Глава первая. Керри бежала. Ее длинные ноги мелькали, как крылья мельницы, когда она неслась по Нью‑боттл‑стрит по направлению к Грассвеллу

Керри бежала. Ее длинные ноги мелькали, как крылья мельницы, когда она неслась по Нью‑боттл‑стрит по направлению к Грассвеллу, мимо поросшего травой хоктонского карьера.

Керри уже разнесла все газеты, и теперь у нее в сумке, которая сильно раскачивалась и то и дело ударяла по бедру, лежали лишь две бутылки молока – она их только что стащила. Бутылки звонко стукались друг о друга, грозя разбиться.

Она добежала до гаража на вершине холма, свернула за угол около бакалейной лавки и припустила к своей цели – последнему дому на улице. Не останавливаясь ни на минуту, Керри схватила бутылку молока со ступеньки чуть ли не в тот самый момент, когда старая миссис Холланд, почти слепая, потянулась за ней.

– Черт тебя подери, Блейки, – сказала миссис Холланд. – Могу поклясться, я слышала этого чертова молочника.

Она оправила свое зеленое платье, мешком висевшее на тощем теле, прищурилась и беспомощно посмотрела вдоль пустынной улицы направо, потом налево. Кот, рыжий бездомный бродяга, который занял место настоящего Блейки (пару дней назад бедняга попал под автобус), терся об ее ноги.

– Ради бога, Блейки, только не говори мне, что я и слышу не лучше, чем вижу.

Кот заурчал.

Позвав его в дом, миссис Холланд закрыла дверь и на ощупь, тяжело дыша, пошла по коридору. Яркие цветы на обоях уже давно выцвели и теперь имели оттенок поздних ноябрьских листьев. Она потрогала отстававший кусок:

– Надо сказать Джеку, чтобы приклеил его на место, Блейки. Разве я могу купить новые на ту жалкую пенсию, что выдает правительство? Оно, видите ли, считает, что мы, бедные люди, можем на нее прожить. Ладно, – миссис Холанд опять похлопала по обоям, – они еще вполне нарядные.

Керри стояла за углом дома миссис Холланд, прислонившись спиной к стене. Она уже выпила почти половину бутылки и сделала передышку, прежде чем допить остатки. Упершись ногой в кирпичную стену, она поставила бутылку на колено, а другой рукой убрала свои темные волосы с плеч. Ее голубые глаза из‑под давно не стриженной челки смотрели на распростертый внизу Сихиллс‑Эстейт. Этот район отделяло от остальной части города поле, словно архитекторы оставили место для чего‑то еще, или, скорее, решила Керри, как будто весь этот чертов район находился в карантине, так что его пришлось отрезать от остальной части Хоктона.

Керри ненавидела Сихиллс, можно сказать, так же сильно, как свою плоскую грудь. А ее она ненавидела не менее сильно, чем постепенно спивавшуюся мать. Еще Керри ненавидела своих родных братьев и сестер. Правда, Робби, пожалуй, любила. И, конечно же, она ненавидела всех особей мужского пола, которые проживали по соседству. По правде говоря, в данный момент Керри ненавидела всех и вся, с кем ей приходилось сталкиваться. Но самую сильную неприязнь у нее вызывали сверстницы, у которых был хоть какой‑то намек на грудь. Боже, даже у Джейсона Смита грудь больше, чем у нее, хоть он и парень.

Больше всего Керри мечтала уехать из Англии, куда подальше. Прочь из этого долбаного Сихиллса. Эта мысль хоть как‑то утешала.

Отсюда, с холма, она видела верхушки крыш Тюлип‑Крещент, где жила ее бывшая подруга Андреа. Керри засопела. Дружба кончилась, когда Андреа решила, что ей нравятся парни. Бывшая подруга, да и все остальные девочки в классе, – это просто сучки в период течки, думала Керри. Слава богу, ей уже шестнадцать, так что смотреть, как они хлопают ресницами и облизывают губы, придется недолго, всего лишь несколько месяцев.

Поднеся бутылку к губам, она услышала этот мерзкий голос:

– Дай глотнуть, Керри.

– Размечтался, Свиная Морда, – сказала Керри, поворачивая голову и еле сдерживаясь, чтобы не плюнуть в него остатками молока.

Стиви Мастертон медленно, но густо побагровел. Цвет его лица теперь замечательно контрастировал с серебряными кольцами в носу и бровях. В левой брови было два кольца, а в правой одно – второе не так давно вырвала Керри. И Стиви еще не забыл об этом.

У его дружка Мартина Рейнора лицо всегда было красным от уймы пылающих прыщей, с которыми ему суждено было мириться. Семнадцатилетний Мартин – на год старше Керри и на столько же моложе Стиви – ухмыльнулся, глядя на дружка, который пытался сохранить достойное выражение лица.

– Я же по дружбе. У тебя, чё, проблемы, а?! – Стиви подошел поближе.

– Да пошел ты, урод, со своей дружбой. Вот врежу по роже! А ты, Пердун‑Мартун, тоже схлопочешь!

На этот раз ухмыльнулся Стиви, а Мартин лишь стиснул зубы. Вот гадство, прилипла поганая кличка – а ведь хотел всего лишь повеселить ребят на тусовке.

Керри последний раз глотнула из бутылки и замахнулась ею. Она не боялась ни Стиви, ни Мартина. Трусы, как и большинство хулиганов. Пока они начнут махать кулаками, можно выдернуть у Стиви еще одно кольцо и смыться. Мелочь пузатая!

Стиви подошел к ней еще на шаг, но вспомнил про разодранную бровь и сказал:

– Да пошла ты, дура! Пойдем, Мартин, чего с ней заморачиваться. Эй, а ты все еще плоская как доска?

Керри подняла бутылку выше:

– Хочешь схлопотать?

Гогоча, они побежали в сторону Хоктона.

Керри чуть не задохнулась от ярости. Трудно было придумать что‑либо более обидное. У всех знакомых девчонок была уже грудь, хоть какая, но была.

Вздохнув, Керри посмотрела на свою грудь. Самую плоскую грудь в мире. Конечно, она уже проверяла сегодня утром, но вдруг…

Ничего.

– Ублюдки, – пробормотала Керри.

Она злобно швырнула пустую бутылку через забор миссис Холланд. Звук бьющегося стекла – жаль, что не об голову Стиви, – немного утешил Керри, и она направилась домой.

– Мне хоть оставили? – Робби, восемнадцатилетний брат Керри, заявился на кухню, зевая и лениво почесывая бритую подмышку.

Они оба были в мать – ослепительно голубые глаза, черные волосы, длинные ноги и худощавое тело.

Семилетняя Сьюзи хихикнула. Она тоже была длинноногой и тоненькой, но на этом сходство со старшими заканчивалось. Робби нежно погладил ее по белокурой головке. Когда он потянулся за молоком, Сьюзи снова хихикнула. Восьмилетняя Эмма – маленькая, круглощекая недотрога – пододвинулась к Робби, чтобы он тоже ее погладил, но тут же отдернула свои рыжие локоны. Одиннадцатилетний Даррен – черные волосы, намазанные гелем, торчат в разные стороны, как иглы дикобраза, глаза еще темнее, чем волосы, а кожа была чуть темнее, чем у остальных Лэмсдонов, – осуждающе смотрел на брата – что еще за нежности! Даррен грезил футболом, он не сомневался, что когда‑нибудь будет играть в составе «Сандерленда».

В кухню влетело облако дешевых духов, немедленно вызвавшее у Эммы приступ удушья. Следом за ароматом появилась белокурая головка тринадцатилетней Клер, вся в зажимах‑бабочках пастельных тонов. Клер, длинноногая, как и ее сестры, была на редкость красива и знала это. Она выглядела явно старше своих лет и вела себя очень уверенно. На днях ее взволновали две сплетни, ходившие по Сихиллсу, и тот факт, что ее назвали малолеткой. Она смотрела на задыхающуюся Эмму с полнейшим безразличием.

– Ради бога, Клер! – Керри начала рыться в ящике, ища ингалятор Эммы. – Да от тебя сейчас провоняет вся эта чертова комната.

– Ты думаешь, стала бы я покрывать себя таким дешевым дерьмом, – визгливо ответила Клер, со злобой глядя на Керри, – если бы здесь, в этой дыре, была хоть капля горячей воды, чтобы принимать ванну каждый день?

Робби съежился и отвернулся. Клер просто нарывалась на неприятности, в последнее время она все больше и больше цеплялась к старшей сестре. Керри почти не бывала дома – тренировалась, чтобы принять участие в соревнованиях округа, – иначе она бы давно уже вцепилась Клер в горло.

Робби молча посмотрел на Клер, когда та бросила ему пришедший по почте конверт с чеком.

– Вот, наконец‑то пришли деньги… Уж сегодня‑то у нас будет что‑нибудь повкуснее тостов с этими вонючими помидорами?

Отвернувшись от брата, она взяла со стойки один из последних стаканов, проглотила молоко. И гордо вышла из кухни, не попрощавшись ни с кем.

Робби посмотрел на Керри, та слегка улыбнулась.

– Ух ты, на ней сегодня юбка. Или что это было?

Керри пожала плечами.

– Кажется, эта дура каждую неделю укорачивает юбку на сантиметр.

Однако Керри интересовала не длина юбки сестры.

– Черт! – вырвалось у нее. – Грудь Клер! Похоже, у нее растет грудь.

– Что? – спросил Даррен, проходя мимо Керри и протягивая руку за своим стаканом.

– Не твое дело, тупица. Не суйся, когда не спрашивают. – Она дала брату подзатыльник.

– Ой! – вскрикнул Даррен, потирая затылок и одновременно проверяя свои иглы на голове. – За что?

– За то, что всюду суешь свой крысиный нос. Вот за что.

Даррен скорчил рожу за спиной Керри – Эмма заулыбалась – и допил молоко. Потом грозно посмотрел на сестренку, чтобы она не вздумала рассказать об этом Керри, в ответ на что Эмма, громко чихнув, высунула язык.

Керри бросила взгляд на часы и поняла, что опять они все опоздают. Она повернулась к Робби:

– Ты приберешься здесь, а? А я пока схожу наверх и переоденусь. И проследи, – она указала на Даррена, – чтобы наш грязнуля помылся. Кажется, он воображает, что, если намажет гелем волосы, никто не заметит его грязной мордашки.

Только Даррен собрался достойно ответить Керри, как тут же получил оплеуху от Робби.

– Ты‑то за что? – возмущенно спросил он. Вроде он не сделал ничего дурного. По крайней мере, не в этот раз.

– Догадайся… Давай пошевеливайся.

Все еще ворча, Даррен подошел к раковине и умыл руки и лицо.

Пять минут спустя Керри уже переоделась в школьную форму, которая самым безобразным образом была ей мала. Но покупать новую не было никакого смысла – все равно она расстанется со школой через пару месяцев. «Да уж, новой формы мне не видать», – подумала она, сбегая вниз по ступеням.

Выводя из дома Даррена и двух сестер, Керри хлопнула дверью достаточно громко, чтобы разбудить всех соседей. Хотя на самом деле это было назло матери.

Хлопнула дверь, и Робби вздрогнул. Керри с матерью давно уже не ладили. Слыша порой их перепалку, он с ужасом сознавал, что Керри ненавидит мать, но с недавних времен признавался себе, что не может винить сестру.

Робби закрыл глаза и вскрыл конверт. Досчитал до десяти и только потом открыл глаза. Как всегда, тридцать девять фунтов.

– Так тебя и повысили! Держи карман шире, – пробормотал он, с отвращением бросив конверт с зарплатой на потрескавшийся коричневый кофейный столик.

Во что бы ни уткнулся взгляд Робби в их гостиной, размерами примерно десять на тринадцать футов, все было потрескавшимся. Грязные плинтусы в трещинах. Потрескавшаяся искусственная облицовка мебельного гарнитура. Трещины были и в подоконнике, хотя длинные зелено‑коричневые шторы закрывали большую его часть. Вообще все выглядело безобразно. Робби попытался выбросить мерзкие красные искусственные цветы в пестрой вазе, но Сьюзи спасла их, вынув из мусорной корзины.

Робби покачал головой. Он пытался наводить в доме порядок, но семеро родичей, постоянно грозившие убить друг друга, сводили на нет все его усилия.

Робби взял пульт от телевизора и вспомнил, как морщилась Сьюзи, когда он только что пытался затолкать ее ноги в туфли. Казалось, что она росла быстрее, чем все остальные. Похоже, для воров есть работенка, признался он себе. Если немного повезет, Сьюзи сможет вернуться домой в новой паре туфель. В красных, она любит красный цвет Ну‑ка, что у нас в холодильнике? Небось все повеселеют, даже мадам Грязнуля Клер, если к чаю будет что‑нибудь вкусненькое.

Наконец экран телевизора засветился. Килрой опять принялся за свою любимую тему, сегодня зрителей будут потчевать грабителями. Робби ненавидел их, особенно трусоватых, грабивших тех, кто не может дать сдачи. Вообще непонятно, как люди могут рассказывать в таких шоу всю подноготную. Хуже всех американцы. На прошлой неделе одна нахальная шлюха с наполовину обритой головой и лицом, усеянным золотыми шпильками, призналась всему миру, что переспала не с одним братом, а с тремя.

Сейчас Робби слушал, как молодой скинхед в новеньком «найковском» тренировочном костюме беззастенчиво рассказывал о том, что ограбил пожилую женщину. Робби с отвращением вспомнил, как несколько месяцев назад нарвался на неприятности, когда остановил Стиви и его шестерку Пердуна‑Мартуна. Робби не дал им ограбить пожилую миссис Холланд, когда она возвращалась с почты, получив пенсию. Поняв, что Стиви и Мартин затеяли. Робби, не задумываясь, встал между ними и миссис Холланд. Пожилая женщина в толстенных очках медленно прошла мимо в счастливом неведении, что ее вот‑вот собирались ограбить. Робби же оказался лицом к лицу с матерящейся парочкой. Будь на его месте Керри, она сначала бросилась бы на хулиганов, а потом стала бы разбираться, что они собирались натворить. Керри проделывала это с тех пор, как научилась ходить. Робби никогда так не умел.

Он в растерянности смотрел, как медленно надвигались Стиви и Мартин. И вдруг, словно кто‑то там услышал его мольбы, откуда ни возьмись явился огромный негр со сверкающим золотым зубом и сбил пару придурков с ног.

Робби улыбнулся. Ему было приятно видеть, что все встало на свои места. Мужчина тряс хулиганов, как терьер крыс. Затем, стукнув их головами друг об дружку, спаситель отшвырнул незадачливых грабителей в сточную канаву, словно стряхнул грязь с ладоней.

– Ну, ступай, – сказал он Робби и улыбнулся, глядя, как Стиви и Мартин копошатся в канаве.

Тому не надо было говорить дважды. Он припустил в сторону дома с такой скоростью, что уж точно побил рекорд Керри. С тех пор ни Стиви, ни Мартин не беспокоили Робби, но ему казалось, что момент истины когда‑нибудь настанет. От них исходила какая‑то непонятная, молчаливая угроза.

– Да уж, – пробормотал Робби вслух, прежде чем вернуться к телевизору, – могу поспорить, что Килрой сможет прожить на тридцать девять фунтов в неделю. – Он усмехнулся. – Он‑то сможет, черт его подери.

– С кем это ты разговариваешь?

Робби поднял глаза и увидел, что мать вползла в комнату.

– Сам с собой, о Килрое, – сказал он, окинув ее взглядом.

– Он что, ответил тебе или нет?

Робби наблюдал за тем, как мать прикурила сигарету и тут же зашлась грудным кашлем. Банный халат на ней, когда‑то белый, был грязно‑серого цвета и в нескольких местах заблеван остатками ужина. А ведь это его подарок, он купил его у магазинных воров на прошлое Рождество.

Робби любил мать до беспамятства, но Керри права – Ванесса Лэмсдон выглядела просто кошмарно.

Он вздохнул в глубине души, но мать явно почувствовала его презрение.

– В чем дело, бедняжка? – Ванесса завязала пояс на халате потуже, затем затянулась сигаретой. На этот раз ей удалось сдержать кашель. – Ну? – вопрошала она.

Не хотелось вступать с ней в объяснения, но он не смог отмолчаться.

– Что толку от разговоров, мам? Ты всё спрашиваешь, мы всё отвечаем, но ничего от этого не меняется. Что бы ни говорили тебе я или Керри, ты прекращаешь пить максимум на неделю, а потом опять за старое. Вот как сегодня.

Сказав это, Робби увидел обиженный взгляд матери и почувствовал себя отвратительно. Он стал рыться в куче грязного белья, лежавшей рядом с ним, ища пульт от телевизора. Найдя пульт, Робби наставил его как пистолет и выстрелил в Килроя, избавился наконец‑то от него. Робби сам не знал, кто в данный момент беспокоил его больше: Килрой или мать.

Если она не перестанет пить, это в конце концов убьет ее. Когда‑то она была красива, его Мама, но теперь… Какого черта, он больше не мог выносить ее взгляда. Робби вскочил, побежал наверх, наскоро вымылся, переоделся в слегка запачканные джинсы, немного потер пятно на синей рубашке, пока оно не стало практически незаметным, потом спохватившись, бегом спустился вниз. В последний раз, когда он оставил зарплату на кофейном столике, она непонятным образом исчезла, а в комнате тогда никого не было, кроме матери.

К его облегчению, конверт все еще лежал там, где он его оставил. Мама сидела в гостиной, лениво выдувая дымовые кольца.

– Э‑э‑э, сынок…

Робби нахмурился. Он знал, что следует за таким началом, это повторялось каждую неделю. И все же ждал продолжения, все еще чувствуя себя отвратительно из‑за того, что сказал несколькими минутами ранее.

– Я… Мне надо немного наличных. До пятницы, пока не получу деньги. У меня мало осталось, и детям нужно… – Ее голос был таким льстивым.

Робби ненавидел мать за то, что она довела себя до такого состояния, за то, что ему приходилось присматривать за ней, словно она была ребенком, а он взрослым. Но она проделывала это постоянно, словно это случилось в первый раз. И он каждый раз реагировал одинаково.

– Мам, ты же знаешь, что я куплю тебе чего‑нибудь.

Робби подошел к ней и похлопал по плечу. Он коснулся ее длинных, засаленных, давно не чесанных волос. Он едва удерживался, чтобы не расплакаться. Выпивка и сигареты, которые, казалось, срослись с ее пальцами, сделали свое черное дело. Ванессе можно было дать лет на двадцать больше, чем ей было на самом деле. Самое обидное, что еще не поздно все исправить, будь у нее хоть капля воли.

– Послушай, мам, я принесу тебе сигарет и полбутылки от контрабандистов. Наверное, партия Дикси уже пришла. Но…

Мать взглянула на него, догадываясь, о чем он собирается сказать. Он понимал, что ей это явно не понравится.

Нужно быть решительным, иначе ее деградацию не остановить. Робби сделал глубокий вздох и попытался быть строгим.

– Мам, я… то есть мы хотим, чтобы ты привела себя в порядок. – Он посмотрел в ее темные глаза и на еще более темную кожу под ними. Казалось, будто у нее настоящие кровоподтеки. И вдруг, словно кто‑то, например Керри, поселился у него голове и начал подсказывать ему, что говорить, Робби закричал: – Ради бога, мам, ты сама‑то видела, в каком ты состоянии? Кто тебя не знает, может решить, что тебе уже сто десять лет. Ты выглядишь как бродяжка. Старая, грязная бродяжка, у которой никого нет. Но ты же не одна, мам, у тебя есть мы.

Отчаявшись образумить мать, Робби оставил ее, побежал наверх и вернулся через секунду с осколком зеркала из ванной.

– Посмотри! – Он сунул зеркало ей в руки.

Его руки тряслись, когда он взял Ванессу за подбородок и повернул ее лицо так, чтобы она смотрела на него.

– Если ты не выйдешь из этого состояния, мама, ты умрешь и оставишь всех нас сиротами. Думаешь, мы с Керри сможем управиться с детьми? Как? Их заберут от нас. Отправят в разные дома, и мы больше не увидимся. Ты можешь себе представить, что Сьюзи придется жить среди толпы незнакомых людей? Можешь, мам? Она не выживет! – Робби затряс в отчаянии головой, из‑за чего его голос стал еще громче. – А что будет с Эммой, а? Сколько она еще проживет? И нам‑то с ней тяжело, а если вокруг будет незнамо кто, чужие, даже не семья… А Даррен, представь, что он будет далеко отсюда, в новой школе, когда у него уже появились друзья. Подумай об этом, мама.

Он хотел потрясти ее, сделать хоть что‑нибудь, чтобы она поняла. Он не привык к таким вспышкам гнева, но каждое слово, которое он сказал, было правдой – эти слова он хотел сказать уже давно, но ему не хватало ни силы духа, ни мужества – Робби практически шептал, когда говорил:

– Ты хочешь, чтобы это произошло, мам? Хочешь?

– Но, но… – пыталась возразить Ванесса.

– Не может быть никаких «но», мама! – Робби ударил кулаком по кофейному столику и сразу же почувствовал себя ублюдком, когда мать дернулась от испуга. Пути назад уже не было, сейчас, когда все зашло так далеко. – Все, мам. Если ты не начнешь сегодня, то ничего больше не получишь от меня. Мы больше не можем так жить. Получается, что нам, детям, приходится смотреть, как ты сводишь себя в могилу… Словно это самоубийство или что‑то еще. На этот раз я говорю серьезно, мам. Мы все уже просто дошли до ручки, хватит.

Лицо Робби горело, он часто заморгал, чтобы не расплакаться, потом повернулся и ушел. Он сказал то, что должен был сказать, все это копилось долго, но легче ему не стало. Робби очень хотелось сильно хлопнуть дверью, как это часто делала Керри, но у него не было ни ее характера, ни сил, чтобы так поступить.

Ванесса долго смотрела в зеркало после того, как Робби ушел.

Он прав, подумала она, вглядываясь в черты своего лица. Она видела, как алкоголь разрушил ее. Ванесса попыталась разгладить глубокие морщины, которые начинались в уголках глаз и заканчивались у рта. Ее лицо было таким худым. Боже, у нее всегда были высокие скулы, но теперь они просто выпирали. Руки Ванессы затряслись, и она уронила зеркало на пол, на одну из игрушек Сьюзи – красную обезьянку, которая жила под телевизором.

Ванесса прикусила губу, чтобы не расплакаться, и все равно слезы полились ручьем. Он прав. Боже, он прав. Посмотрите на меня, посмотрите на эти чертовы седые волосы. Боже, мне всего тридцать девять, а я выгляжу, как будто мне пятьдесят девять. Сколько я пила в этот раз? Неделю? Две?

Ее стало трясти сильнее, а мысли стали более сумасшедшими. Ванесса знала, что ей надо выпить.

Черт, где я спрятала последнюю бутылку?

Допила?

Где‑то должно быть хоть немного. Должно быть.

Надо найти выпивку.

Все еще дрожа, Ванесса пошла наверх. Она стала в ярости выбрасывать одежду из шкафа, надеясь, что когда‑то спрятала там хоть что‑нибудь, но не нашла ничего. Потом рванула на себя верхний ящик дешевого туалетного столика, начисто сорвав ноготь, но не почувствовав боли, и стала вытряхивать все остальные ящики, разбрасывая их содержимое по всей комнате. Потом поползла на четвереньках к ветхому розовому плетеному стулу в углу. Судорожно сорвала с него обшивку. Поползла назад, чтобы поискать под кроватью.

Ничего.

Ванесса села на кровать и начала раскачиваться взад и вперед, обхватив себя руками. Боже, если бы только она смогла избавиться от боли. Но когда она была трезвой, ненавистные воспоминания о прошлом накатывались на нее волнами.

Ни один из них не знал, что она видела. Ужасные воспоминания, с которыми ей приходилось жить. По ночам было хуже всего. Поэтому время от времени ей приходилось искать себе компанию, чтобы избавиться от кошмаров. Ей был нужен кто‑то, кто смог бы поддержать ее, когда выпивка не помогала. Тот, кто помогал бы ей так же, как она помогала Робби, когда ему было плохо. Ванесса уже давно не слышала, чтобы он плакал ночью, и она боялась спросить его, преследовали ли его, как и ее, кошмары. И страх, всегда страх. Слеза покатилась по морщинам на ее лице. Она не стала смахивать ее, это была всего лишь одна, одна из миллионов.

Она никогда не прекратит плакать. Для нее было только два пути: выпивка или смерть.

Ванесса начала рыдать и закусила руку – если она начнет кричать, ей будет не остановиться.

Через десять минут она все еще покачивалась и кусала руку… и вдруг услышала стук в окно. Ловя ртом воздух, Ванесса вцепилась в халат. Ее сердце сильно заколотилось, желудок сжался, а легким неожиданно стало не хватать воздуха.

Наконец‑то. Она слишком долго ждала. Семнадцать долгих лет она ждала этого.

Стук повторился, и тут, вздохнув с облегчением, она поняла, что это был мойщик окон. Вернувшись к реальности, Ванесса наконец заметила, что произошло с ее ногтем, который тут же начал сильно болеть.

– Черт подери! Эти уроды уже хотят денег за квартиру. Да у них нет никаких шансов. – Она смотрела на ноготь.

Прижав руку к груди, чтобы уменьшить боль, Ванесса стала рыться в куче вещей на полу, пока не нашла черную юбку и зеленую блузку. Она вздохнула, и это был безнадежный вздох. Надо одеться, может, дети поверят в то, что я пытаюсь справиться с собой.

Она пустила воду в ванну и на секунду задумалась. Интересно, сегодня понедельник?

Стиснув зубы. Ванесса медленно опустила свое усталое тело в ванну. Если сегодня понедельник, то Робби получил свою зарплату. Она кивнула и начала поливать голову чуть теплой водой, затем быстро провела намыленной губкой по груди, стараясь не замечать выпирающих ребер.

Все ее тело дрожало и было в мурашках, когда она вылезла из ванны.

– Черт! – сказала она вслух, когда протянула руку к сушилке. – Единственное чертово чистое полотенце в доме обязательно должно было оказаться полотенцем Керри.

«Интересно, у нее есть тренировка сегодня вечером?» – подумала Ванесса, держа полотенце перед собой. Потом пожала плечами. В конце концов, надо же вытереться.

Вытершись наскоро одной рукой, она повесила полотенце на батарею. Может, Робби принесет немного угля, подумала она. Тогда полотенце высохнет быстро, и Керри ничего не заметит.

Керри, Керри, Керри. Ванесса плюхнулась на стульчак унитаза. На какой‑то момент ей действительно стало немного лучше, но мысли о Керри всегда высасывали из нее все силы. Ей казалось, что они только ссорились. Поставив локти на колени и зажав голову между ладонями, она вздохнула, как это обычно делают люди, которые наконец добрались до дома.

Давай будем честными, это же не из‑за ее возраста. Я с Керри постоянно на ножах с тех пор, как это маленькое исчадие ада научилось говорить. Почему она не может быть такой, как Робби?

– Что за бардак, – сказала Ванесса когда‑то розовому ветхому ковру. – Если бы моя мать увидела меня в таком состоянии, она бы точно перевернулась в своем чертовом гробу. Все случилось так, как планировал этот ублюдок. Бедный Робби, перед тобой закрыты те же самые двери, которые всегда были закрыты передо мной. Что бы ты ни делал, ничего не выходит. Бедный мальчик, городской совет не хочет дать тебе даже работу дворника. – Ванесса разразилась слезами.

Надо кормить двоих детей, а у меня их еще четверо, если бы не они, я бы закончила свое пакостное существование уже давно. Я могу сделать это прямо сейчас. Вырвать себя из этой чертовой ничтожной жизни.

– Боже, – внезапно сказала она сквозь сжатые зубы. – Мне надо шевелиться, или они придут домой и найдут меня голой и закоченевшей на стульчаке. Если я решусь сделать это, то только не там, где дети смогут найти меня. А то сплетен в Сихиллсе хватит надолго.

Она быстро оделась. Плевать, что блузка мятая. Она пожала плечами. А, кто будет смотреть на меня.

Спустившись вниз, Ванесса собрала грязную одежду и положила в стиральную машину. Может, Робби поверит, что я хотя бы пытаюсь. Она взяла коробку со стиральным порошком, но та оказалась пустой. Ванесса швырнула ее в стену.

– Черт, там вообще ничего нет!

Ее трясло от алкогольной ломки, и все мысли об уборке быстро улетучились. Она прошагала в гостиную, прикурила последнюю сигарету и плюхнулась на диван, включив телевизор. Вдруг Ванесса судорожно стиснула губы в скорбную линию, чтобы крик, который неудержимо нарастал в ней, не вырвался наружу.