Глава 30. Окно было закрыто – первое, что бросилось мне в глаза

Окно было закрыто – первое, что бросилось мне в глаза. Прошлой ночью, удирая отсюда, я оставил его открытым, хотя у меня тогда возникло странное ощущение, что, несмотря ни на что, мне нужно вернуться и закрыть его.

Но сейчас это окно было плотно прикрыто, и все окна занавешены изнутри; я попытался вспомнить, были ли на них занавеси накануне, да так и не вспомнил.

Дом, старый и мрачный, купался в бледных лучах солнца, а с востока, с берега озера, доносился отдаленный плеск волн. Я стоял и смотрел на дом, внушая себе, что мне здесь нечего бояться. Что это самый обыкновенный старый дом, который, Разомлев, греет на солнце свои дряхлые кости.

– Хотите, чтобы я вас подождал? – спросил шофер.

– Я ненадолго, – ответил я.

– Смотрите, дело ваше, хозяин. Мне‑то все равно. Счетчик ведь щелкает.

Я направился по вымощенной кирпичом дорожке к дому. Под подошвами у меня хрустели опавшие сухие листья.

Вначале я попытаюсь проникнуть в дом через дверь, решил я. Как добропорядочный, цивилизованный человек. А если на мой звонок никто не выйдет, я, как в прошлый раз, влезу в окно. Шофер, конечно, изведется от любопытства, пытаясь понять, что я замыслил. Ну и черт с ним. Его дело дождаться меня и отвезти обратно в город, а остальное его не касается.

Впрочем, подумал я, кто‑то ведь закрыл окно, и сейчас оно может оказаться запертым. Но это меня не остановит. Меня уже ничто не могло остановить. Однако я сознавал, что, даже будь у меня время на размышление, все равно я не сумел бы объяснить, почему так рвался попасть в этот дом и зачем мне вдруг понадобилось встретиться с Этвудом. «Интуиция?» – спросил я себя. Джой что‑то говорила о человеческой интуиции – или это говорил Этвуд? Я не мог вспомнить, кто из них.

Я поднялся по ступенькам, нажал на кнопку звонка и немного подождал. Едва я протянул палец, чтобы позвонить еще раз, как за дверью в прихожей послышались шаги.

Тут я вспомнил, что, когда я приезжал сюда прошлой ночью, звонок был испорчен. Он еле держался и завихлялся у меня под пальцем, когда я пытался звонить. Но сейчас он был в полной исправности, окно было закрыто, а в прихожей звучали шаги, направлявшиеся к двери.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась девушка в строгом черно‑белом одеянии горничной.

Я прирос к месту, вытаращив на нее глаза.

Горничная стояла неподвижно, выжидающе, с дерзким видом смотря на меня.

– Я надеялся увидеть мистера Этвуда, – наконец выдавил я.

– Не будете ли вы так любезны войти в дом, сэр? – спросила она.

Я вступил в вестибюль: тут тоже произошли большие перемены. Прошлой ночью дом казался заброшенным, везде лежал толстый слой пыли, а стоявшая здесь мебель была закрыта чехлами. Сейчас он приобрел вполне жилой вид. Пыль исчезла, деревянные панели и кафельные плитки пола сверкали чистотой. В сиротливом одиночестве стояла пустая старинная вешалка для одежды, а рядом с ней – зеркало в рост человека, блестевшее после недавнего мытья.

– Позвольте вашу шляпу и пальто, сэр, – сказала горничная. – Мадам в кабинете.

– Но Этвуд? Ведь это Этвуд…

– Мистера Этвуда здесь нет, сэр.

Она взяла у меня из рук шляпу и приготовилась принять пальто.

Я снял его и отдал ей.

– Пожалуйста сюда, сэр, – пригласила она.

Дверь была открыта, и, переступив порог, я очутился в комнате, вдоль стен которой с пола до потолка сплошными рядами поднимались заставленные книгами полки. У окна за письменным столом сидела блондинка, с которой я познакомился в баре, та самая, что вручила мне карточку, на которой было написано: «Мы покупаем все».

– Добрый день, мистер Грейвс, – произнесла она. – Рада вас видеть.

– Этвуд сказал мне…

– К сожалению, мистер Этвуд нас покинул.

– И вы, конечно, замените его.

Ледяное спокойствие и запах фиалок. Белокурая богиня отлично уживалась в ней с опытной секретаршей. И вдобавок она была еще существом из другого мира и крошечной, безупречно выполненной куколкой, которую я вчера держал в руках.

– Вас это удивляет, мистер Грейвс?

– Нет, – ответил я. – Сейчас нет. Возможно, раньше это меня поразило бы. Но не теперь.

– Вы пришли поговорить с мистером Этвудом. Мы надеялись, что вы придете. Нам нужны такие люди, как вы.

– Как рыбке зонтик, – заметил я.

– Вы не присядете, мистер Грейвс? И прошу вас, оставьте этот шутливый тон.

Я опустился на стул как раз напротив нее, по эту сторону стола.

– Как же мне себя вести? – спросил я, – Что, по‑вашему, я должен потерять самообладание и зарыдать?

– От вас не требуется никакого особого поведения, – ответила она. – Пожалуйста, будьте самим собой, и только. Давайте побеседуем так, словно оба мы люди.

– К которым вы, естественно, не относитесь.

– Совершенно верно, мистер Грейвс.

Мы сидели, глядя друг на друга, и мне было дьявольски неловко. На ее бесстрастном лице не дрогнул ни один мускул: прекрасное каменное лицо идола.

– Будь вы человеком иного склада, – произнесла она, – я попыталась бы заставить вас забыть, что я не принадлежу к человеческому роду. Но, думаю, с вами это не пройдет.

Я покачал головой.

– Мне тоже жаль, что это так, – сказал я. – Поверьте, я искренне сожалею об этом. Мне больше всего хотелось бы считать вас человеческим существом.

– Мистер Грейвс, если бы я была человеком, то из всех доставшихся на мою долю комплиментов этот был бы самым приятным.

– А разве вы не человек?

– Пожалуй, я все равно расцениваю это как комплимент.

Я пристально посмотрел на нее. Меня озадачили не только ее слова, но и тон, которым она их произнесла.

– А вдруг в вас все‑таки есть что‑то человеческое?.. – проговорил я.

– Нет, – сказала она, – Не будем себя обманывать, ни вы, ни я. В сущности, вы должны меня ненавидеть, полагаю, что так оно и есть. Хотя, может статься, ваша ненависть не столь уж интенсивна. А мне, по идее, полагалось бы испытывать к вам глубочайшее презрение, однако я погрешу против истины, если скажу, что я вас презираю. И тем не менее я считаю, что в нашей беседе мы оба должны по возможности проявить некоторое благоразумие.

– А к чему вам быть благоразумной по отношению ко мне? Есть же много других…

– Но вы ведь знаете о нас, мистер Грейвс, – сказала она, – Вы и еще несколько человек. И таких людей очень‑очень мало. Вы бы удивились, узнав, как мало их наберется во всем мире.

– И я должен держать язык за зубами.

– Право, мистер Грейвс, уж кто‑кто, а вы на этом собаку съели. На сегодняшний день сколько нашлось человек, готовых выслушать вас?

– Один‑единственный, – признался я.

– И это наверняка девушка. Вы любите ее, а она любит вас.

Я кивнул.

– Вот видите, – сказала она. – Вам поверил только один человек, и то ваша возлюбленная.

– Пожалуй, вы правы.

Я чувствовал себя последним идиотом.

– Тогда перейдем к делу, – сказала она. – Предположим, мы дадим вам возможность заключить наивыгоднейшую сделку. Если б вы о нас не знали, мы бы не обратились к вам с этим предложением, но, поскольку вы достаточно осведомлены, нам терять нечего.

– Сделку? – тупо переспросил я.

– Ну конечно, – подтвердила она. – Вы получите… как это у вас называется? Акции на правах с учредителями. Я правильно выразилась?

– Но, может, в подобной сделке…

– Послушайте, мистер Грейвс. У вас не должно быть никаких иллюзий. Я подозреваю, что они еще сохранились у вас, но вам необходимо с ними расстаться. У вас нет никакой возможности нас остановить. Нас ничто не может остановить. Просто потому, что операция слишком далеко продвинулась. Предположим, было время, когда вам удалось бы справиться с нами. Но оно прошло. Уверяю вас, мистер Грейвс, уже слишком поздно.

– Но если уже слишком поздно, зачем вам тогда тратить на меня энергию?

– Вы можете нам пригодиться, – ответила она, – Вы можете кое‑что для нас сделать. Когда в один прекрасный день люди разберутся в том, что над ними сотворили, они возмутятся. Разве не так, мистер Грейвс?

– Милочка, – сказал я, – ты и наполовину не представляешь, что тогда поднимется.

– Но, как вы понимаете, мы хотим избежать неприятностей. Или, по крайней мере, свести их до минимума. Что касается нравственной и правовой стороны вопроса, то мы чувствуем под собой твердую почву, неукоснительно соблюдая все законы, выработанные вашим собственным обществом. Мы не нарушили ни одного предписания, и нам не хотелось бы, чтобы нас вынудили прибегнуть к карательным мерам. Я уверена, что люди тоже предпочли бы без этого обойтись, потому что, должна вам сказать, это может принести им немало страданий. Мы хотим довести выполнение своего плана до конца и заняться чем‑нибудь другим. И, насколько это в нашей власти, мы хотим завершить операцию как можно спокойнее. В этом‑то вы и можете быть нам полезны

– С какой это стати я буду вам помогать?

– Мистер Грейвс, – произнесла она, – вы окажете этим услугу не только нам, но и всему человеческому роду. Любые ваши действия, которые помогут сгладить трения во время завершения операции, пойдут на пользу не только нам, но и вашим соплеменникам. Потому что, как бы они себя ни вели, в конечном итоге судьба их от этого не изменится. А какой им смысл подвергать себя бесполезным мучениям, если они все равно обречены? Теперь рассмотрим следующий момент: вы специалист по распространению разного рода информации…

– Не такой уж я специалист, как вам кажется, – перебил я.

– Но вы знакомы с методами и технической стороной дела. Вы можете убедительно писать…

– Есть люди, которые пишут гораздо более убедительно.

– Но у нас в распоряжении именно вы, мистер Грейвс.

Тон, которым это было сказано, мне не понравился.

– Стало быть, вы хотите, чтобы я успокаивал людей? Убаюкивал их колыбельными песенками?

– Да, и еще в меру своих возможностей вы будете советовать нам, как следует реагировать на ту или иную ситуацию. Можете назвать это должностью консультанта.

– Но вы ведь сами все знаете. Не хуже меня.

– Вам, наверно, кажется, мистер Грейвс, что мы усвоили человеческие взгляды во всей их полноте. Что мы можем думать и действовать как люди. А ведь дело обстоит совсем не так. Мы, конечно, разбираемся в том, что вы называете бизнесом. И мы изучили его весьма досконально. Мы отлично поднаторели в вашем законодательстве. Однако многое осталось неизученным из‑за недостатка времени. Мы знаем только одну сторону человеческой натуры – то, как она реагирует на торговые сделки. А в остальном наши сведения о людях очень ограничены. Мы, к примеру, отчетливо не представляем себе реакцию людей, когда они узнают правду.

– Что, страшновато, да? – спросил я.

– Нет, мы ничего не боимся. Мы готовы при случае проявить необходимую жестокость. Но на это потребуется время. А мы хотим закончить все как можно быстрее.

– О'кей. Предположим, я буду писать для вас. А что это даст? Кто напечатает мои статьи? Каким образом они дойдут до людей?

– Вы только пишите, – произнес этот белокурый айсберг, – А остальное мы берем на себя. Мы донесем ваши статьи до людей. Мы сумеем их распространить. Это уже не ваша забота.

Меня охватил страх. Пожалуй, с легкой примесью злобы. Но в основном это был страх. Потому что только сейчас я по– настоящему осознал, насколько неумолимы и беспощадны эти пришельцы. Они не знали, что такое мстительность, они не знали ненависти. Едва ли их можно было считать врагами в нашем понимании этого слова. Они были губительной, злой силой, и их не могли пронять никакие мольбы. Просто‑напросто их ничто не трогало. Земля для них была не более чем предметом собственности, а люди – пустым местом.

– Вы предлагаете мне стать предателем своего племени? – сказал я.

Впрочем, произнося эту фразу, я прекрасно сознавал, что слово «предатель» для них лишь бессмысленное сочетание звуков. И хотя, по всей вероятности, им известно, что оно означает, они абсолютно не способны понять его истинного смысла. Потому что их этика не может иметь ничего общего с этикой человеческого рода; возможно, что у них есть свои нравственные установки, но они так же недоступны нашему пониманию, как наши недоступны для них.

– Давайте рассмотрим этот вопрос с практической точки зрения, – произнесла она. – Мы предлагаем вам выбрать одно из двух. Либо вы остаетесь с людьми и делите с ними их общую судьбу, либо вы переходите на нашу сторону куда с большей для себя выгодой. Если вы отклоните наше предложение, мы не очень от этого пострадаем. Если же вы его примете, вы в значительной степени облегчите существование самому себе и – правда, в несколько меньшей степени – своим соплеменникам. Лично вы от этого выиграете, а род человеческий, поверьте мне, ничего не потеряет.

– А где гарантия, что вы не нарушите слова?

– Сделка есть сделка, – отрезала она.

– Полагаю, что вы отвалите мне за это солидную сумму?

– Очень солидную, – сказала она.

Откуда ни возьмись появился кегельный шар и покатился по полу. Он остановился футах в трех от стула, на котором я сидел.

Девушка встала и вышла из‑за письменного стола. Она остановилась у угла стола, устремив взгляд на кегельный шар.

Шар вдруг стал полосатым – покрылся тончайшими, как на дифракционной решетке, полосками. Потом он начал по этим линиям расщепляться. Он расщепился и из черного стал зеленым – и вот вместо кегельного шара на полу уже лежала кучка банкнотов.

Я не вымолвил ни слова. У меня язык прилип к гортани.

Она нагнулась, подняла одну бумажку и подала ее мне.

Я взглянул на нее. Девушка ждала. А я все разглядывал банкнот.

– Что вы скажете, мистер Грейвс? – спросила она.

– Это похоже на деньги, – ответил я.

– Это и есть деньги. Откуда же еще, по‑вашему, мы берем их?

– И вы еще утверждаете, что соблюдаете наши законы, – заметил я.

– Я вас не понимаю.

– Вы нарушили один закон. Самый важный из всех. Деньги – это мерило человеческого труда: стоимость построенной человеком дороги, написанной им картины или количества часов, которые он проработал.

– Это деньги, – сказала она. – А нам только это и нужно.

Она снова наклонилась и сгребла всю кучу бумажек. Положила на стол и принялась складывать их стопками.

Я понял, что дальнейшие объяснения бесполезны – она все равно ничего не поймет. Ее нельзя было обвинить в цинизме. Или в мошенничестве. Она просто не могла этого понять: пришельцы слабо разбирались в подобных вопросах. Деньги для них были не символом, а изделием. Только этим, и ничем больше.

Она сложила деньги в аккуратные стопки. Потом нагнулась и подобрала несколько бумажек, отлетевших в сторону, когда она поднимала с пола ворох банкнотов. Положила их в одну из стопок.

Бумажка, которую я держал в руке, была стоимостью в двадцать долларов, как и большинство остальных, насколько я мог судить; впрочем, там были и десятидолларовые билеты, и кое–где в стопках проглядывали пятидесятидолларовики.

Она сложила все стопки в одну пачку и протянула ее мне.

– Это ваше, – сказала она.

– Но ведь я еще не дал…

– Будете вы работать на нас или нет, они ваши. А вы хорошенько подумайте над тем, что я вам сказала.

– Ладно, – согласился я, – Подумаю.

Я встал и взял у нее деньги. Распихал их по карманам. Карманы от них раздулись.

– Придет день, – сказал я, похлопывая себя по карманам, – когда от них не будет никакого проку. "Наступит время, когда на них нечего будет купить.

– Когда настанет этот день, – сказала она, – их заменит что‑нибудь другое. Вы будете обеспечены всем, что вам тогда понадобится.

Я стоял и думал, но почему‑то думал я только о том, что теперь мне есть чем расплатиться с шофером такси. За исключением этой мысли, голова моя была абсолютно пуста. Безмерная гнусность этой беседы начисто выпотрошила меня – остались лишь ощущение полного поражения и мысль о том, что я теперь могу расплатиться с шофером.

Я знал, что должен поскорее унести отсюда ноги. Должен покинуть этот дом, прежде чем меня захлестнет сокрушительный шквал эмоций. Должен уйти, пока во мне не взбунтовалось человеческое достоинство. Я должен уехать, выбрать место и время и все как следует обдумать. А пока пусть они считают, что я согласен стать их союзником.

– Благодарю вас, мисс, – сказал я. – Сдается мне, что я не знаю вашего имени.

– У меня нет имени, – сказала она, – Мне незачем было иметь имя. Имена нужны были только таким, как Этвуд.

– Тогда благодарю вас еще раз, – произнес я. – Я обдумаю ваше предложение.

Она повернулась и вышла в прихожую. Горничной нигде не было видно. Я заметил, что гостиная, расположенная по ту сторону прихожей, сверкала чистотой и была заставлена мебелью. Любопытно, подумал я, много ли тут настоящей мебели и какую часть ее составляют превратившиеся в предметы обстановки кегельные шары?

Я взял с вешалки шляпу и пальто.

Она открыла парадную дверь.

– Хорошо, что вы зашли, – сказала она, – С вашей стороны это было очень разумно. Хочу верить, что это не последний ваш визит.

Выйдя на крыльцо, я не увидел своего такси. На его месте стоял длинный белый «кадиллак».

– Я приехал на такси, – сказал я. – Должно быть, оно ждет на дороге.

– Мы расплатились с шофером, – сказала девушка, – и отослали машину. Такси вам больше не понадобится.

Она прочла на моем лице недоумение.

– Эта машина принадлежит вам, – объяснила она. – Если вы будете на нас работать…

– А бомбу подложить не забыли? – поинтересовался я.

Она вздохнула:

– Ну как мне заставить вас понять? Ладно, придется говорить прямо, без обиняков. Пока вы можете быть нам полезны, вам не грозит никакая опасность. Сослужите нам эту службу, и с вами никогда не случится ничего дурного. Вы будете под нашей опекой до конца ваших дней.

– А Джой Кейн? – спросил я.

– Если пожелаете, то и Джой Кейн тоже.

Она в упор посмотрела на меня своими ледяными глазами.

– Но только попробуйте помешать нам, только попробуйте нас обмануть…

И она издала звук, напоминающий звук ножа, вонзающегося в горло.

Я пошел к машине.