Глава XIII. В конце концов стук в дверь все-таки разбудил Смита

В конце концов стук в дверь все-таки разбудил Смита. Смутно, как бы сквозь пелену сна, он услышал голос коридорного:

— Половина восьмого, мистер Смит. Вы просили разбудить вас, сэр.

Смит с трудом открыл глаза и тотчас снова их закрыл. Пробивавшийся сквозь ставни свет резнул по ним, словно ножом. Липкие губы плотно склеились, в голове стучало. Однако он с трудом промычал:

— Слышу.

— Да, сэр. Горячая вода — за дверью, и ваши ботинки тоже. Погода очень хорошая.

Когда коридорный ушел, Смит некоторое время лежал, прикрыв лицо рукой и глубоко раскаиваясь, что накануне поддался уговорам Ная и согласился отпраздновать завершение дела. Он не помнил, сколько они выпили, но, судя по его самочувствию, явно больше, чем следовало. Всякий раз, как он поддавался искушению, самым неприятным бывало пробуждение на следующее утро — и не только из-за головной боли и противного вкуса во рту, хотя и этого было вполне достаточно, так как он плохо переносил алкоголь, но главное — из-за мучительного раскаяния, заставлявшего его называть себя слабовольным дураком. На сей раз он, с трудом открыв глаза, почувствовал себя особенно скверно. «Это все шампанское», — с содроганием подумал он, стараясь преодолеть одышку. Но все-таки у него есть некоторое оправдание. Последние дни были слишком напряженными, неопределенность была уж очень мучительна, и ему пришлось прибегнуть к этому средству, чтобы не сорваться. Но теперь все улажено, и он клянется, что больше никогда в жизни не возьмет в рот ни капли спиртного.

Он соскользнул с кровати, надел халат и позвонил, чтобы ему принесли чай. Когда вошла горничная с подносом, она поглядела на него как-то странно, хотя, может быть, ему это просто почудилось, потому что в глазах у него все еще стоял туман. К горничной, развязной и кокетливой девчонке, он относился с неодобрением: не раз ему приходилось слышать, как она хихикала с Наем в его комнате. Горничная отдернула занавеси, и ему показалось, что она хочет что-то сказать, но он не обратил на это внимания. После чая ему полегчало, но, когда он встал, оказалось, что ноги его плохо держат, и он, подойдя к комоду, где на всякий случай хранил бутылку шотландского виски, основательно отхлебнул из нее, чтобы привести нервы в порядок. «Это уж решительно в самый последний раз», — сказал он себе.

Одевался он медленнее обычного — вещи были разбросаны по всей комнате, а эластичные чулки он натянул лишь с большим трудом. Смит, страдавший варикозным расширением вен, стыдился этого и никогда не говорил о своей болезни, но каждый раз после попоек вены страшно вздувались. Все же в половине девятого он закончил свой туалет и, собираясь идти завтракать, заглянул к Наю. Как он и думал, Леонард еще спал. Хотя Смит потряс его за плечо, тот так и не проснулся. Накануне он был очень невоздержан, и к тому же циничен — Смит никак не мог этого одобрить. Он оставил Ная и спустился в ресторан.

В зале, где подавали завтрак, он заказал овсяную кашу и копченую рыбу. Собственно говоря, он не был голоден; несмотря на полоскание, во рту у него по-прежнему сохранялся противный вкус помоёв, но ему хотелось чего-нибудь острого. Хотя в отеле кормили хорошо, ему надоела ресторанная еда. Он не раз подумывал, не снять ли квартиру, там ему было бы удобнее; но так как он был один, без Минни, и не знал, когда они, наконец, договорятся с Пейджем, то все никак не мог решиться покинуть отель. Теперь, однако, он снимет хороший дом с садом и теплицей, где можно будет выращивать помидоры, и, пожалуй, даже со сторожкой у ворот. Минни это обязательно понравится. Он подыщет что-нибудь по-настоящему приличное, на Хенли-драйв например, — он съездит туда на будущей неделе. Как знать — вдруг Пейдж надумает переехать куда-нибудь и сдаст свой дом? Мысль о том, что он станет обитателем Хенли-драйв, немного разогнала уныние Смита и подняла настроение.

Официант принес рыбу и, как всегда, положил на стол утренние газеты. Смит обычно проглядывал их, прежде чем отправиться в редакцию. Но на этот раз он был слишком занят обдумыванием предстоящих дел, чтобы интересоваться газетными новостями. Пейдж собирался вернуться с ночным экспрессом — значит, он устанет и, вероятно, захочет поспать часок-другой, так что не стоит тревожить его слишком рано. Он предложит Пейджу встретиться в одиннадцать — это, наверное, будет ему удобно. Все документы готовы и в полном порядке, но, разумеется, они составлены совсем иначе, чем те, которые он привез с собою два года назад. Если бы только Пейдж тогда согласился, подумал Смит угрюмо, какой борьбы, вражды и горя, не говоря уже о расходах, удалось бы избежать и той и другой стороне!

Подумав о Пейдже, он опять расстроился.

Нельзя сказать, чтобы предстоящее свидание было ему приятно. Лучше всего скрыть свои чувства. Надо держаться по-деловому — в столь щекотливой ситуации так будет лучше и для него и для Пейджа… скорее все кончится. Хорошо бы выпить чего-нибудь крепкого, и при данных обстоятельствах это было бы вполне оправданно.

Он уже собирался уходить, когда к его столику снова подошел официант Джордж.

— Довольны завтраком, сэр?

— Да, — ответил Смит. Почтительный и услужливый Джордж ему нравился, но он любил поговорить, а Смиту сейчас было не до болтовни.

— Не желаете ли еще рыбы?

— Нет, спасибо.

Смит уже приподнялся, но вдруг заметил, что Джордж искоса поглядывает на него, и почему-то вспомнил, как утром посматривала на него горничная. Официант, заложив руки за спину и покачиваясь на каблуках, неожиданно сказал:

— Вы читали сегодняшний «Глобус», сэр?

«Глобус», газету Мигхилла, Смит обычно просматривал не очень внимательно, но ее всегда клали на столик вместе с другими, и сейчас, взглянув на газеты, он заметил, что она лежит сверху и кто-то — очевидно Джордж — сложил ее так, чтобы видна была заметка в два столбца на последней странице. Он взял ее и тут же, словно оглушенный ударом молота по голове, чуть не уронил на пол. Потрясенный, не веря собственным глазам, он уставился на заголовок: «Бывшая преступница возвращается на путь добродетели». Первые строчки плясали перед его глазами, сливаясь в путаный клубок.

«Кору Пейдж, которую в 1954 году, когда она была еще Корой Бейтс, признали виновной в совершении уголовного преступления, случайно встретил наш корреспондент в Северных графствах — тот самый корреспондент, который присутствовал в суде, когда она была приговорена к шести месяцам тюремного заключения…»

Смит испуганно пробежал глазами столбцы; к горлу его подступила тошнота. Ничего не было упущено. Заметка рассказывала о моральном возрождении примерно так же, как собирался писать Най: каждый факт, каждая позорящая подробность подавались наиболее уничтожающим образом — казалось, автором заметки был Леонард.

Смит встал. Не замечая Джорджа, что-то говорившего ему, он кинулся в комнату Ная. Леонард уже проснулся и стоял полуодетый перед зеркалом с электрической бритвой в руке.

— Прочти это, — сказал Смит. — Скорее!

Най злобно поглядел на него, вложив в этот взгляд все охватившее его с утра раздражение, но тон Смита заставил его все-таки отложить бритву. Взяв «Глобус», он присел на край кровати. Смит не мог больше сдерживаться.

— Это все Хейнз! — воскликнул он. — Он сам воспользовался этим материалом.

— Да замолчи же! — Най побледнел. Измятая фуфайка, обвисшие кальсоны, полувыбритое лицо придавали ему нелепый, карикатурный вид. Он прижал кулак ко лбу. — Дай подумать.

— Зачем понадобилось Хейнзу…

— Ты что, не понимаешь? Дело не в Хейнзе. У него хватило ума только на то, чтобы довести всю историю до сведения своей главной редакции. За этим стоит сам Мигхилл. Он знает, как Вернон заинтересован в этом деле. Он разгадал наш ход и позаботился подложить нам свинью. — Най крепко закусил губу. — Почему я об этом не подумал? Последнему дураку ясно, что он выбил почву у нас из-под ног. Который час?

— Начало десятого.

— Надо торопиться. — Най лихорадочно засуетился; одеваясь, он, скороговоркой бросал отрывочные фразы. — Если Пейдж увидит заметку прежде, чем подпишет, с нами кончено. Но скорее всего, он не увидит. Ночной экспресс прибывает в пять тридцать… Газет в это время еще не было. Он почти наверняка поехал прямо домой. Теперь слушай меня. Бери бумаги и на такси отправляйся к нему. Я уверен, что он дома. Сыграй в любезность. Утверждай, что хочешь облегчить ему эту трудную минуту, что лучше обойтись без лишних свидетелей, ну и так далее. Заставь его подписать. Слышишь, что я говорю? Если он не подпишет — нам конец. Если его не окажется дома, звони мне в редакцию.

Смит бросился в свою комнату, схватил папку и сбежал по лестнице. Утром обычно бывало трудно найти такси, но ему повезло: как раз, когда он проходил через вращающиеся двери, одна из древних хедлстонских машин, дребезжа, подвезла к отелю какого-то пассажира. ШОфер принялся вытаскивать багаж — очевидно, образчики товаров, — и Смит места себе не находил от нетерпения. Однако через четыре минуты он уже катил к Хейнли-драйв. Пока такси лавировало в потоке машин на Хлебном рынке, Смит заметил, что на газетном киоске висит гораздо больше желтых афишек «Глобуса», чем обычно. Он подумал: сегодня они наводнят город этим номером газеты. Надо как можно скорее найти Пейджа. Немедленно. Мысль, что в последнюю минуту их план может провалиться, что его мечты никогда не сбудутся, приводила Смита в отчаяние, и он изо всей силы уперся в перегородку, словно стараясь подтолкнуть вперед старую машину.

Однако судьба, казалось, была на его стороне — когда он подъехал к дому Пейджа, не было еще и половины десятого. Он вышел из такси ярдах в пятидесяти от ворот и велел шоферу подождать. Поправив шляпу, которая от толчка машины сбилась набок, и сунув папку под мышку, он вошел в калитку, стараясь сделать вид, что не спешит, но тут же путь ему преградили рабочие, которые натягивали большой полосатый тент над газоном перед домом. Секунду Смит стоял, широко раскрыв глаза и ничего не понимая, а потом вдруг сообразил, что идет подготовка к приему, к торжественному обеду на свежем воздухе, о котором он что-то слышал, и проникся новой надеждой — дом как будто жил нормальной жизнью. Наружная дверь была открыта, и он уже собирался подняться на крыльцо и позвонить, как вдруг из-за угла вышла какая-то женщина. Он сразу узнал миссис Пейдж. На ней была соломенная шляпа с широкими полями, затенявшая лицо, а в руках она несла корзину, полную цветов. По ее снисходительной, но довольно любезной улыбке он сразу понял, что она еще ничего не знает.

— Доброе утро, — начала она, прежде чем он успел заговорить. — Вам пришлось долго ждать?

— Нет… совсем нет… — пробормотал он.

— Я, как видите, срезала хризантемы. Не правда ли, они прелестны? Я поставлю их под тентом. Ведь вы знаете, сегодня у нас большой день. Надеюсь, погода не испортится. — Она взглянула на небо. — Как вам кажется?

— Я думаю… я надеюсь, что она не испортится. Дело в том, миссис Пейдж…

Неправильно истолковав его смущение, Алиса улыбнулась ему многозначительно и чуть лукаво.

— Я, кажется, не догадалась послать вам приглашение… Но, может быть… то есть, если вы захотите прийти…

— Миссис Пейдж…

Ведь ни о какой враждебности нет и речи… по крайней мере с нашей стороны. Мне, как вам известно, даже нравилась ваша газета. Особенно вначале, когда Дороти выиграла приз. И раз вы уезжаете, было бы очень приятно, если бы вы и мистер… если бы вы оба присоединились к нам и к нашим друзьям сегодня. Видите ли…

— Извините меня, миссис Пейдж, — Смиту, наконец, удалось вставить слово. — Мне необходимо поговорить с вашим супругом.

— С мужем? С Генри? — Ее тон из светски-любезного стал раздраженным. — Ну, если вам удастся его найти, можете считать, что вам повезло.

— Но мне необходимо с ним увидеться. По делу первостепенной важности.

— Возможно. У Генри здесь немало важных дел. Но ему два дня назад заблагорассудилось укатить в Лондон.

— Я знаю, миссис Пейдж, — поспешно сказал Смит, чувствуя, что покрывается испариной. — Но его… его дело в Лондоне было завершено вчера. И нас уверили, что он собирался вернуться в Хедлстон с ночным поездом.

— Неужели? — Она тупо уставилась на Смита. — Но как бы то ни было, я, в свою очередь, могу вас уверить, что здесь его нет.

— Нет? — повторил Смит и продолжал торопливо и взволнованно: — Выслушайте меня, миссис Пейдж. Поезд пришел в половине шестого. Мы знаем, что он вернулся с этим поездом. Ну, предположим, что ваш супруг не хотел беспокоить вас… будить домашних в такое раннее время… Как вы полагаете, куда он мог бы поехать?

Она задумалась, чопорно поджав губы, и он окончательно пришел в бешенство.

— Что же, — сказала она с неожиданной злостью. — Он мог поехать к сыну. В Слидон. От Генри всего можно ожидать. У него настоящее пристрастие к Слидону.

Услышав это, Смит почувствовал новый прилив надежды и огромное облегчение. Слидон!.. Ну конечно же! Ведь Пейдж, разумеется, хотел как можно скорее успокоить Кору, и, значит, вполне вероятно, даже просто бесспорно, чтобы он с вокзала поехал прямо в Слидон. Конечно, он захочет побыстрее сообщить ей, что он ее спас.

Смит поспешно распрощался с Алисой и кинулся к такси. Когда автомобиль повернул к Слидону, он сказал себе, что удача снова на его стороне: маловероятно, что эта новость уже достигла уединенной приморской деревушки. Он то и дело просил шофера прибавить скорость, так что дребезжащую машину, которая, как и большинство местных такси, была еще довоенного выпуска, швыряло по шоссе из стороны в сторону.

И вдруг, когда до Слидона оставалось не больше двух миль, машину занесло особенно круто, взвизгнули тормоза, и она, подпрыгнув, остановилась. Еще прежде, чем шофер успел вылезти, Смит сообразил, что лопнула шина. Изнывая от нетерпения, он шагал взад и вперед у обочины, пока шофер подводил домкрат под заднюю ось и менял колесо, сердито бормоча, что это не его вина и что машина не рассчитана на то, чтобы носиться по деревенским дорогам со скоростью пятьдесят миль в час. Сам он был уже не молод и почему-то не захотел снять старый грубошерстный пиджак и кожаные перчатки с раструбами, доходившие ему до локтей, так что все его движения были невыносимо медлительны. Смит то и дело оглядывался в ту сторону, откуда они приехали, надеясь увидеть попутную машину, которая подвезла бы его, но за все время мимо них прошел только автобус, направлявшийся в Хедлстон. В довершение всего воздух вдруг стал тяжелым и душным, на севере заклубились черные грозовые тучи, Смит не сомневался, что попадет под ливень. Наконец шофер поставил колесо и, смягченный обещанием лишних чаевых, повел машину дальше, но уже гораздо медленнее.

Теперь Смит почти не спускал глаз с циферблата своих часов. Стрелки показывали половину, одиннадцатого, когда такси въехало в деревню, мирный и сонный вид которой несколько успокоил его. Он знал, что дом молодого Пейджа расположен где-то на холме, и они довольно скоро его отыскали. Выйдя из машины, Смит глубоко вздохнул, чтобы освежить легкие, но голова у него по-прежнему оставалась тяжелой. Когда он приблизился к двери, нервы его были напряжены до предела. Через несколько минут все решится.

Он легонько дернул звонок, стараясь не выдать своей тревоги, и прислушался. Может быть, он дернул недостаточно сильно? Правда, ему казалось, что он слышал, как колокольчик в доме зазвенел, но это могло ему почудиться. Он позвонил посильнее — никакого результата. Он рванул звонок в третий раз с такой силой, что чуть не выдернул ручку, ясно расслышал резкое дребезжание внутри дома — и все-таки никто не вышел.

Он попробовал открыть дверь, поворачивая ручку и вверх и вниз, но безрезультатно. За окнами не было заметно никаких признаков жизни. Что же это такое, наконец? Ведь кто-нибудь обязательно должен быть дома! Тут ему пришло в голову, что Пейдж, возможно, отдыхает в спальне наверху — это казалось вполне правдоподобным. А если так — отступать нельзя, надо во что бы то ни стало увидеть его.

Шофер такси подозрительно поглядывал на Смита из-за калитки, но тот, не обращая на него внимания, прошел за дом по узкой, усыпанной гравием дорожке. Как он и ожидал, она вела к черному ходу и дверь оказалась незапертой. Он тихонько отворил ее и через коридорчик прошел в кухню. Там у стола сидела Кора.

Она не пошевелилась, даже когда Смит подошел к ней вплотную. Казалось, она не заметила его появления, или, во всяком случае, оно никак на нее не подействовало. Она смотрела мимо него неподвижным взглядом, словно завороженная каким-то невыносимо страшным зрелищем. Он по-настоящему испугался, заметив, как она изменилась за несколько дней, после концерта, на котором он впервые ее увидел. Она, казалось, постарела лет на десять и ушла в себя, ограбленная, лишенная радости и жизни. Но Смиту некогда было жалеть ее. Он во что бы то ни стало должен был встретиться с Пейджем, и как можно скорее. Так он и сказал Коре. Она ничего не ответила.

— Послушайте, — сказал Смит, наклоняясь к ней, словно говоря с ребенком… — Мне нужен Генри Пейдж. Мне необходимо поговорить с ним.

Она так долго молчала, что он усомнился, слышала ли она его.

Затем Кора медленно повернулась к нему. Лицо ее было мраморно-бледным и почти безжизненным, — казалось, тяжелые душевные муки убили в ней всякую способность чувствовать.

— Его здесь нет, — ответила она.

— Но… мне сказали…

— Его здесь нет, — повторила Кора тем же безучастным тоном. — Он вчера вечером передумал и телеграфировал нам, что выедет сегодня.

— Но нам сообщили…

— Телеграмма вон там… на каминной полке.

Смит прочел телеграмму. Она была адресована Коре. Пейдж сообщал, что все будет хорошо, что он собирается переночевать в гостинице и вернуться на другой день.

— Ах вот как!.. — воскликнул Смит.

— Какое это имеет значение? — сказала она.

И вдруг через ее плечо Смит увидел на столе развернутый лист «Глобуса». Безжизненный взгляд Коры тоже остановился на газете.

— Ну вот. Вы довольны? Тогда вы погубили только меня. А теперь вы погубили нас всех.

Смит машинально начал оправдываться. Он хотел объяснить ей, что это не его вина, что он здесь ни при чем, но сразу умолк. Он был замешан в этом не меньше других, а может быть, и больше. Кроме того, Кора была права — теперь все бесполезно. Как она и сказала — все погибло. Ни словами, ни делами помочь нельзя. Он еще раз посмотрел на Кору, совсем раздавленную, окаменевшую в своем горе, и вчерашнее виски словно закисло в его желудке; он почувствовал мутную тяжелую тошноту. Внезапно что-то дрогнуло у него в душе, и он впервые понял, насколько страшно то, что было сделано. Все зло, весь вред, постоянно причиняемые безжалостной, бессердечной прессой, казалось, нашли свое воплощение в этой загнанной, измученной женщине, в ее погубленной жизни.

— Откуда у вас эта газета? — спросил он.

— Ее купил Дэвид… мой муж.

— Но где?

Его слова как будто доносились к ней откуда-то издалека, и ее ответ словно преодолевал то же расстояние.

— Каждое утро он гуляет по молу. В киоске… он увидел афишку… их повсюду расклеили… и принес газету домой… — Она конвульсивно содрогнулась. — Этого-то я и старалась не допустить. Я знала, что с ним будет. Я его никогда прежде таким не видела. И он ушел, не сказав мне ни слова.

— Куда он пошел? — спросил Смит.

— Не знаю… ничего не знаю. Я пыталась его остановить, но напрасно. Я больше ничего не могу. Со мной все… это конец.

Что он мог сказать ей? Ему ничего не приходило в голову. Наконец он пробормотал бессмысленное утешение:

— Все не так мрачно, как вы думаете. Он вернется к вам.

— Нет. — Она медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза, и от звука ее голоса он похолодел. — Ко мне-то? Нет.

Больше он ничего не смог от нее добиться. Ее снова охватило отчаяние, и она перестала отвечать. Смит попытался убедить себя, что, может быть, позже она найдет облегчение в слезах. Он повернулся и вышел из коттеджа.

Он медленно побрел назад к такси, теперь ему незачем было торопиться. Вдали разразилась гроза, и над Элдонскими холмами грохотал гром. Даже и здесь небо было свинцовым, стояла невыносимая духота. Растерянному и потрясенному Смиту почудилось что-то зловещее в этих глухих раскатах, сотрясавших неподвижный воздух, как орудийные залпы. Когда он садился в такси, ему на руку упала одинокая капля дождя, тяжелая и теплая, как кровь.

Он велел шоферу возвращаться в Хедлстон — ничего другого не оставалось. Смит отказался от мысли искать Пейджа. Здесь его не было: он еще ехал в поезде, а может быть, даже и не покинул Лондона. Как бы то ни было, Пейдж уже все знает. Теперь он ни за что не подпишет контракта, ни за что не отдаст «Северный свет». Им с Наем оставалось лишь отказаться от дальнейших бесплодных усилий и уехать. Но не только этим выводом объяснялось охватившее Смита желание немедленно бросить все. Он был напуган тем, что натворили они с Наем, напуган силами, которые они развязали. Смит ощутил необычайную слабость и готов был отдать что угодно за стакан виски. Скорее уехать отсюда! Его даже больше не волновало, потеряет он работу или нет. Только бы выбраться из Хедлстона, и как можно быстрее!

Ему трудно было сейчас оставаться одному, и его потянуло к Наю. Леонард сказал, что будет в редакции, и, когда такси въехало на окраину Хедлстона, Смит попросил шофера отвезти его к Дому просвещения. Шел проливной дождь, и сильный ветер швырял струи воды в стекла машины. Улицы были пустынны, и только кое-где, укрываясь под зонтиками, спешили одинокие прохожие. Но когда такси свернуло с Виктория-стрит к Хлебному рынку, они неожиданно попали с большой затор. Смит опустил стекло и выглянул наружу. Узкая улица была забита машинами — грузовиками и фургонами, доставлявшими продукты на городской рынок. Он решил, что либо лопнула водопроводная магистраль, либо дождь затопил мостовую. Ждать у него не хватало сил, а Дом просвещения был уже близко. Сунув в руку шофера несколько бумажек, Смит вылез из такси.

Повернув за угол и торопливо шагая по Парк-стрит, он вдруг заметил, что дальше вся улица запружена людьми. Не обращая внимания на дождь, они стояли тесной толпой, вытягивая шеи, толкаясь, стараясь пробиться поближе к дверям какого-то здания. Сердце у Смита на секунду замерло, когда он сообразил, что здание это — Дом просвещения. «Возмущенная толпа разнесла нашу редакцию», — подумал он. Смит был перепуган, но все же не мог уйти, не узнав в чем дело. Он кинулся вперед, но тут раздался вой сирены, и по бульвару, там, где проезд обычным машинам был запрещен, мелькнула белая карета скорой помощи.

В смертельном ужасе Смит локтями прокладывал дорогу сквозь толпу. Он то и дело называл себя и требовал, чтобы его пропустили. Когда он добрался до подъезда, стоявший там полицейский узнал его и открыл ему дверь. Смит остановился в вестибюле, тяжело дыша, боясь идти дальше. С трудом он заставил себя нажать кнопку лифта. Лифт не спустился. Судя по указателю, кабина стояла на третьем этаже. Вдруг Смит услышал, что кто-то стремглав бежит вниз по лестнице. Это оказался Пигер, телефонист. Увидев Смита, юноша бросился к нему и схватил его за локоть.

— Мистер Смит… сэр… сэр…

— Что случилось?

Питер дергал его за рукав, истерически всхлипывая, и бормотал:

— Я хочу домой. Это ужасно… ужасно, и я сам видел это.

— В чем дело? — Смит с силой тряхнул его. — Ради всего святого, что произошло?

Питер поглядел на него, бессильно откинув голову, Его голос становился все пронзительнее:

— Молодой мистер Пейдж… он стрелял в мистера Ная… мистер Най упал… и тогда он застрелился… — Питер задохнулся и взвизгнул: — Доктор говорит, что он умер.

— Кто? — испуганно прошептал Смит.

— Дэвид… молодой мистер Пейдж.

Смит прислонился к стене, не ощущая ничего, кроме тупой тошноты. Тут он услышал шум спускающегося лифта. Через секунду из него вышел Най в сопровождении доктора. Най был бледен, из-под наброшенного на плечи пиджака виднелась забинтованная рука, но в его побелевших губах была зажата сигарета.

— Взбесившийся психопат, — сказал он Смиту, проходя мимо.

Словно в тумане Смит увидел, как они скрылись за дверцей кареты скорой помощи. Собравшись с духом, он хотел было уйти, когда из-за клетки лифта показались два санитара с носилками, покрытыми простыней. Смит попытался закрыть глаза. Они не закрывались. Он смотрел на носилки, пока санитары проходили мимо. Затем их поставили в карету. Через открытую дверь Смит увидел на фоне молча глазеющей толпы коленопреклоненного фоторепортера, который делал снимок за снимком.