Глава 2 4 page

Артиллерийская батарея вместе с другими подразделениями полка прибыла почти на месяц раньше с первым эшелоном дивизии. У них было гораздо больше времени для акклиматизации, и теперь Уитт болел малярией. У него был болезненный вид, а кожа имела желтоватый оттенок. Он никогда не был полным, а теперь еще больше похудел. Он жадно ловил известия о своей старой роте и всякий раз, когда приходил транспорт с войсками, старался ее найти. Он предпринимал поиски, наверное, раз двадцать и наконец был вознагражден. В тот день, когда прибыла рота, он был на берегу в рабочей команде, но не смог ни с кем увидеться, потому что работал на другом конце пляжа, где разгружался второй транспорт. И вот он отправился искать свою роту. Это было труднее, чем казалось. Остров был до отказа забит войсками и имуществом. После настойчивых расспросов он наконец нашел человека, который знал, где расположена рота. Но когда Уитт, убежав в самовольную отлучку и проделав долгий путь в глубь острова, прибыл на это место, он обнаружил, что рота переместилась. Пришлось все начинать сначала. Такая настойчивость говорила об упорстве Уитта. Файф хотел бы обладать таким качеством.

Файф был очень рад его видеть, особенно после того, как его дружба с Беллом в последнее время ослабла. Файф чувствовал, что Уитт восхищается им так же, как он восхищается Уиттом, хотя и по другой причине. Файф восхищался Уиттом за его мужество, стойкость, смелость, а Уитта втайне восхищала образованность Файфа и то, что он не кичился ею.

Уитт пришел в роту как раз в день рейда за оружием, незадолго до того, как Файф стоял и смотрел на семерых участников, удаляющихся в рейд без него. Может быть, это как-то сказалось на том, что потом произошло между ним и Уиттом. Через полчаса после того, как он с горечью проводил глазами участников рейда, Файф вышел из палатки передохнуть и услышал, как его зовет какой-то солдат, стоящий в отдалении около палатки с припасами, прислонившись к кокосовой пальме. Это был Уитт. Он решил не подходить близко к палатке канцелярии, где мог находиться его заклятый враг Уэлш, а дождаться здесь, пока выйдет его друг. На таком расстоянии Файф не мог разобрать, кто это, и подошел поближе.

— Уитт! Честное слово! Здорово! Черт, как я рад тебя видеть! — воскликнул он, как только узнал Уитта, и бросился пожать ему руку.

Уитт улыбнулся — немного гордо, но, как всегда, сдержанно. Он выглядел усталым и измученным.

— Здорово, Файф! — сказал он.

Файф был так рад, словно встретил на этом несчастном, охваченном болезнями и смертью, страшном острове давно пропавшего брата. Файф тряс ему руку и хлопал по плечу, Уитт улыбался — не без некоторого торжества. Потом они ушли подальше и уселись на поваленный ствол кокосовой пальмы.

Уитт прежде всего хотел узнать, когда рота отправится на передовую. Он сказал, что повидался с Куином, со своим закадычным другом Гучем, со Стормом и несколькими другими знакомыми солдатами. Однако никто не мог ему рассказать что-нибудь о роте. Он думает, что Файф, наверное, что-нибудь знает. Он тоже, конечно, рад его видеть. Он ждал больше получаса и не ушел бы, не повидавшись с ним.

— Но разве ты не в самоволке?

Уитт пожал плечами и усмехнулся своей недоверчивой, но гордой улыбкой:

— Мне ничего не будет.

— Но почему ты сразу не пришел ко мне?

Лицо Уитта застыло, как будто кто-то обмазал его быстротвердеющим цементом. В его глазах появилась какая-то странная грусть, но вместе с тем и упрямство. Он упорно смотрел на Файфа:

— Не хотелось идти туда, где сидит эта сволочь, этот поганый сукин сын.

У Файфа пробежал холодок по спине. Иногда, как, например, сейчас, в облике Уитта появлялось что-то змеиное — он напоминал свернувшуюся кольцом гремучую змею, готовую ужалить. По тому, как упорно смотрел на него Уитт, Файф понял, что Уитта оскорбила сама мысль, что он мог бы явиться туда, где находятся Уэлш. Файф смутился.

— Да, так вот, — пробормотал он и заерзал по бревну. — Знаешь, Уитт, я думаю… он, может быть, переменился… С тех пор как мы здесь.

— Этот сукин сын никогда не переменится. Ни в чем, — решительно заявил Уитт.

Файф решил, что он прав. Во всяком случае, он никогда не умел спорить.

— Послушай, Уитт. Если мы пойдем в бой без тебя, это будет уже не та наша старая рота, — объяснил он. — Не та, вот и все. Мне так хочется, чтобы ты был с нами. — Он опять заерзал по бревну. — Вот почему я так сказал. — Он попробовал пошутить, хотя ему было не до шуток. — Надеюсь, ты так же меток, как и раньше? (Уитт был первоклассным стрелком.)

Уитт оставил комплимент без внимания:

— Файф, говорю тебе: когда я подумаю, что старая третья рота пойдет бить япошек без меня, у меня просто сердце разрывается. Я прослужил в этой роте четыре года. Ты знаешь, как я люблю нашу роту. Все знают. Это моя рота. Это несправедливо, вот и все. Несправедливо. Кто знает, скольких ребят, сколько моих старых друзей я мог бы спасти, если бы был там. Это моя рота, Файф, дружище. Не знаю, что и делать.

— Ну, — осторожно заметил Файф, — я думаю, если ты пойдешь к Стейну и расскажешь ему, что чувствуешь, он устроит, что тебя переведут обратно. Старина Стейн знает, какой ты хороший солдат. Никто в этом не сомневался. А как раз теперь, когда он поведет роту в бой, и все такое прочее… Он, знаешь, относится к нам довольно тепло.

Уитт наклонился вперед, его обычно недоверчивые глаза потеплели, он жадно вслушивался в слова Файфа. Но когда тот замолчал, он выпрямился и снова нахмурился.

— Этого я не могу, — сказал он.

— Но почему?

— Потому что не могу. И ты знаешь.

— Честное слово, я думаю, что он возьмет тебя обратно, — отважился заметить Файф.

Лицо Уитта потемнело, в глазах сверкнули молнии:

— Возьмите меня обратно! Возьмите меня обратно! Меня никогда не заставят просить! Это их вина, а не моя! — Буря улеглась, утихла, но туча, мрачная и темная, осталась. — Нет, я не могу этого сделать. Я не стану просить.

Теперь Файф сердился и вместе с тем испытывал неловкость. Он знал за Уиттом способность доводить людей до такого состояния — конечно, не преднамеренно.

— Так вот, — начал Файф.

Уитт перебил его:

— Но знай, что я очень ценю, что ты стараешься мне помочь.

— Да?

— Правда, — подтвердил Уитт.

— Я знаю. — Файф всегда остерегался не соглашаться с Уиттом, боялся, что может привести его в бешенство. — Я просто хотел спросить: тебе очень хочется вернуться в роту?

— Ты знаешь сам.

— Что ж, единственный способ — пойти к Стейну и попросить…

— Ты знаешь, что я не могу.

— Да черт возьми, — закричал Файф, — ведь это единственный способ когда-нибудь вернуться в роту! Надо это понимать!

— Раз так, то я не вернусь! — крикнул в ответ Уитт.

Файф устал его уговаривать. Ведь они встретились в первый раз за несколько месяцев. К тому же он не мог забыть о своем столкновении с Уэлшем и о семи ушедших в рейд. Но прежде всего, он был просто раздражен.

— Тогда тебе придется остаться в стороне, так что ли? — хитро и вызывающе сказал он.

— Наверное, придется, — сердито ответил Уитт.

Файф упорно смотрел на него, а Уитт угрюмо уставился в землю, хрустя пальцами.

— Говорю тебе, это несправедливо. Несправедливо и нечестно, — сказал Уитт, подняв глаза. — Как ни глянь. Это не справедливость, а пиродия на справедливость.

— Пародия, — поправил Файф. Он знал, как тщательно следит Уитт за своими словами. — Па-ро-дия, — повторил он сердито, словно учил непослушного ребенка.

— Что-что? — Уитт недоверчиво смотрел на него.

— Я сказал, что это слово произносится так: па-ро-дия. — Так или иначе, у него оставался козырь. Он знал, что Уитт не станет его бить. Уитт не станет бить друга без предупреждения. Это против его кентуккских правил. Но, хотя он не ожидал, что его будут бить, Файф был изумлен реакцией на его слова.

Уитт смотрел на него, как будто видел его первый раз в жизни.

На его лице снова появилась грозовая туча с вспышками приближающихся электрических разрядов.

— Уходи! — зарычал он.

Теперь Файф в свою очередь спросил:

— Что-что?

— Говорят тебе, уходи! Оставь меня! Убирайся вон! Пошел вон отсюда!

— Я имею такое же право быть здесь, как и ты, — огрызнулся Файф, все еще изумленный.

Уитт не пошевелился, но это был зловещий признак.

— Файф, я никогда в жизни не бил друга, не сказав ему по-честному, что мы больше не друзья. И сейчас не хочу начинать. Но буду бить. Если ты сейчас же не уберешься, я выбью из тебя душу.

Файф попытался протестовать:

— Что это, черт возьми, за разговор? Что я тебе сделал?

— Говорю тебе, уходи. Не разговаривай. Мы больше не друзья. Если ты после этого попробуешь со мной заговорить, я тебя изобью.

Файф встал с бревна, все еще испуганный, ошеломленный, растерянный.

— Но послушай-ка, ради бога. Я только…

— Убирайся!

— Хорошо, я уйду. Я не устою против тебя в драке, и ты это знаешь, хоть я и выше тебя.

— Тяжело, но такова жизнь, — сказал Уитт. — Я сказал: уходи.

— Ухожу. Но ты спятил, честное слово. — Файф прошел несколько шагов. Он никак не мог решить, струсил он или нет, не будет ли более достойно мужчины вернуться, пусть даже за это ему достанется. Сделав еще несколько шагов, он остановился и обернулся. — Запомни: единственный способ вернуться в роту — тот, что я сказал.

— Убирайся!

Файф ушел. Он все еще не был уверен, струсил ли в этой ситуации или нет. Пожалуй, струсил. Он чувствовал себя виноватым, хотя не мог сказать, в чем именно. Он готов был признать, что Уитт прав и что он, Файф, совершил что-то ужасно низкое, дурное и оскорбительное для мужского достоинства Уитта. На полпути к палатке он еще раз остановился и посмотрел назад. Уитт все еще сидел на поваленном кокосовом дереве.

— Иди, иди! Убирайся!

Слова глухо донеслись до Файфа. Он пошел дальше. У входа в палатку канцелярии он еще раз обернулся. Уитт ушел.

Вот он потерял и второго друга, как и Белла, которого, должно быть, тоже чем-то обидел — он не знал, чем именно, но чувствовал себя виноватым. Из всех этих парней у него было два настоящих друга, размышлял Файф, а теперь он потерял обоих. И в такое время. Теперь остался только Уэлш. А это что-нибудь да значит, не правда ли?

Файф с грустью размышлял обо всем этом, об Уитте, стараясь представить себе, как еще могла кончиться их встреча, думал несколько дней, каждый день, вплоть до того самого дня, когда, сидя около палатки на баке для воды, взглянул через ветровое стекло на Стейна и шофера и понял, с чем они вернулись. Лишившийся друзей Файф смотрел, как они вылезают из машины и направляются к нему — уж конечно, не для того, чтобы сообщить ему что-то лично.

— Капрал Файф, — позвал Стейн. Сегодня он держался официально и проявлял кипучую деятельность. Это понятно, подумал Файф, раз такие новости.

— Да, сэр? — Файф старался, чтобы его голос звучал ровно и не дрожал.

— Через пять минут собрать здесь всех офицеров и взводных сержантов, кто не в наряде. Собрать всех. Никого не пропустите. Возьмите Бида. Пошлите его тоже. — Стейн помолчал и глубоко вздохнул: — Мы выступаем, Файф. Выступаем на передовую. Завтра в это время. Через двадцать четыре часа.

Позади него шофер резко кивнул Файфу головой, подтверждая это волнующее и, может быть, печальное сообщение.