Как родная мать меня провожала

Почти все ребята из моей институтской группы сразу после защиты пошли служить лейтенантами на два года. Меня эта чаша в тот момент миновала, но угроза надо мной продолжала висеть. Единственное, что могло помочь мне избежать армии, было то, что я единственная опора пожилой матери, но, честно говоря, уверенности, что это поможет, не было никакой.

Поэтому, когда осенью 1970 г. мне пришла повестка, я даже не особенно огорчился. Мы посоветовались с мамой и даже решили, что все складывается удачно. Уйду в армию сейчас, а когда вернусь, как раз истекут три года, и можно будет перейти на другое место работы. А могло получиться наоборот: отработаю три года на заводе, а когда сменю работу, тут-то меня и загребут. Нет, уж лучше сейчас. Мама просто решила сходить в военкомат и попросить, чтобы не отсылали очень далеко. Военкомат был около нашего дома, так что она пошла без меня, я об этом даже не знал. Надо сказать, что, хотя маме и было уже 64 года (как мне сейчас), но чувствовала она себя прилично и была, что называется, в здравом уме и трезвой памяти. В военкомате она попала на прием к военкому и рассказала, зачем пришла. Он начал спрашивать о жизни и о семье, и мама в процессе собственного рассказа так прониклась жалостью к самой себе, такой одинокой и несчастной, что расплакалась, и они всем военкоматом успокаивали ее и поили валерианкой. А мама даже в зрелом возрасте была очень красивой и располагающей к себе женщиной. Короче говоря, все к ней отнеслись с большой симпатией. Она потом рассказывала об этом мне, слегка стесняясь за то, что не сдержалась. Кончилось это тем, что через несколько дней я получил новую повестку, но уже не о призыве в армию, а о двухмесячных военных сборах. Тут я не огорчился.

Сборы проходили под Мурманском в марте-апреле 1971 г. Всех прибывших распределили по дивизионам по несколько человек. Вместе со мной поехали еще двое: Витя и Володя. Витя закончил мой факультет вместе со мной, но другую специальность, а Володя работал сварщиком в Мурманске. Ребята были хорошие, так что мы потом подружились.

Прибыли мы в дивизион, которым командовал подполковник Валентин Аронович Левенко. Это смешно, но среди офицеров тоже бывают евреи. Мы ему были нужны, как собаке пятая нога, тем более надвигались учения, так что возиться с нами он не собирался. Нам выдали обмундирование, дали трехкомнатную квартиру для проживания и оставили в покое. Единственной нашей обязанностью было в 8 утра выходить на развод, когда солдатам раздавали задания на день. Это занимало минут 10, а потом мы были предоставлены самим себе, правда, за территорию части выходить не разрешалось. Первые пару дней был сильный мороз, помню, я нес от склада до дома ботинки, связанные шнурками, подхватив шнурок пальцем, и не заметил, как этот палец отморозил, он потом долго побаливал. А потом мороз кончился, и наступила прекрасная северная весна. Полярная ночь уже закончилась, так что ее прелестей мы не узнали, а вот северные сияния посмотрели.

Впервые в жизни я столкнулся с военной субординацией, т.е. с уважением нижних чинов к более высоким. Например, узнали мы, что в наличии есть теннисные столы, и решили притащить один в нашу квартиру, места там было достаточно. Взяли мы стол и потащили, вдруг подходит старшина: «Товарищи лейтенанты, вы это куда тащите?» Мы думаем, наверное, нельзя, сейчас получим по шапке. А он, узнав, что тащим к себе, кричит куда-то: «Петров, Сергеев, отнести стол, куда покажут товарищи лейтенанты». И солдатики подхватили стол и мигом доставили по адресу. Еще пример. Как-то в воскресенье видим, что солдаты на поле играют в футбол. Мы надели кеды и робко вышли к кромке поля, имея в виду, что, когда они доиграют, мы попросим, чтобы и нас взяли поиграть. Тут же сержант кричит: «Стоп! Товарищи лейтенанты, вы играть? Степанов, Ткачук, в казарму! Играйте, товарищи лейтенанты». Забавно, но чистая правда.

Помню, был там один капитан, лет 35-40. В первый же вечер он зазвал нас к себе в гости, выставил водку, закуску, и мы за знакомство прилично назюзюкались. Назавтра он опять зовет, мы поняли: надо быть на стреме, а то и не заметим, как сопьемся. Так что мы мягко-мягко, но прекратили эти возлияния. Капитан-то уже, конечно, был сильно пьющий человек. Такова эта суровая военная жизнь. Делать нечего вечерами, после службы, вот они и пьют, заменяя этим общение.

Нам такая судьба тоже всерьез угрожала. Жили мы, как сыр в масле. Оказалось, что мы все трое совершенно незаменимы в дивизионе. Некоторые офицеры учились заочно, поэтому, когда я решил кому-то контрольную по математике, ко мне повалили скопом. Контрольных много, они даются на весь семестр, так что работы у меня было достаточно. Витя оказался мастером по ремонту радио и телевизоров, он до института лет пять работал в телеателье. Через несколько дней одна комната в нашей квартире была заставлена неисправными радиоприемниками и телевизорами. Так что Вите тоже было чем заняться. А с Володей было еще проще. Зимой в дивизионе и в поселке замерзли трубы отопления. А Володя был классный сварщик, так что за ним каждый день приезжали на машине, как за полковником. В общем, уважение мы завоевали очень быстро, причем не только уважение. Ведь главная валюта в армии – водка, за все расплачиваются бутылкой. А закуской обеспечивали официально, ведь нам полагался северный паек, в который входили и копченая рыба, и вкуснейшие рыбные консервы, и свиная тушенка. В общем, от нас требовалась вся наша воля, чтобы не спиться.

А еще нам выдали лыжи, и мы частенько просили комдива отпустить нас покататься. А ему это только в облегчение. Еще пару раз возили нас на стрельбище, где мы стреляли из пистолета, в отчете о наших сборах должен был быть пункт «результаты стрельбы».

Так и пролетели два месяца, в работе и отдыхе, в окружении белейшего снега, под синим небом и ярким солнцем. Лучше, чем на любом курорте.