Отлично, - нервно выходит, качая бедрами и сжимая полотенце в руке. 3 page

- Чтоб потом твои зенки в «инстаграме» обсуждали?

Димка хлопает по заднице Джоан. Та в ответ дает пощечину. Он рычит.

«Сейчас трудное время, брат. Для всех. Даже для нас»

Фраза Антона, сказанная им на прощание, сверлит правое полушарие. Не понимаю. У всех все круто. Всю жизнь так. Я не помню кризисов и падений. Мой папка крут. Зачем мне париться из-за трудностей? Почему я должен унывать, если кто-то заработал мало, и ему не хватает? Но Антон тоже вряд ли страдает дефицитом средств.

- Давай порошок, - махаю Димке.

- Стоять, - Алессио передает мне маленький пакетик. – Тут кое-что прикольное.

- А мне? – изображает обиду Димка.

- А у тебя нос не в том шоколаде, - хмыкает Алессио. – Поехали в центр.

- Чур, я ведущий, - Димка торопливо вскакивает в «бентли».

Джоан вздыхает и потягивается.

Все по машинам.

«…трудное время…»

Алессио с кем-то на телефоне. Димка периодически выдает какие-то несвязности. Мик, в основном, молчалив. Девушки упоролись. Все три уже на кокаине. В том числе – вечно борющаяся против веществ Маша. Изредка – не вредно.

Антон – активный тусовщик. Человек своеобразный. Но достаточно адекватный. Условиям, обстоятельствам жизни. Если приезжаю в Питер, то обязательно с ним вижусь. Но сейчас мы впервые не отправились в какой-нибудь клуб поболтать. И он даже не предлагал. С ним что-то не так.

- Куда после центра-то? – интересуется Мик.

- На Садовую. На Лиговку. Куда угодно, - заявляет Димка. – Бей посуду, я плачу!

- Присоединяюсь, - голос Вика срывается; он тяжело дышит; потом звук с его стороны снова отключается.

- Она ему дрочит? – предполагает Мик, как ни в чем ни бывало.

- Ты ужасен, - улыбаюсь.

Кивает.

Московский освещен удивительно ярко. Местами развешена иллюминация. В общем-то, скоро Новый год. Относительно скоро. И я еще не знаю, где я буду. И что буду делать. Но сейчас все ярко. Приглушенно играет что-то из транс или хаус. Не знаю точно.

- Короче, давайте направо на Фонтанку, потом на Невский и дальше…

- Ты мудак, – прерывает Димку Вик. – Ты всегда говорил, что не знаешь Питера.

- Мало ли, что я на тебе обещал, - смеется Димка. – Поцелуй меня.

- Надеюсь, ты это не мне, - Вик; смущенно.

- Это я своей… - звук пощечины. – Любимой … Твою мать, подстриги свои когти, девочка!

- Я не знаю Питера. А ты знаешь! – не унимается Вик.

- Ревнивец, - смеется Алессио. – Ребят, скоро поворачивать.

- Кто выбрал этого мудака гидом? – Мик; возмущенно.

Мы замедляем машины и поворачиваем на Фонтанку.

- Ал! Наперегонки, а? – фраза Димки немного тревожит меня; возможно, из-за того, что места на это стороне набережной – ровно под две полосы впритирку.

- Не вопрос, - Алессио, как всегда, полон уверенности в себе.

«Континенталь» уходит левее, и «феррари» пристраивается справа.

- Погнали! – Димка.

- Ты не с той тачкой тягаешься, членовоз! – Алессио; со смехом.

- Не нравится мне это, - Мик привстает, садится, ерзает.

Гонка стартовала, и мы стараемся не отставать. Когда пара рейсеров-идиотов на скруглении набережной пролетает мимо ряда припаркованных машин, сердце екает. Жалко не консервные банки сбоку. Жалко нормальные машины и потерянное время.

- Мажор сраный! – визжит Алессио; он редко так явственно веселится, но «феррари», конечно, уделала «континенталь», и они уже около Невского.

- Напра- во! – командует Алессио, сбрасывает скорость и с визгом входит в поворот, не обращая внимания на красный, смотрящий в нашу сторону.

- Ща я тебя на прямой уделаю, носатый! – грозится Димка; явно вошел в раж.

- Бля, откуда такое движение ночью? – Алессио; расстроено. – Даже через встречку не вылезти.

- А ты не в Самаре, мой друг, и не в Жопосранске, - комментирует Мик.

- Ребят, может, через Лиговку? – предлагает Вик. – Хочу посмотреть, как этот укурок отсосет у «ферры».

- От укурка слышу, - Димка смеется; его попутчица тоже – наконец, нашел достойную пару для своего угара.

Мы едем в рамках городской скорости, аккуратно, но быстро разворачиваемся через двойную сплошную и едем в сторону Восстания.

- На Восстания «мусоров», как грязи, - замечает Мик.

- Питерские вообще беззубые, ты че? – говорю.

- Скорее, я их штрафану, - Димка.

- Ну, круто, - вздыхает Мик и закуривает. – Ты не против?

- Я и сам уже готов, – усмехаюсь.

- Ты же типа это… ЗОЖ, все дела, ага?

- Ага, - вращаю ладонью, показывая относительность утверждения Мика.

Миновав Восстания и повернув на Лиговский в сторону юга, мы дружно встаем на светофоре. Я стараюсь разглядеть попки проходящих по переходу и просто идущих по тротуару телок. Есть мысль, по итогу этой прогулки, взять какую-нибудь местную чику с собой. Прогуляться в Москву. Я так уже пару раз делал. Но сейчас уже поздно и не очень тепло, и качество гуляющих девочек не очень. А рядом со стеной здания невдалеке я замечаю группу бомжей. У одного из них ступня замотана в полиэтиленовый пакет. Очевидно, гниет или типа того. Другие просто грязны, уродливы и оборваны. Мне становится мерзко. Я за зачистку улиц от такого мусора. Нормальным людям противно гулять от такого. Какие уж тут телки.

- На старт… - таймер на светофоре гласит, что заканчивается время перехода, и Димка оживляется. – Внимание, - желтый. – Марш!

«Бентли» и «феррари» с визгом уходят со светофора. Я заряжаю оборотов и стараюсь не отстать.

- Дмитрий, Вы, с позволения сказать, мудак, - заявляет Мик. – Ты бы еще на тракторе «Беларусь» с ним потягался.

- От смерда слышу! – Димка разозлен.

- Полет нормальный, – смеется Алессио.

Дальше – секунды. Дальше – «бентли» пытается подрезать «феррари», еще не догнав. «458» в ответ делает насмешливый рывок влево и снова возвращается к себе в полосу. Но Димка явно понял это слишком буквально. «Бентли» оттягивается влево, потом пытается вернуться обратно. Угол слишком большой. Он забыл про тормоза. Я замедляю «бэху». «Бентли», чтоб не ударить «феррари», делает рывок влево, на встречку.

Звук клаксонов.

Визг шин. Боковое трение.

Удар. Грохот.

Мы прижимаемся к тротуару.

Алессио испуганно бормочет «Еб-твою-мать». Маша громко охает.

Я выскакиваю из машины. Мик за мной. «Бентли» торчит всем передком в витрине ресторана. Я задним числом, словно наяву, вижу, как он влетает в нее, и как художественно жрущие за бутафорским столом манекены словно бы разбегаются в страхе.

- Ты тупой мудак! – орет Алессио. – Где твои тормоза? Тормоза!

Двери «бентли» открываются. Димка, разумеется, цел и невредим. Его девка вываливается. Удар подушки ее явно расстроил. Плачет.

Собираются машины. Глазеют. Пешеходы начинают снимать на мобильники. Я замечаю, как ярко в свете фонарей видно номерной знак «бентли». Внутри ресторана разгром. Я смотрю через витрину. Димка вошел внутрь через разбитое окно. Теперь он выходит через него же. Медленно, испуганно. Закрывает рот руками. Внутри крики.

Я думаю о том, что это приличный ресторан. И он должен был закрыться еще в полночь. Максимум – в час. А сейчас сколько? Откуда там люди?

- Че такое? – спрашивает Мик Димку.

Димка мотает головой, садится рядом на асфальт рядом с упертым в него задним колесом «бентли».

Мик прыгает в окно. Я за ним. Невдалеке от решетки радиатора «бентли» лежит женщина. Над ней суетятся двое мужиков. Девочка – видимо, администратор, - вызывает по мобильнику «скорую». У женщины на полу огромный живот. Кровь изо рта. Она неестественно бледная.

- Что вы наделали?! – орет мне мужик, суетящийся над телом женщины.

Я ничего не знаю. Ухожу. Выпрыгиваю из витрины.

Я ничего не делал.

Мик выходит через дверь.

Закуривает.

У них был день рождения. Выходили последними. Вчетвером.

Она была виновницей торжества. Седьмой месяц.

Димка всхлипывает. Сидит в открытой машине ДПСников. Нет, он плачет. Пытается сквозь слезы что-то объяснять. Его спутница курит одну сигарету за другой, сидя в «феррари» с девушкой Алессио. Сам Алессио снял с «бентли» номера и положил их в багажник, а сейчас разговаривает с ментами. Кому-то звонит. Я не в теме.

Димка зачем-то говорит менту, который задает ему вопросы, что всегда хотел стать футболистом. Что вся его жизнь идет не так. Мент выписывает направление на экспертизу.

Я не буду работать, пока папа не поймет, что я определился с направлением деятельности. По итогу, мое предназначение все равно будет все тем же. Наследник, все дела. Если не снюхаюсь в хлам раньше. Что довольно трудно с моими бюджетами.

Я бы, может, хотел стать каким-нибудь продавцом или типа обслугой. Чтобы понять, каково там, внизу, на самом дне. Как живут в месяц на то, что я трачу в день на «поесть», на «погулять» и на «нюхнуть». Но что это даст? Мое предназначение все равно будет все тем же. Наследник, все дела…

Алессио говорит, что димкин отец в курсе. Значит, папа Саша-депутат и мама Ира-бизнесмен рвут телефоны местных МВДшников. Это не догадки. Это факты. Значит, все будет нормально. Здесь так всегда.

Здесь?

Везде.

Отмокаю в выключенном джакузи. Периодически ненадолго погружаюсь с головой. Мне приятно каждый раз, когда давление исчезает, и я опять слышу музыку в дальней комнате через воздух, а не через толщу воды.

Поездка удалась не очень-то. Осталось слишком много вопросов. И сейчас утро. После оформления и разборок с ментами, мы уехали. Димку должен был забрать его адвокат, примчавшийся вместе с бодрыми ребятами из службы безопасности Димкиного папы. Ну, то есть, официально – димкиной мамы. Ага.

Принимаю вызов на мобильник с кнопки, встроенной снаружи в джакузи.

- Здорово, мужик, - голос Антона из динамиков аудиосистемы; немного бодрее вчерашнего.

- Здорово, брат, - трясу лицо в воде, поднимаюсь обратно.

- Живой? Слышал, вы нормально наломали на «лиговке».

- Понемногу отхожу. Димка постарался.

- Че с ним теперь?

- Не знаю.

- Понятно, - вздох. – Я вчера был загружен жестко. Извиняй.

- Да, бывает. Я сам нынче… немного не в себе.

- С наступившим тебя.

- Спасибо.

- Желать тебе нечего, потому что у тебя все есть, так что сам пожелай и подпиши – мол, от меня.

- Договорились, - улыбаюсь.

- Сколько тебе стукнуло-то?

- Если б я сам помнил, - смеюсь и поглаживаю поверхность воды.

- А говорят – до тридцати, мол, каждый День – юбилей.

- Ну, значит, у меня слишком круглая дата, чтоб ее называть.

Перешучиваемся и обсуждаем какие-то мелочи еще минут двадцать. Выйдя из ванной, насухо вытираюсь. Наливаю себе большой стакан охлажденной «перье» и сажусь в кресло.

Наступил день, от которого я планировал отсчет. Но настроения что-то начинать нет. Сильнее всего разочаровываешься в том, чего слишком долго ждешь.

Звонит отец. Просит приехать сегодня. Говорю, что, конечно, буду.

Звонит мать. Говорит, она будет через пару часов в Москве, а потом сразу домой. Обещаю с ней увидеться. Говорит, что у меня усталый голос. Отвечаю, что бессонница. Волнения. Я спал часа два. Спал?

Звонит Юля. Спрашивает, не рано ли. Со смешком. Выворачиваю ручку уровня утомленности в голосе на максимум. Говорю, что заболел. Она предлагает скинуть на «электронку» или в соцсеть. Отказываюсь. Обещаю подъехать сам и выполнить свою часть уговора. Просит не раскисать и выздоравливать. Трогательно донельзя – с учетом того, что мы едва знакомы. Обещаю перезвонить.

Занавес.

Совершенно безрадостная пробка.

Погода откровенно дерьмовая. Но мне надо бы сходить по магазинам.

В соседнем «вольво» грустит одинокая молодая девочка. Холеная и ухоженная. Вечером она либо будет читать дома книжки, либо превратиться в сказочную блядь и пойдет в клуб. На открытом воздухе тусовки не по сезону.

Я старею. Каждый год приближает к смерти. Кто-то скажет, это смешно. Мне ведь и тридцати нет. У меня все впереди. Но иногда хочется, чтобы что-то конкретное было уже сейчас.

Но что мне нужно?

Папа махает мне, приглашая пройти в гараж. Я вовсю предвкушаю. Когда мы заходим на огороженное парковочное место, я понимаю, что это «джекпот».

«Ягуар XKR», «купе», вторая версия.

- Ни хрена себе, - детский лепет; я искренне восхищен.

- Ну, как ты просил.

- Когда? – смущаюсь.

- Да, был один разговор, - папа довольно улыбается; руки в карманы; он крут.

- Как ты все замечаешь, блин, - вздыхаю, не могу не улыбаться. – Спасибо, пап. Очень… круто.

- Какие изысканные эпитеты, - смеется. – Русских классиков начитался?

- Ага, - улыбаюсь.

«Ягуар» действительно хорош. Мне нужен был именно такой вариант, но я не парился, потому что была «бэха», и она тоже хороша, и я даже не ожидал, что отец подарит мне именно это. Но это упростило его выбор.

- Прокатимся? – спрашиваю; смущенно.

- А, сегодня дел по горло. Две встречи в центре, отчаянные ребята, работяги, - махает рукой. - До вечера буду занят. Так что, давай ближе к выходным покажешь мне класс на этой подвеске.

- Я подготовлюсь, - киваю, ловлю ключ и открываю дверь. – «Бэху» продадим?

- Оставь, как подменную, - смеется и подходит справа, чтобы сесть рядом на пассажирское.

- Ладно. Буду на ней подрабатывать бомбилой, - улыбаюсь и завожу мотор.

- Все, ни слова про работу. Я заебался работать. Сейчас тяжелое время. Денег мало. Работы много, - качает головой.

Прислушиваюсь к нежному и напористому одновременно рыку двигателя на высоких оборотах. Отец говорит, что время тяжелое. Вот ему я верю.

- Так, может, не надо было… ну, тратиться типа, - пожимаю плечами и смотрю на него.

- Да, не в этом смысле денег мало, - махает рукой. – Но, вот, мать хотела купить еще один полноценный дом на островах, а я посчитал и понял, что на хер он не нужен, - объясняет с усмешкой. – Купил ей четырехэтажную лачугу с маленьких гаражем, будет летать туда, медитировать, когда начнется очередной кризис.

- Она слезла с… - смущаюсь снова.

- С колес? – отворачивается, смотрит куда-то вглубь гаража. – Почти. Ей прописали еще какой-то курс. Но должна окончательно завязать к весне.

- А куда на Новый год? – спрашиваю.

- Хрен знает, честно говоря, - протирает лицо ладонью. – Куда угодно, только чтоб не видеть этих постных московских рож. Я бы поехал в тот дом, на Байкале. Но мать…

- Ясно.

- Да, вообще-то, если будет кочевряжиться, уеду один. Ну, и ты можешь… - вздыхает; понимает, что продолжать мало смысла.

- Я подумаю, пап, - обещаю. – Честно. У меня просто… трудный период, знаешь…

- Коэффициент социальной усталости вырос, - усмехается отец; он силен; он всесилен; он крут; он говорит, что все не круто. – Пойдем, порадуешь мать.

- Ага, - говорю. – Только давай посидим еще пару минут.

Он понимающе кивает.

- Давай.

В одном из кафе в торговом центре меня, наконец, находит Мик. Я уже успел купить пару шмоток, но это еще не все.

- Здорово, кутила, - смеется и хлопает по плечу; садится напротив.

- Ты десять минут, как был на этом месте.

- Sorry, - вздыхает. – Наташа позвонила, надо было перетереть.

- Почему ты с ней вообще? Тебя не напрягает? – сопровождаю слова вращением ладони в воздухе.

- Да как сказать, - смотрит в сторону стойки, откуда уже идет к нам официант. – Наши отцы – давние партнеры. Как-то на этой почве мы и познакомились. У них между собой все в порядке. Ну, и у нас должно быть. В сущности…

Вопросительно вскидываю брови, он прервался неожиданно.

- Забей, - махает рукой. – Когда-то мы с ней поженимся. Такие дела. Пошли, мне тоже надо купить пару футболок поприличнее. Хожу, как сраный оборванец.

На Мике летний пиджак от Will Torre, рваные джинсы от Armani, футболка черт те откуда и кеды Adidas. Голодранец, что скажешь.

Мы проходим несколько магазинов, взаимно прикалываясь над тем, что меряем. Мик натягивает какой-то скафандр – слитые воедино, в один мешок штаны и куртка в леопардовые пятна. Когда я ему говорю, что эта хрень – женская, и вообще, мы в магазине женской одежды, он делает расстроенный вид и снимает скафандр. Или комбинезон. Дерьмо какое-то.

Идем вдоль галереи магазинов на третьем этаже.

- Блин, сколько их тут…

Вопросительно смотрю на него.

- Телок-клонов. Копированных уникальностей. И в клубах. И на курортах. И на ебаных яхтах, на тусовках. И ведь каждая такая курочка считает себя уникальной и неповторимой. А у некоторых даже имена одинаковые, шаришь?

- Ну, да. Типаж.

- Это не типаж. Это пиздец. Это шаблон. Это край развития. Мне бы хотелось собрать таких уникальностей – штук пятьсот однородных блондинок с одинаковыми сиськами, одинаковыми лицами, глазами и прочим, в одинакового плана платьях и мехах – в одном огромном сарае типа «пач и» и тупо заставить их смотреть друг на друга.

- Кривые зеркала, - усмехаюсь.

- Ну, да. может, когда-то я так и сделаю. Это круто. Социальный эксперимент.

- Тебе придется сделать два сарая.

- То есть?

- Для клонов-брюнеток еще один.

- Точно, - смеется.

- Про Димку слышал что-нибудь?

- Пока нет. Мобильник у него выключен. Через инет на связь не выходит, - чешет голову; только сейчас замечаю у него свежее мелирование жемчужным блондом. – Мне кажется, должны отмазать. Делов-то.

- Он человека убил, - констатирую.

- Бывает. Не специально же. И не убил, а сбил, - отвечает. – Ну, правда, не на дороге, но это несчастный случай. Вон, Минсар Абдаллиев, сын того самого «Абдалы», помнишь?

- Ну, да.

- Он тогда упорол несколько «бэх», «субарик», «мазду» и еще каких-то «жигулей» собрал. Дрифтовал на перекрестке. И ниче, нашли как списать.

- Это да. Но он никого не убил.

- Он бабок немало упер этими машинами. Ну, или Карим Гуляев – который в 17 без прав устроил замес.

- Сын «газпромовца»?

- Он самый. Тот вообще был не прав, чисто по-человечески. Той осенью на «шестисотом» снес «тойоту», «мерина», «турег», «кьюшку» и еще какой-то мусор. Ну, праздник у них с пацанами был. Он никакущий. Но у него и прав не было. Чем тогда все кончилось? – жестом предлагает ответить.

- Не помню. Вроде, отмазали его.

- Вот именно, - тычет пальцем вверх. – Пацан расхерачил пол-«мичуринки», но за управление без прав только бабки положены. Машина вообще на контору – тоже откупились. И все. Там копейками обошлось. Говорю, не парься. Вечером он должен быть в клубе.

- А я?

- Очень смешно, блин, - хмурится. – Слушай, боюсь спутать…

- Ну?

- Да ладно. Забей. Ты уже знаешь, кого будешь иметь этой ночью?

Смотрю на него с укоризной.

- Ну, что? вот на той попке очень симпатичные шортики. Я бы ее снял, на твоем месте.

- Ты когда-нибудь задумывался о том, что мы когда-то умрем, и все потеряет смысл?

- Мужик, тебе двадцать с хвостиком лет, господи! Какая смерть? Мы только начинаем жить.

- Наверное. И что? Все равно…

- Так что насчет съема? Вон та, в жилетике тоже ниче, - нагло тычет пальцем в девушку на другой стороне галереи.

Вздыхаю. Отворачиваюсь. На него не следует обижаться. Во мне сейчас все не так¸ как должно быть. Мне все также ее не хватает.

Мика словно бы осеняет.

- Блин, так ты же ведь с этой, Катей своей где-то год, да?

- Ага.

Напомнил, молодец. Я как раз стал забывать. Внутри стало горячо.

- И тоже познакомились где-то в районе после твоей днюхи?

- Ну, да.

- Да-а, - вздыхает. – Тогда понимаю, че ты такой загруженный. Извини, мужик. Не знал, что все так запущено. Слушай, - резко останавливается и поворачивается ко мне лицом, - да хрен с ними, со шмотками, с клубами, со шмарами. Пошли сегодня в «Манеж», там типа какая-то премия в области современного искусства – писатели, художники, видео, всякая шобла-ебла. Приобщимся к духовному, посмотрим на вещи, на людей, отвлечемся. Пообщаемся с интересными людьми.

- Есть проходка?

- Дурак, что ли?

- Ладно, - смеюсь. – Уговорил.

Мне не то, чтобы интересна премия. Просто это лучше, чем до вечера гнить дома.

Все равно, я знаю, чем все закончится.

Час спустя, перекусив в ресторане по дороге, едем в «Манеж».

Едем на машине Мика. Он молча смотрит на дорогу. Я – в окно. На тротуары, на которых полно народа. На странно, вяло бредущих куда-то людей. На печальные, полные спертого воздуха автобусы.

- Ты че, мужик? – обеспокоенно спрашивает Мик.

Я что-то пробормотал, но мне казалось, что это было про себя.

- А что я сказал?

- Тебе лучше не знать, - усмехается.

Киваю. Молчу.

Платный паркинг около «Манежа». Мик оплачивает место на пять часов кредиткой.

- Это край. Пиздец, - бормочет.

- Что?

- Место в глубине парковки. Самое дальнее от входа.

- Это на самое страшное, что бывает в жизни.

- Ну, да, - качает головой. – Но это… пиздец, все-таки.

Мы в «Манеже». Авангардные инсталляции с одного края, выставка картин с другого, какие-то парни за столами с книгами с третьего и, собственно, подготовка к выдаче каких-то премий с четвертого. После нескольких минут объяснений, нас с Миком нашли в списке приглашенных. К удивлению, полагаю, тех, кто список составлял. Море «шампуня», какие-то невнятные, с дредами и «туннелями» в ушах телки и авангардные деятели искусства.

После двадцати минут разговора с каким-то модным писателем, у меня начали сворачиваться синапсы, я согласился с предложенной им концепцией мировосприятия и снова пошел за алкогольной газировкой. Мик в зале, где крутят видео.

Все ищут новые пути создания мира в мире. Это круто. Но мне не круто, потому что я не могу уживаться в одном мире со своими желаниями. Мне легче спокойно отойти в сторону и не спорить, чем доказывать свою правоту. Я смотрю на картину из разноцветных мазков, с черным ядром и ярко-светлыми круглыми пятнами вокруг. Подпись гласит «Социальная Фрустрация, Грег Суноев». Догадываюсь, это псевдоним.

- Как Вам это? – паренек в очках, с длинными патлами, остро пахнущий «Fahrengheit 451», внезапно возникает за моей спиной; отпивает из стакана виски. – Картина, I mean.

- Неплохо, - пожимаю плечами. – Конструктивно, кажется.

- Ее следует понимать буквально, - вздыхает. – Честно говоря, это самое важное, что я рисовал когда-либо.

- Да?

- Абсолютно, - допивает залпом все, что было в стакане. – Понимаете, это то, как я вижу социальную разрозненность и бесцельность культуры потребления.

- А в чем, по-вашему, цель? – интересуюсь.

- Не знаю, - качает головой. – Мы пока не можем оттолкнуться от бесцельности, куда нам до великих целей. Видите, – показывает пальцем на черное ядро, - это центр потребительского ада, ядро тьмы, беспроглядной пустоты, бездуховности. А вокруг него – души и их интересы. Но они не внутри ядра и не слишком далеко от него – им не ясно, что делать. Они мечутся в своих интересах – естественных, социальных – любых. И они не получают удовлетворения ни от тьмы, ни от пестроты, ни от собственного света. Они разрозненны. Потеряны.

- Ясно.

Парень действительно копнул глубоко. Я – пятнышко света. Круто.

- Рад, что Вам понравилось, - снова вздыхает; смотрит в стакан и уходит; видимо, чтобы наполнить опять.

Толку-то от этих изысков? Они изображают, что не так, высмеивают, но не дают никакого ответа. И так вечно. Все искусство построено на этом. Они делают вид, что все поняли, но то, что они поняли, было ясно еще до них. А решений все нет.

- Ты как? – Мик хлопает меня по плечу. – Я просто охуел от этих видеоинсталляций. Как после ЛСД-трипа, ей-богу.

- Надо было мне туда же идти, - усмехаюсь. – Видишь? – киваю в строну картины. – Это социальная фрустрация.

- Ну, круто, - смеется. – Пошли, скоро огласят победителей этого года.

- Это будет нечто.

Грег Суноев оказывается в списке награжденных. Когда он выходит на сцену, его взгляд на пару секунд замирает на мне. На поразительно длинную, тягучую пару секунд. В его взгляде – что-то знакомое. Странное, пугающее.

Он что-то знает.

Или просто делает вид.

Вечером в клубе должны быть все наши. Все мои друзья. Пока в ложе собрались только Вик с Машей и Алессио. Никаких громких слов, никаких массовых праздников. Не хочу. Я странно отношусь к Дню. Но сегодня я уже на «яге», и это улучшает настроение. Впрочем, я все равно позвонил папиному знакомому, чтобы тот отогнал ее в мой гараж. Не факт, что по дороге из клуба я буду в состоянии рулить. Одно дело – ехать после «шампуня» или нескольких дорожек, и другое…

А что другое?

Выжрать MDMA и пойти плясать и расцеловывать всех подряд? Не знаю.

Прохожусь по клубу. Не очень людно, но ритм уже задан. Ди-джей играет прогрессив. Пока что мягкий, приятный. Ближе к ночи станет жестче.

На массивном кожаном диване в скромной ложе на двоих сидит с какой-то полуголой – это называется откровенное вечернее платье, - чикой один мой знакомый. Отец Афанасий, священник одного довольно крупного московского монастыря. В миру – просто Саша. Здороваюсь. Он хлопает телку по попке и отправляет погулять. Приглашает присесть.

Сажусь. Потягиваю «перье» из стакана. У отца Афанасия – очевидно, какой-то недешевый коньяк в бокале.

- Как жизнь, отец? Как служба? – интересуюсь.

- Ай, не жалуюсь, – смеется, поглаживает мелкую бородку. – Страна здоровеет, духовность крепнет.

- Это круто.

- А ты сам-то? Давненько не причащался, а? – хохочет.

- Грешен, - улыбаюсь. – А у меня, кстати, сегодня ДР.

- Ох ты как, - искренне удивляется. – А где будешь отмечать?

- Кажется, нигде.

- Э-э, уныние – грех, имей в виду, - махает пальцем. – Ну, я все равно обязан сделать подарок, - улыбается. – Хрен с ним, что я не на работе, - размашисто крестит воздух напротив меня. – Отпускаю тебе все грехи от рождения до послезавтра, сын мой.

- Ох, аж сразу полегчало, - со смехом.

- Только раз такое бывает, пользуйся, - поднимает бокал. – За тебя! – опрокидывает приличный остаток содержимого в себя. – Косячь заново, сын мой.

Перекидываюсь с ним еще парой фраз. Ухожу гулять дальше.

Отец Афанасий – занятный парень. Посмотрев на его манеру отдыхать, нетрудно понять, почему возникают инциденты типа того, на Сахалине, когда мужик начал стрелять в храме Воскресения. Но не все должно быть видно всем. Вера поддерживается слепотой.

Снова встречаю Васю Сорокина. Фотограф и промоутер. Веселый, круглолицый. Он явно сегодня на веществах. Постоянно пританцовывает. Очень позитивный человек.

Замечаю, что давно не читал его блог. Говорю, что его социальные вбросы меня всегда вставляли. Он говорит, что у него уже больше тысячи постоянных подписчиков, и пора писать мемуары. Говорит, это будет псевдобиография. Типа того. Заодно рассказывает про какую-то телку, с которой расстался на днях. Долго, торопливо и муторно. Мне кажется, это кокаин и «экстази». Одно продляет действие другого. Надо спросить у Алессио, делают ли так.

- У нее сиськи, как у коровы – здоровые и отвисшие. Вымя, блядь, с сосками в кулак каждый. И она мне чешет – мол, у меня мерзкая рожа, и она не хочет меня видеть. Я драл ее в зад три месяца. А-а, мужик, жить круто!

Смеюсь. Не столько от содержания его речи, сколько от манеры изложения.

- Мне кажется, тебе следует прекратить принимать антидепрессанты.

- Я и не принимаю, мужик!

- Значит, надо начать принимать.

Оба ржем.

- У тебя клевый пиджак, мужик. И футболка что надо. Ты крут. Никого не слушай. Ты крут.

Обнимает меня.

- Я помню, у тебя сегодня днюха. Поздравляю!

- Хрен а у тебя голова! – удивляюсь искренне, без шуток; вот уж от кого не ожидал.

- Читай мой блог, - подмигивает. – Все будет круто!

Прохожу мимо ложи, в которой сидят серые, сексуально одетые, но неинтересные телки. Трое из них встают и идут к бару. Я тоже решаю взять стаканчик чего-нибудь покрепче воды. Ловлю краем уха разговор телок у стойки. Повторяется слово «ржака», идет быстрое обсуждение окружающих, раздаются советы типа «не обращай внимания», упоминается наращивание ресниц. По виду – студентки. По факту – возможно, проститутки. Я уже не знаю, в чем серьезно разница между этими двумя терминами. Ну, кроме того, что вторе – это уже стабильная профессия, а не мало что значащий соцкласс, как первое.

Две телки, перекрашеные в хлам, засыпанные блестками, целуются друг с другом посреди зала. Не эстетично. Раздражает.

Мне чего-то не хватает. Чуть не разливаю виски с содовой и льдом, спотыкаясь. В голову ударяет теплая волна. Подняв взгляд, я вижу Димку. Он стоит, потягивая мутный коктейль. Ни с кем не говорит. Смотрит на ди-джея, играющего на «двухтысячных» «пионерах» и девочек «гоу-гоу». Подхожу. Здороваюсь.