Из выполненного Хади Бенотто перевода томов, обнаруженных в Дар‑эс‑Балате 29 page

Мысль еще продолжалась, когда до слуха Монео донесся страшный скрежет выстрела лазерного ружья. Мост под Монео начал проваливаться, уходя из‑под ног.

Это не может произойти, промелькнуло у него в мозгу.

Он услышал, как тележка начинает забирать в сторону поперек дороги, затем с громким щелчком открылся защитный колпак. Полотно моста медленно опрокидывалось, становясь вертикально, стремительно приближаясь к глазам Монео в то время, как он сам соскальзывал в бездну. Он ухватился обеими руками за кабель и начал медленно вращаться вместе с ним. В этот момент он увидел Императорскую тележку. Она отошла к краю моста, защитный колпак был открыт, внутри стояла Хви, держась одной рукой за сиденье и глядя куда‑то мимо Монео.

Раздался чудовищный визг металла, w полотно моста стало опрокидываться еще быстрее. Монео видел, как мечутся, падают и дико размахивают руками люди из свиты. Кабель за что‑то зацепился. Руки Монео были вытянуты над головой, а сам он вращался вместе с отрезком кабеля. Потные от страха руки скользили по оплетке кабеля.

Вот он еще раз увидел тележку Лето. Теперь она лежала на боку, зажатая обломками ограждения моста. Монео отчетливо увидел, как Лето своими рудиментарными ручками пытается схватить Хви, но тщетно. Она, не издав ни звука, выпала из открытой тележки. Золотое платье задралось, обнажив вытянутое в струну тело.

Низкий рык сотряс все тело Императора.

Почему он не включает подвеску. Она выдержит тележку.

Однако лазерное ружье продолжало реветь и скрежетать. Руки Монео с жуткой неизбежностью соскальзывали к концу порванного кабеля, но мажордом успел заметить, как вспыхнули ярким пламенем все четыре подвески тележки, откуда повалил золотистый дым. Вытянув вверх и вперед руки, Монео начал падать.

Дым! Золотистый дым!

Его накидка налезла на голову, развернула его лицом вниз, и он увидел бездну. Внизу был мальстрем кипящей воды – зеркало его прошедшей жизни – тянувшие на дно и выталкивающие течения, движение, собирающее и размалывающее все сущее. В мозгу застряли слова Лето, сказанные им о золотистом дыме: «Берегись пути посредственности. Пустое скольжение по жизни, бесстрастная посредственность – это. все, что представляет себе большинство людей в качестве смысла и цели жизни». Монео пронзил экстаз сознания. Вселенная открылась ему, словно в увеличительном стекле, время остановило свой бег. Золотистый дым!

– Лето! – неистово закричал Монео. – Сиайнок! Я верю!

Накидка сорвалась с его плеч. Монео развернуло в пропасть каньона – но мажордом успел бросить последний взгляд на Императорскую тележку – она, медленно сползала с разбитого моста. Из нее выползал Бог‑Император.

Что‑то твердое ударило Монео в спину. Это было последнее, что он почувствовал в своей жизни.

Лето выскользнул из тележки. В сознании запечатлелась только одна страшная картина – Хви, ударившаяся о кипевшую внизу воду. Эти буруны – символ конца, погружения в мифы и сны. Последние слова ее были исполнены твердости и покоя: «Я пойду впереди тебя, любимый».

Выскальзывая из тележки, он видел излучину реки, вода сияла множеством серебристых бликов; кривой клинок реки уходил в Вечность и был готов принять Лето в свои мучительные объятия.

Я не могу ни плакать, ни даже кричать, думал он. Слезы невозможны для меня. Они – вода. Сейчас у меня будет много воды. Я могу лишь стонать от своего горя. Я одинок, более одинок, чем когда бы то ни было.

Его большое сегментированное тело согнулось в падении, но, падая, он успел заметить Сиону, стоявшую на краю пролома в полотне моста.

Теперь ты все поймешь, подумал он.

Тело продолжало свое вращение. Лето видел, как стремительно приближается река. Вода – это, как сон, населенный рыбами. Он вдруг вспомнил древний пир на берегу выложенного гранитом бассейна – розоватое мясо, дразнящее аппетит.

Я иду к тебе, Хви. Мы будем вместе на пиру богов!

Исполинский всплеск погрузил его в неописуемые мучения. Вода, ее злобный вихрь, окружили его со всех сторон. Он ощущал скрежет несущихся мимо камней, когда пытался пробиться вверх по течению, чтобы вырваться из водопада. Тело его инстинктивно изгибалось и билось в непроизвольных судорогах. Перед его безумным взглядом возникла стена каньона – мокрая и черная. Куски того, что совсем недавно было его кожей, срывались с тела и серебряным дождем сыпались в воду. Песчаные форели покидали его, чтобы начать в воде свою новую жизнь.

Но его муки на этом не прекратились. Лето понял, что у него еще есть человеческое сознание и тело, которое способно чувствовать боль.

Инстинкт подгонял его. Он ухватился за обломок скалы, почувствовал, как ему оторвало палец, почувствовал ещё до того, как осознал, что ухватился за камень. Это была лишь тихая нота в страшной симфонии боли.

Течение реки вынесло его к опорам канала, потом, хотя он кричал себе, что и этого достаточно, Лето вынесло на отлогий песчаный берег. Он лежал там, видя, как уносится омывшая его вода, окрасившаяся в синий Цвет Пряности, Муки продолжали подгонять. Его тело, тело червя выползло из воды. Все песчаные форели исчезли, и теперь он болезненно чувствовал каждое прикосновение. Утраченная чувствительность восстановилась, но теперь она могла дать ему только боль. Он не мог видеть себя, но чувствовал, что его тело сохранило форму червя, ощущая, как оно извивается, стремясь покинуть губительную воду. Он смотрел вверх, в глазах его плясали языки пламени, освещавшие все фрагменты, которые он видел. Наконец, он понял, где находится. Река вынесла его к повороту, после которого она навсегда покидала Сарьир. Позади была деревня Туоно, прямо у подножия Защитного Вала – это все, что осталось от сиетча Табр – владения Стилгара, места, где хранилась вся Пряность Лето.

Испуская синий дым, ею агонизирующее тело, извиваясь и оставляя голубой след, ползло по прибрежной гальке, мимо камней и валунов к влажной норе, которая была, видимо, остатком древнего сиетча. Теперь это была мелкая, тесная пещера, внутренний выход который был когда‑то завален камнепадом. В нос ударил запах сырости и чистый дух Пряности.

В мир его мучений вторглись какие‑то звуки. Он повернулся в тесноте пещеры и увидел у входа болтающийся конец веревки. По ней скользнула вниз какая‑то фигура. Лето узнал Наилу. Она спрыгнула на камни и, согнувшись, двинулась в пещеру, пристально вглядываясь в ее темноту. Затем с веревки спрыгнула другая фигура. Сквозь огонь, застилавший зрение, Лето увидел, что это Сиона. В грохоте падавших камней Наила и Сиона начали продвигаться к входу в пещеру. Вот они остановились и вперили свои взгляды в него. Появился и третий – Айдахо. Он был охвачен яростью и, словно вихрь, налетел на Наилу.

– Зачем ты ее убила? Ты не должна была убивать Хви!

Наила отмахнулась от него, как от назойливой мухи, – Айдахо покатился по камням. Она прошла ближе к Лето, потом опустилась на четвереньки и посмотрела на него.

– Господин? Вы живы?

Позади нее появился Айдахо, выхватил из чехла ружье. Наила в изумлении обернулась, но он уже поднял ружье и нажал на спуск. Огонь вспыхнул сначала на голове Наилы, потом распространился по всему телу. Она начала распадаться на горящие фрагменты, отлетел в сторону нож, куски обугленной плоти и горящей одежды разлетались по камням. Но Айдахо ничего не видел. С лицом, искаженным яростью, он продолжал изо всех сил нажимать на спусковой крючок до тех пор, пока не иссяк заряд. Огненная дуга погасла.

Сиона ждала именно этого момента. Она подошла к Айдахо и отняла у него бесполезное теперь ружье. Он повернулся к ней, и она поддержала его, чтобы он не упал. Ярость угасла вместе с огнем лазерного ружья.

– За что? – прошептал он.

– Это уже сделано, – ответила Сиона.

Они обернулись и вместе посмотрели на Лето, лежавшего в темноте пещеры.

Лето не мог даже представить себе, что именно они видят. Он знал, что кожа из песчаных форелей исчезла. На их месте должна была остаться поверхность, покрытая отверстиями, оставшимися на месте ресничек, которые прободали его человеческую кожу. Что же касается остального, то ему оставалось только смотреть на две стоявшие у входа в пещеру фигуры и ждать. Сиона казалась ему женщиной‑демоном. Имя его было известно Лето, и он произнес его вслух. Звук его голоса, многократно усиленный под сводами пещеры, долетел до ушей Сионы.

– Ганмия!

– Что? – она подошла поближе.

Айдахо стоял позади нее, закрыв лицо руками.

– Смотри, что ты сделала с несчастным Дунканом, – произнес Лето.

– Он найдет себе другую любовь. – Как она жестока, таким был и он в своей ранней юности.

– Ты просто не знаешь, что значит любить, – сказал он. – Что ты смогла дать? – Он мог лишь пошевелить руками, вернее тем, что когда‑то было руками. – Боже! Чего я лишился!

Она подобралась поближе к нему, потом остановилась и отпрянула.

– Я реален, Сиона. Посмотри на меня. Я существую. Ты можешь прикоснуться ко мне, если осмелишься. Вытяни руку, сделай это.

Она медленно протянула вперед руку и коснулась того места, где раньше был его передний сегмент, в котором она, как в гамаке, пряталась от зноя в Пустыне во время испытания в Сарьире. Ее рука коснулась синей массы, и Сиона отдернула руку.

– Ты прикоснулась ко мне и ощутила мое тело, – сказал он. – Разве это не странно, если не думать ни о чем больше.

Она начала отворачивать лицо.

– Нет! Не отворачивайся! Посмотри на то, что ты сделала. Сиона. Как получилось, что ты можешь прикоснуться ко мне, но не можешь дотронуться до самой себя?

Она бегом бросилась от него.

– Вот в чем заключается разница между нами, – сказал он. – Ты – воплощение Бога. Ты заключаешь в себе величайшее чудо вселенной, но отказываешься коснуться его, увидеть его или поверить в него.

Лето отвлекся, услышав внутри пещеры работу спрятанного там механизма, который записывал его мысли. В этом месте совершенно отсутствовала радиация, это было место вне пространства, которое создали иксианцы, здесь не было места сумятице мыслей и душевному неустроению. Здесь отсутствовала связь со всей остальной вселенной. Но она будет, эта связь.

Он почувствовал, что иксианское печатающее устройство заработало. Теперь оно будет записывать его мысли без команды.

Помните, что я сделал! Помните меня! Я снова буду невиновен в ваших глазах!

Пламя, пылавшее перед его глазами, на мгновение потухло. Теперь перед ним на месте Сионы стоял Айдахо. Что там еще?.. Ах да, это Сиона махнула рукой, выкрикивая команды кому‑то наверху стены.

– Ты еще жив? – спросил Айдахо.

Голос Лето прерывался тяжелым свистящим дыханием.

– Пусть они разойдутся, Дункан. Пусть они бегут, спрячутся, улетят на другие планеты. Пусть выберут себе другие миры.

– Будь ты проклят! О чем ты говоришь? Да я бы скорее позволил ей жить с тобой!

– Позволил? Я ничего не позволял.

– Почему ты позволил Хви умереть? – простонал Айдахо. – Мы не знали, что она с тобой.

Он рывком подался вперед. Голова его тряслась.

– Ты получишь утешение, – прошептал Лето. – Мои Говорящие Рыбы отдадут тебе первенство перед Сионой. Будь великодушен с ней, Дункан. Она больше Атрейдес и в ней семя твоего возрождения.

Лето погрузился в океан своей памяти. Эти смутные мифы вновь овладели его сознанием. Он почувствовал, что сейчас проникнет в то время, которое самим своим существованием может изменить прошлое. Раздались какие‑то звуки, и Лето, вопреки рассудку, попытался понять, что это. Кто‑то карабкается по скале? Пламя снова утихло, и Лето увидел, что рядом с Айдахо стоит Сиона. Они стояли, взявшись за руки, как дети, которые хотят войти в незнакомое место.

– Как он может еще жить? – прошептала Сиона.

Лето собрал все силы, чтобы ответить ей.

– Мне помогает Хви, – сказал он. – За короткое время мы обрели бесценный опыт. Мы объединили наши силы, а не нашу слабость.

– Ты бы посмотрел сейчас на себя, – издевательским тоном произнесла Сиона.

– Да, и молись, чтобы ты стала такой же, – тихо произнес он. – Возможно, Пряность продлит твое время.

– Где твоя Пряность? – спросила она.

– Глубоко, в сиетче Табр, – ответил он. – Дункан найдет ее. Ты знаешь это место, Дункан. Теперь оно называется Табур. Очертания сиетча еще сохранились.

– Зачем ты это сделал? – прошептал Айдахо.

– Это мой дар, – ответил Лето. – Никто не отыщет потомков Сионы. Оракул не видит их.

– Что? – в один голос воскликнули они, придвинувшись ближе к Лето, чтобы слышать тихий голос умирающего Императора.

– Я даю вам новое время, в котором нет параллельных миров, – сказал он. – Все его линии расходятся. На этих кривых не будет конкурирующих точек. Я даю вам Золотой Путь. Это мой дар. Никогда больше не будет соперничества, которое губит вас.

Перед его глазами снова запылал огонь. Муки исчезали, но он по‑прежнему воспринимал звуки и запахи с Невероятной остротой. Айдахо и Сиона тяжело и часто дышали. Странное кинестетическое чувство передалось от них Лето. Он ощутил боль в связках и суставах, которых Давно уже не было.

– Смотри! – воскликнула Сиона.

– Он распадается, – это был голос Айдахо.

– Нет, – возразила Сиона. – Это отделяется Червь! Лето почувствовал, что какая‑то его часть погрузилась в приятное тепло. Боль прошла.

– Что это за отверстия в нем? – спросила Сиона.

– Думаю, что там были песчаные форели. Посмотри на форму.

– Я здесь для того, чтобы показать, что один из моих предков заблуждался, – сказал Лето (или думал, что сказал, что, впрочем, одно и то же, поскольку его мысли записывались). – Я родился человеком, но умираю не человеком.

– Я не могу на это смотреть! – крикнула Сиона. Лето услышал, как она бросилась вон из пещеры, под ее ногами громко застучали камни.

– Ты еще здесь, Дункан?

– Да.

Значит, у меня еще есть голос.

– Смотри на меня, – продолжал Лето. – В материнской утробе я был маленьким кровавым кусочком плоти размером не больше вишни. Смотри на меня, я сказал!

– Я смотрю, – слабым голосом ответил Айдахо.

– Надеешься увидеть гиганта, а видишь гнома, – проговорил Лето. – После этого начинаешь понимать ответственность, которую несешь за свои действия. Что ты будешь делать со своей новой властью, Дункан?

Воцарилось молчание, потом раздался голос Сионы:

– Не слушай его, он сошел с ума!

– Конечно, – миролюбиво согласился Лето. – Сумасшествие – это тоже метод. Оно сродни гениальности.

– Сиона, ты понимаешь, что он говорит? – голос жалобный, настоящий голос гхолы.

– Она понимает, – ответил за Сиону Лето. – Это по‑человечески: испытать потрясение, которого ты не ожидал и не предвидел. С людьми всегда так. Монео понял это в конце жизни.

– Мне бы хотелось, чтобы он поспешил со своей смертью, – сказала Сиона.

– Я был разделенным Богом, но вы собрали меня воедино, – сказал Лето. – Дункан! Когда я думаю обо всех моих Дунканах, то ты нравишься мне больше других.

– Нравлюсь? – в голосе Айдахо вновь зазвучала ярость.

– В моей симпатии есть нечто магическое, – сказал Лето. – В магической вселенной возможно все. В твоей жизни господствовала фатальность оракула, а не моя. Теперь ты видишь этот мистический каприз и хочешь, чтобы я его рассеял? Я хочу только усилить его.

Другие внутри Лето начали самоутверждаться. Не в силах сопротивляться и наводить порядок, он перестал справляться с этим хаосом. Они начали говорить языком постоянных «если». «Если бы ты только…» «Если бы мы не…» Как хотелось ему заткнуть им глотки!

– Только глупцы живут своим прошлым!

Лето так и не понял, крикнул он эту фразу или только подумал. Ответом была полная тишина – внутренняя и внешняя, но некоторые нити, связывавшие воедино его старую сущность, еще сохранились. Он попытался заговорить и, видимо, его услышали, потому что Айдахо проговорил:

Послушай, он пытается что‑то сказать.

– Не бойтесь иксианцев, – голос Лето превратился в едва слышный шепот. – Они могут делать машины, но не могут больше делать арафель. Я знаю, я был там.

Он замолк, собирая силы, которые утекали, несмотря на то, что он старался удержать их. Им снова овладело какое‑то возбуждение – голоса начали что‑то кричать, перебивая друг друга.

– Прекратите эту глупость! – крикнул он или подумал, что крикнул.

Айдахо и Сиона услышали только шипение.

Помолчав, Сиона сказала:

– Мне кажется, что он мертв.

– А говорили, что он бессмертен, – сказал Айдахо.

– Ты знаешь, что говорит по этому поводу Устное Предание? – спросила Сиона. – Если ты жаждешь бессмертия, то должен отринуть форму. Все, что имеет форму, смертно. За пределами формы царствует бесформенное, то есть бессмертное.

– Ты говоришь, как он, – обвиняющим тоном произнес Айдахо.

– Думаю, что в этом он был прав, – ответила она.

– Что он говорил о твоих потомках… они прячутся… их нельзя найти… что это?

– Он создал новую форму мимикрии, – ответила Сиона, – новую форму инициации. Он знал, что добился успеха, потому что не смог разглядеть моего будущего.

– Кто ты? – спросил Айдахо.

– Я – новый Атрейдес.

– Атрейдес! – в устах Айдахо это прозвучало как проклятие.

Сиона посмотрела на жалкие останки того, кто некогда был Лето Атрейдесом Вторым… и кем‑то еще. Этот кто‑то медленно уходил вместе со струйками синеватого дыма, отдающего запахом меланжи. Под тающим телом растекалась синяя лужа Пряности. Остались еще остатки чего‑то вполне человеческого – кости с красными прожилками и розовая кожа, которые когда‑то были частью вечно детского лица Великого Бога‑Императора.

– Я не похожа на него, – сказала Сиона, – но у нас с ним одна суть. Я – то же, что и он.

Айдахо непроизвольно перешел на благоговейный шепот:

– Предки и все это…

– Их множество здесь со мной, но я могу незаметно пройти мимо них, потому что они не видят меня. Старые образы исчезли, осталась только суть, чтобы осветить Золотой Путь.

Она повернулась к нему и взяла его за руку. Рука Дункана была холодна, как лед. Она осторожно вывела его из пещеры на свет и подвела к веревке, которая звала назад, в мир людей. Там, наверху, ждали их испуганные музейные фримены.

Жалкий материал, из которого придется кроить новую вселенную, подумала Сиона, но им придется служить. Айдахо надо будет нежно соблазнить, а потом появится и любовь.

Когда она оглянулась на реку, то увидела, как узкое искусственное русло расширяется в пойму, раскинувшуюся среди зелени. На горизонте появилась стремительно надвигавшаяся туча.

Айдахо высвободил руку, но был при этом спокоен.

– Управление погодой становится все хуже и хуже, – сказал он. – Монео думал, что это происки Гильдии.

– Отец редко ошибался в таких вещах, – сказала она. – Тебе придется с этим разобраться.

Айдахо вдруг вспомнил, как с тела Лето разбегались в воду песчаные форели – личинки нового червя.

– Я слышала, что сказал Червь, – проговорила Сиона. – Говорящие Рыбы выберут тебя, а не меня.

Айдахо вновь испытал искушение Сиайнока.

– Посмотрим, – он повернулся и взглянул на Сиону. – Что он имел в виду, когда сказал, что иксианцы не смогут создать арафель.

– Ты просто не читал всех его записок, – ответила она. – Я все тебе покажу, когда мы вернемся в Туоно.

– Но что значит арафель?

– Это темнота священного суждения. Это понятие из древней истории. Все это ты найдешь в его записках.