Чемпионат Соединенных Штатов по запоминанию 1 page

На чемпионате Соединенных Штатов 2006 г. участникам предстояло помериться силами в новой дисциплине, введенной впервые за всю историю интеллектуальных состязаний. Получившая громоздкое название «Три промаха—выйди прочь с чайной церемонии», она была выдумана специально для того, чтобы порадовать продюсеров HDNet, кабельного канала, собиравшегося вести первую трансляцию соревнований по национальному телевидению. Пять незнакомцев, игравших роль гостей на чайной церемонии, должны были выйти на сцену и рассказать конкурсантам десять фактов из личной жизни — адрес, телефон, хобби, день рождения, любимые блюда, имена домашних животных, модель и год выпуска машины и прочее. То, что требовалось от спортсменов в данном случае, в наибольшей степени приближалось к тому, чего мы ждем от нашей памяти в реальной жизни. Я понятия не имел, как готовиться к этому виду соревнований, и, если честно, задумался о нем только тогда, когда до чемпионата оставалось полтора месяца. В течение нескольких вечеров мы с Эдом переговаривались через океан по телефону, изобретая систему, которая помогла бы мне быстро и без затруднений поместить всю личную информацию каждого незнакомца в специально сконструированные дворцы памяти.

Я соорудил пять воображаемых зданий, по одному для каждого гостя «чайной церемонии». Они были построены в разном стиле, но имели похожую

планировку: центральный атриум и прилегающие к нему комнаты. Первый дворец бью модернистским стеклянным кубом, похожим на Стеклянный дом Филиппа Джонсона; второй — особнячок с башенками в стиле королевы Анны, каких много в Сан-Франциско, весь в завитках и других вычурных украшениях; третий — в духе Фрэнка Гери: с волнистыми титановыми стенами и искривленными окнами. Создавая четвертый, я взял за образец «Монтичелло», усадьбу из красного кирпича, принадлежавшую Томасу Джефферсону, а пятый ничем особенным не отличался, кроме как стенами, выкрашенными в яркоголубой цвет. Кухня в каждом доме должна была служить местом для хранения адреса, кладовка — номера телефона; спальня предназначалась для хобби, ванная — для дней рождения и т. д.

За три недели до конкурса позвонил Эд. Он изучил результаты, которые я ему отослал, и считает, что мне следует прекращать тренировки по всем дисциплинам, кроме «чайкой церемонии». Я собрал друзей и членов семьи и попросил их выдумать биографии, которые я мог бы попытаться разместить в своих новеньких, тщательно обустроенных дворцах. Мы с моей девушкой провели несколько совершенно неромантических ужинов: она рассказывала о своей жизни фермерши в Небраске или представлялась домохозяйкой из пригорода либо парижской швеей, а я вспоминал все эти истории за десертом.

Потом, за неделю до конкурса, как раз тогда, когда я собирался тренироваться усиленнее всего, Эд велел мне остановиться. Интеллектуальные спортсмены прекращают тренировки за неделю до соревнований, чтобы провести весеннюю уборку своих дворцов памяти. Они осматривают их, мысленно очищают от всех блуждающих там образов, потому что последнее, что вам нужно в разгаре соревнования, — это неожиданно вспомнить то, что сохранилось в памяти с предыдущей недели. «Некоторые, дойдя до очень высокого уровня, три дня перед чемпионатом ни с кем не разговаривают, — поведал мне Тони Бьюзен. — Они опасаются, что любая ассоциация, возникшая в их голове, может помешать ассоциациям, которые они будут создавать на соревнованиях».

Мы планировали, что во время чемпионата Соединенных Штатов Эд будет сидеть как можно ближе к «рингу». Но незадолго до состязаний он улетел в Австралию, где в Университете Сиднея ему предложили уникальную возможность заняться философией феноменологических аспектов в крикете. (Эд верит, что по сравнению с определителями пола цыплят или шахматными гроссмейстерами крикет лучше иллюстрирует его идею о том, что память влияет на наше непосредственное восприятие мира.) Сможет ли он позволить себе поездку на другой край земли, теперь уже более дорогую и более продолжительную, было не ясно.

«Есть ли у меня шанс как-нибудь сгладить твое возмущение моим возможным непоявлением?» — спросил он в письме за пару дней до чемпионата. Но я не столько возмущался, сколько паниковал. Хоть и твердил всем, что мое участие в соревновании не более чем блажь — «желание необычно провести утро в выходные», как я сказал одному приятелю, — большая часть шуточек относительно этого «чокнутого соревнования» была призвана скрыть мое твердое намерение победить.

Принятое Эдом в последний момент решение остаться в Австралии значило то, что отныне я сам по себе. Мне самому нужно волноваться из-за конкурентов, пытаться понять, насколько интенсивно они тренировались в прошлом году, и гадать, не готовится ли кто из них поразить нас новой техникой, способной поднять интеллектуальный спорт на недоступный для меня уровень. Например, Рэм Колли, защищавший титул чемпиона, веселый, беззаботный и, как я знал, самый талантливый из всех: если бы он решил тренироваться так же усердно, как европейцы, нам просто не осталось бы шанса. Но почему-то я сомневался, что он на такое способен. В основном я переживал из-за Мориса Столла. Если среди нас и бьи человек, захотевший посвятить свое время чему-то такому, как разработка системы «Миллениум-ЧДП» (изобретение Эда) или создание образов 2704 карт (достижение Бена), то им мог стать только Морис.

Вечером накануне соревнования Эд прислал мне по электронной почте последнее напутствие: «Все, что тебе нужно сделать, это сохранять образы в голове и получать от этого удовольствие. Удивляй себя их живостью, и все пойдет как по маслу. Будь спокоен на всех этапах. Расслабься, не обращай внимания на конкурентов и наслаждайся. Я уже горжусь тобой. И помни: девушки любят мужчин со шрамами, а слава остается с тобой навсегда».

В ту ночь я лежал в постели, расхаживая взад и вперед по своим дворцам как одержимый, и думал о Морисе. Я не мог уснуть, что, как отметил сам Морис на соревновании предыдущего года, для интеллектуального спортсмена равнозначно «перелому ноги перед футбольным матчем».

Когда я наконец уснул около трех утра при помощи таблетки тайленола, мне приснился кошмар, в котором Дэнни ДеВито и Риа Перлман, мои король

и королева пик, часами скакали по гаражу на пони, семерке пик, тщетно пытаясь найти, где они припарковали свой Lamborghini Countach, валет червей. В конце концов их лошадь расплавилась на асфальте под зловещим взглядом Мориса Столла, смеющегося прямо как доктор Менгеле[79]. Я вскочил через четыре часа, усталый и разбитый, и по ошибке дважды намылил голову шампунем — жуткая примета, если, конечно, приметы существуют.

Первым, кого я встретил, выйдя из лифта, на 19-м этаже главного здания Con Edison, был Бен Придмор. Он прилетел из Англии на уик-энд только для того, чтобы оценить уровень подготовки американцев. В последнюю минуту в аэропорте Манчестера Бен раскошелился и поменял свой билет на место в первом классе.

«А на что мне еще деньги тратить?» — спросил он меня. Я покосился на его просящие каши кожаные ботинки: их подошвы теперь уже практически полностью оторвались. «Действительно», —- сказал я.

«Первое соревнование даже не началось, а я уже проиграл», — сообщил я Бену. И рассказал о бессоннице и лишнем мытье головы. Бен, казалось, полагал, что зря я выпил снотворное, потому что остатки лекарственных веществ, сказал он, наверняка до сих пор плавают в моей крови.

Я опустошил две чашки кофе и, по правде говоря, мучался не от усталости, а от нервной тряски. Я просто чувствовал себя идиотом, который катастрофически провалил важнейший этап подготовки к соревнованию и теперь не в состоянии выступить в полную силу. В это время вошел Морис, одетый в бейсбольную кепку Техасского механико-сельскохозяйственного университета и рубашку в огурцах, куда более самоуверенный, чем в прошлом году. И пугающе сосредоточенный. Он сразу же заметил меня, узнал и подошел поздороваться, а заодно и представиться легендарному Бену Придмору. «Ты вернулся», — сказал мне Морис. Констатация факта, не вопрос.

Если считать, что у меня была определенная стратегия, я планировал застать Мориса врасплох, так чтобы мое появление на чемпионате стало для него сюрпризом. Но он, очевидно, уже знал о моем участии. Кто-то, должно быть, сообщил ему, что я тренируюсь с Эдом Куком. «Да, я решил поучаствовать в этом году, — небрежно сообщил я, указывая на мой беджик с надписью

“Джошуа Фоер, интеллектуальный спортсмен”. — В качестве журналистского эксперимента».

Я спросил Мориса: «Как поживают цифры?» Я пытался понять, не обновил ли он свою систему запоминания.

— Отлично. А твои?

— Тоже. Как карты?

— Неплохо. Твои?

— Проблем быть не должно, — сказал я. — Все еще используешь ту же систему, что и в прошлом году?

Он пожал плечами, избегая ответа, и спросил меня:

— Как спалось?

— Что?

— Спалось как?

Зачем он это спрашивал? Откуда он узнал о том, что я всю ночь мучился бессонницей? В какие такие игры разума играл Морис?

— Помнишь, я в прошлом году плохо спал накануне соревнования, — продолжил он.

— Да, помню. А как в этом году?

— В этом году я отлично выспался.

— Джошу понадобилось снотворное, — очень кстати заметил Бен.

— Да это практически плацебо!

— Я как-то пытался принимать снотворное во время тренировок и заснул на следующее утро, пока пытался запомнить числа, — сказал Морис. —Знаешь ли, нехватка сна — враг памяти.

— Ах так!

— Ну, в общем, удачи тебе сегодня.

— И тебе тоже.

Новым в этом году было жужжание камер и подробный репортаж с места событий, который вели заслуженный бокс-комментатор Кенни Райс и четырехкратный чемпион Соединенных Штатов Скотт Хэгвуд, примостившиеся перед сценой в складных креслах. Их присутствие придавало происходящему сюрреалистичный оттенок мокьюментари[80]. Правильно ли я расслышал, как Райс

только что назвал конкурсантов «теми, кто вывел интеллектуальную доблесть на новый уровень»?

На всех других международных соревнованиях по запоминанию, на которых я присутствовал, участники проводили последние минуты пред состязаниями, отгородившись от мира наушниками или разминаясь, чтобы разогреть мозг. Американские же интеллектуальные спортсмены толпились в холле, переговариваясь так, будто им предстояло что-то не более серьезное, чем проверка зрения у окулиста. Я уединился в уголке, надел наушники и попытался очистить мозг, как любой порядочный европейский мнемоник.

Тони Доттино, худой, седоволосый и усатый мужчина 58 лет от роду, консультант по корпоративному управлению, стоял перед зрителями и представлял участников соревнований. Доттино основал чемпионат Соединенных Штатов по запоминанию в 1997 г. и с тех пор провел уже 13 из них. Он один из американских последователей Тони Бьюзена. Доттино зарабатывает на жизнь, консультируя компании вроде IBM, British Airways и Con Edison (отсюда и такое необычное место проведения чемпионата) по поводу того, как можно повысить производительность сотрудников с помощью мнемонических техник.

«Вы — те самые, кто сообщает нашей стране, что память не только для умников и чудаков, — провозгласил он. — Вы станете образцом, на который будут равняться люди. Пока пишется история этих событий, мы здесь как дети малые. Вы, — он направил на нас оба указательных пальца, — пишете историю».

Я пропустил дальнейшую речь, вставив в уши затычки, и прошелся в последний раз по каждому из своих дворцов. Я проверял — этому однажды научил меня Эд, — открыты ли все окна и льется ли в них яркий солнечный свет, освещая мои образы так, чтобы они оставались красочными и четкими.

Среди тех из нас, кто вносил свой вклад в «написание истории», было три дюжины интеллектуальных спортсменов из десяти штатов, в том числе лютеранский священник из Висконсина по имени Т. Майкл Харти, пять-шесть подростков из Талантливой десятки Реймона Мэттьюса и сорокасемилетний профессиональный тренер по развитию памяти из Ричмонда Пол Меллор, который успел пробежать марафон в каждом из 50 штатов и прошлую неделю провел в Нью-Джерси, обучая офицеров полиции быстро запоминать автомобильные номера.

Тяжелая артиллерия укрепилась на задних рядах. Это были спортсмены, которых Доттино посчитал наиболее вероятными претендентами на победу.

Мне польстило то, что я вошел в их число, хотя мне и досталось последнее место в заднем ряду. (Мы с Доттино за прошлый год пару раз поговорили, и я сообщил ему результаты своих тренировок, так что он знал, что у меня есть шанс.) Был здесь и Честер Сантос, коренастый тридцатилетний программист из Сан-Франциско, выступавший под псевдонимом Ледяной человек, что совсем не вязалось с тем, как он время от времени чертыхался. В прошлом году он занял третье место. У меня было стойкое ощущение, что я не нравлюсь Честеру. После того как я написал свою первую статью для журнала Stare в прошлом году, мне перенаправили его письмо, адресованное Тони Доттино. В нем Честер утверждал, что моя статья была «УЖАСНОЙ», потому что Лукаса и Эда я «сделал потрясающими», а американских конкурсантов — «полнейшими профанами и лоботрясами». То, что сейчас я иду с ним нос к носу после всего одного года тренировок, наверняка казалось ему ужасно оскорбительным.

Краем уха я услышал, как Кенни Райс произнес: «Наверное, страшно чувствовать себя новичком, которому предстоит сойтись один на один с Джеймсом ЛеБроном». Я подумал, что это он, должно быть, обо мне.

Несмотря на то что программы почти всех национальных чемпионатов по запоминанию включают, в общем и целом, один и тот же набор дисциплин, установленный Международным советом интеллектуального спорта, в США все происходит немного иначе. В международных состязаниях очки каждого участника подсчитываются в самом конце, с тем чтобы определить победителя, но в Штатах все немного запутаннее. Утром у нас проводится предварительный раунд, соревнования по четырем классическим дисциплинам: «имена-и-лица», скоростное запоминание цифр, скоростное запоминание карт и стихотворение — и отбираются шесть финалистов. Эти шестеро затем соревнуются днем в трех уникальных соревнованиях «на вылет», так любимых телевизионщиками, — «Запомни слово», «Три промаха — выйди прочь с чайной церемонии» и «Сорви двойной банк или проваливай»[81]. Во время этого этапа соревнований количество участников сокращалось таким образом, что тот, кто в конце концов оставался, и оказывался чемпионом.

Первой дисциплиной утренних часов стали «имена-и-лица», которые мне всегда неплохо давались на тренировках. Надо было запомнить 99 лиц и соотносящиеся с ними имена и фамилии. Это делается при помощи создания незабываемого образа, связывающего имя с лицом. Возьмем для примера Эдварда Бедфорда, одного из 99 человек, которого требовалось запомнить. Он оказался черным, с козлиной бородкой, залысинами, затемненными солнечными очками и сережкой в левом ухе. Чтобы связать имя с лицом, я попытался представить Эдварда Бедфорда[82], лежащего в кузове грузовика Ford, но потом решил заменить картинку на то, как он переплывает реку на надувной кровати. А чтобы запомнить, что его зовут Эдвард, я добавил к нему в кровать Эдварда Руки-Ножницы, который в клочья резал плывущий по реке матрас.

Иным приемом я воспользовался, чтобы запомнить Шона Кирка, белого мужчину, с длинными волосами на затылке, баками и кривой улыбкой человека, перенесшего инсульт. Я совместил его с ведущим Fox News Шоном Хэн-нити и капитаном Кирком с космического корабля «Энтерпрайз» и представил, как все трое составили акробатическую пирамиду.

Через 15 минут, в течение которых мы сидели уставившись на все эти имена и лица, судья забрал у нас изображения и вручил новые порции скрепленных степлером листов с теми же самым портретами, но теперь уже в другом порядке и без имен. У нас было 15 минут на то, чтобы вспомнить как можно больше имен.

Когда я отложил в сторону ручку и вручил судье мои ответы, я предполагал, что результаты будут средними. Имена Шона Кирка и Эдварда Бедфорда вспомнились сразу, но я забыл имя хорошенькой блондинки, ребенка, чье имя звучало как-то по-французски, и еще нескольких человек, так что я не мог представить, что покажу достойный результат. К моему удивлению, из 107 имен и фамилий я умудрился вспомнить достаточно, чтобы оказаться на третьем месте, позади Рэма Колли, который запомнил 115, но перед Морисом Столлом, который запомнил 104. Победа же досталась семнадцатилетней пловчихе из города Меканиксбург в штате Пенсильвания, Эрин Хоуп Льюли, запомнившей 124 имени и установившей тем самым новый рекорд Соединенных Штатов. Даже лучшие европейские мнемоники могли бы удостоить такой результат одобрительным кивком. Когда огласили ее очки, Эрин встала и застенчиво помахала рукой. Я повернулся, чтобы взглянуть на Рэма, и увидел, что и он смотрит на меня. Колли приподнял брови, словно бы спрашивая: «И откуда она только взялась?»

Следующий вид программы — скоростное запоминание чисел, то, в чем я всегда показывал худшие результаты. Это была именно та дисциплина, где наставления Эда мне не помогали — в основном потому, что я их игнорировал. Он пинал меня на протяжении месяцев, убеждая применить более совершенную систему для запоминания — пусть и не его «64-пушечную» «Миллениум-ЧДП», над которой он работал месяцы, но хотя бы что-то более сложное, чем простенькая Главная система, которой пользуется большинство американских мнемоников. Я его послушался и создал систему ЧДП для 52 карт, но до комбинаций двузначных чисел от 00 до 99 я так и не добрался.

Пользуясь все той же Главной системой, что и остальные интеллектуальные спортсмены, я употребил предоставленные пять минут на запоминание 94 чисел — средненькое количество даже по американским стандартам. И я еще умудрился оплошать с числом 88! (Вместо Билла Косби мне следовало вообразить семью, играющую в настольную игру «Жизнь» Милтона Брэдли.) В таком провале я винил Мориса, которого слышал даже через наушники. Тот кричал «Хватит меня снимать!» фотокорреспонденту, который кружил по комнате. Тем не менее мои 87 верных цифр принесли мне пятое место. Морис запомнил 148, новый американский рекорд, а Рэм финишировал вторым с 124. Эрин оказалась аж на 11-м месте, запомнив всего 52 цифры. Я встал, потянулся и выпил третью чашку кофе.

«Их называют ИС, интеллектуальные спортсмены, — услышал я голос Кенни Райса, вещавшего на камеру. — Но на данном этапе ИС можно расшифровать как “истерзанные страданием”».

С числами я разбирался при помощи примитивной мнемонической техники, но, когда дело дошло до скоростного запоминания карт, нашего следующего испытания, я был единственным из конкурсантов, кто вооружился тем, что Эд называл «последней моделью европейского оружия». Большинство американцев по-прежнему помещали одно изображение в одно место, и даже те, кто участвовал в чемпионатах уже не первый год, — Рэм Колли и «Ледяной человек» Честер — могли в лучшем случае превратить лишь две карты в один единственный образ. На самом деле пару лет назад никто даже представить не мог, что на чемпионате США кому-то удастся запомнить весь набор карт. Но благодаря Эду система ЧДП, которую я использовал, могла упаковать три карты в один образ, что значило, что она была по крайней мере на 50% эффективнее других. Это было огромное преимущество. Даже если Морис, Честер и Рэм размажут меня по стенке в других дисциплинах, я мог, мне верилось, увеличить количество своих баллов за счет скоростных карт.

Каждому участнику выделили личного судью, который сел напротив с секундомером. Мне досталась женщина среднего возраста, она улыбнулась мне и что-то сказала, но я не расслышал ее через беруши и наушники. Я взял с собой свои выкрашенные в черный цвет очки для запоминания карт, но даже и тогда, когда перетасованная колода карт уже легла на стол передо мной, я все еще сомневался, стоит ли их надевать. Без очков я не практиковался уже много недель, а зал в здании Con Edison, где проходили соревнования, был полон отвлекающих моментов. Но здесь были еще и телекамеры. Когда какая-нибудь из них нацеливалась на меня, я представлял себе тех, кто смотрит сейчас эту трансляцию: одноклассников, с которыми я не виделся годами, друзей, которые понятия не имели о моей одержимости запоминанием, родителей моей девушки. Что они подумают, когда увидят меня на экране телевизора в больших черных защитных очках и наушниках, перелистывающим колоду карт? В конце концов мой страх пред публичным унижением перевесил мой азарт спортсмена, и я оставил очки лежать на полу у ног.

Главный арбитр — бывший сержант морской пехоты, инструктор по строевой подготовке — крикнул: «Начали!», и моя судья включила секундомер, а я принялся проглядывать колоду так быстро, как только мог, переворачивая по три карты за раз и перекладывая их с верхушки колоды в правую руку. Для размещения образов я выбрал дворец памяти, который знал лучше других, — вашингтонский дом, где я жил с четырех лет, тот же самый, что помог мне запомнить список дел Эда в Центральном парке.

У входной двери я увидел мою подругу Лиз, подвергающую вивисекции свинью (двойка червей, двойка бубен, тройка червей). Сразу за порогом Невероятный Халк наяривал на велотренажере в огромных серьгах, свисающих с ушей (тройка крестей, семерка бубен и валет пик). Перед зеркалом под лестницей Терри Брэдшоу балансировал в инвалидном кресле (семерка червей, девятка бубен, восьмерка червей), а за его спиной крошка жокей в сомбреро прыгал с парашютом с самолета, зажав под мышкой зонтик (семерка пик, восьмерка бубен, четверка треф). Где-то на середине колоды до меня вновь донесся стон Мориса «Не ходите тут!», обращенный, видимо, к очередному фотокорреспонденту. Но теперь это не отвлекло меня. В спальне брата я увидел моего друга Бена, писающего на шапочку Папы Бенедикта XVI (десятка бубен, двойка крестей, шестерка бубен), Джерри Сайнфелд распростерся, истекая кровью, на капоте Lamborghini в проходе (пятерка червей, туз бубен, валет червей), а у двери родительской спальни сам я оттачивал лунную походку на пару с Эйнштейном (четверка пик, король червей, тройка бубен).

Искусство скоростного запоминания карт заключается в том, чтобы найти идеальный баланс между необходимостью быстро продвигаться вперед и потребностью в создании детальных образов. Важно успеть охватить взглядом столько деталей образа, сколько надо для его восстановления в будущем, и не тратить драгоценное время на ненужные нюансы. Когда я опустил ладони на стол, чтобы остановить часы, я знал, что нашел ту самую золотую середину. Но я и не представлял, насколько золотой она окажется.

Судья, сидевшая передо мной, показала мне время — 1 минута и 40 секунд. Этот результат был не только моим личным рекордом, но и, какя сразу понял, побивал предыдущий рекорд Америки — одну минуту и 55 секунд. Я закрыл глаза, уронил голову на стол, прошептал крепкое словечко в свой адрес и на мгновение задумался о том, что я только что совершил нечто — пусть странное, пусть незначительное, — что лучше меня не мог сделать никто во всей Америке.

Я поднял голову и бросил быстрый взгляд на Мориса Столла, подергивающего свою козлиную бородку и заметно взволнованного, и ощутил нехорошее удовлетворение при виде его мучений. Затем я покосился на Честера и занервничал. Он ухмылялся. С какой такой стати? Ведь он завершил этот этап на позорных 2 минутах и 15 секундах.

На мировом чемпионате по запоминанию, где рекордное время составляет 30 секунд, мои 1 минута и 40 секунд считались бы посредственным результатом — эквивалентом 5 минут, потраченных на дистанцию в одну милю, —для любого серьезного мнемоника-европейца. Но мы-то были не в Европе.

Как только в зале стало известно о моем результате, журналисты с камерами и наблюдатели стали стекаться к моему столу. Судья достала новую, не-перемешанную колоду карт и положила ее передо мной. Моей задачей было теперь разложить карты в том порядке, в каком я их запомнил.

Я разложил колоду веером на столе, глубоко вдохнул и снова вошел во дворец памяти. Я видел все образы именно там, где их оставил, кроме двух. Они должны были быть в душе, мокрые, но я видел там лишь бежевый кафель,

«Не вижу», — отчаянно прошептал я. Не вижу! Я просмотрел все остальные образы так быстро, как только было возможно. Может, я забыл два огромных пальца ноги? Щеголя в аскотском галстуке? Грудь Памелы Андерсон? Лепре-кона Лаки Чармза? Армию сикхов в тюрбанах? Нет, нет, нет.

Я начал сдвигать карты, которые помнил, указательным пальцем. На левую верхнюю часть стола я переместил подругу Лиз и мертвую свинью. Там же оказались Халк на велотренажере и Терри Брэдшоу в инвалидном кресле. Когда время вышло, у меня остались три карты, те самые, что пропали из душа: король бубен, четверка червей и семерка треф. Билл Клинтон, совокупляющийся с баскетбольным мячом. Как я мог такое забыть?!

Я быстро выровнял карты в аккуратную стопку, передал их через стол судье, снял наушники и вытащил беруши. Я это сделал! Я ни капельки не сомневался.

Подождав минутку, чтобы телеоператоры смогли найти наиболее подходящий ракурс для съемки, судья начала переворачивать карты одну за другой, а я, нагнетая напряжение, делал то же самое с колодой, которую запомнил.

Двойка червей.

Двойка червей.

Двойка бубен.

Двойка бубен.

Тройка червей.

Тройка червей...

Карта за картой, все совпадало. Когда мы добрались до конца колоды, я бросил последнюю карту на стол и огляделся с широкой, глупой ухмылкой, которую пытался, но не смог сдержать. Я был новым рекордсменом США в скоростном запоминании карт. Толпа, собравшаяся вокруг меня, громко зааплодировала. Кто-то ухнул. Бен Придмор сжал кулаки. Двенадцатилетний парнишка подошел ко мне с ручкой и попросил автограф.

По так и не озвученным причинам было решено, что тройка победителей в первых трех утренних соревнованиях может не участвовать в последнем предварительном состязании — запоминании стихотворений. Несмотря на низкий балл в запоминании чисел, мой рекорд в скоростном запоминании карт позволил мне занять второе место, после Мориса и перед "Ледяным человеком» Честером. Мы выходили сразу в четвертьфинал. Мы трое вместе с Беном Придмором покинули зал соревнований и отправились в кафетерий Con Edison, сели за один стол и в молчании пообедали. Когда мы вернулись, на сцене к нам присоединились Рэм Колли, сорокасемилетний марафонец Пол Меллор и семнадцатилетняя Эрин Льюли, которая, пока нас не было, установила новый рекорд США — ее второй за этот день — в поэтическом соревновании.

Теперь, когда нас осталось только шестеро, соревнования перешли во вторую стадию, специально придуманную так, чтобы на радость телевизионщикам внести в происходившее элемент драматизма. На экране перед нами появились ЗП-изображения, а театральный свет залил сцену, где стояли шесть высоких складных кресел для каждого из нас с миниатюрными нагрудными микрофонами, дожидающимися на сиденьях.

Первой дневной дисциплиной были случайные слова. В этом виде программы на обычном национальном чемпионате у участников было бы по 15 минут на запоминание как можно большего количества слов из списка в четыре сотни, а потом, после короткого перерыва, — еще 30 минут, чтобы записать по порядку как можно больше из того, что удалось отложить в памяти. Не такое уж и захватывающее зрелище. Поэтому устроители американского чемпионата решили, что участники заключительных этапов будут бороться за победу на сцене, в надежде, что это прибавит зрелищу нервных подергиваний рук, мучительных стонов и прочих изъявлений эмоций в духе театра кабуки, превращающих турниры по правописанию в увлекательные спектакли. Мы шестеро должны были по цепочке называть слова из запомненного нами списка. Первые двое, кто ошибется, выбудут из числа соревнующихся.

Сам список состоял из конкретных существительных и глаголов типа «рептилии» и «тонуть», очень простых для визуализации, вперемешку с абстрактными словами, такими как «жалость» или «грация», к которым было трудно подобрать образ. Участники обычных соревнований, как правило, стремятся запомнить как можно больше случайно выбранных слов и иногда действуют немного неосмотрительно, стараясь наполнить свои дворцы памяти по самую крышу. Поэтому мы с Эдом, изучив правила чемпионата США, решили, что нужно поступить умнее: заучить меньше слов — я запомнил только 120, — но убедиться в том, что они крепко-накрепко засели в голове. Мы посчитали, что мои соперники в основном в силах запомнить больше слов, чем я, но на сцене кто-нибудь может разволноваться и попытаться запомнить больше возможного. Я не собирался совершать эту ошибку.

Пятнадцать минут спустя мы начали друг за другом называть слова из списка: «сарказм»... «икона»... «навес»... «лассо»... «мучение»... Когда мы добрались до 27-го слова, Эрин, которая за утро запомнила больше стихов, чем любой интеллектуальный спортсмен Америки до этого, оступилась. Слово было «оцепенение»—мы-то это знали,—но по какой-то причине она не могла его вспомнить. Девять слов спустя Пол Меллор перепутал «операцию» и «оперировать» — типичная ошибка новичка. Большинство из нас — а в особенности продюсер HDNet, канала, на котором транслировались увлекательные репортажи из зала суда, — настроились на упорную борьбу вплоть до сотого слова. Никто и подумать не мог, что все кончится так быстро. Даже те, кто только-только постиг искусство использования дворцов памяти, запоминают как минимум 30—4-0 слов с первой попытки. Я подозревал, что и Эрин, и Пол переоценили соперников и сами перенапряглись. Это означало, что Рэм, Честер, Морис и я проскочили в последний тур благодаря чужим промахам. А это значило, что от финала меня отделяла одна лишь «чайная церемония».

Высокая брюнетка в летнем платье поднялась на сцену и представилась. «Привет, я Диана Мари Андерсон. Я родилась 22 декабря 1967 года в городе Итака штата Нью-Йорк. Индекс: 14850. Мой рабочий номер, но, пожалуйста, не звоните мне туда, 929-244-6735, добавочный 14. У меня есть собака, золотистый лабрадор по имени Карма. Мои хобби -— кино, езда на велосипеде, вязание. Из машин мне нравится Ford Model Т1927 года выпуска. Из еды я люблю пиццу, жевательные конфетки и мятное эскимо на палочке».