Коммунистическое решение

В этот период в Каджарском государстве появилось пока небольшое, но все же значительное число сторонников коммунистического режима, которые считали необходимым передать коллективный контроль над экономикой советам, которые будут состоять из наемных рабочих и крестьян по российскому образцу. Среди мусульманского населения бывшей Российской империи также было немало сторонников коммунистической доктрины.

Однако если для мусульман к северу от царской границы революция вошла в их жизнь как нечто само собой разумеющееся, то для тех, кто проживал к югу от нее, революция являлась скорее некоей абстрактной схемой, чем реальным историческим опытом, ведь, несмотря на все социальные реформы, классовая структура иранского общества не претерпела сколько‑нибудь существенных изменений, и им только предстояло произойти. Их надежды на революцию опирались на коммунистический режим за границей и очевидно превышали то, что мог предложить им Реза. То, что одним казалось грозным предупреждением, другие, и их число росло, воспринимали как решение всех проблем модернизации в техникализированном мире: казалось, что их мечта наконец‑то обретала реальность.

Маркс не оставил после себя четкого плана, каким именно должно было стать общество наемных рабочих, когда они наконец возьмут власть в свои руки и уничтожат все классы эксплуататоров. Предполагалось, что в обществе будущего не будет классового деления, так как средства производства будут принадлежать всем наемным работникам. Также считалось, что в основе всех социальных конфликтов лежат экономические интересы, при этом культурные и религиозные различия рассматривались как нечто несущественное, второстепенное. Таким образом, в новом обществе не будет почвы для социальных конфликтов. Маркс выдвинул постулат об обществе, в котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», однако этот общий тезис никак не конкретизировался. Сам процесс обобществления средств производства порождал новый тип общественных отношений, и революция призвана была довести этот процесс до его логического завершения. Утверждалось, что техникализированное общество является последней, завершающей фазой развития общества, и на основе этого тезиса марксисты делали далеко идущие выводы. В техникализированном обществе действительно существовала ярко выраженная тенденция рассматривать личность лишь в аспекте ее «экономической составляющей» (причем не только в классической марксистской теории), то есть той роли, которую играет эта личность в системе экономических отношений. Таким образом, именно профессиональная деятельность становится тем главным, ключевым фактором, который определяет социальный статус личности в обществе, а все другие факторы имеют лишь второстепенное значение.

В экономике влияние техникализации ощущалось особенно явственно. Мелкие предприятия, маленькие семейные магазинчики или фермы технически были менее эффективным, чем крупные предприятия. В основе всей техникализированной цивилизации лежал принцип специализации производства, и в полной мере соответствовать этому основополагающему принципу могли лишь крупные промышленные предприятия. В капиталистическом обществе, и наиболее это наблюдалось в США, имелась ярко выраженная экономическая тенденция поглощения мелких предприятий более крупными (не только в промышленности, но и в сельском хозяйстве). Коммунистическое общество всячески стимулировало эту тенденцию посредством государственного контроля как средства ускоренной модернизации и обеспечения гомогенности рабочего класса. Жизненный уклад крестьян, основанный на индивидуализме и многовековых обычаях и традициях, должен был быть разрушен современными техническими и экономическими формами, а земля – передана в распоряжение города.

В полном соответствии с духом своего учения марксисты полагали, что все этнические и национальные различия являются пережитком прошлого, и в новом обществе социальный статус каждого индивидуума должен определяться лишь его профессиональными навыками и тем местом, которое данный индивидуум занимает в общей системе экономических отношений. Таким образом, термин «свободное развитие каждого» на деле означал всеобщее социальное равенство. При таком подходе национальная культура, как и семейные традиции, уже не воспринимались как отличительная особенность данной конкретной личности. Придя к власти, коммунисты сначала поддержали требование предоставить всем народам, проживающим на территории бывшей Российской империи, право на самоопределение, при этом они преследовали двоякую цель. С одной стороны, они стремились искоренить то присущее всем русским чувство национальной исключительности, которое зачастую преобладало даже в среде рабочего класса. С другой стороны, всем национальным меньшинствам, проживающим на территории Российской империи, необходимо было предоставить право на национальное самоопределение, это был самый простой и действенный способ избежать социальных конфликтов на национальной почве. Но в долгосрочной перспективе у рабочего класса не должно было остаться никаких национальных интересов, так как все его интересы лежат исключительно в сфере экономических отношений Технической эпохи.

^{Британские войска на подступах к Баку. Фото 1918 г.}

После относительно короткого периода протеста внутри коммунистической партии (на основе того, что подлинное освобождение масс включает освобождение от Запада и даже от привилегированного положения западного и русского рабочего класса) поволжские татары практически полностью растворились в среде русскоязычного населения, сохранив, однако, свой национальный язык и литературную традицию. В тех республиках, где мусульмане составляли большинство населения, ситуация было гораздо сложнее. На этих территориях главным социальным различием по‑прежнему оставалось различие между европейцами и мусульманами, все существующие классовые различия были в значительной степени обусловлены этим ключевым национальным фактором.

Достаточно рано лидерство коммунистической партии в советах приняло форму жесткого контроля, поскольку якобы только эта партия являлась подлинным выразителем интересов рабочего класса. Происходил процесс централизации политической власти и идеологической доктрины внутри самой партии. Вскоре после съезда народов Востока в Баку, начиная с 1921 г., в коммунистических партиях мусульманских республик стала насаждаться «подлинно марксистская» идеология, которая сопровождалась восстановлением доминирующего положения русских, пусть в несколько модифицированной форме. Последовавшие за этим восстания мусульман были жестоко подавлены. В некоторых регионах вспыхнула настоящая партизанская война, продолжавшаяся почти целое десятилетие, в частности в Туркестане ожесточенное сопротивление коммунистическому режиму оказывали басмачи под предводительством лидера младотурок Энвера‑паши. В трудные 20‑е годы улемы по‑прежнему предпочитали русское правительство Москвы местным джадидистам. Некоторое время (за исключением передачи владений землевладельцев крестьянам) социальные реформы коммунистов затрагивали главным образом русское (и татарское) население.

^{Красная армия в Баку. Фото 1920 г.}

Тем не менее по привычной жизни мусульман было нанесено несколько чувствительных ударов. Продолжающаяся модернизация городской жизни позволила мусульманам насладиться плодами европеизации. Правительство предоставило женщинам равные с мужчинами права и стало бороться с неграмотностью, а ислам, как и христианство, подвергся жестоким нападкам как средство эксплуатации. Однако (после того, как первые попытки снять паранджу встретили ожесточенное сопротивление) даже такой явный анахронизм, как закрытие женщинами лица на публике, символ унижения феминисток и тщеславия высших классов, не был официально полностью запрещен. Хотя улемы утратили свое былое влияние (и их уровень значительно упал после закрытия всех медресе), это не оказало серьезного влияния на основную массу населения, которая могла свободно исповедовать свою веру, не подвергаясь преследованиям. С другой стороны, джадидисты активно поддержали официальную политику по развитию культуры на некоторых тюркских (и иранских) языках. Новая литература развивалась исключительно на основе современного разговорного языка (старый чагатайский и османский турецкий были отброшены), который с 1928 г. был переведен на латинский алфавит. Начертания букв намеренно отличались от используемых в новом турецком языке, чтобы полностью оградиться от культурного и политического влияния Турции. Кроме того, великие деятели исламского прошлого получили статус национальных героев, и, как минимум в академических кругах, началось возрождение интереса к тюркскому и персидскому наследству.

Только после подавления крупных восстаний мусульманское население республик наконец было вовлечено в происходившие в стране процессы. Начиная с 1928 года правительство пыталось ввести в деревне городские стандарты жизни методом коллективизации сельского хозяйства, объединяя мелкие крестьянские хозяйства в крупные, где применялся уже не ручной, а машинный труд. В Туркестане с началом коллективизации вновь обострились две главные социальные проблемы, которые были характерны в эпоху царизма. В ходе коллективизации правительство пыталось заставить скотоводческие племена отказаться от кочевого образа жизни, и они вновь были поставлены перед выбором либо иммигрировать, либо умереть от голода. Соответственно, на их землях возникали современные поселения европейского типа. Местные мусульмане, лидеры которых были разобщены или уничтожены в ходе революции, оказались еще более беззащитны, чем во времена царского режима. В 30‑х годах вслед за коллективизацией начался процесс индустриализации, но рост производительности в результате техникализации повысил мощь государства, однако никак не сказался на уровне жизни простых людей.

В этот период под давлением стремительного технического развития стало ясно, что революция не смогла уничтожить национальное самосознание и классовое расслоение в республиках. Как и раньше, большинство мусульман (за исключением тех, кто являлся местным аналогом эволю – полностью ассимилированных мусульман во Французском Алжире) жили в отдельных кварталах городов и занимались менее квалифицированной и низкооплачиваемой работой. Однако жестокость периода ускоренной индустриализации затронула мусульман в той же мере, что и русских, которые сполна испытали на себе все тяготы «ускоренной индустриализации». В тридцатые годы в ходе чистки партии были уничтожены многие выдающиеся лидеры мусульманского национального движения, и в национальных республиках установилась система «двойного подчинения»: номинально главой республики являлся мусульманин, но все ключевые политические решения принимал его русский заместитель, назначенный Москвой. В иерархии государственных структур мусульмане занимали самую низшую ступень: чиновники‑мусульмане занимались в основном работой с населением, в то время как все более ответственные государственные посты принадлежали русским. В конце тридцатых годов центр начал насильственную русификацию: начиная с 1938 г. алфавиты тюркских языков постепенно были переведены с латиницы (открывавшей доступ к западной литературе) на кириллицу. В послевоенный период эта тенденция вылилась в доктрину превосходства русского языка и культуры на территории Советского Союза, в рамках которой отношение к древнему исламскому наследию стало негативным.

Тем не менее модернизация и индустриализация в конце концов сказались на уровне жизни населения. В домах мусульманских крестьян появилось электричество и швейные машины. Уровень жизни населения в мусульманских республиках не сильно отставал от российских. По европейским меркам эти стандарты оставались достаточно низкими, вместе с тем были значительно выше, чем поколение назад и чем в Иране. Результаты этого экономического процветания распрелялись довольно равномерно. Несмотря на большую разницу в заработной плате между управленцами и рабочими, все те, кто присваивал себе продукты труда рабочих и крестьян (землевладельцы, ростовщики, буржуазия), исчезли. Канули в прошлое и старые социальные предрассудки: по уровню образования сельские жители не уступали горожанам. В послевоенный период многие молодые крестьянки вступали в коммунистическую партию и даже становились главами сельских советов. И в этих советах, например в городах, они могли совмещать коммунистическую доктрину со старыми традициями ношения паранджи.

Те амбициозные мусульмане, которые стремились стать полноправными гражданами русского (коммунистического) государства, располагали для этого всеми необходимыми возможностями – в тридцатых годах вся молодежь в стране была грамотной (и все потенциальные антикоммунистические лидеры был изолированы от общества).

Считалось, что для нормальной жизни необходимо не использование старого наследия прошлого, но раскрытие личного таланта или мастерства в контексте целей техникализированного общества, которые заключались не в развитии культурных традиций, а в выполнении конкретных задач и соответствии требованиям настоящего и будущего. Те, кто был достаточно талантлив и принимал правила игры, имел достаточно широкий выбор, свободу карьерного роста, которая могла поднять его на вершины компетентности, ослепительные по сравнению с жесткими ограничениями дореволюционного периода.

^{Учащиеся мужской школы. Иран, фото 1926 г.}

Несмотря на всю риторику о важности национальных культур и ценности некоторых видов дореволюционной литературы, в действительности культурное наследие исламского, как и средневекового европейского прошлого, являлось не более чем музейным экспонатом. Литературный жанр философского диалога (как исламский, так и западный) был предан забвению, ведь сторонники коммунистической доктрины полагали, что авторы таких диалогов выполняют социальный заказ своих хозяев, крупных землевладельцев. На смену старой литературной традиции пришел диалектический материализм; это учение как нельзя лучше отражало позитивизм и динамику Технической эпохи. Культурные традиции прошлого были полностью утрачены; единственным методом художественного исследования действительности отныне стал социалистический реализм. Богатое культурное наследие ведущих мировых религий (ислам в этом отношении не был исключением) в одночасье было перечеркнуто – реликвии прошлого стали музейными экспонатами. Уважения заслуживало только позитивистское, научное знание, что с течением времени только усугублялось в ходе ускоряющейся модернизации Технической эпохи. В такой исторической ситуации традиции и обычаи того или иного народа (например, народные танцы или такой народный промысел, как плетение корзин) сохранялись лишь в данной конкретной местности и не могли обрести статус общенациональных. Фактически народные традиции стали не более чем развлечением для туристов. Следует отметить, что хранителями традиционной исламской культуры в мусульманских республиках стали пожилые женщины: когда начинались сельскохозяйственные работы, они читали заклинания, чтобы отпугнуть джиннов, а на свадьбах призывали местных святых благословить молодых. Молодые мусульмане практически не посещали мечети, вся исламская теология стала для них не более чем повседневным ритуалом, лишенным какого бы то ни было духовного содержания.

Но с потерей живой силы культурного наследия исчезла основа для инакомыслия и различия во вкусах и целях: с сужением возможностей для серьезных групповых различий была потеряна общая социальная база для споров и компромиссов, в рамках которых индивидуум мог отстоять свободу развития собственного мнения. Теперь правильным ответом на любой спорный вопрос легко становилось указание из центра. Модернизаторы настолько жестко контролировали общественное мнение, что стало невозможно получить доступ к элементарной информации, а статистика превратилась в политический инструмент, для поддержания которого были резко сокращены возможности свободно передвигаться и делиться своими наблюдениями. (Это часто позволяло сохранять в тайне массовые респрессии.) Казалось бы, такая ситуация в техникализированном обществе аномальна и временна, но тенденция конформизма превратила рабочих в подобие «послушных ребят», которыми так гордилась Северная Америка. В то же время перед гражданами страны открывались практически неограниченные возможности для самореализации, они получили возможность применять свои таланты и способности в самых разных областях человеческого знания, творить, созидать, искать свое место в жизни