Космопорт Коронета, Кореллия

Когда Фетт открыл передний люк «Раба», Мирта уже ждала снаружи. Бластера в ее руке не было, так что он решил ей довериться.

Сейчас он чувствовал и свой возраст и свою болезнь. Его тело грызла тупая боль. Он игнорировал ее.

— Соло везут тело Айлин, — сообщил он ей.

— Знаю. Я хочу его забрать.

«Началось…».

— У тебя нет корабля, и нет денег. Что ты собираешься с ним делать?

— А что с ним собирался делать ты?

— Похоронить.

— Как–то поздновато уже проявлять заботу о дочери.

— Думаешь, я этого не понимаю? – Фетт заметил, что у нее на шее висит «сердце огня». – Значит, это ожерелье дала тебе она, как приманку для меня.

Мирта сжала камень в руке. – Нет, я действительно нашла его.

— И что случилось с Синтас?

— Почему тебя это беспокоит?

— Потому что я любил ее. И даже Айлин едва ли знает, что с нами случилось, и почему я ушел. Так что не надо меня судить.

На лице Мирты появилась презрительная гримаса.

— Ты ни разу даже не пытался связаться с ними.

— Ты хочешь знать, на что была похожа моя жизнь?

— Да уж, это наверняка был трудный путь к богатству.

— Моего папу убили на моих глазах, когда мне было тринадцать, и три года я был в бегах. Я женился на Синтас, когда мне было шестнадцать, так как думал, что смогу исправить свою жизнь, если буду вести себя так, как ведут нормальные люди, но я ошибался. Я пытался быть Наемным Защитником, но убил старшего офицера и меня посадили в тюрьму, а затем изгнали с Конкорд Дауна. И на этом мои попытки быть обычным человеком закончились. С тех пор я остаюсь Бобой Феттом, поскольку просто не знаю, как жить по–другому.

Мирта смотрела на него так, словно решала про себя, пальнуть ли ему пару раз в голову, или попробовать выстрелить в грудь. Фетт не нуждался в ее сочувствии. Он хотел, чтобы она поняла причину, по которой его возвращение к Синтас и Айлин после окончания срока его заключения сделало бы их гораздо несчастнее, чем то, что он их бросил.

А еще он убил офицера, который когда–то был его наставником и другом. На самом деле изгонять его даже не требовалось. Он сам хотел оказаться как можно дальше от места, причинившего ему боль.

Но зачем ему вообще понадобилось, чтобы Мирта это понимала? Она всего лишь посторонний человек, встреченный им пару недель назад. «Она мне никто. Возможно, она даже не моя плоть и кровь, а просто авантюристка, которая пытается получить от меня несколько кредитов».

Есть единственный способ выяснить это раз и навсегда. Он вытащил инфопланшет и подключился к своим счетам.

— Счет в банке есть?

— Зачем тебе это знать?

— Ты первая стреляла в Сал–Соло. Возьми миллион кредитов и исчезни.

На ее лице было написано презрение.

— Думаю, ты знаешь, что ты можешь сделать со своими деньгами.

Да, в ее жилах текла его кровь. Он, в любом случае, и так это знал, на уровне инстинкта.

— Есть братья или сестры?

— Нет. И детей тоже нет.

Спросить об этом он не подумал. – Ты все равно еще слишком молода для этого.

— Я была замужем. Мандалорцы женятся рано, так ведь?

«О, надо же, как повторяется прошлое. Я не хочу знать об этих неприятностях. Мне хватает своих».

Фетт не спросил, почему она больше не замужем. Может и стоило что–нибудь сделать с ее угрюмой манерой общения. Но он начал уважать ее; а еще она была его внучкой. Вся его семья.

«Нет, она нужна тебе, чтобы найти клона, и она знает, что случилось с Синтас…»

Он обманывал сам себя, оправдывая чувства ложным прагматизмом. Клона он мог найти и сам, а что случилось с его женой, ему знать не хотелось. Нет, сейчас им двигало то же стремление, которое заставило его отца просить Дуку о клонированном сыне в качестве части платы за то, что он дал свой генетический материал для армии клонов: он хотел иметь семью. Было бы проще осуществить это желание, найдя жену и остепенившись, но Боба Фетт был способен на это не больше, чем его отец.

— Значит, мы собираемся драться за тело.

— Ты просто хочешь победить, — сказала Мирта. – И не важно, что на кону.

Фетт даже не мог сердиться на нее. Он прислонился к корпусу «Раба» и, используя увеличивающий визор шлема, стал внимательно смотреть на небо, ожидая, когда на нем возникнет маленькое пятнышко «Тысячелетнего Сокола», чтобы позже приземлиться на посадочной полосе. Мирда ожидала того же рядом с ним – но не вместе с ним. Он почти чувствовал невидимую стену, которую она воздвигла между ними.

Это были долгие полчаса.

«Сокол» пронесся над полосой, затем сделал петлю и приземлился в пятидесяти метрах от них. Фетт выпрямился и пошел к нему; Мирта почти наступала ему на пятки.

Первой из корабля вышла Лея Соло, направившись в его сторону, словно преграждая путь к кораблю.

— Я очень сожалею о случившемся, Фетт. Мне жаль, Мирта.

Фетт прошел мимо нее и забрался по трапу в грузовой отсек. Хэн как раз перемещал репульсорные носилки из основного отсека, и поэтому лишь бросил на них короткий взгляд через плечо.

— Собираешься вписать нас в свой список целей? – спросил Хэн. – Если ты размышляешь об охоте на Джейсена, то он слишком опасная дичь, даже для тебя.

Фетт медленно, со сдержанным презрением, покачал головой.

— Мне не требуется никого наказывать, Соло. Твой сын приказывает собственной сестре открыть огонь по гражданским, и отстраняет ее от должности, когда она отказывается. Нет, я, пожалуй, дам тебе возможность самому разбираться со своей веселой семейкой. А у меня есть более срочные дела.

Он увидел, как Хэн и Лея посмотрели друг на друга, и понял, что услышанное ошеломило их не хуже термального детонатора. Значит, они не знали.

«Фьерфек. В этом мешке для трупов лежит моя дочь».

Наступившее давящее молчание казалось затишьем перед бурей. Лея – да, а ведь его предшественник Фенн Шайса был когда–то в нее влюблен, еще до того, как она вышла замуж за космического бродягу – как–то неловко указала на люк.

— Я могу найти кого–нибудь для организации похорон, Фетт.

— Нет, — сказал он. – Она моя. – «Пора сделать жест». – Она наша.

— Ладно. – Голос Леи был тих и заботлив. – Не волнуйся.

— Я хочу увидеть ее тело.

— Не думаю, что это хорошая мысль.

— Принцесса Лея, я сказал, что хочу увидеть тело моей дочери.

Мирта взяла его за руку. «Она хочет успокоить себя или меня?» Фетт в очередной раз был рад тому, что носит шлем, поскольку не хотел, чтобы Хэн Соло видел его горе. Его голос не выдал ничего.

— И я хочу видеть мою мать, — заявила Мирта.

Лея сделала шаг назад, но Хэн замешкался. Фетт не смог удержаться от резкости в голосе. – Соло, оставьте нас на несколько минут.

— Фетт…

— Я сказал, оставьте нас.

Хэн выглядел растерянным, и к люку его подтолкнула Лея. Фетт и Мирта остались одни в тамбуре грузового отсека, где остались носилки.

Оба замешкались, и двинулись вперед одновременно. Фетт пропустил вперед Мирту и она открыла застежку, пристально вглядываясь внутрь.

Только легкому вздрагиванию ее подбородка можно было понять, что она шокирована. Он стоял за ней и видел чужого человека. Лицо Айлин Вел было покрыто синяками и порезами, но было удивительно спокойным: оно было украшено киффарской татуировкой – три черных линии от левой брови до скулы – такую же имела ее мать, Синтас. Черные волосы были сильно тронуты сединой.

«Ведь это моя девочка».

Он изо всех сил пытался соотнести тело незнакомой женщины средних лет, с ребенком, которого он когда–то держал на руках.

Говорят, что родители никогда не перестают считать своих детей маленькими, насколько бы старше они не становились. У Фетта такого ощущения не было.

«Но я хочу. Я хочу это почувствовать».

«Ты пропустил всю ее жизнь. Всю. Звала ли она тебя папой когда–нибудь? Нет, я этого не помню».

Мирта наклонилась, надела «сердце огня» на шею матери, и прижалась щекой к ее щеке. Затем она выпрямилась и отступила назад, словно пропуская его, чтобы он тоже мог попрощаться с Айлин. А это оказалось трудным делом. Он замешкался, поскольку на него давило другое воспоминание, которое он не пытался, да и не хотел забывать. Шестьдесят лет назад, он находился на пыльной арене на Геонозисе, держа в руках шлем его отца.

«Джедаи всегда отнимают у меня все».

Фетту хотелось снять шлем и поцеловать дочь на прощание, но он не был готов сделать это, не здесь. Затянутыми в перчатку пальцами он пригладил волосы Айлин, и уже был готов закрыть сумку, но не смог заставить себя расстаться с «сердцем огня». Это все, что у него осталось от более счастливых времен. Он снял ожерелье и обнаружил, что Мирта, хмуро и не мигая, смотрит на него. Она хотела похоронить камень вместе с телом Айлин.

Но решение было.

«Сердца огня» имели спайность – особенность кристаллической структуры, которая создавала в камне линии ослабления химических связей: она позволяла ювелирам раскалывать камни на куски меньшего размера, которые можно было обрабатывать. Фет поставил каменный диск на ребро и вытащил бластер. Пара резких ударов рукояткой по плоскости спайности расколола камень на два осколка. Фетт вытащил один из них из кожаной оплетки и протянул Мирте, а затем снова надел остатки ожерелья на шею Айлин.

Ему много раз приходилось иметь дело с мертвыми. Если ты охотник за головами, это является частью работы. Но только когда он неуклюже попытался завязать кожаный шнур на шее дочери, и ему пришлось снять перчатки, он действительно дотронулся до Айлин.

Ее волосы оказались более жесткими, чем он ожидал. Ее кожа была шелковистой и холодной как лед.

И именно тогда он по–настоящему понял, что потерял своего единственного ребенка. Он никогда не был рядом, чтобы поддержать ее, и знал, что эта боль никогда не станет слабее, в отличие от воспоминаний о Синтас. Его отец был рядом с ним. А он сам не смог быть достойным его в самом важном, что только есть в жизни; не смог быть таким же хорошим отцом, каким был Джанго Фетт.

— Пойдем, — сказала Мирта. – Мы заберем ее домой.

Обращение «мы» возникло как–то внезапно.

— А где дом? Уж точно не Тарис.

— На Мандалор.

— Вообще–то у меня нет там никакого имущества.

— Тогда пора приобрести.

Боба Фетт и Мирта вернулись на «Раб 1» и поместили тело Айлин Вел в морозильную камеру, предназначенную для узников, задания на которых включали в себя слова «доставить мертвым». Это воспринималось, как что–то неправильное, но было единственным реальным способом сохранить тело в течение полета до Мандалора.

Кто бы ни был этот Кад’ика, в его словах был смысл. Иногда действительно нужно такое место, которое можно по–настоящему называть домом. Фетт забрался внутрь «Раба 1» через основной люк и устроился в пилотском кресле. Мирта, по–прежнему молча, заняла место второго пилота.

— Бевиин говорит, что мы, мандалорцы, редко хороним наших мертвых, — сказал Фетт. – Но из меня всегда был неважный мандалорец.

— Мама была киффаркой.

«Пусть так».

— Что ты предлагаешь, в таком случае?

Глаза Мирты были полны слез.

— Я пока не знаю.

Фетт снял шлем.

— Мы полетим на Мандалор. Через Геонозис, поскольку там я похоронил папу. Семья не должна разлучаться.

Это был самый долгий разговор на тему, не связанную с профессиональной деятельностью, который Фетт вел с кем–либо с тех самых пор, когда был ребенком. Личный разговор, тягостный настолько, что причинял боль. В конце концов, он молча дал волю слезам.

Рядом с ним плакала Мирта, время от времени судорожно глотая воздух. Оба смущенно молчали, словно не желая признавать, что способны оплакивать кого–то, хотя правда состояла в том, что они могли плакать, и плакать горько.

Они стали одной семьей. Да, это был худший из всех возможных путей обрести родственные узы. Но даже при отсутствии привязанности узы все–таки были, и впервые в жизни это была связь, которую Боба Фетт попытается обрести как отец, а не как человек, вечно живущий в прошлом, в поисках того, кто уже никогда не вернется.