Буржуазный ислам и урду

Ислам по‑прежнему играл заметную роль в жизненном укладе сельских жителей, однако он не принял форму отдельной культуры, которая четко отделила бы мусульманскую деревню от индуистской. Целые деревни и даже многие крупные регионы страны (например, Синд и Восточная Бенгалия) населены были исключительно мусульманами, индуисты на этих территориях были представлены лишь немногочисленными представителями правящих сословий – крупными землевладельцами и ростовщиками. В тех деревнях, где население было смешанным, мусульмане создали свою систему каст, наподобие индийской. Таким образом, в деревнях социальные различия между мусульманами и индусами были в значительной степени обусловлены традициями данной конкретной местности, однако практически всегда эти различия имели под собой экономическую почву. В одних регионах землевладельцы были мусульманами, а крестьяне – индуистами, а в других – наоборот. Таким образом, конфликты между мусульманами и индуистами, иногда достаточно острые, не выходили за рамки локальных и были проявлением классовых противоречий, которые оставались в рамках общего культурного контекста.

^{Сэр Сайид в окружении учеников. Фото XIX в.}

В среде городского населения традиции ислама играли гораздо более значительную роль. Мусульманские и индуистские торговцы жили бок о бок, у них были общие социальные взгляды, однако религиозные различия влияли и на другие культурные особенности. У них были разные праздники, они читали и слушали разные книги, воспевали разных исторических героев, носили разную одежду (заметим, у каждой касты был свой костюм), и даже традиции у них несколько отличались: мусульмане отдавали предпочтение мясным блюдам, а индусы – вегетарианской пище. В данной ситуации поводом для конфликта могли быть экономические интересы отдельных групп, но главной его причиной оставалось разделение одного и того же экономического класса на две группы по культурному признаку. Индуисты и мусульмане не заключали (как правило) смешанных браков, и их дети, несмотря на то что могли дружить друг с другом, принадлежали к отдельным социальным классам. Эти отдельные классы не имели между собой тех клановых связей, которые возникают в результате браков или общего чувства сопричастности, которое существует даже между незнакомыми людьми, принадлежащими к одной и той же социальной страте. Однако разница в экономических интересах не порождала классовых конфликтов, поскольку и мусульмане, и индусы в городах принадлежали к одному и тому же классу торговцев.

В городах развитие специфической исламской культуры сопровождалось подъемом лояльности мусульманского общества на основе общих интересов. Оно настороженно относилось к радикальным социальным теориям, разрушающим саму ткань существующих культурных связей. Большинство населения выступало за сохранение тех социальных порядков, которые уже доказали свою жизнеспособность.

Эта тенденция еще больше усилилась в конце XIX века, когда возникла угроза начала открытого конфликта между мусульманами и индуистами. В деревнях классовые конфликты естественным образом приобретали религиозную и коммуналистскую окраску. Напряженность в городах, не всегда связанная с готовыми разделять и властвовать англичанами, усиливалась под действием сил, воздействовавших в ходе модернизации на каждую из групп. Когда индуисты попытались возродить свое культурное наследие, стремясь обрести самоидентификацию перед лицом мусульман, они обратились к древней санскритской культуре, существовавшей до прихода мусульман. Они стремились очистить свою культуру от чужеродных элементов, связанных с исламской культурной традицией. Например, в верховьях Ганга существовали две письменные разновидности общего языка: с персидской графикой (известный как язык урду) и санскритской графикой (известный как язык хинди). Многие индусы сознательно переходили с урду, изобилующего персидскими словами и связанного с исламом, на хинди, в котором персидские слова заменялись эквивалентами из санскрита, что связывало его с древней культурой индусов. Когда индусы основали общественное движение, главная цель которого заключалась в том, чтобы заменить урду на хинди, мусульмане (не без помощи индусов, которым было чуждо коммуналистское мышление), в свою очередь, основали свое общественное движение, главная цель которого заключалась в том, чтобы защищать и пропагандировать язык урду. В среде простонародья все эти «лингвистические» противоречия зачастую принимали форму открытого противостояния: индусы, например, могли устроить шумную манифестацию у здания мечети во время традиционного мусульманского салята, а мусульмане, в свою очередь, начинали прилюдно забивать коров для еды. К середине XIX столетия во многих регионах Индии межэтническое противостояние стало приобретать все более ожесточенный характер, этнические конфликты все чаще выливались в открытые вооруженные столкновения.

С давних времен у языка урду было как минимум две функции. Он был основным разговорным языком горожан в Дели, Лакхнау и Лахоре, центрах мусульманской традиции; во многих других областях он был разговорным языком на базарах и кое‑где (например, в Бенгалии) часто был родным для тех, кто идентифицировал себя с индомусульманской традицией Моголов. Арабский, как и следовало ожидать, оставался языком мусульманского теологического образования. В XIX веке персидский все еще активно использовался и мусульманами, и индуистами как незаменимое космополитическое средство общения, но урду стал носителем особого могольского исторического самосознания, объединявшего индийских мусульман. В верховьях Ганга и в некоторой степени во многих крупных городах урду был разговорным языком, который использовали в повседневной жизни. А поскольку на этом языке существовала современная литература, как проза, так и поэзия, то он вслед за английским мог претендовать на то, чтобы выражать все дилеммы и моральные проблемы повседневной жизни.

В сердце современного сознания индийские мусульмане сохранили многие формы старой индийской культуры. Нигде так строго не соблюдали пурда – требования сегрегации и сокрытия лица женщин в публичных местах, как в Индии, где быть мусульманином зачастую означало принадлежать к аристократии, положение которой обязывало блюсти традиции. Индуисты точно так же следовали традициям. Здесь женщины отказывались раскрывать лицо намного дольше, чем в крупных городах Османской империи; если мужчины работали в офисах, носили европейскую одежду и разговаривали на английском, то женщин старались как можно крепче удерживать в рамках старых тимуридских традиций. Этому способствовала и литература. Прозаики пытались раскрывать в своих произведениях темы, свойственные западной литературе XIX века, но поэты, писавшие на урду, не выходили за рамки персидской традиции (хотя и не без некоторых изменений). Вплоть до середины XX века, в отличие от турок и арабов, среди индомусульманских юношей пользовались популярностью публичные поэтические конкурсы, на которых поэты читали стихотворения, написанные в строгих рамках жанровых канонов. Слушатели оценивали их творчество и определяли победителя, наградой которому становились успех и всеобщее признание. В эпоху промышленной цивилизации такие поэтические состязания стали поистине всенародным увлечением, ведь с появлением радио и железных дорог молодые поэты получили возможность общаться с самой широкой аудиторией. Эти конкурсы обладали такой мощной жизненной силой, что смогли адаптироваться к веку железных дорог, радио и стремительных перемен и в итоге сами стали неотъемлемой частью современной жизни.