Глава 24. Лейтенант провел нас в какую‑то комнатушку, чуть побольше каморки, и оставил одних

Лейтенант провел нас в какую‑то комнатушку, чуть побольше каморки, и оставил одних.

– Я на минутку, – бросил он, уходя.

В комнате стояли небольшой стол и несколько неудобных стульев. Она была какой‑то безликой, холодной, и в ней гнетуще пахло плесенью.

Джой взглянула на меня, и я понял, что ей страшно, но она изо всех сил храбрится.

– Что ж теперь делать? – спросила она.

– Понятия не имею, – ответил я. И добавил: – Прости, что я впутал тебя в эту историю.

– Но мы ведь не сделали ничего дурного, – возразила она.

В этом‑то и крылась вся нелепость создавшейся ситуации.

Мы не сделали ничего дурного, а вместе с тем завязли по уши, и, хотя могли вполне обоснованно объяснить все события, таким объяснениям никто не поверит.

– Я бы не отказалась хлебнуть чего‑нибудь покрепче, – сказала Джой.

Наши желания совпадали, но я промолчал.

Мы все сидели и сидели, а секунды тащились, еле волоча ноги; разговор не клеился, и было очень муторно.

Сгорбившись, я сидел на стуле и думал о Карлтоне Стирлинге, о том, каким он был замечательным парнем и как мне будет не хватать моих набегов на лабораторию, когда я неожиданно врывался к нему, наблюдал, как он работает, и слушал его рассуждения.

Должно быть, Джой думала о том же, потому что она вдруг спросила:

– Ты считаешь, что его кто‑то убил?

– Не кто‑то, – поправил я, – Что‑то.

Я не сомневался, что его прикончили те самые существа, которых я принес ему в полиэтиленовом мешке. Я переступил порог лаборатории, неся смерть одному из своих самых близких друзей.

– Ты казнишь себя, – произнесла Джой, – Брось, тут нет твоей вины. Откуда ты мог знать?

Что правда, то правда, знать мне было неоткуда, но это служило слабым утешением.

Открылась дверь, и в комнату вошел Старик. Один, без сопровождения.

– Поехали, – сказал он. – Все улажено. Вы здесь больше никому не нужны.

Мы встали и направились к двери.

– Я смотрел на него с некоторым замешательством.

Он коротко хохотнул.

– Я не нажимал ни на какие тайные пружины, – проговорил он. – Не использовал ни капли влияния. Ни на кого не давил.

– Тогда в чем же дело?

– В заключении медицинского эксперта, – сказал он, – Причиной смерти признан приступ стенокардии.

– Но ведь у Стирлинга было здоровое сердце, – возразил я.

– Видишь ли, им больше не за что было уцепиться. А они ведь обязаны дать какое‑то заключение.

– Давайте переменим обстановку, – попросила Джой. – Это помещение действует мне на нервы.

– Поедем в редакцию, – сказал Старик, обращаясь ко мне, – и опрокинем по стаканчику. Мне нужно обсудить с тобой парочку вопросов. Вы с нами, Джой, или вам не терпится вернуться домой?

Джой вздрогнула.

– Я поеду с вами, – поспешно ответила она.

Я сразу понял, почему она так встревожилась. Ей до смерти не хотелось возвращаться в тот дом и слушать, как копошатся во дворе эти твари, слышать их возню, даже если их уже там нет.

– Посадите к себе Джой, – сказал я Старику, – а я поведу ее машину.

Выйдя из участка, мы едва перебросились несколькими словами. Я ожидал, что Старик начнет расспрашивать меня о взрыве машины, да и не только об этом, но он почти не открывал рта.

Он не разговорился даже в лифте, когда мы поднимались на его этаж. Войдя в свой кабинет, он прямым ходом направился к шкафчику с напитками и достал бутылки.

– Тебе виски, Паркер, – вспомнил он. – А что вам, Джой?

– То же самое, – ответила она.

Он наполнил стаканы и подал их нам. Потом вместо того, чтобы усесться за свой письменный стол, опустился на стул рядом с нами. Вероятно, этим он хотел дать нам понять, что сейчас он с нами на равных – не босс, а такой же, как и мы, рядовой сотрудник газеты. Подчас он доходил до смешного, стараясь продемонстрировать свою скромность, но бывали, конечно, времена, когда скромностью от него и не пахло.

Он явно хотел о чем‑то поговорить со мной, но все никак не решался начать. А я не пошел ему навстречу. Сидел спокойно, потягивая виски: пусть‑ка сам выкручивается как может. Интересно, подумал я, что именно ему известно, и имеет ли он хоть малейшее представление о том, что сейчас творится на свете.

И вдруг меня осенило, что в заключении судебно‑медицинской экспертизы, возможно, и речи не было ни о каком приступе стенокардии, что Старик оказал на полицию немалое давление и бился он за нас по той простой причине, что понял – или предположил, – что мне кое‑что известно и эти сведения могут оказаться для него достаточно ценными, чтобы ради них вызволить меня из полиции.

– Ну и денек, – проговорил он.

Я согласился, что день выдался нелегкий.

Он промямлил что‑то о тупости полицейских, и я, утвердительно хмыкнув, дал понять, что придерживаюсь того же мнения.

Наконец он таки взял быка за рога.

– Паркер, – произнес он, – ты разнюхал что‑то очень важное.

– Вполне возможно, – отозвался я. – Только не знаю, что вы имеете в виду.

– Наверно, до такой степени важное, что кое‑кто был бы не прочь отправить тебя на тот свет.

– Кто‑то и впрямь пытался, – согласился я.

– Можешь мне довериться, – проворковал он. – Если нужно сохранить это в тайне, я помогу тебе.

– Я пока ничего не могу вам сказать, – произнес я, – Потому что, стоит мне об этом заговорить, вы решите, что я не в своем уме. Вы не поверите ни одному моему слову. Эти сведения таковы, что я смогу сообщить их кому‑нибудь только после того, как раздобуду побольше доказательств.

Он изобразил на лице изумление.

– Так вот, значит, насколько это серьезно, – протянул он.

– Именно настолько, – подтвердил я.

У меня язык чесался все ему рассказать. Я жаждал с кем‑нибудь поделиться. Изнемогал от желания разделить с кем‑нибудь свою тревогу и страх, но только с тем, кто охотно мне поверит и с той же охотой попытается принять какие‑то меры против надвигающейся опасности.

– Босс, – сказал я, – вы можете побороть в себе неверие? Можете поручиться, что готовы признать хотя бы возможность всего того, о чем я вам расскажу?

– А ты меня испытай, – предложил он.

– К черту, этого мне недостаточно.

– Ну ладно, тогда по рукам.

– Как бы вы отреагировали, если б я сказал, что на Земле сейчас находятся пришельцы с какой‑то далекой звезды и эти пришельцы скупают Землю?

– Я бы счел тебя душевнобольным, – ледяным тоном ответил он.

Он принял это за неуместную шутку.

Я встал и поставил стакан на письменный стол.

– Этого я и боялся, – произнес я. – Я предвидел такой ответ.

Джой тоже поднялась.

– Пошли, Паркер, – сказала она. – Нам тут делать нечего.

Старик набросился на меня:

– Да нет же, Паркер! Ты просто решил надо мной пошутить!

– Черта с два, – сказал я.

Мы вышли в коридор. Мне казалось, что он подойдет к двери и позовет нас обратно, но не тут‑то было. Когда мы, не дожидаясь лифта, повернули к лестнице, я мельком увидел его через открытую дверь – он по‑прежнему сидел на стуле, глядя нам вслед, словно раздумывая над тем, что лучше: затаить на нас обиду, или просто уволить, или, может, все‑таки принять во внимание мои слова – а вдруг я сказал такое неспроста. Он показался мне маленьким и далеким. Словно я взглянул на него в перевернутый бинокль.

Чтобы спуститься в вестибюль, мы отсчитали ногами ступеньки трех лестничных маршей. Право, не знаю, почему мы не воспользовались лифтом. Нам это просто в голову не пришло. Вероятно, мы стремились побыстрее выбраться оттуда.

Улица встретила нас дождем. Тоскливый и холодный, он еще не вошел в силу и пока только слегка накрапывал.

Мы побрели к машине и, подавленные, в нерешительности остановились перед ней, не зная, как быть дальше.

Я думал о той пакости, которая сидела тогда в моем стенном шкафу (я ведь толком так и не знал, что именно там скрывалось), и о том, какая участь постигла мою машину. Я не сомневался, что Джой в эту минуту вспомнились те твари, которые шастали вокруг ее дома и, возможно, рыскают там до сих пор, и независимо от того, есть они там или нет, ей еще долго будет слышаться их возня.

Она пододвинулась ко мне вплотную, и в этом промозглом мраке я молча обнял ее и крепче прижал к себе, подумав, что мы с ней точно заблудившиеся испуганные дети, ищущие друг у друга защиты от дождя. И охваченные страхом перед темнотой.

– Смотри, Паркер, – произнесла она.

Она протянула мне сложенную горстью кисть руки ладонью кверху, и я увидел у нее на ладони какой‑то предмет, который она до этого прятала в кулаке.

Я наклонился, чтобы разглядеть его получше, и в тусклом свете уличного фонаря, стоявшего в конце квартала, увидел на ее ладони ключ.

– Это ключ от лаборатории Стирлинга – он торчал в замке, – проговорила она. – Когда все отвернулись, я потихоньку её вытащила. Этот недотепа сыщик, закрывая дверь, даже не подумал о ключе. Он так на тебя обиделся, что и не вспомнил о нем. За то, что ты спросил, не собирается ли он брать показания у собаки.

– Молодчина! – воскликнул я и, сжав ладонями ее лицо, поцеловал. Хотя, признаться, мне до сих пор непонятно, почему этот ключ привел меня тогда в такой восторг. Видно, потому, что в конечном итоге мы все‑таки перехитрили представителя власти, выиграли какой‑то ход в этой страшной, зловещей игре.

– Давай заглянем в лабораторию, – предложила Джой.

Я открыл дверцу и помог ей сесть в машину, потом, обойдя вокруг, сел за руль. Достал ключ, вставил его в замок зажигания и повернул, чтобы включить мотор. И когда мотор, закашляв, завелся, я инстинктивно попытался выдернуть ключ обратно, сознавая, впрочем, что уже слишком поздно.

Но ничего не случилось. Мотор мерно урчал, работал нормально как миленький. Никакой бомбы в машине не было.

Я покрылся испариной.

– Что с тобой, Паркер?

– Ничего.

Я включил передачу, отъехал от тротуара. И тут мне вспомнилось, как я заводил мотор, не думая ни о какой опасности, около усадьбы «Белмонт», перед зданием биологического факультета (откуда я отъезжал дважды), у полицейского участка – так что, возможно, это ничем не грозило. Может статься, что, однажды потерпев в чем‑нибудь неудачу, кегельные шары никогда не прибегают к тому же методу вторично.

Я свернул на боковую улицу, держа путь к Университетской аллее.

– Может, это пустая затея, – сказала Джой. – Вдруг окажется, что парадная заперта.

– Когда мы уходили оттуда, она была открыта, – возразил я.

– Но ведь сторож мог ее потом запереть.

Однако он этого не сделал.

Мы беспрепятственно проникли в здание и, стараясь ступать как можно тише, поднялись по лестнице.

Мы подошли к лаборатории Стирлинга, и Джой протянула мне ключ. Немного повозившись, я наконец попал ключом в скважину, повернул его и распахнул дверь.

Мы вошли, и я закрыл за нами дверь. Щелкнул замок.

Комната была слабо освещена: на лабораторном столе мерцала крохотная спиртовка, которая – я был в этом уверен – раньше тут не горела. А у стола на высоком табурете восседала какая‑то странно искривленная фигура.

– Добрый вечер, друзья, – произнесла фигура.

Я безошибочно узнал этот звучный, отлично поставленный голос.

На табурете сидел Этвуд.