Глава 28. «Мест нет» – вспыхивали и гасли буквы светящегося объявления, роняя красные и зеленые блики на черную гладь мокрого асфальта

«Мест нет» – вспыхивали и гасли буквы светящегося объявления, роняя красные и зеленые блики на черную гладь мокрого асфальта. Вспыхивали снова и снова, предостерегая мир. А в глубине двора маячили темные блоки мотеля; над каждой дверью горела маленькая лампочка, и, отражая переменчивые вспышки букв, мягко поблескивали припаркованные машины.

– Когда на постоялом дворе нет свободных мест, – произнесла Джой, – чувствуешь себя лишним.

Я кивнул. Мы уже проехали мимо четырех переполненных мотелей. Этот был пятым. Правда, не все объявления мигали, как это, но они неизменно были на каждом мотеле, слабо светясь в ночи. И хотя в эти вспышки не было заложено никакого особого смысла, своей выразительностью это объявление впечатляло больше, чем остальные. Казалось, будто оно с мрачным упорством настойчиво вдалбливало людям, что для них отныне нет места на Земле.

Итак, пять мотелей, оповещавших об отсутствии мест, и один вообще без всякого объявления – запертый, темный и пустой: уголок, наглухо отгородившийся от всего мира.

Я замедлил ход и, нажав на тормоз, плавно остановил машину. Мы уставились на мигающее объявление.

– Этого следовало ожидать, – проговорила Джой, – Как это мы не сообразили! Те люди, которые не могут найти себе жилье, – ведь это они нас опередили. И возможно, что кое‑кто из них даже на несколько недель.

Дождь не стихал. Уныло поскрипывали «дворники».

– Может, мы тут и впрямь дали маху, – сказал я. – Может, все‑таки…

– Нет, – перебила она. – Ни о своей квартире, ни о моем доме даже и не заикайся. Я скорее умру, чем поеду туда.

Мы тронулись дальше. Еще два мотеля – еще два объявления, сообщавших об отсутствии мест.

– С ума сойти можно! – воскликнула Джой. – Везде все занято. В отелях, верно, творится то же самое.

– Не отчаивайся, – сказал я. – Помнишь тот мотель, на котором не было объявления? Тот, что был закрыт?

– Но в нем ведь темно. Он пуст.

– Зато в нем можно укрыться от непогоды, – сказал я, – И у нас будет крыша над головой. Тому человеку на берегу озера пришлось взломать замок. Почему бы нам не последовать его примеру?

Я повернул, не доезжая до конца квартала. Сейчас это было безопасно – ни вслед за нами, ни навстречу не шло ни одной машины.

– Ты помнишь, где он находится? – спросила она.

– Думаю, что помню, – ответил я.

Однако я все‑таки проскочил мимо, и пришлось возвращаться назад. Вот наконец и он – ни вывески, ни огонька, ни души вокруг.

– Куплен и закрыт, – сказал я. – Закрыт без всяких проволочек. Это тебе не многоквартирный дом, где нужно предупреждав жильцов заранее.

– Ты так считаешь? – спросила Джой. – По‑твоему, этот мотель купил Этвуд?

– А иначе зачем было его закрывать? – в свою очередь, спросил я. – Тебе не кажется, что, будь у него другой хозяин, он был бы открыт? При нынешнем‑то спросе?

Я свернул на дорогу, которая некруто спускалась к строениям мотеля. Свет фар скользнул по стоявшей перед одним из блоков машине.

– Нас уже кто‑то опередил, – заметила Джой.

– Не волнуйся, – сказал я. – Все в порядке.

Я проехал двор и затормозил, осветив фарами другую машину. Сквозь затуманенное дождем стекло на нас с испугом смотрели бледные, с расплывшимися контурами лица.

Немного повременив, я вылез из машины. У той машины открылась дверца со стороны водителя, и показался какой‑то мужчина. Он направился ко мне, шагая в веере света наших фар.

– Вы ищете, где бы переночевать? – спросил он. – Напрасный труд – везде все занято.

Это был средних лет мужчина, хорошо одетый, хотя его платье нуждалось в глажке. На нем были новое пальто, шляпа из дорогого магазина, а под пальто – элегантный деловой костюм. Ботинки его были свежевычищены, и их облепили блестящие бусинки дождевых капель.

– Я знаю точно, что нигде нет мест, – продолжал он. – Я уже справлялся. И не только сегодня – я занимаюсь этим каждый вечер.

Я молча кивнул, чувствуя, как мои внутренности сжимаются в плотный, твердый комок. От его вида у меня тоскливо защемило сердце. Вот и еще один бездомный.

– Сэр, – проговорил он, – вы не объясните мне, что сейчас творится на свете? Вы ведь не полицейский, правда? Впрочем, это не имеет значения.

– Нет, я не фараон, – сказал я.

Судя по его тону, он находился почти на грани истерики – У него был голос человека, который вот‑вот рухнет под тяжестью свалившихся на него невзгод. Человека, на глазах у которого день за днем постепенно разваливался его личный, сколоченный им мирок, а он был бессилен этому помешать.

– Я в том же положении, что и вы, – сказал я, – Ищу конюшню.

Мне почему‑то вдруг вспомнилось, как Джой назвала мотель постоялым двором.

Сейчас подобная острота была явно не к месту, но он, видимо, этого не заметил.

– Мое имя – Джон Куинн, – представился он. – Я вице–президент страховой компании. Зарабатываю около сорока тысяч в год, и, как видите, мне негде жить, негде укрыть мою семью от дождя. Если, конечно, не считать машины.

Он заглянул мне в глаза.

– Обхохотаться можно, – проговорил он. – Ну, смейтесь же!

– Мне не до смеха, – сказал я.

– Почти год назад мы продали свой дом, – продолжал Куинн. – На условии долгосрочной аренды. Мне предложили за него такую цену, о которой я и не мечтал. Понимаете, мы собирались купить дом побольше. Семья ведь росла. Нам очень не хотелось продавать наш старый дом. Он был такой уютный. Да и привыкли мы к нему. Но нам стало в нем тесновато.

Я кивнул. Все та же история.

– Послушайте, – сказал я, – хватит нам мокнуть под дождем.

Но он словно оглох. Он испытывал неодолимую потребность выговориться. Его распирало от желания излить душу. Верно, я был первым человеком, с которым он мог по‑настоящему поделиться, – человеком, который, как и он, рыскал по городу в поисках пристанища.

– Разве мы могли предположить, что так получится? – продолжал он. – Нам казалось, что все очень просто. При наличии договора о долгосрочной аренде у нас впереди было достаточно времени, чтобы подыскать себе подходящий дом. Но мы его так и не нашли. Нам, конечно, попадались объявления. Но мы всегда опаздывали. Приедешь, а дом уже продан. Тогда мы обратились к строительным подрядчикам, но никто из них не брался выстроить дом раньше, чем через два года. Одному или двум я даже пытался дать взятку, но безрезультатно. Все в один голос твердили, что завалены заказами. Многие нахватали до ста подрядов, а то и больше. Что‑то невероятное, правда?

– Да, просто не верится, – согласился я.

– По их словам, сумей они нанять больше рабочих, они бы выполнили мой заказ. Но рабочих нет и в помине. Все они заняты. Ни один не сидит сложа руки. Мы попросили продлить срок нашего пребывания в доме сперва на месяц, потом на два и, наконец, – на три, но пришел день, когда мы уже обязаны были передать собственность владельцу. Я предложил покупателю пять тысяч отступного, если он аннулирует сделку, но получил отказ. Он сказал, что очень сожалеет, но дом им куплен и этот дом ему нужен. Напомнил, что дал мне три месяца сверх договоренного срока. И, бесспорно, был прав. Нам некуда было податься. У нас нет родственников, у которых можно попросить приюта. Во всяком случае, в этом городе. Мы, правда, могли бы отослать детей в деревню к какой‑то дальней родне, но нам очень не хотелось разбивать семью, а кроме того, кое‑кто из этих родственников сам оказался в затруднительном положении. У нас, конечно, полно друзей, но ведь друзей не попросишь, чтобы они разделили с тобой свой дом. Не дай бог, чтобы они вообще узнали, в какую ты попал переделку. Тут уж гордость не позволит пожаловаться. Из последних сил изображаешь полное благополучие в надежде, что все образуется. Я, конечно, перебрал все возможности. Отели и мотели забиты до отказа. Свободных квартир нет. Я пытался купить трейлер[2]. Так оказалось, что нужно записаться в очередь. Великий Боже, список желающих на пять лет вперед!

– Поэтому‑то вас и занесло сюда сегодня ночью, – подытожил я.

– Да, – подтвердил он. – Мы не на улице, и то спасибо. Тут хоть тебя не будят проезжающие мимо машины. И нет пешеходов. Но как же это тяжко! Особенно для жены и ребятишек. Скоро месяц, как мы живем в этой машине. Когда повезет, едим в ресторанах, но обычно в них яблоку негде упасть. Большей же частью мы питаемся в кинотеатрах, в тех, что на открытом воздухе, а иногда покупаем какую‑нибудь провизию, выезжаем за город и устраиваем пикник. Когда‑то пикники были развлечением, но прошли те времена. Теперь даже детям они не в радость. Мы пользуемся туалетами заправочных станций. Белье стираем в прачечных самообслуживания. Каждое утро я езжу на работу; потом жена отвозит детей в школу. А пока они в школе, мечется по городу в поисках жилья. К концу рабочего дня они все заезжают за мной в контору, и мы отправляемся искать место, где можно перекусить. Мы выдержали месяц такой жизни, – добавил он. – Но долго мы так не протянем. Дети все спрашивают, когда у нас снова будет дом, да и зима на пороге. Мы не сможем жить в машине, когда грянут морозы и пойдет снег. Если мы не подыщем себе жилья, придется уехать в какой‑нибудь другой город, где можно найти дом, квартиру, что угодно – мы согласны почти на любое помещение. Я буду вынужден уйти с работы и…

– Переезд вам ничего не даст, – перебил я, – Ехать некуда. Везде одно и то же.

– Мистер! – воскликнул Куинн высоким, срывающимся от отчаяния голосом. – Объясните мне, в чем дело? Что все‑таки происходит?

– Кто его знает, – пожал я плечами. Не мог же я сказать ему правду. Ему и без того было тошно. Для него лучше, если он проведет эту ночь в неведении.

Так вот оно и будет, подумал я. Повсеместно. Население земного шара превратится в кочевников, которые будут скитаться в надежде набрести на места получше, а таких мест уже днем с огнем не сыщешь. Вначале они будут кочевать семьями, потом, возможно, объединятся в племена. Со временем многих сгонят в резервации или специально для них отведенные области типа резерваций, ибо только при этом условии уцелевшие правительства сумеют оказать им хоть какую‑нибудь помощь. Но до самого конца не переведутся бродяги, которые будут остервенело биться за крышу над головой и всеми правдами и неправдами раздобывать себе пропитание. Вначале, в первом порыве бешенства, им, быть может, посчастливится захватить какие‑нибудь жилые строения – свои собственные дома или чужие, неважно. На первых порах они будут драться за пищу, воровать продукты, припрятывать запасы. Но все жилища пришельцы постепенно либо сожгут, либо разрушат каким‑нибудь иным способом. Они превратят их в руины, пользуясь своим неограниченным правом собственности, и едва ли этому можно будет помешать, поскольку они будут действовать втихую. И с чистой совестью – ведь, как полноправные владельцы этих домов, они сочтут такое обращение со своей собственностью вполне законным, и пожарам не будет конца. И нет на них никакой управы, а если и есть, то сразу ее не найдешь. Ведь с Этвудами не вступишь врукопашную, не дашь бой кегельным шарам. Их можно только ненавидеть. Их трудно изловить, не менее трудно уничтожить, и у них всегда поблизости есть крысиная нора, через которую они могут улизнуть в другой мир. И придет время, когда не останется больше жилых строений, кончится пища, хотя вопреки всему человек, возможно, еще будет кое‑как влачить жалкое существование. Но из каждой тысячи людей останется только один, и, когда наступит этот день, пришельцы окончательно выиграют войну, которой на самом деле и не было. И человек из хозяина планеты превратится в затравленное животное.

– Мистер, – прервал молчание Куинн, – я не знаю вашего имени.

– Меня зовут Грейвс, – сказал я.

– Так что же вы скажете, Грейвс? Что будем делать дальше?

– То, что вам следовало сделать с самого начала, – ответил я. – Мы с вами сейчас взломаем дверь и войдем в помещение. Вы и ваша семья будете спать под крышей, вам будет где готовить себе пищу, и вы приобретете собственный туалет.

– Но это же незаконное вторжение! – вскричал он.

Вот так, подумал я. Даже на грани отчаяния человек не теряет уважения к законам, охраняющим право собственности. Не кради, не вторгайся в чужие владения, не прикасайся к тому, что принадлежит другому. Из‑за этого‑то мы и оказались сейчас в таком положении. Именно из‑за них, из‑за этих законов, столь почитаемых, что мы слепо подчиняемся им даже тогда, когда они, обернувшись ловушкой, отнимают у нас право первородства.

– Вы ведь хотите, чтобы ваши дети спали под крышей, – сказал я, – Вам нужно место, где вы могли бы побриться.

– А вдруг кто‑нибудь окажется поблизости и…

– Если кто‑нибудь явится и попытается выставить вас за дверь, пустите в ход пистолет.

– У меня нет пистолета, – возразил он.

– Так достаньте, – посоветовал я. – Утром первым делом раздобудьте себе оружие.

И я подивился, как легко и незаметно из гражданина, свято соблюдающего законы, я превратился в другого человека, человека, готового написать новый закон и защищать его до последней капли крови.