Отлично, - нервно выходит, качая бедрами и сжимая полотенце в руке. 5 page

Тело стало на год старше.

Уже вытираясь, я ловлю себя на мысли, что даже не подумал хотя бы попытаться пригласить Димку на эту тусу. Странно. Словно бы он ушел в никуда из того клуба, и теперь уже не столь важно, есть ли с ним контакт. Но мы слишком давно знакомы.

Какой-то мудак проблевался в биде. И оставил, как было. Засоренным. Искренне сочувствую уборщице, которая вскоре придет по смс-вызову, чтобы устранить недостатки разгромленной квартиры.

Смотрю на часы.

12:47

Мобильник Кати, тусующей в америке с неграми, выключен. У нее явно есть еще какой-то номер. И что? Дозвонись я на него – стало бы легче?

Выхожу на улицу. Не хочу пока никуда ехать. Понимаю, что было не так с пейзажем. Выпал первый снег. Он все еще кружится в воздухе – мелкий, наивный, тающий при соприкосновении с теплым еще асфальтом. У него нет шансов. Его снежинки…

Они разрозненны…

Так, кажется, говорил тот художник. Каждая отдельная снежинка – это отдельное одиночество. Все мне напоминает об этом ощущении. Ощущении зависания на отшибе. С головной болью и тяжестью в глубине сознания.

Вспоминаю про Юлю из универа.

Она прикольная.

И все.

Вечером все слишком никакие, чтобы куда-то уехать, и мы встречаемся в небольшом клубе вдалеке от центра Москвы.

Мик говорит, что хотел бы извращенно выебать троих девушек в откровенных нарядах, сидящих в ложе и явно скучающих в ожидании принцев на белых ослах. И что он записывает сцены секса со своей азиаткой. Меня это не удивляет, потому что пару лет назад и даже в подростковом возрасте я тоже занимался съемками «хоум видео». Но ничего не сохранил.

Я не спрашиваю, почему он вчера был на людях с азиаткой, а не с Наташей. Хотя мне и любопытно.

Вик говорит, что заказал себе из США зубную щетку, которая через смартфон передает информацию о состоянии чистки зубов в интернет. Типа, чтобы следить за зубами. Алессио пошучивает над ним.

Я ненавижу все американское.

- Правда, придется «андроид»-смартфон купить, чтобы эта херня с него работала. Но это не проблема, - говорит Вик, но его уже никто не слушает; все молчат.

В стороне от нас, рядом с ди-джейской эротично танцует какая-то телка. Я ищу в ней знакомые черты. Ее черты. Ночной гостьи, о которой я ничего не знаю, кроме того, что хотел бы с ней побыть еще. Как будто бы хотел бы прожить с ней всю жизнь.

Но ведь, на самом деле, я ее не ищу. Точнее – я ищу не ее.

Ведь я мог бы найти ее. Без имени. Без данных. По фотороботу, через знакомого, который имеет доступ к множеству баз данных. За символические тридцать-пятьдесят тысяч рублей он нашел бы мне кого угодно по родинке на левой ягодице.

Но я не ищу ее.

Прошел целый день, и я гулял, слонялся где-то, едва не уснул в парке, прокатился на русских горках. Ребячился. Изображал оторванного от жизни подростка. А сейчас сижу и жду, пока этикет позволит Алессио самому предложить компании нюхнуть. Если это вообще случится.

- Голова деревянная, - бормочет Женя, который пришел один; он глубоко затягивается и выдыхает плотный, едкий дым; гладит себя по бородке.

- Погода дерьмовая, - ноет Мик. – Ребят, может, свалим куда в тепло? На острова там, не знаю…На Кипр по-быстрому?

- Лень, - Алессио.

- Дожили, – не унимается Мик. – Задолбали клубы, попойки, пыль … Хочется свежего воздуха.

Алессио усмехается и молча кидает на стол пакетик с коксом.

- И все равно, - Мик, уже отчаянно вздыхая. – Рванем куда-нибудь, парни?

- Не свети коксом, - Женя; лениво.

- W ho the fuck cares? – элегантно выдает Вик.

- Так что насчет смотаться на острова? – Мик никак не уймется.

- Боже, ну вы как дети малые, - вздыхает Алессио и кидает на стол извлеченный из кармана флаер фиолетового цвета. – Сегодня. Есть проходки на всех.

Мик берет в руки флаер, теребит, читает.

- Подпольные? – интересуется.

- Бои насмерть, - пожимает плечами Алессио. – Реальное месиво.

- Так бы сразу и сказал, - бурчит Мик.

- Да, был там в прошлом году один дядька – кажется, Валдай или Болтай, че-то такое, - говорит Вик. – Вообще скала. Безразличие, граничащее с похуизмом.

Я теряю нить. Потому что в моей голове пульсирует все та же фраза.

«Мир еще не проснулся»

Я тщетно ищу в ней реальный, обтекаемый смысл, но не могу найти. И это очаровывает еще сильнее. это заставляет снова переосмысливать что-то фундаментальное. И телка, которая все также понемногу приплясывает, теперь уже с каким-то высоким кавказцем, удивительно похожа на нее, но это точно не она, и…

«Мир еще не проснулся»

- Ладно, парни, если кто-то хочет опоздать… - Алессио отвлекается на звонок по мобильнику; смотрит на экран; серьезнеет и берет трубку.

Пока он приглушенно с кем-то говорит, я смотрю на Мика. Потом на Женю. Я знаю этих людей?

Мне необходимо нюхнуть. Это голодание. Длинное похмелье, от которого, увы, никуда не деться.

- …и они еще утверждают, что это мужчине важна опека вещей, ага? – возмущается Женя. – А большинство без шмоток и косметики вообще ни хрена из себя не представляет. Вялые сиськи и ноль интеллекта.

- Кто-нибудь пойдет припудрить носик? – интересуюсь.

- Самое время, - встает Вик.

Мы уходим.

Я сильно чешу голову.

Как будто это поможет отогнать эту фразу.

Я теряю ориентацию в реальности, и Вик меня поддерживает за локоть.

- Я обожаю этого ниггера, - смеется; это он про Алессио. – Где он берет этот стафф?

Бормочу что-то несвязное. Тянет заплакать. Подхожу к раковине. Упираюсь ладонями.

- Мне вставило, - констатирует Вик и смотрит на себя в зеркало.

Я не могу поднять глаз.

И главное даже не в том, что я не понимаю, кто я и что я делаю каждый день, час, каждое мгновение. Дело в том, что, когда она – та, которую я любил, – была со мной, здесь, я не задавался этими вопросами. Не занимался пустой самоидентификацией. Все было ясно.

Та, которую я любил?

Я ведь так это произнес про себя?

Любил?

Мик говорит, что отправил телкам, на которых у него текут слюни, бутылку «Кристалл». И подмигнул. Мне кажется, он всегда будет таким.

Говорят, что Алессио уже вышел. Не знаю, почему так. Уходим, рассчитавшись.

Я теряю какие-то секунды. Мне кажется, что тут, перед выходом, толкучка, но меня никто не трогает. Странно.

Все, что происходит на улице, впивается в мое сознание острыми когтями.

Какие-то очевидно пьяные мужики весьма приличного вида орут друг на друга.

«Да мне насрать! Я тебя предупреждал, мне кажется…»

«Нет, ты мне объясни, почему твои люди там были…»

«…и не надо сказок, я на твою жопу клянусь, что это твой водила…»

«…за базар? А? Ответишь? Я людей приведу, и все. Там поговорим…»

«Че ты сливаешься? Э, куда ссышь?»

Есть в этом какая-то логика. Но вот только…

…при чем тут я?

Кто-то бьет другого в лицо. Поднимается гомон. Трое парней брутального вида подбегают и отталкивают ударившего. Пытаются фиксировать. На них налетают трое других.

Алессио оказывается в этой куче и несколькими окриками всех разводит.

- Стоять! Всем! – его взгляд уходит куда-то вправо и вниз. – Ты че? С дубу рухнул? А?!

- Хавальник захлопни! – неуверенно, но с претензиями на господство выдает лысый парень, в руку которого появился приличных размеров «ствол».

Его оппонент достает из кармана свой.

- Все, расслабились, сказал! – Алессио в этой обстановке звучит удивительно уверенно; чего-то я о нем точно не знаю. – Слышь, ты…

Он понижает голос и поочередно говорит то с одним спорщиком, то с другим. Но не особо удачно. Перебранка между ними возобновляется. Алессио отталкивает кто-то из свиты. Чьей – не знаю, но явно шестерка. Алессио это не устраивает. Он с разворота определяет ногой в «табло» обидчика. Кто-то кричит. Пострадавший на асфальте. Из клуба выходят пятеро в черном.

- Ал! – Вик. – Помощь надо?

- Нет! – рявкает Алессио, оглядываясь. – Ни шагу сюда!

Обороты растут. Образуется давка. Я не хочу даже приближаться, но Вик уже подходит сам. Пытается кого-то выдернуть, поговорить. Получает под дых. Увы, наивно. Я вздыхаю и подбегаю к нему. Нас кто-то отталкивает.

Метрах в трех раздается выстрел. Все не секунду замирают. Потом кто-то убегает. Визг каких-то телок. Вдалеке просыпается сирена.

Еще выстрел. Кто-то орет, что это в воздух. Не все слышат.

Алессио застрял где-то между теми двумя. Я вытягиваю Вика. Он покашливает. Бормочет, что все нормально. Какой-то урод что-то спрашивает у меня. Довольно грубо. Мне надоедает. Я без вопросов бью его в лицо максимально напряженным кулаком. Опешив, отступает назад. Спотыкается и падает.

Я пытаюсь добраться до Алессио. Сбоку мелькает Мик. Еще пара выстрелов. Сирены все ближе. Из речи в воздухе – в основном, мат, обычная ругань и немного блатной фени, так сказать.

В толпу врезается какой-то идиот и с размаху разбивает об голову высокого бритого парня пустую бутылку от вина. Эффективно, надо признать. Я пытаюсь позвать Алессио. Звук битого стекла. Когда звук сирен становится слишком явным, по толпе проходит неравномерный вздох, и темп драки спадает. Я делаю рывок к Алессио, которого кто-то уже уверенно держит за плечи, но меня толкает в сторону торопящийся куда-то здоровяк, и я падаю на асфальт.

Группируюсь. В руку впивается что-то острое. Мелкое. Осколки бутылки. Этикетка рядом, на крупном куске стекла. По иронии судьбы, это может быть та самая бутылка «Кристалл», которую Мик отправил тем телкам. Или нет. Не знаю.

Стекло в моем теле. Поднимаю руку. Кровь идет довольно быстро. Сжимаю зубы и встаю.

- В травмпункте поговорим! – орет вслед какому-то мужику Мик.

Это у него шутки такие. Вряд ли он когда-то видел обычный травмпункт с очередью. И даже обычную поликлинику. Я вот не видел, например. Меня по мере необходимости и обязательно – раз в полгода для профилактики – обслуживает семйный врач. Доктор Насыров. Специалист по всему – от переломов до импотенции.

Алессио явно озадачен. Его отпустили. Все заскакивают в припаркованные рядом машины. Менты совсем рядом.

Алессио кричит кому-то «Да щас я!» и кому-то торопливо звонит. Прикрывает трубку.

- Ребят, - обращается ко мне, Вику и Мику, инстинктивно сгруппировавшимся, - извиняйте, надо разбираться. Меня касается. Если вылезу, отзвонюсь. Надо решать вопросы.

Не дожидаясь ответов, убегает, громко говоря по телефону.

Почему-то вспоминаю, что Алессио – единственный из нас, кто уже получил образование, причем в LSE, в Лондоне, и у кого уже есть работа – в штате компании его отца.

Есть занятое место в штате компании его отца.

Я выдыхаю и сажусь на корточки.

Мик закуривает.

Свет мигалок слепит.

Смотрю на часы.

18:56

Рановато.

Жжет.

Медсестра скорой промывает раны довольно бережно. Но приятного мало. Осколки вошли достаточно глубоко. Оказались достаточно крупными.

Достаточно крупная случайность может убить. То, на что нет расчета, может оказаться решающим.

Когда-то это тело испустит дух. Видимо. Я смертен. Видимо. Когда-то эта кровь станет такой же застоявшейся, как та, что на тампоне со спиртом или чем она там, мать ее, протирает мне раны!

Как ни крути, умрешь. Не сегодня – в какой-то другой день. Почему-то сейчас я это понимаю особенно остро. С этим все равно никто не смиряется. Никогда. Можно сказать, что хочешь или готов умереть. И если это правда – то речь идет о долбанном больном ублюдке. Даже в старости инстинкт самосохранения, старательно превозмогая глупость, борется за нас. А мы убиваем себя, не понимая, что второго шанса не будет.

Но это не значит, что мы не боимся умереть. Мы просто верим, что будем жить. Когда-то это не оправдается.

- Свободен, - вздыхает медсестра.

- Ну, да, - киваю; ухожу.

Менты опросили всех, кого смогли. Никто ничего не знает. Я-то уж точно. Случайная жертва. Заявление писать не буду. Спасибо, буду иметь в виду.

Сын одного приятеля моего бати – хорошего приятеля, по студенческим годам, - на два или три года моложе меня был – порезал себе вены в том году, в день рождения. Но на этом не успокоился. Шагнул из окна пентхауса на двадцать пятом. В крови обнаружили амфетамин. Просто титаническое количество амфетамина. Так оно и выходит. Чувак ушел головой¸ а возвращаться ему было некуда. Это слишком.

Я ведь знаю. Мира без меня нет. Пусть он еще посуществует.

Говорю, что не поеду на бои. Вик и Женя собираются. Мик посередине. В итоге, тоже отказывается и уезжает куда-то.

А я домой. Ловлю тачку. Диктую адрес. Молча дремлю. Даю водиле двести процентов чаевых. Он в шоке. Усмехаюсь.

Как только захожу в квартиру, звонит отец. Кто-то в прессе прочухал момент драки. Кто-то снял на мобильник и выложил на «ютуб». Кто-то скинул отцу. Оперативнее некуда. Такое время – не успел накосячить – а уже спалился.

Говорю, что все в порядке. Что я стоял в сторонке. Что я хороший домашний мальчик. Отец смеется. Говорит, что на это у меня ума должно хватить. Я спрашиваю про мать. Она как-то грустно на меня смотрела, когда мы расходились. Говорила, что все будет хорошо. Отец говорит, что у нее все по-старому. Что он вчера приехал ночью, и она спала. По крайней мере, не устроила истерики или допроса.

- Все круто, отец? – неожиданно для себя выдаю.

Отец кашляет. Смущается.

- В смысле?

- Вообще.

- Наверное… Почему ты спрашиваешь?

- Я хочу знать, - вздыхаю. – Просто… - мой голос срывается в плаксивость. – Знаешь, я только тебе верю. То есть, никто не знает ведь, да? Никто не знает, круто все или не очень? Кроме тебя, да?

- Ну ты даешь, - смеется. – Сын, все круто. Говорю тебе, как доктор. Что у тебя не так?

- Да, все так, - потираю глаза. – Просто, если бы ты не сказал, я бы подумал, что все не очень.

- Твоя девчонка в Америке?

Молчу. Кусаю губу.

- Так вот что тебя парит, - хлопает рукой по чему-то; по крышке стола? – Слушай, только не начинай эту хрень. Не первая, не последняя. Не те годы, чтобы страдать.

- Уже?

- Еще. Ты еще не знаешь, что такое серьезно любить и страдать из-за серьезной потери. И что такое двадцать с лишним лет прожить, чтобы понять, что устали друг от друга.

- Не говори так, - прошу. – Хотя бы не мне.

- Извини. Отдыхай. Не парься.

Прощаемся.

Никто не хочет быть один. Никто не хочет быть несчастным. Самоубийцы привлекают внимание. Одиночки ждут чуда. Меланхолики надеются на понимание. Мы никогда не даем себе шанс на счастье раньше положенного.

Почему?

Включаю на весь экран, занимающий полстены, «На грани сомнения» и ложусь на диван.

Смотрю на часы.

20:03

Просыпаюсь в панике. Дергаюсь и падаю с дивана. Что-то жмет на предплечье. На плечо.

Бинты.

Бегу на кухню. Беру нож побольше и срезаю их. Раны ноют. Прикасаюсь к одному из порезов. Шершавый край. Нажимаю. Палец раздвигает кожу. Уходит вглубь. Жуткая боль. Крупный осколок.

Достаю бутылку «Дом Периньон». Ухожу в комнату. Фильм все еще идет.

Смотрю на часы.

21:12

Первые три прозвона я игнорирую. Старательно держусь за диван.

Четвертый выводит из себя. Вскакиваю. Бегу в прихожую. Хватаю мобильник.

Мик.

- Здорово, не спишь?

Грузно выдыхаю. Тяжесть где-то между лбом и макушкой. Горечь во рту. Что-то не так.

- Ну, - отвечаю.

- Приезжай в начало Кутузовского. Когда сможешь?

- Прикалываешься? Че за тема? – не скрываю недовольства.

- Серьезная. Надо поговорить.

- Или в двух словах или пошел ты…

- Алессио убили.

Бросает трубку.

Пытаюсь переварить последние слова. Может, это сон? Но во сне ты не можешь подумать, что это сон. Так ведь?

Алессио…

Кладу мобильник в карман.

Ищу ключи от «ягуара». Не нахожу.

Хватаю ключи от «бэхи».

Ухожу.

- Так просто, - добавляет Мик к своему рассказу.

Пытаюсь разложить все по полочкам. Не выходит.

Алессио – единственный из нас, кто уже получил образование, причем в LSE, в Лондоне…

Алессио – единственный из нас, у кого уже есть работа – в штате компании его отца…

У Алессио все круто. Он не мог умереть.

- Артур звонил, - подходит вылезший из своего «гелика» Вик. – Собираемся.

- Он… - Мик сглатывает. - Все?

Вик кивает. Достает пачку сигарет.

Позже, мы сидим за столиком в «Крыше мира». Я, Вик, Рома «Макс» - один из владельцев того клуба, Женя, Мик и брат Алессио – Артур. Какое-то время обсуждаем все, что видели этим вечером у клуба. Лица, события. Но я видел мало, и мало же говорю. Артуру нужно выяснить, чья это была провокация. Наверняка. У него будет немало дел теперь на этой почве. Алессио был слишком глубоко в определенных кругах. Так ему было привычно. Так он оказался в морге. C’est la vie.

Мик основательно принял. Теперь говорит, в основном, он.

- Ты не представляешь мир без себя. Но вот прикинь – ты исчезаешь, а мир существует. Ты превращаешься в твердый камень, а мир все тот же. То есть, вообще тот же. Просто… Миру по хуй на тебя.

Его речь обрывается. Молчим. Вик сидит, прикрыв рот рукой. Смотрит в никуда. Рома и Мик молча курят.

– Нас было пятеро, - говорит Артур; у него крупные брови, крепкое угловатое лицо, черные волосы; все полно напряжения.

Все обращают взгляды на него.

- Пятеро, - повторяет. – Пять братьев. Я старший, он поменьше, остальные младшие.

Никто не вставляет ни слова.

- Трое попали по глупости. Играли лишнего, - продолжает. – От него никто не ожидал. Я не знаю, как сказать отцу. Мне просто нечего сказать. Я виноват.

- Виноваты эти пидоры … - замечает Рома, но не заканчивает фразу.

- Нет, - качает головой Артур. – Они просто умрут. А мне с этим жить, - твердо, без тени сомнения.

Смотрю на часы.

23:30

Все разъезжаются спустя еще полтора часа коротких пустых разговоров. Я какое-то время сижу в машине. Не решиться, куда ехать.

Уже достаточно темно, чтобы на улице было уютно для одиночества. Когда у тебя под рукой огнестрельный «ствол», всегда уютно.

Я не заметил смски.

Юля из универа.

«Привет. Может, поговорим? Как у тебя? Слушай, может, просто встретимся? Поболтаем?»

Ей не спится. Странно.

Время, конечно, детское. Но неужто ей нечем заняться сейчас, кроме как писать чуваку, у которого все в жизни в порядке, и которого она видит раз в три месяца? И с которым, кстати, у нее был всего один живой разговор на отвлеченную тему.

Закрываю глаза.

Что-то внутри начинает перечислять. Пункт за пунктом. События. Имена. Лица. Тусовки, люди, чувства, объяснения. Чего-то не хватает.

Почему она там?

Почему она не отвечает?

Мне нужно быть спокойнее. Мне нужно воспринимать все проще. Я слишком молод, чтобы…

Почему я не могу найти ее?

Почему я здесь?

Хватаюсь за руль. Смотрю вперед. Я готов к рывку. Но куда?

Завожусь и еду к одному знакомому дилеру. Он живет практически рядом. Интересный чувак. Бисексуал, порноактер, музыкальный продюсер и дилер. Всегда жизнерадостный.

Сижу с ним в его квартире. Недолго болтаю «за жизнь». Объясняю, что мне нужно. Он говорит, что это не проблема и задает вопрос о расчете. Проблема, конечно, снимается мигом.

Передает мне смесь.

Жму руку.

Уезжаю.

Я где-то в области. Остановившись у обочины, перелезаю на заднее сиденье и выдвигаю столик для пассажира.

Первая, вторая, третья, четвертая…

Пока хватит. Схватит за минуту. Дилер обещал, что смесь будет работать, как минимум, пятьдесят минут. При восприимчивости – больше. Но я слишком привык, чтобы иметь восприимчивость.

Я задерживаю дыхание на несколько секунд. Инстинктивно. Становится горячо. Я с воем, даже с визгом выдыхаю. Мысли роятся где-то во лбу, в затылке. Грызутся в переносицу. Мне не терпится. Я должен двигаться.

Какой-то придорожный магазин. Уже поздно. Продавщица – неопределенной национальности хабалка, - говорит мне, что продажа спиртного до 11 утра закрыта. Но когда я кидаю ей на стол десять рыжих бумажек и говорю, что за это я хочу бутылку «хеннесси», ее глаза чуть не вылазят из орбит. Вид у меня, полагаю, такой, что на проверяющего я не потяну, будь у меня хоть десять «корочек» в кармане.

Все продается. И все продаются.

Это круто!

Сейчас мир полон вспышек света. Из-за этого трудно вести, но я справляюсь. Навстречу несется какая-то гора или скала – черт его знает, - с четырьмя огромными слепящими софитами. Мне смешно, и я придвигаюсь так, чтобы оказаться напротив света. Звук ревущего сигнала пугает меня, и я едва не теряю управление. Но не отпускаю «тапку» газа, а просто дергаюсь вправо. Цепляю обочину. Грохот.

Плевать. Выравниваюсь.

Но мне не круто, на самом деле. Не знаю, почему.

Пятая, шестая, седьмая, восьмая…

Сейчас должно прийти. Вот-вот, вот-вот…

Есть!

Меня схватывает. Кавалькады огней. Скорость света. Я – фотон. Я – высшее существо. Я – истина в последней инстанции.

Я куда-то сворачиваю. Впереди странные силуэты. Дома? Заводы? Концлагерь?

Под Москвой?

Что он туда намешал?

Ударяю в тормоз. «Бэха» визжит, шокировано урчит двигателем, разносит горы пыли и грязи вокруг. Стоим.

Сердце пытается пробить ребра. Я взвизгиваю, ударяю ладонями по рулю. Выбегаю наружу. Смотрю вокруг. Кричу. Просто открываю рот и даю огню вырваться из него. Огню, что горит внутри.

Сажусь рядом с машиной. Надо отдышаться.

Черта с два!

Я позвоню ей.

Я позвоню своей невесте, мать ее. Пусть она знает!

Мобильник выключен. Хрен с ним.

Девятая… господи, как тяжко… десятая…

Каждая косточка тела стала независимой. Меня несет куда-то еще. Открываю все стекла. Хочу разбить лобовое. Но машину подарил папа. Когда-то давно. Ее нельзя ломать. Символически. Несусь дальше. Немного охлаждают встречные потоки. Включаю музыку на полную. Что-то из тяжелого рока. Из металла. Ню-металл.

Я все знаю и все могу. Но почему я не могу даже дозвониться?

Смска.

Бью по тормозам. Не смотрю на дорогу. Читаю.

Юля.

«Извини, что я тебя опять беспокою. Ну, как ты? Сильно занят? О тебя доходили смски?»

Боже, девочка, ну я не могу! Понимаешь? Понимаешь ты? Я просто не-мо-гу! Никак! Нет! Почему? Не знаю! Просто не могу!

Забываю об смске. Отправляю тарабарщину на все контакты Кати – «вконтакте», «фейсбук», «твиттер», еще куда-то… Хоть что-то она должна прочесть! Хоть что-то!

Не смотрю на дорогу. Что-то твердое ударилось справа о кузов и отлетело. Плевать. Ноет рука, раздражает все. Свет окон. Свет фар. Гудение приборов. Все превращается в туман, и давление вокруг возрастает. Почему я так обостренно все чувствую? Странный вопрос. Пора замедлиться. Открываю «хеннесси» и пью, проливая на себя. Сладкий вкус. Нежный. Сука, ненавистный!

Глубокая ночь. Въезжаю в какой-то поселок. Одноэтажные дома. Скудное освещение.

Смотрю на часы.

2:09

Дощатые домики. Длинные. Тишина. Где-то неподалеку – какие-то железнодорожные пути, строительный кран, звук тяжелых механизмов. Где я – не столь важно. Сворачиваю влево, чтобы не приблизиться к домам, в которых, наверняка, есть люди. Мне не нужен никто. Наверное. Мобильник молчит. Так безумно долго!

«Бэха» пытается взлезть на кочки, перебраться через грязь, отплевывается месивом из глины и камней. Едва не цепляется за огромный спиленный ствол дерева, лежащий на открытой местности. Ревет, рычит и фыркает. В конечном итоге, я отчаиваюсь. Отпускаю педали, открываю дверь и выхожу. В одной руке – мобильник. В другой – пузырь «хеннесси». Шокировано смотрю вперед. Огромная гора. Гора камней. Точнее – щебня. А за ней – еще одна. Только та уже из чего-то помельче. Дробленый щебень?

Иду к горе. Я всегда любил горы. Особенно – Альпы. Австрийские. В позапрошлом году ездил. Там круто.

Из машины вслед мне орет Джаред Лето.

«Do you really want… me?»

Его вопящий голос растворяется где-то в небе, и я смотрю туда, в высоту. Но там пусто и темно. Практически беззвездно. Но я все равно нахожу одну звезду. Довольно яркую. А вдали от нее еще одну – тусклую, но живую. Все эти звезды могут быть уже мертвы …

Смерть. Я не могу в нее верить. Алессио был лучшим из нас…

…и все равно – у каждой звезды есть другая. А у меня? Я кому-нибудь, хоть кому-то нужен?

…он был единственным, кому можно было наверняка доверять. Основательным, в меру серьезным. Четко чувствующим грани. Ни к кому из нашей тусовки – даже мне, – не могло быть столько доверия, сколько к нему.

Смотрю на мобильник. Нигде нет ни ответа, ни просто появлений в онлайне. Зачем трубка если с нее нельзя дозвониться? Если с нее нельзя получить ответ?

Размахиваюсь и швыряю айфон об обрубок бетонной плиты, торчащий из земли. Айфон разлетается. Вдребезги. А говорили – противоударный. Говорили – укрепляющее платиновое покрытие. Дешевка с дорогим названием. Кусок дерьма с брендовым значком.

Направляю дуло с зарядами «хеннесси» на рот. Заливаю внутрь. Охлаждает. Обжигает.

Кому я нужен?

Кто я?!

Теряю контроль. Взбалтываю бутылку. Обливаюсь коньяком с ног до головы. Бутылка слишком быстро иссякает. Падаю на кучу щебня. Он впивается в тело, но боли нет. Меня трясет. Я тону в небе. Закрываю глаза.

Дергаюсь.

Я куда-то выпал. Коньяк на теле высох. Рубашка пропитана насквозь. Разрываю ее на себе. Мне страшно. Жутко страшно. Не понимаю, где я.

Смотрю на часы.

3:18

Все слишком ровно. Ничего не слышу и не чувствую. Машина стоит так далеко, но все еще заведенной. Все еще ждет. Она меня ждет.

Нахожу GPS на экране и с надеждой тыкаю в сенсорную кнопку запуска. Вспоминаю адрес дома. Хотя бы примерно…

Моргаю несколько раз. Я уже в пути. Строго отслеживаю направление по красной линии. Не так строго – светофоры и все, что может попасться на пути.

Мелькают какие-то названия, лица, плакаты, машины…

Узнаю свой дом. Ускоряюсь. Мне нужно быстрее туда. Какой-то идиот переходит дорогу. Что я делаю?

Срезаю угол, ударяю одновременно в газ и тормоз. «Бэха» влетает в дорожное ограждение, сносит его. Подушка ударяет в лицо. На несколько секунд я, кажется, засыпаю. Выхожу. Мне дико повезло. Патрульная машина. Красные и синие звезды. Сияющие. Такие близкие и теплые. Это лучше, чем многое другое.

Я устал. Встаю, опираясь на водительскую дверь. Приглушенно продолжает играть музыка. Инспектор смотрит на меня с сомнением и даже с некоторой жалостью. Я жму плечами – мол, так уж вышло. А что теперь сказать? Залезаю в салон, несмотря на комментарии второго «гайца». Достаю документы. Все в подлокотнике. И еще есть ствол под бардачком. Ну, да. Еще чего.

Молча отдаю менту. Прошу его дать телефон позвонить. В страховую. Срочно, мол. Он предлагает пройти в патрульную машину. Говорю, без проблем, мол, но дайте я быстренько сделаю звонок. Мент говорит, что он за мной уже два километра проехал, и ради такого клиента одолжит мобильник. Усмехаюсь. Вздыхаю.

Смотрю на часы.

4:27

Где меня носило?

- Привет, пап.

- Ты когда время в последний раз проверял? – сонный, недовольный голос отца.

- Только что.

- Ну?

- Пап, тут такое дело…

Объясняю суть дела.

Молчание.

- Ну, ты и мудак, - бросает трубку.

Мент забирает у меня мобильник. Повторно приглашает меня к нему. Я говорю, что сейчас буду. Что никуда не сбегу. Только отдышусь.

Спустя пару минут тот же патрульный выходит из машины. Идет ко мне.

Я выдыхаю горячие пары. В голове мутно. Подташнивает. Все перегорело. Кажется, быстрее, чем хотелось бы. Порошок уже не дает былой отдачи. Только заглушает боль. И я всего лишь в пустоте. По крайней мере, мысли о Кате отступили. Теперь в моей голове ночное небо. Ночные улицы. Усталое лицо «гайца». Его можно понять. Он дежурит не первую ночь в этом городе. Он видит шизоидов, подобных мне, чуть ли не каждый день. Он устал. Но ему некуда отступать. Как и мне. Мы оба – заложники своего положения. В сущности, неизвестно, кому из нас хуже. У него на правом безымянном кольцо. А у меня? У меня на левом мизинце. Платиновое. А толку-то? Он имеет право меня жалеть и смотреть на меня со снисхождением. Или даже презирать. Вот и вся крутизна. Моя.