Анна достает из сумочки небольшую золотую фляжку. Делает пару глотков.

МАША. Ань, у меня на книжке, на срочном вкладе есть двадцать пять тысяч евро. Я могу дать тебе, правда, извини, не более чем на год. У Ани такой характер, восемнадцать стукнет и мне её не удержать. Так, что, возможно, у нас впереди свадьба.

АННА. Какие двадцать тысяч?

МАША. Сколько же тебе надо?

АННА. Много, Машенька, очень много. В сто раз больше. И то не знаю выкручусь или… Но не будем об этом. Как там Танюшка? Что доктор сказал?

МАША. Плохо дело. Процесс застарелый.

АННА. Это понятно, но они приведут её в порядок?

МАША. Не скоро, но обещают.

АННА. Уже хорошо… Так. Я деньги принесла. О-о-о-о, моя поясница. Такие концы отмотала. Москву не узнаю. Здорово. Местами даже очень. (Достает из сумки деньги). Здесь 10 тысяч евро. Надо лечащему дать, заведующему и персоналу подарков купить.

МАША. Мне в Министерстве здравоохранения обещали всё устроить на бюджетной основе… Ань, клиника серьезная, там не приняты взятки.

АННА. Ой, ради бога! Не морочь мне голову. Я прошу тебя выполнить, то, что я прошу. И давай этот вопрос оставим без прений.

МАША. Я взяток принципиально не даю. И потом, откуда у тебя такие большие деньги?

АННА. А-а… Это так, бывшие часы. Отдала почти за так, но я не жалею. Должна же я хоть как-то поддержать подругу.

МАША. Пойми, же ты! Тане, кроме твоей любви и внимания ничего не надо, как, впрочем, и мне.

АННА. Кстати, о тебе. Смотри. Твой новый телефон. (Достает из сумки телефон). Как, ничего?

МАША. Вот зачем?

АННА. Затем, что без элегантного мобильного женщина нашего возраста – это моветон! Или в Москве уже не считаются с правилами хорошего тона?

МАША. Может, я свой не потеряла. Засунула куда-нибудь, а он разрядился и помалкивает.

АННА. Обсуждение этого вопроса закончили, переходим к следующему. Как тебе пьеса?

МАША. … Очень сырая.

АННА. Понятно... Главная претензия какая?

МАША. Впечатление такое, что это плохой перевод. Так русские не разговаривают.

АННА. А мне казалось, что пьеса получилась …(Говорит сквозь слезы) Для автора это такая трагедия!

МАША. Не поняла. Ты то, что так реагируешь?

АННА. Я в шоке.

МАША. Погоди, неужели она твоя?!

АННА. Моя.

МАША. Здесь Татьяна сказала бы: ну, Анюта, не слабо сюжет повернула… Знаешь, вообще то идея интересная, но над ней ещё работать и работать. Может быть тогда…

АННА. (Порывисто). Я доработаю, всё сделаю! Ты поможешь мне?

МАША. Конечно.

АННА (Обняв и закружив Машу). Машка, я почти счастлива!

МАША. А чего тебе не хватает, чтобы стать совсем счастливой?

АННА. О, много чего. (Смеясь.) Я мечтаю завоевать… Нет, я хочу прославиться на весь мир.

МАША. А если серьёзно?

АННА. А если серьёзно… Человек должен творить, ведь он создан по образу и подобию… Творца. Творчество – это цель жизни. Увеличение количества денег съедает всё моё время, но остановиться я уже не в силах. Вот, а заниматься любимым делом мне совершенно некогда. Я многое могу… Но я не могу реализовать себя как актриса. И от этого я вяну. Вяну в прямом смысле.

МАША. Может быть тебе попробовать вернуться в театр?

АННА. Я думала об этом, но…

МАША. Никаких «но»! Танюшка выздоровеет, мы возьмем и поставим «Три сестры».

АННА. О чём ты говоришь! Ты посмотри на меня. Какая я Маша? Я так раскормила себя.

МАША. Вот, что я надумала. Что, если нам поставить «Три сестры» на радио?

АННА. Машка, ты гений. Нет…Какая хорошая идея.

МАША. А то! Ань, вот ты говорила, что в Авиньоне видела каких-то необыкновенных «Сестер», расскажи.

АННА. О-ой! Я прихвастнула. Ужаснейший спектакль, голландский сумасшедший дом на выезде. Представляешь? Ольга там была лысая.

МАША. Вот Таня посмеялась бы. Чехова я предпочитаю в классической постановке. Да, в классической, но с современными подтекстами. Хотя я и поддерживаю режиссеров, которые экспериментируют с формой, тем не менее, убеждена, что на старых дрожжах хлеб не может подняться. Новую форму трудно выстроить на старой драматургии. Нужна новая. Молодая.

АННА. Кстати, те сестрицы были очень молоды. Худые, высокие и ноги от ушей. У Ольги вот здесь чернильница висела. Она грациозно опускала в неё гусиное перо и писала на бланках. Потом её на веревках подняли и она с высоты кричала: в Москву, в Москву и сбрасывала бланки вниз.

МАША. А Маша с Ириной что делали в этом вертепе?

АННА. Маша к концу пьесы вышла замуж за Вершинина, а Тузенбах женился на Ирине.

МАША. Хеппи энд, значит? А как зрители отнеслись к подобному зрелищу?

АННА. Зрителям тоже повезло, особенно тем, кто смог поймать бланк. Там была большая скидка на гигиенические средства местной сети аптек.

МАША. А ты не сочинила этот сюжет?

АННА. Нет. … Ну, если только немного приукрасила. А что? Я ж для полноты картины.

МАША. Картина моя неукротимая, ты мне лучше вот, что расскажи. Давно я размышляю… В переписке с Сувориновым Чехов писал, что как только у него будет много денег, он купит дом в Ницце. Он же любил Ниццу.

АННА. И Гоголь, и Тютчев. Многие деятели русской культуры обожали Ниццу. Русские в Ницце - это интереснейшая тема.

МАША. Я сейчас не о русских, я о Чехове. Как ты думаешь, почему он не осуществил свою мечту?

АННА. Мне кажется, я понимаю его. Франция, в особенности юг, Канны, Ницца – это чрезмерные города. Там всё через край. К примеру, секс. Или кухня. Она доведена до такой изысканности, что это уже не еда, а произведение высокого искусства. Смотришь на творчество виртуоза ножа и сковородки и рот не открывается. Душа протестует. Поедать искусство - кощунство! А природа? Русскому человеку, привыкшему к спокойному пейзажу средней полосы, находиться в этом солнечном буйстве красок трудно. Глаза режет.

МАША. А может тебе поступить, как Чехов?

АННА. Не знаю. К солнцу я присмотрелась, да и очки у меня отличные. И потом, у меня ж там бизнес, его без присмотра оставлять нельзя. Не успеешь оглянуться, разденут. Что касается Чехова, то вспомни сама. Его белый дом в Ялте построен по мотивам прованского стиля. Вот тут, что хочешь, то и думай.