зыбкой, чем Мировой океан. Вырвавшись на свободу, капитал получил возможность диктовать свою волю, пуская все на продажу. Являясь силой, способствовавшей производству товарных ценностей, капитал одновременно не мог не разрушать ценности, не имевшие товарной значимости, в том числе человеческие связи, нормы поведения, мораль, привязанность к ближним и природе. За свое процветание пользователи волшебным преобразователем могли заплатить разрушением общества, уничтожением людей, гибелью целых народов. Именно эти впечатления от капиталистической Англии заставляли Свифта и Мандевилля сокрушаться по поводу порочности ее общественного устройства.

Позже, пытаясь объяснить работу механизма капиталистических производственных отношений, а заодно найти соотношение между нормой капиталистической прибыли и моралью, неизвестный автор статьи в журнале «Квотерли ревью», процитированной Т. Дж. Даннингом в книге «Профсоюзы и забастовки» (1860), писал: «Капитал избегает шума и брани и отличается боязливой натурой. Это правда, но это еще не вся правда. Капитал боится отсутствия прибыли или слишком маленькой прибыли, как природа боится пустоты. Но раз имеется в наличии достаточная прибыль, капитал становится смелым. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение; при 20 процентах он становится оживленным, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает ногами все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы… Доказательство: контрабанда и торговля рабами». (Впоследствии эта цитата была приведена Карлом Марксом в «Капитале» и стала приписываться его авторству.)

Работорговля, пиратские налеты на испанские корабли, груженные золотом и серебром, откровенный грабеж покоренных стран обеспечивали английскому капиталу наибольшие прибыли, ради которых он готов был нарушить любой закон. Однако зачастую законы, в том числе нормы международного права, освящали преступную деятельность английского капитала. После того, как Утрехтский мир 1713 года закрепил за Англией монопольное право на поставку рабов из Африки в Америку, английские суда вывезли из Африки почти в четыре раза больше рабов, чем корабли всех остальных наций, взятых вместе. По оценке Маркса, работорговля дала толчок развитию капитализма в Англии. Одновременно охота на рабов нанесла огромный урон Африке. За четыре века работорговли Африка лишилась более 100 миллионов человек, включая убитых во время охоты за рабами и погибших в пути.

Победы над французами позволили Англии перейти к захвату одной из богатейших и древнейших стран Востока – Индии. Англичане умело использовали противоречия в стране, расколотой на отдельные княжества. С помощью индуистов англичане сокрушали власть мусульманских правителей, и наоборот. Укрепившись на землях Индостана, англичане и их индийские агенты навязывали населению втридорога английские товары и за бесценок или даром забирали у них ценные товары. Захватив Бенгалию, англичане насильно заставляли крестьян и ремесленников сдавать свою продукцию по расценке на 50 процентов ниже рыночной. Руководитель Ост‑Индской компании Роберт Клайв впоследствии признавал: «Служащие компании накладывали контрибуцию и вымогали деньги у каждого, кто имел какую‑нибудь власть… вмешивались в сбор налогов, смещали и назначали чиновников правительства, каждый из которых платил за оказанное ему предпочтение». Английский колониальный режим привел край к разорению. Из Бенгалии сообщали: «Рынки, пристани, оптовые рынки и зернохранилища полностью разрушены. В результате насилий торговцы со своими людьми, ремесленники и крестьяне бежали».

Только с 1757 по 1780 год англичане вывезли из одной Бенгалии товаров на 12 миллионов фунтов стерлингов практически бесплатно, а служащие Ост‑Индской компании нажили за эти годы около 5 миллионов фунтов стерлингов. Обвиненный в чудовищных хищениях руководитель компании Р. Клайв, выступая перед судом палаты общин, заявил: «Богатый город был у моих ног, могущественное государство было в моей власти; мне одному были открыты подвалы сокровищницы, полной слитков золота и серебра и драгоценных камней. Я взял всего 200 тысяч фунтов стерлингов. Джентльмены, я до сих пор удивляюсь собственной скромности!» Клайв был оправдан. Он купил себе место в парламенте. Вскоре после того, как Клайв поднес драгоценные подарки английскому королю Георгу III, тот сделал его бароном и членом палаты лордов. Между тем ограбление Индии и других колоний продолжали преемники Клайва.

Однако постоянное ограбление колоний не только обогащало английские верхи, но являлось важным условием развития всей страны. Расширение колониальной империи и масштабов заморской торговли вызывало растущий спрос на промышленные изделия страны, а этот спрос, в свою очередь, служил стимулом для раскрытия изобретательских талантов английского народа. С техническими изобретениями в текстильной промышленности 60– 70‑х годов XVIII века связывают начало промышленной революции. В 1765 году Д. Харгривс изобрел механическую самопрялку ״Дженни», в 1767 году Т. Хай с создал другую машину для прядения, приводившуюся в движение силой воды. Созданная в 1779 году С. Кромптоном мюль‑машина использовала принципы обоих изобретений и привела к механизации прядильного производства. В 1769 году стала работать первая прядильная фабрика Аркрайта, положившая начало фабричному производству. Несколько позднее было механизировано и ткацкое дело.

Как и всегда усовершенствования в одном производстве вызвали цепную реакцию изобретений и открытий в других отраслях науки и техники. Когда возникла потребность в совершенствовании качества тканей, были придуманы способы применения химии для отбеливания и окраски тканей. Внедрение все большего числа механизмов в текстильном производстве повысило необходимость в металлических изделиях. В 70‑х годах XVIII века в Англии стали применять (давно известный способ в Китае) каменный уголь для плавки чугуна. В 1783–1784 годы был разработан способ переплавки чугуна в ковкое железо.

Развитие промышленности тормозилось тем, что для работы механизмов использовалась лишь энергия человеческой силы, домашних животных и воды. Так сложились условия для изобретения в 60‑х голах XVIII века Д. Уаттом паровой машины. Хотя первые паровые машины были созданы еще в Древней Греции, а также в раде других стран, лишь в Англии с ее быстро развивающейся промышленностью эти машины нашли широкое применение и стали предметами серийного производства. Англию стали называть «мастерской мира».

Грабеж колоний и рост промышленного производства сделали Англию к концу XVIII века самой процветающей страной Европы. И хотя наибольшие выгоды от этого процветания перепадали правящим классам, верхи научились во время предпринимать меры для предотвращения острого социального взрыва. Поэтому, когда в 1780 году некоторая часть английской буржуазии, имевшая тесные связи с международными финансовыми кругами и направляемая масонскими организациями, предприняла попытку изменить существующий строй, это выступление провалилось. Правда, организаторы выступления сумели создать массовый «Союз протестантов» под предлогом борьбы с попытками католиков возродить репрессии времен Марии Кровавой. Участникам «Союза» даже на время удалось взять в осаду парламент, захватить все лондонские тюрьмы, освободив заключенных, а также устроить погромы католических домов и пожары в английской столице. Однако мятеж не получил массовой поддержки. Восстание было подавлено, а его вождь лорд Гордон был посажен в тюрьму.

По‑иному развивались схожие события в соседней Франции, верхи которой проявили чрезмерную медлительность в осуществлении общественных реформ. Началу восстания в Париже в июле 1789 года способствовали сохранение привилегий феодалов, расточительность королевского двора, обнищание крестьянства и недовольство национальной буржуазии. Если захват городских тюрем в Лондоне и освобождение сотен заключенных членами «Союза протестантов» были последними успехами восстания, руководимого масонами, то падение Бастилии 14 июля 1789 года послужило сигналом для Великой французской революции. Как и во время мятежа Гордона, к организации французской революции были причастны масонские ложи. Однако здесь в их состав входили не только политические авантюристы, но и видные деятели французского Просвещения, которые ставили задачи глубоких общественных преобразований. Острая необходимость в них была доказана широкой всенародной поддержкой революционным переменам со стороны самых широких слоев французского общества.

Возникновение революционной Франции было своевременно расценено в Лондоне как угроза английской мировой гегемонии. Поэтому Англия стала активным организатором всевозможных антифранцузских коалиций. Приход к власти Наполеона был прямым вызовом претензиям Англии на господство в Мировом океане. Об этом свидетельствовали французская экспедиция в Египет, военно‑морские сражения между флотами Англии и Франции, планы французского прорыва в Индию, подготовка французского десанта в Англию через Ла‑Манш. Превращение Мирового океана в поле боя отразилось в стихотворении Ф. Шиллера «Начало нового века», в котором поэт описывал, как «два народа, молнии бросая и трезубцем двигая, шумят и, дележ всемирный совершая, над свободой Страшный суд творят».

В то же время в ходе наполеоновских войн проявился конфликт между океанской цивилизацией Англии и морскими цивилизациями континентальной Западной Европы. Франция, оккупировав Западную Европу, пыталась защититься от главного орудия английской экспансии – трансокеанской торговли континентальной блокадой. Однако Британия не сдавалась, уверенно зашитая свое владычество над Мировым океаном. Используя для обозначения Мирового океана мифологический образ морской наяды Амфитриты, Шиллер писал: «Как полип тысячерукий бритты цепкий флот раскинули кругом и владенья вольной Амфитриты запереть мечтают, как свой дом».

Хотя Англия долго избегала направлять свои сухопутные войска на европейский континент и предпочитала наблюдать издалека за ходом внутриевропейской борьбы, возвращение императора с острова Эльбы и возобновление им военных действий!вставило Англию активно вмешаться в дела континента. Поражение Наполеона под Ватерлоо в 1815 году означало победу Англии не только над Францией, а торжество владычицы Мирового океана над континентальными странами. Доказав преимущество океанской цивилизации, Англия на целый век закрепила свое господствующее положение в мире. Заботясь о сохранении своей гегемонии, Англия в последующем прилагала немалые усилия для того, чтобы помешать возвышению какой‑либо европейской державе и объединению европейских стран под чьей‑либо властью.

Борьба с Францией и континентальной Европой способствовала консолидации английского общества и еще более активизировала его хозяйственное развитие. Внедрение всевозможных механизмов в промышленном производстве осуществлялось все более быстрыми темпами. Только За период наполеоновских войн английская промышленная продукция за счет внедрения машин возросла в 15–20 раз. Такими же бурными темпами распространялась английская товарная продукция на колониальных рынках. Так, экспорт английских хлопчатобумажных тканей в Индию только с 1814 по 1835 год вырос в 65 раз. Развитию внешней торговли способствовало укрепление связей английской буржуазии с кругами древних международных коммерсантов. В «БСЭ» отмечалось: «Роль евреев в экономической жизни страны продолжала неуклонно расти. Во время наполеоновских войн взошла звезда Майера Ротшильда, одного из членов банкирской династии, игравшей в последующие десятилетия такую огромную роль в финансовой жизни европейских государств».

Значительная часть английской международной торговли направлялась в колонии, в которых производились наиболее прибыльные товары. Цейлон был превращен в фабрику по производству каучука и чая. Индия специализировалась на производстве хлопка, джута и опия, страны Африки производили какао, кофе, арахис и т. д. Индийский опий вывозился в Китай, что приносило огромные прибыли, хотя ценой этого являлось массовое распространение наркомании в огромной стране.

В то же время промышленная революция оказывала сильное воздействие на сельское хозяйство самой Англии. Применение эффективных механизмов и специализация сельскохозяйственного производства существенно повысили его продуктивность и позволили обеспечить снабжение растущего городского населения. Уже к концу XIX века большинство англичан (свыше 75 процентов) проживало в городах (во Франции в это время в городах жило меньше половины населения страны), а Лондон стал самым крупным городом планеты.

Новые изобретения сокращали расстояния между городами и странами. В 1825 году первый английский паровоз, построенный Стифенсоном, проехал от Стоктона до Дарлингтона, развив скорость свыше 80 километров в час. Еще раньше в 1802 году воды Клайда стал бороздить первый пароход. В 1835 году был создан электрический телеграф, а в 1851 году по дну Ла‑Манша был проложен первый в мире подводный телеграфный кабель, соединивший Англию и Францию.

Великобритания превращалась в подобие комфортабельного океанского лайнера, на борту которого создавались удобные искусственные условия для жизни. Англия первой создавала урбанизированный образ жизни с присущим для него приоритетом материального комфорта; практицизма, но одновременно с растущей отчужденностью между людьми и поверхностным отношением к духовным ценностям. Оказавшись в Англии в середине XIX века, русский писатель Иван Гончаров отмечал, что «все здесь стремится к тому, чтоб устроить образ жизни как можно. проще, удобнее и комфортабельнее. Сколько выдумки для этого, сколько потрачено гения изобретательности на машинки, пружинки, таблицы и другие остроумные способы, чтоб человеку было просто и хорошо жить!»

Однако возведение практической пользы в основной жизненный принцип имело свои побочные последствия. Гончаров иронически замечал, что в Англии «кажется, честность, справедливость, сострадание добываются как каменный уголь, так что в статистических таблицах можно, рядом с итогом стальных вещей, бумажных тканей, показывать, что вот таким‑то законом, для той провинции или колонии добыто столько‑то правосудия или для такого дела подбавлено в общественную массу материала для выработки тишины, смягчения нравов и т. п.».

Эти тенденции, проявившиеся не только в Англии, но и во многих странах океанской цивилизации, позволили О. Шпенглеру говорить об умирании европейской культуры сначала XIX века и ее постепенном «окостенении». Живая культура Европы, по мнению Шпенглера, исчезала и была заменена «механизмом». Противопоставляя живой «культуре» мертвую «цивилизацию», Шпенглер писал: «Человек культуры живет внутренней жизнью, цивилизованный человек – внешней, в пространстве, среди тел и «фактов». В конечном счете подмена живого и творческого мировосприятия механическими стереотипами ослабляла наступательную энергию океанской цивилизации, но в середине XIX века никто еще не мог бы поверить в грядущий упадок мировой роли Англии. Британский корабль уверенно плыл по всемирной истории.

Как и на борту многопалубного океанского судна, блага цивилизованной жизни XIX века распределялись в английском обществе далеко неравномерно. Как и океанский лайнер Англия была разделена на классы, одни из которых пользовались преимуществами пребывания на верхних палубах, а другие находились в социальном трюме. Как и в цивилизациях Средиземноморья английские «патриции» оберегли свое привилегированное положение, хотя и делясь с «плебеями» «хлебом» и устраивая для них «зрелища», в том числе и в виде выборов в парламент с искусно разыгранными страстями межпартийной борьбы. В то же время, как и в Древнем Риме, устойчивый рост процветания, защищенность страны, безупречная работа механизма капиталистических отношений ослабляли нужду в высокой требовательности к верхам общества. Низшие же слои, хотя и подкармливаемые верхами, оставались на положении, схожем с плебеями Рима. Сохранение в английском обществе такого разделения убедило Герберта Уэллса в том, что общество эволюционирует в направлении все большего размежевания и это может даже привести к возникновению двух антагонистических рас – беспомощных элоев, ведущих паразитический образ жизни, и трудящихся морлоков, кормящих элоев, чтобы затем насытиться ими.

Чтобы предотвратить эрозию социальной ткани, верхи Великобритании действовали тактично, но были готовы в случае бунта применить силу, подобно тому как капитан и офицеры поддерживают порядок на океанском корабле. На протяжении XIX века правящие классы страны полагались в основном на мирные методы решения социальных конфликтов, но порой прибегали к репрессиям. Они сумели остановить движение социального протеста чартистов, принявшее наиболее серьезные формы, не прибегая к кровавым репрессиям. Однако десятки тысяч активных чартистов были постепенно высланы в Австралию. Правда, одновременно были сделаны экономические и политические уступки трудящимся.

Укреплению внутриполитического влияния Англии способствовало внедренное в общественное сознание представления об общности судеб англичан вне зависимости от их социального положения. Великобритания представлялась кораблем, одиноко плывущим среди волн опасной стихии. Объявив, что Англия к середине XIX века достигла идеального состояния, ее премьер‑министр Г. Д. Пальмерстон провозгласил, что миссией страны является распространение конституционных свобод во всем мире. На практике это означало намерение Англии всемерно расширять сферу своего господства над земным шаром.

За три столетия колониальной экспансии Англия постепенно осуществляла идею Генриха Мореплавателя, завоевывая периферию цивилизованного пояса и подчиняя своей власти страны Востока. По всему пути Васко да Гамы и других португальских мореходов в Азию Англия создала колонии, служившие базами английского флота и опорными пунктами Британской трансокеанской империи: Гамбия, Сьерра‑Леоне, Золотой Берег, Нигерия, острова Вознесения и Святой Елены, Южная Африка, острова Маврикий, Занзибар, Родригес, Амирантские, Сейшельские, Чатам, Чагос, Мальдивские, Лаккадивские, Никобарские, Андаманские.

Эта цепь английских владений на трансокеанской дороге была дополнена другой цепью, достигавшей Индии через Средиземное море: от Гибралтара, через Мальту, Кипр к древним цивилизованным государствам, далее вокруг берегов Азии через Красное море до британской колонии Аден, Омана и британских владений в Персидском заливе.

Цепи английских владений были подобны орбитам электронов, охватившим весь земной шар. От Индии трансокеанские владения тянулись через остальную часть Земли. Цепь британских владений включала Малайю, Саравак, Бруней, Гонконг. К югу от Индонезии Англии принадлежал целый Австралийский континент и соседние острова Новой Зеландии. На землях Австралии и Новой Зеландии располагался еще один регион с идеальными условиями для получения обильных и устойчивых урожаев. В Тихом океане находились британские острова: Соломоновы, Гилберта, Феникс. Даже в Антарктике англичане имели владения на островах Южная Георгия и Южных Сандвичевых островах и объявили часть Антарктического континента своей собственностью. Близко, от них были расположены Фолклендские острова, право на обладание которыми Англия вновь отстояла в 1982 году. Несмотря на провозглашение независимости, большей частью американских стран еще в начале XIX века Англия вплоть до недавнего времени сохраняла свои колонии в Гайане, Британском Гондурасе и на части островов Вест‑Индии… Значительная же часть Северной Америки, входившая в границы Канады, также принадлежала британской короне.

Не ограничиваясь созданием цепей, сковавших Мировой океан, Англия продвигалась в глубь различных континентов. В конце XIX века она завершила свой марш по Африке от ее крайнего юга до крайнего северо‑востока. Следуя плану Сесиля Родса, англичане постепенно завладели большинством земель, расположенных вдоль восточной трансафриканской сухопутной дороги. Лишь Танганьика, оказавшаяся в руках Германии, прерывала непрерывный пояс английских владений, протянувшийся от зоны Суэцкого канала до Кейптауна. После Первой мировой войны

Англия добилась устранения разрыва в поясе своих владений, овладев Танганьикой по мандату Лиги наций.

Колонии по‑прежнему являлись важным источником доходов Великобритании. Здесь было сосредоточено более 45 процентов всех ее зарубежных капиталовложений. Британия взяла под свой контроль земли во всех частях планета, и общая территория Британской империи составила четверть всей поверхности земной суши. Теперь уже не испанцы, а англичане говорили о глобальном характере своей империи, замечая, что солнце всегда освещает британский флаг. Английская национальная песня, в которой провозглашалось: «Правь Британия! Британия правит на волнах!» – и заявлялось, что «британцы никогда, никогда не будут рабами», выражала гордую уверенность народа в том, что, овладев океанскими просторами, страна навсегда обеспечила себе прочное положение в мире.

Как и средиморские государства, ощущавшие себя изолированными в окружении варваров, для этой страны стало характерным преувеличенно отчужденное отношение к небританцам, перераставшее в откровенный расизм по отношению к «цветным» жителям заокеанских континентов. Эти настроения, широко распространенные в самых широких слоях английского общества XIX века, высмеял Ч. Диккенс в своем романе «Крошка Доррит». Об отношении лондонской бедноты к иностранцам он писал: «Во‑первых, среди них господствовало смутное убеждение, что у каждого иностранца припрятан нож за пазухой; во‑вторых, они придерживались мнения, считавшегося здравой национальной аксиомой, что каждому иностранцу следовало бы вернуться на родину… В‑третьих, они были убеждены, что иностранец не создан англичанином за свои грехи, а страна его подвергается всевозможным бедствиям за то, что поступает не так, как Англия… Они считали всех иностранцев нищими, и хотя сами жили в такой нищете, какая редко бывает, но это обстоятельство ничуть не уменьшило силу аргумента. Они считали иностранцев бунтовщиками, которых усмиряли штыками и пулями, и хотя им порой самим разбивали головы при первой попытке выразить неудовольствие, но это делалось холодным оружием и потому не шло в счет. Они считали всех иностранцев рабами, неспособными к свободе, потому что их, иностранцев, лорд Децимус Тит Полип никогда не водил целым стадом в избирательный пункт с развевающимися знаменами под звуки «Правь Британия!».

Правящие классы Англии убеждали население своей страны в исключительности своего положения в мире. Роль английской нации в мире представлялась наиболее угодной Богу, а угнетение и ограбление колониальных народов – «бременем белого человека», тяжелым, но благородным долгом перед человечеством. Редьярд Киплинг призывал англичан нести «это гордое бремя» и посылать своих сыновей «на каторгу ради угрюмых мятущихся дикарей, наполовину бесов, наполовину людей». Однако, несмотря на усилия многих англичан, добросовестно несших «бремя белого человека», господствующее положение Великобритании в мире XIX века стало казаться не столь уж неоспоримым к началу XX столетия.