Из выполненного Хади Бенотто перевода томов, обнаруженных в Дар‑эс‑Балате 8 page

– Передайте Преподобной Матери, что сегодня к вечеру Империя избавится от своего Бога‑Императора. Мы поразим его до того, как он успеет прибыть в Онн. Ошибки быть не может.

Посланница испустила глубокий вздох. Глаза ее откры лись, и она взглянула на Антеак.

– Иксианец Йак порекомендовал мне поспешить назад с этим известием. Он особым образом прикоснулся К моей руке, убеждая меня в том, что не..

– Йак из наших, – сказала Антеак, – Покажи ей осязательное послание.

– К нам вошли Танцующие Лицом и поэтому нам нельзя двигаться.

Луйсейал поднялась с кушетки, и Антеак сказала:

– Я уже приняла меры по охране наших дверей. – Преподобная взглянула на посланницу. – Можешь идти, девочка, ты оказалась адекватной своей задаче.

– Слушаюсь, Преподобная Мать, – девушка выпрямилась с присущей ей грацией, но движения ее были немного скованны. Она знала нюансы речи Антеак: адекватно – это не значит хорошо.

Когда посланница вышла, заговорила Луйсейал.

– Ей стоило получше изучить посольство и узнать, скольких иксианцев заменили.

– Думаю, что это было лишнее, в ее пределах работа выполнена вполне удовлетворительно. Конечно, ей надо было узнать у Йака все подробности плана. Боюсь, что мы потеряли этот источник.

– Причины, по которой тлейлаксианцы послали нам это сообщение, совершенно очевидны, – сказала Луйсейал.

– Но они действительно хотят на него напасть.

– Да, и естественно, что так поступили бы совершеннейшие глупцы. Меня больше интересует, почему они передали именно нам это сообщение.

Антеак согласно кивнула.

– Они думают, что теперь у нас нет иного выбора, кроме как присоединиться к ним.

– А если мы попытаемся предупредить Господа Лето, то тлейлаксианцы тотчас расшифруют наших посланников и их связи.

– Но что если тлейлаксианцы добьются успеха?

– Это очень маловероятно.

– Но нам не известны детали их плана, мы можем судить только о времени его исполнения.

– Что если в этом плане принимает участие эта девушка, Сиона?

– Я уже задавала себе этот вопрос. Ты слышала полный отчет Гильдии?

– Только резюме. Этого достаточно?

– Да, вероятнее всего, достаточно.

– Будьте осторожны с термином «вероятнее всего», – сказала Луйсейал. – Никто не должен думать, будто вы – ментат.

Антеак сухо ответила:

– Я полагаю, что ты не отодвинешь меня в сторону.

– Так ты думаешь, что Сиона в своих действиях подчиняется Гильдии?

– Для этого у меня недостаточно информации. Если им верить, то она обладает сверхъестественными способностями.

– Отец Лето обладал такими способностями?

– Любой Гильд‑навигатор мог спрятаться от всевидящего ока отца Лето.

– Но не от самого Лето.

– Я не слишком тщательно читала доклад Гильдии. Она не слишком сильно маскируется, и ее действия и действия окружающих ее людей…

– Она исчезает, исчезает из поля их зрения.

– Это может делать только она одна, – подчеркнула Антеак.

– Но может ли она исчезать из поля зрения Господа Лето?

– Этого они не знают.

– Хватит ли у нас смелости войти с ней в контакт?

– А почему нет? – спросила Антеак.

– Все это может оказаться пустым звуком, если тлейлаксианцы… Антеак, мы должны сделать хотя бы попытку предупредить его.

– У нас нет подходящих средств связи, а у дверей бдительные Говорящие Рыбы. Они позволят нашим людям войти, но не выпустят их.

– Может быть, нам следует поговорить с кем‑нибудь из Рыб?

– Я уже подумала об этом. Мы всегда сможем сказать, что боялись, что вместо Говорящих Рыб у наших дверей были Танцующие Лицом.

– Охрана у дверей, – процедила сквозь зубы Луйсейал. – Возможно ли, что он все знает?

– Все возможно.

– Да, это единственное, что можно определенно сказать о Господе Лето, – сказала Луйсейал.

Тихо вздохнув, Антеак поднялась со стула.

– Как я тоскую по тем временам, когда у нас было сколько угодно Пряности.

– Эта тоска всего лишь еще одна иллюзия, – сказала Луйсейал. – Надеюсь, мы хорошо усвоили урок, независимо от того, что предпримут сегодня тлейлаксианцы.

– Что бы они ни предприняли, они все сделают грубо и топорно, – проворчала Антеак. – Господи! Теперь практически невозможно найти хорошего убийцу.

– Для этого под рукой всегда есть гхола Айдахо, – сказала Луйсейал.

– Что ты сказала? – Преподобная Мать ошеломленно уставилась на подругу.

– Всегда есть…

– Да!

– Но гхола отличаются телесной медлительностью.

– Зато они очень быстры на голову.

– Что ты обо всем этом думаешь?

– Возможно, что тлейлаксианцы… Нет, даже они не могут быть настолько…

– Неужели Айдахо – Танцующий Лицом? – прошептала Луйсейал.

В ответ Антеак молча кивнула.

– Выброси это из головы, – сказала Луйсейал. – Не могут же они действительно быть настолько глупы.

– Очень рискованно высказывать суждения о тлейлаксианцах, – не согласилась с подругой Антеак. – Нам надо приготовиться к худшему. Зови сюда одну из Говорящих Рыб!

***

Нескончаемые войны приводят к появлению особых социальных условий, характер которых одинаков в самые разнообразные эпохи. Люди приобретают постоянную готовность к отражению опасности. У власти практически всегда находится автократия. Всякие новшества – будь то новые планеты, новые экономические идеи, новые изобретения, пришельцы – воспринимаются, как нечто враждебное, опасное и подозрительное. Феодализм держит такое общество мертвой хваткой, не важно, как называются его структуры – политбюро или как‑нибудь иначе, – конкретная маска не имеет значения, но она всегда присутствует. Линия власти передается по наследству. Благосостояние народа делят между всеми некие наместники высшего божества. Эти люди отчетливо понимают, что наследование надо контролировать, иначе власть уплывает из рук. Теперь‑то вы понимаете, в чем суть Мира Лето?

(Похищенные записки)

– Получили ли Бене Гессерит информацию о новой схеме? – спросил Лето.

Свита тем временем достигла первой отметки, после которой дорога поднималась в гору, – приближаясь к мосту через реку Айдахо. Солнце поднялось на четверть дуги, некоторые придворные сбросили плащи. Айдахо с небольшой группой Говорящих Рыб шел на левом фланге, на его потном обмундировании уже осела пыль. Состязаться в скорости с Императорской тележкой было нелегким делом.

Монео споткнулся, но сумел удержать равновесие.

– Да, их проинформировали, господин.

Было очень нелегко изменить ритуал приема, но Монео научился приспосабливаться к неожиданным поворотам событий во время Празднеств. У него были планы практически на все случаи жизни.

– Они все еще просят разрешения учредить постоянное посольство на Арракисе? – спросил Лето.

– Да, господин, и я дал им обычный ответ.

– Достаточно было бы и простого «нет», – произнес Лето. – Нет больше необходимости напоминать им, что мне ненавистны их религиозные притязания.

– Да, господин, – сказал Монео, стараясь держаться на положенном расстоянии от тележки. В Лето сегодня было очень много от червя. Виновата была влажность, характер Червя проявлялся больше всего именно при высокой влажности.

– Религия всегда приводит к риторическому деспотизму, – сказал Лето. – До Бене Гессерит на этой ниве больше других отличились иезуиты.

– Иезуиты, господин?

– Ты наверняка знаешь о них из курса истории.

– Не уверен в этом, мой господин. Когда они жили?

– Это неважно. Ты в достаточной степени осведомлен о риторическом деспотизме, поскольку хорошо знаешь историю Бене Гессерит. Правда, они не доводят дело до явной одержимости своим учением.

Преподобные Матери прибыли в очень неудачный для них момент, подумал Монео. Он собирается проповедовать против них, а они испытывают к этому органическое отвращение. Это может привести к серьезным осложнениям.

– Как они отреагировали на изменение протокола? – опросил Лето.

– Мне сказали, что они были разочарованы, но не стали настаивать на своем.

При этом Монео подумал: Лучше всего приготовить их к еще большим разочарованиям, которые постигнут их, когда им не разрешат поддерживать контакты с делегациями Икса и Тлейлаксу.

Подумав это, Монео покачал головой. Это могло привести к совершенно непредсказуемому и опасному заговору. Надо предупредить об этом Дункана.

– Это приводит к самостоятельно исполняющимся пророчествам и оправданию всякой мерзости, – продолжал между тем Лето.

– Вы имеете в виду… риторический деспотизм, мой господин? – спросил Монео.

– Да! Он прикрывает зло стенами самозваной праведности, которая не воспринимает аргументы, направленные против зла.

Монео с беспокойством смотрел, как рудименты рук совершают круговые движения, словно подтверждая слова Лето, сегментированное тело подергивалось. Что мне делать, если Червь вдруг окончательно покинет его? этой мысли лоб Монео покрылся холодным потом.

– Такой подход питается извращенными средствами, которые намеренно применяют для дискредитации противоположных мнений, – сказал Лето.

– Это касается всего, мой господин?

– Иезуиты называли это «укреплением основы власти». Это приводит к лицемерию, которое всегда формирует пропасть между действиями и их объяснением. Они никогда не соглашаются с противоположным мнением.

– Мне надо более тщательно ознакомиться с предметом, мой господин, – сказал Монео.

– В конечном счете власть начинает править подданными с помощью чувства вины, что приводит к охоте на ведьм и необходимостью находить козлов отпущения.

– Это потрясает, мой господин.

Кортеж обогнул угол скалы, и вдалеке показался мост.

– Монео, ты внимательно следишь за моими рассуждениями?

– Да, мой господин.

– Я описываю инструмент создания основ религиозной власти.

– Я понял это, мой господин.

– Но почему ты проявляешь такой страх? Чего ты боишься?

– Разговор на религиозную тему всегда очень волнует меня, мой господин.

– Оттого ли это, что ты и Говорящие Рыбы пользуетесь властью от моего имени?

– Конечно, мой господин.

– Основы власти очень опасны, потому что привлекают к себе людей в действительности безумных, людей, которые ищут власти только ради власти. Ты понимаешь меня?

– Да, господин. Именно поэтому вы так редко удовлетворяете просьбы о назначении того или иного человека в правительство.

– Отлично, Монео!

– Благодарю вас, мой господин.

– В тени всякой религии прячется свой Торквемада, – продолжал Лето. – Ты никогда не слышал это имя. Я точно это знаю, потому что по моему приказу его изъяли из истории.

– Почему вы так поступили, мой господин?

– Он был воплощением безобразия и непристойности. Людей, которые были с ним не согласны, он превращал в живые факелы.

Монео произнес очень тихим голосом:

– То же самое произошло с историками, которые имели несчастье вызвать ваш гнев?

– Ты ставишь под вопрос целесообразность моих действий, Монео?

– Нет, мой господин!

– Очень хорошо. Эти историки умерли без мучений. Никто из них не был сожжен пламенем. Торквемада же любил посвящать своему Богу крики истязаемых жертв.

– Как это ужасно, мой господин.

Тем временем кортеж обогнул скалу, и перед людьми Раскинулся мост.

Монео еще раз внимательно присмотрелся к своему Богу‑Императору. Червь не стал ближе, но все равно был слишком близок к поверхности. Монео чувствовал угрозу этого непредсказуемого присутствия, Священного Присутствия, которое могло убить без всякого предупреждения.

Мажордом содрогнулся.

Что могла означать эта странная речь? Монео знал, что Бог‑Император разговаривает так с очень немногими. Это были одновременно привилегия и тяжкая обязанность. Такова была цена, которую приходилось платить за Мир Лето. Поколение за поколением шествовали железным строем, созданным этим Миром. Только в Цитадели нарушался этот непоколебимый порядок – когда некоторых Говорящих Рыб высылали из Цитадели для предупреждения вспышки насилия. То было предвосхищение.

Предвосхищение!

Монео взглянул на молчавшего теперь Лето. Глаза Бога‑Императора были закрыты, на лице отразилось тяжкое раздумье. Это был еще один признак Червя, не предвещавший ничего хорошего. Монео задрожал.

Предвидел ли Лето вспышки собственного насилия? То было предвидение насилия, которое приводило в трепет всю Империю. Лето в таких случаях знал, как расположить гвардию, чтобы подавить возможные беспорядки. Он знал об этом еще до того, как начинался мятеж.

От одних мыслей об этом у Монео пересохло во рту. Бывали моменты, казалось Монео, когда Бог‑Император мог читать самые сокровенные мысли. О нет, Лето пользовался и услугами шпионов. Иногда какие‑то закутанные фигуры препровождались Говорящими Рыбами в верхний этаж башни или в крипту. Да, это были шпионы, но Монео думал, что они только подтверждали то, что и так знал Бог‑Император.

Словно в подтверждение опасений Монео прозвучали слова Лето.

– Не пытайся сразу понять, о чем я думаю, Монео. Пусть понимание придет само.

– Я постараюсь, мой господин.

– Нет, не надо стараться, лучше скажи мне, объявил ли ты, что не будет никаких изменений в распределений Пряности?

– Еще нет, мой господин.

– Отложи это объявление. Я передумал. Ты же знаешь, что теперь последуют предложения взяток.

Монео вздохнул. Размеры взяток, которые ему предлагали, были настолько велики, что могли вызвать лишь смех. Но Лето продолжал удивляться таким суммам.

– Тяни время, – сказал он ранее. – Посмотри, насколько высоко поднимутся ставки. Дай понять, что не откажешься от взятки.

Кортеж обогнул еще один угол, снова открылась панорама моста. Лето спросил:

– Дом Коррино предлагал тебе взятку?

– Да, господин.

– Ты знаешь миф о том, что настанет время, когда Дом Коррино вновь обретет былое могущество и захватит власть?

– Я слышал этот миф, мой господин.

– Коррино должен быть убит. Это задание для Дункана. Мы испытаем его.

– Так скоро, мой господин?

– До сих пор все знают, что меланжа может продлить человеческую жизнь, так вот, пусть люди знают, что Пряность может ее и укоротить.

– Как прикажете, мой господин.

Монео знал, что означает такой ответ. Так Монео отвечал, когда не одобрял приказ, но не мог и возразить. Знал он и то, что Господь Лето прекрасно это понимает и немало забавляется упрямством мажордома. Эта насмешка больно ранила Монео, причиняя ему страдание.

– Не будь со мной нетерпелив, Монео, – сказал Лето.

Монео подавил в себе чувство горечи. Горечь несла с собой непоправимый вред. Горечь – это то чувство, которое движет мятежниками. Дунканы перед смертью начинали испытывать это чувство.

– Время для меня имеет иное значение, чем для вас, мой господин, – сказал Монео. – Я бы хотел понимать смысл того, что я делаю.

– Ты имеешь право хотеть, но не будешь понимать.

Монео услышал в голосе повелителя недовольный упрек и замолчал, начав размышлять о проблемах меланж и Лето не слишком часто говорил о Пряности, обычно его речи касались распределения Пряности между подданными в виде награды или изъятия незаконных партий Пряности, когда в места таких хранилищ посылали команду Говорящих Рыб. Самые большие запасы меланжи находились в распоряжении Лето и находились где‑то под землей. В первые дни своей службы Монео в глухом капюшоне посетил этот склад. Когда ему позволили снять капюшон, он увидел огромные количества Пряности, испускающей сильный запах корицы. Единственное, что понял Монео, – это то, что склад находится под землей. Вырубленное в скале помещение освещалось старинными светильниками, выполненными в виде ажурных арабесок. Пряность отливала синим цветом в серебристо‑белом свете древних ламп. Поблизости со стен капала вода. Голоса Монео и Лето гулким эхом отдавались под сводами каменного зала.

– Наступит день, когда все это исчезнет, – сказал Господь Лето.

– Но что же тогда будут делать Гильдия и Бене Гессерит? – спросил потрясенный Монео.

– То же, что они делают сейчас, но с еще большим насилием и яростью.

Оглядев гигантскую комнату с огромными запасам меланжи, подумал о тех событиях, которые сотрясали то время Империю – кровавые убийства, пиратские набеги, шпионаж и интриги. Бог‑Император не допускал до худшего, но то, что происходило, было тоже достаточно скверно.

– Это искушение, – прошептал Монео.

– Да, это действительно искушение.

– И больше никогда не будет меланжи, мой господин.

– Настанет день, когда я снова вернусь в песок. Тогда я стану источником Пряности.

– Вы, мой господин?

– Да, и кроме того, я произведу нечто еще более замечательное – песчаную форель – гибрид, который будет питать размножающихся червей.

Дрожа от такого откровения, Монео уставился на смутную тень Бога‑Императора, который говорил о небывалых чудесах.

– Песчаные форели, – говорил между тем Лето, соединятся между собой и образуют воздушные пузырьки, которые запрут воду глубоко под землей, так же, как было во времена древней Дюны.

– Всю воду, мой господин?

– Большую часть. Через триста лет здесь снова будет править Червь. Клянусь тебе, это будет новый тип Червя.

– Каким же он будет, мой господин?

– Он будет обладать сознанием животного и умом человека. Пряность станет опасно искать и еще опаснее хранить.

Монео оглядел потолок вырубленного в скале зала, словно он хотел попробовать на прочность многометровую толщу каменной породы.

– Здесь снова все превратится в пустыню, мой господин?

– Песок заполнит русла рек. Урожай погибнет. Деревья будут погребены под песчаными дюнами. Песчаная смерть будет распространяться до тех пор… до тех пор, пока на опустевшей земле не прозвучит тихий сигнал.

– Какой сигнал, мой господин?

– Сигнал начала нового цикла, прихода Делателя, приход Шаи‑Хулуда.

– Это будете вы, мой господин?

– Да, Великий Червь Дюны снова поднимется из глубин. Эта страна снова станет владением Пряности и Червя.

– Но что будет с людьми, мой господин? Что будет с людьми?

– Многие умрут. Сельскохозяйственные растения и вообще всякая растительность погибнут. Без питания падет и скот.

– И на этой земле настанет голод, мой господин?

– Недоедание и давно забытые болезни начнут поражать эту землю. Выживут самые крепкие… и самые жестокие.

– Но неужели это обязательно должно произойти, мой господин?

– Альтернатива еще хуже.

– Но что это за альтернатива, мой господин?

– Со временем ты узнаешь и это.

Идя сейчас рядом с Императором этим утренним паломничеством в Онн, Монео думал о том, что теперь‑то он действительно знает об альтернативе, страшной альтернативе.

Как и большинство образованных жителей Империи, Монео знал, что твердые знания, которыми он обладает, находятся в Устном Предании, мифах и диких фантастических историях, которые рассказывали время от времени появляющиеся на отдельных планетах пророки, за которыми какое‑то короткое время шли немногочисленные последователи.

Правда, сейчас Монео знал, чем занимаются Говорящие Рыбы.

Знал он также о злых людях, которые, сидя за обильной трапезой, наслаждались криками подвергаемых пыткам жертв.

Все это продолжалось до того, как Говорящие Рыбы не прекратили эти безобразия.

– Мне очень нравится, как твоя дочь следит за мной, – сказал Лето. – Она совершенно не догадывается, что мне все известно.

– Господин, я очень боюсь за нее. Она – моя кровь, моя…

– Моя тоже, Монео. Разве я не Атрейдес? Ты бы принес больше пользы, если бы боялся за себя.

Монео опасливо посмотрел на тело Бога‑Императора. Признаки Червя надвигались все ближе и ближе. Монео оглянулся на кортеж. Он двигался в крутой ложбине, по коротким аркам, вырубленным в рукотворной скале, сложенной для защиты Сарьира от влаги.

– Сиона нисколько не задевает меня, Монео.

– Но она…

– Монео! Здесь, в одной из таинственных оболочек, хранится величайшая тайна жизни. Мне больше всего на свете хочется не потерять способность удивляться, удивляться новому.

– Господин, я…

– Новое! Разве это не блестящее, не чудесное слово?

– Да, если вы так считаете, господин.

Монео – это мое создание, я создал его, напомнил себе Лето.

– Нет такой цены, которой я бы не заплатил ради твоего дитя, Монео. Ты порицаешь ее товарищей, но среди них может найтись один, которого она полюбит.

Монео непроизвольно посмотрел на Айдахо, который маршировал впереди своей гвардии. Проницательным взглядом он ощупывал дорогу впереди себя. Ему не нравилось это место, со всех сторон ограниченное высокими стенами и откуда можно было в любой момент ждать нападения. Айдахо послал разведчиков в горы еще ночью, и Монео знал, что многие из них до сих пор находятся там, на вершинах. Но, кроме гор, было множество лощин и оврагов, спускавшихся к реке, на которые просто не хватало личного состава.

– Мы будем зависеть от фрименов, – уверено сказал Монео Айдахо.

– От фрименов? – переспросил Айдахо. Ему не нравились постоянные напоминания о Музее фримена.

– По крайней мере, они могут предупреждать нас о появлении чужаков.

– Ты видел их и просил об этом?

– Конечно.

Монео не осмелился поделиться с Айдахо своими мыслями о Сионе. Для этого найдется время и позже, но сейчас Бог‑Император сказал очень тревожную вещь. Неужели у него изменились планы?

Монео снова обратил свое внимание на Бога‑Императора и понизил голос:

– Полюбит своего товарища, мой господин? Но ведь вы говорили, что Дункан Айдахо…

– Я же сказал «полюбит». Речь идет не о селекции!

Монео задрожал, вспомнив, как происходило его скрещивание…

Нет, об этом лучше не вспоминать!

Тогда было и увлечение, и любовь… но это было позже, а в первые дни…

– Ты опять витаешь в облаках, Монео.

– Простите меня, мой господин, но когда вы говорите о любви…

– Ты полагаешь, что я не способен испытывать нежность?

– Дело не в этом, мой господин, но…

– Ты думаешь, что у меня нет памяти о любви и скрещивании? – Тележка угрожающе приблизилась к Монео заставив того отпрыгнуть в сторону. Мажордом был по‑настоящему испуган горящим взглядом Лето.

– Господин, я прошу вас…

– Это тело действительно не может испытывать нежность, но вся моя память со мной!

Монео понял, что червь начинает доминировать в теле Бога‑Императора, понимание его действий ускользало от Монео.

Надо мной нависла серьезная опасность, подумал он. Мы все находимся в опасности.

Монео прислушивался теперь к каждому звуку, к скрипу Императорской тележки, покашливаниям и голосам придворных, к шагам на дороге. От Бога‑Императора потянуло корицей. Расщелина рукотворной скалы хранила утренний холод и была напитана речной влагой.

Неужели эта влажность дразнит червя в Императоре?

– Послушай меня, Монео, слушай меня так, словно от этого зависит твоя жизнь.

– Я слушаю вас, мой господин, – прошептал Монео.

Он понимал, что теперь его жизнь зависит не только от внимания, но и от способности наблюдать.

– Часть моей сути живет внутри меня своей обособленной жизнью и не подчиняется моим мыслям, – сказал Лето. – Эта часть реагирует, и все. Она не размышляет и не рассуждает логически.

Монео кивнул, продолжая рассматривать глаза Лето. Не вспыхнут ли они сейчас гневом?

– В таких случаях я бываю принужден отстраниться и просто наблюдать за своими действиями, – продолжал Лето. – Такая реакция может причинить тебе смерть. Выбор не принадлежит мне. Ты слышишь?

– Я слышу, мой господин, – прошептал Монео.

– В таком событии отсутствует произвольный разумный выбор! Ты просто это принимаешь, просто принимаешь как данность. Это невозможно ни понять, ни предотвратить. Что ты на это скажешь?

– Я боюсь неизвестности, господин.

– А я не боюсь. Попробуй сказать почему!

Монео давно ждал этого кризиса и теперь, когда он наконец наступил, испытал странное облегчение. Он понимал, что жизнь его зависит от ответа, который он сейчас даст.

– Это потому, что у вас есть огромная память, мой господин.

– Да?

Это был, конечно, неполный ответ, и Монео стал лихорадочно подыскивать слова.

– Вы видите все, что мы знаем… все и сразу. Все, что когда‑то было неизвестным! Удивление для вас… удивление может вызвать только то, что вы узнали впервые. Так?

Произнося эти слова, Монео понял, что защитился вопросительным знаком там, где должно было прозвучать простое утверждение. Однако Бог‑Император только улыбнулся.

– За такую мудрость я хочу сделать тебе подарок, Монео. Чего ты хочешь?

Внезапное облегчение не принесло с собой ничего, кроме новых страхов и опасений.

– Могу я снова привезти Сиону в Цитадель?

– Это заставит меня раньше подвергнуть ее испытанию.

– Ее надо разлучить с ее товарищами‑мятежниками, мой господин.

– Очень хорошо.

– Вы очень милостивы, мой господин.

– Нет, напротив, я очень эгоистичен.

Бог‑Император отвернулся от Монео и погрузился в молчание.

Глядя на его сегментированное тело, Монео заметил, что признаки червя стали пропадать. Это было неплохо. Потом он вспомнил о петиции фрименов, и страх вспыхнул в нем с новой силой.

Это была ошибка. Они только снова возбудят его. Зачем я сказал, что они могут подать петицию?

Фримены ждут их впереди на дороге, переправившись на эту сторону реки со своими дурацкими бумажками и приветственно размахивая руками.

Монео шел рядом с тележкой и с каждым шагом все лучше и лучше понимал, что он наделал.

***

Здесь ветры несут песок; и там ветры несут песок. Там ждет богач; здесь ожидаю я.

(Голос Шаи‑Хулуда из Устного Предания)

Отчет Сестры Ченоу, найденный среди документов после ее смерти.

«Я повинуюсь как своим обязанностям в Бене Гессерит, так и приказам Бога‑Императора, поэтому я изъяла эти слова из моего официального отчёта и спрятала их в надежном месте для того, чтобы они были найдены после того, как меня не станет. Ибо Господь Лето сказал мне: „Ты вернешься к своим руководителям с моим посланием, но сейчас эти слова нельзя обнародовать. Если у тебя не получится это сделать, то мне придется обрушить свою ярость на Общину Сестер“.

Об этом же предупреждала меня Преподобная Мать Сипкса перед моей поездкой к Лето: „Ты не должна делать ничего, что навлекло бы на нас его гнев“.

Пока я шла около Господа Лето во время его короткого паломничества в Онн, о котором я уже рассказывала, я решилась спросить о его сходстве с Преподобной Матерью. Я сказала:

„Мой господин, я знаю, что наша Преподобная Мать обладает памятью своих предков и многих других. Расскажите, как это было у вас“. Лето ответил: „Так получилось в результате взаимодействия генетической памяти и Пряности. Моя сестра Ганима и я были разбужены еще во чреве матери, разбуженные до рождения присутствием нашей предковой памяти“».

– Мой господин… в нашей общине это явление называют Мерзостью.

– Правильно называют, – произнес на это Господь Лето, – Количество предков в памяти способно подавить любого, и кто может знать, какая сила будет распоряжаться событиями и этой массой – добро или зло?

– Господин, как тебе удалось преодолеть эту силу?

– Я не преодолел ее, – ответил Господь Лето. – Нас с Ганимой спасла фараонская модель управления. Тебе известна эта модель, Сестра Ченоу?

– Мы в Общине прилежно изучаем историю, господин.

– Да, но вы не думаете над ней так, как думаю я, – сказал Господь Лето. – Я говорю о болезни правления, которой заразились греки и передали ее римлянам, которые наградили ею весь мир; так что эта болезнь никогда не исчезала.

– Мой господин предпочитает говорить загадками?

– Нет. Я ненавижу эту модель, но она спасла нас. Гани и я создали могущественный союз с теми из наших предков, которые в своей деятельности придерживались фараонского образа правления. Они помогли нам создать общность со всей этой спящей до поры ордой.

– Меня очень беспокоит это, господин, и лишает сна.

– И это правильно – так и должно быть.

– Почему вы говорите мне это сейчас, господин? Вы никогда не отвечали никому из нас такой откровенностью, во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

– Потому что ты умеешь хорошо слушать, Сестра Ченоу; потому, что ты подчиняешься мне, и потому, что я никогда больше тебя не увижу.

Сказав мне эти странные слова, Господь Лето спросил:

– Почему ты не поинтересовалась тем, что ваша Община Сестер называет моей безумной тиранией?

Осмелев от его поощрительной манеры разговора, я сказала:

– Господин, мы знаем о некоторых ваших кровавых казнях. Они очень беспокоят нас.

И тут Господь Лето сделал одну очень странную вещь. Он закрыл глаза и спросил:

– Я знаю, что вас учат дословно и надолго запоминать слова, которые вы услышали в вашем сознании. Поэтому я сейчас рассматриваю тебя, как чистую страницу, на которой я пишу свои слова. Сохрани эти слова, я не хочу, чтобы они были утрачены.