Слово в день преображения господня

Говорено в Чудове монастыре 6 августа 1826 года

Аминь глаголю вам, (яко) суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына человеческаго, грядуща во Царствие Своем.

(Мф. 16:28)

Иудеи от дней родоначальника своего Авраама ожидали некоего блаженного царствия, долженствовавшего устроиться чрез обетованное семя, в котором по обетованию благословятся все народы земли: по более четыредесяти родов от Авраама вкусили смерть прежде, нежели явилось обетованное семя и ожидаемое царствие. И так весьма важно было для них узнать, что есть уже люди, которые доживут до явления сего царствия. Суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына человеческаго, грядуща во Царствии Своем.

Христиане! Мы не ожидаем с иудеями мечтательно блаженного царствия земного, мирского, чувственного, но чаем по вере царствия духовного, Царствия Небесного, Царствия собственно Божия. Однако не уподобляются ли некоторые из нас иудеям в том, что пределы ожидаемого Царствия Божия полагают далее гроба. Не есть ли потому и для нас новое и, дабы мы не оставались в неведении об истине, давно возвещенной, весьма нужное учение, что есть и должны быть люди, которые встречаются с Царствием Божиим ближе гроба? Суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына человеческаго, грядуща во Царствии Своем.

Царство Иисуса Христа Сына Божия есть Царство всех веков. Псалмопевец написал, апостол истолковал изречение псалмопевца о Сыне Божием: Престол твой, Боже, в век века (Евр. 1:8). И да не подумает кто, что сим означается только вечность в будущем или бесконечное Царствие Сына Божия: ибо тот же апостол и в том же рассуждении о Сыне Божием говорит, что Им и веки сотворены, и носит Он всяческая глаголом силы своея (Евр. 1:2, 3); следственно, Его царственное могущество вечно в полном знаменовании сего слова, как не имеющее ни временного начала, ни временного конца; и действительно владычествует Он над тварями во все продолжение существования тварей. Посему Царство Сына Божия в отношении к Самому Сыну Божию не только будет, но и есть, и было; не грядет, но пребывает; не ограничивается какими-либо предками, но простирается беспредельно.

Как же вопрошают Господа ученики: аще в лето сие устрояеши царствие Израилево (Деян. 1:6)? Что такое проповедует Иоанн: приближися Царствие Небесное (Мф. 3:2)? Один предполагает, что Царствие Небесное было далеко; другие думают, что царствие Израилево, под именем которого, без сомнения, разумеют Царство Иисуса Христа Сына Божия, еще не устроено. Так говорится о Царствии Сына Божия в отношении к человекам. Царствие Небесное далеко, если оно не познается человеками; оно еще не устроено, когда человеки не устрояют себя в члены и орудия оного. Царствие Небесное приближается, когда познается человеками; устрояется, когда они созидаются в жилище Божие духом (Еф. 2:22). Поелику же и для человека в полном устройстве является и познается Царствие Небесное в небесах, Божие в Боге, и сие может быть только тогда, когда узрим Его лицем к лицу (1 Кор. 13:12), якоже есть (1 Ин. 3:2); когда будет Бог всяческая во всех (1 Кор. 15:28), а сие может быть не прежде, как по разрешении от смертного тела, которое, по выражению апостола, устраняет нас от Господа (2 Кор. 5:6); то и есть основание мыслить, как мыслят обыкновенно, что Царствия Небесного должно ждать каждому сыну Царствия не прежде смерти земного тела своего, а всем не прежде, как и вся земля, и яже на ней дела сгорят (2 Пет. 3:10).

Но между вечным Царствием Божиим, долженствующим открыться в человеках после временной жизни и преходящего мира, Господь указует некий средний вид Своего Царствия, не совсем непостижимого и не совсем открытого, частию будущего, частию настоящего, для одних искомого и ожидаемого, для других обретаемого и действительного. Суть нецыи от зде стоящих, иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына человеческаго, грядуща во Царствии Своем.

Кто стояли там окрест Господа, когда Он изрек сие таинственное предсказание? В их жизни надлежит усматривать, как оное исполнилось и что значило. Кто же стояли там? Из повествования евангельского видно, что то были двенадцать апостолов и что Иисус ко учеником Своим (Мф. 16:24) говорил о Своем близком пришествии во Царствии Своем, или, по выражении другого евангелиста, о видении Царствия Божия, пришедшаго в силе (Мк. 9:1). Как же увидели сие апостолы прежде, нежели вкусили смерть, и которые из них особенно сие увидели?

Иисус Христос явился в мире, зрак раба приим (Флп. 2:7), сокрывая силу Своего Царствия или только начатки оного являя в могущественном слове и чудесах. Так было, без сомнения, до крестной смерти Его. Но и по воскресении Он торжественно возвестил о Себе ученикам своим, что дадеся Ему всяка власть на небеси и на земли (Мф. 28:18): следственно, с самого воскресения Его начали они видеть Сына человеческаго, грядуща во Царствии Своем. Когда потом восшел Он на небеса, воссел одесную Бога Отца и вновь явился грядущим на землю, ниспосылая Духа Святого на апостолов и прочих верующих, когда посредством сего Духа действительно начал устроять из верующих одно благоучрежденное общество Своих последователей, церковь Свою, Царствие Свое, когда Царствие сие из Иудеи во все страны света распространилось с такою скоростию, что при жизни апостолов простиралось уже от Индии до Испании, от Скифии до Ефиопии, с такою силою, что гонения кесарей победило кровию мученичества: тогда, не обинуясь, могли апостолы сказать Господу на Его предсказание, что воистину, еще не вкусив смерти, видели они Царствие Божие, пришедшее в силе.

Но нетрудно приметить, что в сем значении видение Сына человеческого, грядущего во Царствии Своем, и Царствия Божия, пришедшего в силе, с малым неравенством принадлежало всем апостолам, кроме Иуды-предателя: Господь же усвояет обещанное видение только некоторым из них: суть нецыи от зде стоящих. Посему невольно возобновляется вопрос: кто сии некоторые?

Для ответа на сие, простого, но тем не менее верного, не станем умствовать, а прочитаем евангельское повествование, как оно есть. Суть нецыи от зде стоящих, — глаголет Господь, — иже не имут вкусити смерти, дондеже видят Сына человеческаго, грядуща во Царствии Своем. — И по днех шестих, — продолжает евангелист, — поят Иисус Петра и Иакова и Иоанна, брата его, и возведе их на гору высоку едины, и преобразися пред ними (Мф. 17:1—2). На чтобы с такою точностию означать евангелисту промежуток времени между предсказанием о скором пришествии Сына человеческого во Царствии Своем и между чудесным действием Преображения Господня, если бы между сими случаями не полагал Он тесной связи, если бы, то есть случившееся ровно чрез неделю после предсказания, не было событием предсказания? Итак, нецыи от стоявших окрест Иисуса, именно Петр, Иаков и Иоанн увидели Его, грядуща во Царствии Его, увидели Царствие Божие, пришедшее в силе, когда увидели Его славное преображение. Божество Иисуса просияло сквозь Его человечество; Моисей-законодатель как раб предстал Владыке закона; Илия, ревнитель единого, истинного Бога, пришел поклониться Богочеловеку; глас Бога Отца возвестил возлюбленного Сына и приглашал к повиновению Ему яко царю: того послушайте; блаженная сила Царствия Небесного проникла и восхитила апостолов, и жизнь небесная едва не поглотила в них земную; так что возвращение от небесного видения к земным ощущениям казалось им пробуждением от сна, или, может быть, не прилично ли было бы назвать сие погружением из бодренной жизни небесной в полусонную жизнь земную.

Прекрасное видение — подумают, может быть, некоторые; но что до того нам, когда и обещал оное Господь немногим избранным, а теперь и событие уже миновало? А я думаю, что во всей земной жизни Господа нашего Иисуса Христа едва ли есть что-нибудь такое, что бы до нас не касалось. Не для нас ли Он на земле родился, жил, умер и воскрес? Не для нашего ли спасения все и глаголал, и творил? И как верно то, что соделал Он все для нас потребное, так верно и то, что не сделал ничего излишнего. Надобно было, чтобы Он после явления Своего во зраке раба, но прежде последнего славного Своего пришествия предварительно и тайно пришел во Царствии Своем; надобно было, чтобы ученики Его, еще не вкусив смерти, хотя на мгновение ока увидели Царствие Божие, пришедшее в силе; сего требовал всеобщий закон постепенности, соблюдаемый в действиях и откровениях Божиих; сие частное явление Царствия Небесного нужно было для приготовления к трудному и не скорому полному откровению оного. А сие служит указанием и для нас, да еще в настоящем житии нашем откровеным лицем славу Господню взирающе, в тойже образ преобразуемся (2 Кор. 3:18). Надобно, чтоб и мы, сперва подвизаясь в покаянии, в делании заповедей как рабы, потом чрез веру, молитву, любовь соделались из рабов сынами Божиими, преобразились внутренно из земных человеков в небесных, дабы, наконец, могли воскреснуть и вознестись в славную жизнь и в Царствие Небесное. В ком прежде смерти нет Царствия Божия, пришедшего в силе, тот после смерти не приидет в Царствие Божие, пребывающее во славе. Аминь.

Беседа о нашем житии на небесах Говорена в московском успенском соборе 15 августа 1833 года

Наше бо житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем Господа нашего Иисуса Христа, иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его.

(Флп. 3:20—21)

Нынешний праздник поставляет нас на краю всего земного, в преддверии отверстого неба.

Если по вознесении Господнем на небо апостолы стояли неподвижно с устремленными туда взорами, как бы ничего не оставалось для них на земле, то что осталось на ней после того, как и Матерь Господа нашего сокрылась от земли, вознесясь невидимо путем Сына Своего в Его Божественную славу? Не хочется оглянуться на землю, когда видим, что все благое, святое, божественное, как молния возблистав над нею мгновенно, как молния же скрывается внезапно.

Я готов бы тосковать теперь, но Церковь велит праздновать. И сие, без сомнения, потому, что, приведя нас к краю всего земного, в то же время она вводит нас в преддверие неба, открывает пред нами лествицу небес, по которой недавно взошла живая лествица божества, — хощет, чтобы мы вошли туда очищенным умом, прежде нежели удостоимся взойти воскресшим духом и прославленным телом, и чтобы необманчивым созерцанием дознали радостную истину апостольского слова, что наше бо житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем Господа нашего Иисуса Христа, иже преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его.

Как бы ни приятно кто жил на сей темной земле, однако никто, надеюсь, не станет спорить, что несравненно приятнее должно быть житие на светлых небесах, если туда кто может переселиться.

Посему не достойна ли полного внимания нашего весть, которую слышим от апостола о житии на небесах, что оно действительно есть и даже что оно для нас не чуждо?

Житие наше на небесех есть.

Небесный житель, который, видно, еще живя на земле, обладал небесным житием, потому что все земное пренебрег и оставил и потому что еще тогда силу небесной жизни проявлял в себе духовною прозорливостию, исцелениями, властию над преисподними силами, преподобне отче Сергие! Твоею молитвою и благословением споспешествуй нам возвести помышления и сердца наши к небесному житию, да не погрязнем в суете жития земного.

Разуму земному странным показаться может апостольское возвещение, что житие наше на небесех есть. Он скажет: и птицы небесные не на небесах живут, хотя мы уступаем им преимущественно называться небесными; мы меньше птиц можем отделять себя от земли. Наша жизнь стоит на земле, как на основании; питается земною пищею; покрывается земной одеждою; укрывается в земном жилище. Как же можно сказать, что житие наше на небесех есть? Иное дело, если бы сказано было: житие наше на небесех будет. Но и сие кому известно? А то как возможно?

Вы оправдаете меня, братия, в том, что я не соглашусь поправлять или ослаблять слов апостольских в угодность непонимающих. Я стою твердо в апостольском уверении, что житие наше на небесех есть. Чтобы сделать истину сию внятною и ощутительною, надлежит различить и сравнить жизнь временную и вечную, телесную и духовную.

Если бы городского жителя во время путешествия в поле или в деревне, спросили, где он живет? — Без сомнения, он не сказал бы: вот здесь на дороге или вот здесь в сельской гостинице; но сказал бы, что живет в городе, где у него дом и семейство, хотя бы во время вопрошения и далеко был от города.

И справедливо: ибо мы живем не там, где случайно странствуем, где ночуем в постоялом доме, но где имеем постоянное пребывание. Примените сие к апостолу — и просто будет его необычайное по первому виду изречение.

Святой Павел жизнь временную представлял только странствованием, землю — не больше как постоялым домом; как мысль странника упреждает его и находится уже в доме, когда он еще на пути, так сердце апостола во время земного странствования было уже там, идеже есть сокровище его, где Бог живет во свете, где Христос царствует во славе, где обители святых и жизнь их истинная и вечная.

Так он мыслил и чувствовал, такие мысли и чувствования предполагал и во всех христианах как участниках той же веры, как наследниках той же вечной жизни; и потому не о себе только, но вместе с собою и о всех нас уверительно сказал: житие наше на небесех есть.

Как жизнь временная есть едва приметное мгновение пред вечною, так жизнь телесная, или чувственная, едва заслуживает название жизни в сравнении с духовною.

Святой апостол, тогда как возвещает житие небесное, с горестию и негодованием отвергает преобладающую в некоторых людях жизнь телесную, или чувственную.

Мнози бо ходят, ихже многажды глаголах вам, ныне же и плача глаголю, враги креста Христова, имже кончина погибель, имже бог чрево, и слава в студе их, иже земная мудрствуют (Флп. 3:18—19).

И недуховный человек оскорбится, если ему скажут, что он живет только чревом: так низко думают о чреве и о жизни чрева даже и такие люди, которые не духовно мыслят.

Но если всякий поклонник, без сомнения, много ниже своего Божества, то подумайте, как низки люди, имже бог чрево, которые идолу чувственного наслаждения приносят в жертву время и жизнь, тело и душу, дары природы и приобретения в мире!

Если это жизнь, то разве скотская, а жизни человеческой, кольми паче христианской, ни искры тут нет.

Какая же быть может жизнь, которую нам не стыдно было бы назвать нашею жизнию? — скажут ли: жизнь сердца? или: жизнь разума?

На сие скажу относительно жизни сердца, что, если она не возвышена особенным средством, то близко граничит с жизнию чувственности и потому легко низвергается в ту же пропасть низости, которую мы недавно указали; или же удобно переходит в жизнь зверя, который находит удовольствие в том, что терзает; что касается до жизни разума, кроме того, что она с трудом, и то в немногих, восходит до некоторой высоты, земный разум также висит над пропастью чувственности, и нет в природе человеческой силы, которая была бы достаточна безопасно поддержать его. Почему апостол тех, иже земная мудрствуют, ставит рядом с теми, имже бог чрево и слава в студе их, то есть которые, предавшись чувственности, полагают славу в делах постыдных, и имже кончина погибель.

Какая же, спрошу еще раз, быть может жизнь, которую мы могли бы назвать нашею, не подвергаясь стыду и опасности? — Не иная, как только жизнь духа, — жизнь, в которой уды сущие на земли, то есть чувственные похоти и страсти, умерщвляются крестом Христовым, то есть чрез повиновение заповедям Его и чрез последование примеру Его, — жизнь, в которой разум пленяется в послушание веры, и от нее получает и чистый свет, дабы видеть истину, и силу, дабы непоколебимо стоять в оной, — жизнь, в которой вселяется Христос верою в сердца человеков, и любовию действует в них к миру внутреннему, к благополучию внешнему, к благоустройству общественному, к блаженству вечному.

Сия жизнь не есть земная, потому что она земное умерщвляет; не есть земная, потому что рождается от семени небесного и Божественного. Она есть небесная жизнь, потому что хотя сеется на земле, но растет в небо и даже превыше небес, она есть небесная еще прежде окончания видимой жизни земной, потому что нам возвещен живот вечный, иже бе у Отца, и явися нам, и вследствие сего есть общение наше со Отцем и с Сыном Его Иисусом Христом (1 Ин. 1:2, 3), есть общение Святаго Духа со всеми нами (2 Кор. 13:13); а сие общение, без сомнения, есть небесное и пренебесное.

Познаем, восчувствуем, христиане, достоинство христианства.

Поверим возвещению апостольскому, уразумеем сие возвещение, возрадуемся о сем возвещении, что житие наше на небесех есть.

И если между тем устрашают нас превратности жизни временной, озабочивают нужды жизни телесной, возмущают искушения плоти, да возводим взоры наши от темной и коловратной земли к светлому и неподвижному небу, отонудуже и Спасителя ждем Господа нашего Иисуса Христа, Который и превратности времени, и нужды тела, и искушения плоти окончательно прекратит, когда преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы Его, что предначал Он для нас и в чем обнадеживает нас Своими Преображением, Воскресением, Вознесением.

Житие наше на небесех есть!

В сем апостольском слове подаю вам, чада Церкви воинствующей, оружие против многого, что сражается с вами на земле.

Тяготит тебя печаль о добром и возлюбленном умершем. Скажи себе: житие наше на небесех есть; не благоразумно было бы расслаблять себя на пути печалию о том, кто упредил нас; лучше напрягать силы и внимание, чтобы верным путем идти туда, где житие обоих.

Искушает тебя любовь к земным вещам и желание многого приобретения. Скажи опять: житие наше на небесех есть, а здесь мы путешествуем; не надобно путешественнику слишком увеличивать ношу путевого запаса; нелепо было бы останавливаться на дороге и строить себе великолепный дом для ночлега.

Обижают тебя, лишают собственности, чести, награды.

Еще скажи себе: житие наше на небесех есть; там наши сокровища некрадомые, венцы нетленные, воздаяния вечные. Не нужно заботиться много, если отнимают лепту на пути; позаботимся лучше, чтобы сохранить бесценное наследие в доме Отца Небесного.

Так сильною мыслию о небесном, верою в небесное, любовию к небесному, надеждою небесного возмогай, земнородный, над земным и преисподним; и подвизайся непрестанно, да будет в тебе небо благодатию, да будешь наконец ты в небе со славою вечною. Аминь.

слово в день успения пресвятой Богородицы Говорено в московском успенском соборе 15 августа 1832 года

Да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне:

и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве.

(Мф. 6:18)

У гроба Пресвятой Девы Марии Церковь поставляет нас ныне в благочестивое созерцание. Ибо что такое церковный праздник, если не благочестивое созерцание, в котором дух отдыхает от труда плоти и собирает силы для работных дней жизни?

Что же видим, быв поставлены у гроба Пресвятой Девы? Зрелище необыкновенное! — Обыкновенно до гроба — свет и ясность, далее гроба — мрак и неизвестность; но здесь совсем напротив. До гроба — какое высокое достоинство и добродетель в какой глубокой тайне и безвестности! Далее гроба — какой свет и слава, какое торжественное воздаяние достоинству и добродетели!

Не много нужно труда для изъяснения, что нравственное достоинство Преблагословенной Девы Марии должно признавать беспримерно высоким. Сие видно само собой из достоинства служения, в которое Она избрана и возведена. Если бы нашлась добродетель выше, нежели Ее, то была бы несообразность в том, что Она преимущественно избрана быть жилищем, престолом, Матерью Бога Слова. Но в судьбах и делах Божиих несообразности быть не может. Следовательно, как верно то, что Мариам есть благословенная в женах, то есть благословенная высочайшим благословением пред всеми прочими женами, так же верно и то, что добродетель Ее есть высочайшая, чистейшая, совершеннейшая, хотя, впрочем, Она чиста и совершенна помощию того же Христа, Который сделался наградой Ее чистоты и совершенства.

Но посмотрите, сколько знают, как видят достоинство Мариам прежде гроба Ее.

Кому лучше было знать Ее, как не тому, кто удостоен был доверенности хранить сие сокровище мира, сию запечатленную сокровищницу неба? Но Иосиф вначале так мало знал, сколь высоко должно чтить Ее, что почитал даже возможным обличить Ее, хотя и не хотел того. Иосиф готов был повергнуть бесценное сокровище, если бы оно не было надежнее оберегаемо более просвещенными хранителями, ангелами. Не хотя Ея обличити, восхоте тай пустити Ю. Сия же ему помыслившу, се, Ангел Господень во сне явися ему (Мф. 1:19—20).

О дивно молчаливая Дево! Не ближе ли было Тебе Самой известить Иосифа о том, о чем наконец известил его ангел? Почто ждала Ты дальнего вестника с неба? Почто не спешила на помощь праведнику, почти впавшему в несправедливость? Без сомнения, для того, да не явишися человеком с Твоею добродетелью, с Твоею благодатью, с Твоим достоинством, — но единственно Отцу Твоему Небесному, Иже в тайне.

Тайну высокого достоинства Девы Богородицы более или менее открывали ангелы, звезды, волхвы, пастыри, Симеон: но ангелы возвратились на небо; волхвы на Восток; звезда скрылась; Симеон с миром отпущен из мира сего; свет Вифлеемской славы потушен гневным дыханием Ирода и кровию младенцев. Мария скрывалась то в Египте, то в Назарете, а Ее достоинство и знаменитость — в Ее сердце. Мариам же соблюдите вся глаголы сия, слагающи в сердце своем (Лк. 2:19).

Пришло время, когда слава премудрости и чудотворений Сына Мариина просияла в Иудее и Галилее. Надлежало бы отблеску славы Сыновней вскоре озарить и лицо Матери. Однажды нечаянно показалось, что сие начинается. Другая, может быть, мать или сильно желающая быть матерью живее других вообразила счастье Матери благословенной и всенародно предалась восторгу, который побуждал ее прославлять Иисуса и вместе с Ним Его Матерь. Воздвигши некая жена глас от народа, рече Ему: Блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссал (Лк. 11:27). Но приметьте, она говорит околичностями, ублажает чрево и сосцы, а не произносит имени Той, Которую прославляет. Почему? — Без сомнения, потому что не знает Ее ни в лицо, ниже по имени.

Другие знали Мариам и в лицо, и по имени, потому что не могли не знать сего, и, несмотря на сие, оставались в самом странном о Ней неведении. Послушайте, что говорят сограждане и соседи Иисуса и Марии. Откуду сему премудрость сия и силы? (Мф. 13:54). (Следовательно, они слышат премудрость Иисуса, видят чудеса Его, признают их и побуждаются ими узнавать все, что до Него касается.) Не сей ли есть тектонов Сын? Не Мати ли Его порицается Мариам? (Мф. 13:55). Видите, они не умеют даже сказать: Иосиф, сын Давидов, Мария, дщерь Давидова; они знают только то, что в глазах: что Иосиф есть ремесленник, что Мария есть Мария. Как же не знают они даже того, что евреи так заботливо старались знать о себе и о других? Как не знают рода и происхождения Марии? Не иначе можно изъяснить сие, как тем, что Пресвятая Дева, не желая ни в чем являться человеком, не ища никакого человеческого утешения, не хотела и того, чтобы в уничижении бедности Своей утешать Себя пред человеками достоинством Своего рода, и потому не делала гласным Своего происхождения так же, как Своей добродетели и благодати.

Но что уже дивиться Тому, что чужие, дальние ли то, или ближние, долго не дают славы Той, Которую должны ублажать все роды? Сам Сын Ее — усомнился бы я сказать, если бы можно было усомниться пересказывать сказанное самой Истиной, — Сам Сын Ее, по-видимому, не решается дать Ей пред человеками славу, подобающую Матери; и Он является как бы не знающим или не желающим знать Ее. Кто есть Мати Моя? (Мф. 12:48), — вопрошает Он. Как бы ищет, кому даровать имя, честь и славу Своей Матери, умалчивая о Той, Которой Его рождение дало право на сии отличия. Мати Моя и братия Моя сии суть слышащии слово Божие и творящии е (Лк. 8:21). Говоря таким образом, Господь не отчуждает Матери Своей по плоти, поскольку слышит слово Божие паче других Та, Которая услышала оное прежде других и творит оное деятельнее других. Та, Которая сотворила Ему достойную обитель во чреве Своем. Но, во-первых, Господь возвышает Своим изречением слушающих и творящих слово Божие и возбуждает к сему спасительному деланию; во-вторых, и Он в приведенном изречении сообразуется с собственным правилом Своей Матери, чтобы не являться человеком, — сколько можно уклоняться от славы человеческой, ища славы Божией; и Он медлит, отлагает явить человекам всю честь и славу Той, Которая есть «честнейшая Херувим и славнейшая без сравнения Серафим».

Иду далее поприщем земной жизни Иисуса и Марии: то же повсюду. Где наиболее является слава, там отнюдь не является Мария, как, например, при торжественном входе Господнем во Иерусалим. А если где является Матерь Господня, там не слава Ее встречает, как, например, стояху при кресте Иисусове Мати Его и сестра Матере Его (Ин. 19:25).

Последуем за Распятым, чрез дверь гроба, в область славы Воскресшего. Уже не первый только, но последний по вере ученик Его славит Его Божество: Господь мой и Бог мой! Уже за славою Господня воскресения следует новая Божественная слава вознесения Его на небо. Ищу человека, действия, слова, в котором бы хотя теперь явилась слава Матери Господа моего, которую, правда, еще очень рано, только без свидетелей и без последствий, возвещала праведная

Елизавета: ищу — и не нахожу. Сии вси, — написано об апостолах после вознесения Господня, — бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами и Мариею Материю Иисусовою (Деян. 1:14). Какое неожиданное повествование! Не только после апостолов, но даже после некиих неизвестных жен, едва, наконец, вспомнили наименовать Марию Матерью Иисусовой. Что это такое? Неужели повествователь не довольно чтит Матерь Божию? Сохрани Бог допустить сию мысль, оскорбительную не только для Пресвятой Девы, но и для святого евангелиста Луки! Что же это значит? То, что святой Лука так пишет в книге Деяний апостольских, как вела Себя Пресвятая Дева между апостолами; а Она, хотя по высоте благодати, в духе, невидимо председательствовала в соборе апостолов, по смирению сердца, во плоти, видимо, не допускала до Себя никакой славы, не употребляла никаких преимуществ, поставляла Себя в ряду с прочими женами, учила их Своим примером тому, чему после учил их апостол Павел словами: Жены ваша в церквах да молчат (1 Кор. 14:34). Жена в безмолвии да учится со всяким покорением; жене же учити не повелеваю (1 Тим. 2:11, 12). Желал бы я, — скажу мимоходом, — чтобы в сей священный пример пристально всмотрелись наши чуждающиеся братия, которые, прежде суда Христова, осудив без разбора всякое священство и за то наказав сами себя произвольным лишением священства, к довершению беспорядка поручают начальствовать у себя в общественном богослужении девам, — без сомнения, не мудр ым, а юродивым! Ибо какая дева, кроме юродивой, дерзнет принять на себя в Церкви то, к чему не дерзала приступать Пресвятая Дева Богородица?

Теперь посмотрим на другое, необозримое по пространству, но уже удобозримое по светлости поприще, которое открылось для Пресвятой Девы Ее успением. Как скоро сие совершилось: собор апостолов, как говорит благочестивое предание, отовсюду собран Духом Божиим, чтобы не столько оплакивать, сколько праздновать Ее погребение. Как прежде неверие Фомы обращено в доказательство достовер ности воскресения Христова, так теперь умедление Фомы обращается в средство к прославлению вознесения Богоматери, — еще сокровенного, как сокровенна была жизнь Ее на земле. Восприяв славу Божию на небеси, с сего времени Она не отвергает и человеческой славы на земле, прежде не угодной для Ее смирения, теперь полезной и благотворной для живущих на земле.

Слава Ее имела и своих врагов, подобно как и слава Христова, но в сем-то наипаче является Божественная сила благодати, что враги служат ей не столько препятствием, сколько средством к достижению ее целей. Что произвели еретики, которые так и хитро, и дерзновенно усиливались похитить у Пресвятой Девы Марии высокое наименование Богородицы? То, что Православная церковь, остерегаясь от их лукавства и дерзости, стала еще ревностнее прежнего прославлять Пресвятую Богородицу, отчего нет теперь в Церкви ни одного дня, ни одного богослужения, которые бы не были «преукрашены Ее Божественною славою». И это не есть простой перекор слов православных противу еретических, но действительное сражение духовных сил и совершенная победа силы Христовой над силой Его противников. Ибо славящие уста утомились бы в продолжение веков, если бы на глас молитв и славословий не посещала верующих Пресвятая Богородица Своею могущественной помощью, принося душам Христа с Его благодатью, подобно как Она является носящею Его на руках в наших священных изображениях. Радуйся, благодатная! Слава Твоя Боголепная Богоподобными сияет чудесы!

Вот, братия, что видится мне ныне, чином церковным и долгом служения поставленному на страже, в созерцании, у гроба Пресвятой Девы Богородицы. Но к чему сие видение? Ибо созерцание благочестивое должно быть не праздно, а деятельно. К тому, чтобы пример сокровенной жизни Ее споспешествовал нам — и уразуметь, и принять, и делом исполнять учение Христово. Да не явишися человеком… но Отцу твоему, Иже в тайне: и Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве. Подвизайся, делай добро, служи Богу. Но берегись, чтобы твоих подвигов, твоих добродетелей, твоего благочестия не обнаруживать пред людьми без нужды, произвольно, самодовольно, тщеславно. Имей Бога свидетелем твоей совести, и Он будет мздовоздаятелем твоим за все, что ты, не примечаемый человеками, для Него делаешь или терпишь.

Господь заповедует тайну, во-первых, для дел человеколюбия: тебе творящу милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя. Во-вторых, для дел благочестия: егда молишися, вниди в клеть твою и, затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне. В-третьих, для дел самоотвержения и умерщвления плоти: да не явишися человеком постяся, но Отцу твоему, Иже в тайне. Следовательно, тайну скромности и смирения заповедует Он для всех обязанностей человека к Богу, ближнему и самому себе — для всех дел Закона.

Скажут: но как же исполнится Христово же слово? Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела, и прославят Отца вашего, Иже на небесех (Мф. 5:16). Не заботьтесь, слово Христово исполнится само собою и не потребует вашей помощи. Сказано: да просветится свет ваш сам собою, естественно, как светит всякий свет; а не сказано: выставляйте напоказ свет ваш. Добрые дела суть дела света по естеству: делайте тайно — свет просияет, когда и сколько повелит Бог Светодавец. Беда в том, если делаете дела темные, злые: от сих, конечно, нет и не будет света, и Бог не будет ими прославлен.

Скажут еще: как же и молиться или проповедовать в церкви, если и дела благочестия творить должно в тайне? Дабы ответствовать на сие, напомним, что в том же самом поучении, в котором Спаситель наш говорит о молитве в тайне, говорит и о даре, приносимом к алтарю: Аще принесеши дар твой ко олтарю (Мф. 5:23); а сие бывает в богослужении открытом и торжественном. Из сего видно, что заповедию о тайной молитве не отменяется обязанность участвовать в общественном церковном богослужении. Но есть и в сем слу чае своего рода осторожность, чтобы не являться человекам тщеславно, а смиренно предстоять Отцу Небесному, Иже в тайне. Если, стоя в церкви, ты совершаешь действия благоговения, общие всем присутствующим, но стараешься удерживать или делать неприметными особенные в тебе движения возбужденного благочестия, воздыхания или вопли, готовые исторгнуться, слезы, готовые пролиться; в сем расположении ты и среди многочисленного собрания сокровенно предстоишь Отцу твоему, Иже в тайне.

Помыслим, братие, сколь и неблагородно, и тягостно, и бесполезно жить только напоказ, как поступают многие и в нравственной, и в общественной, и в домашней жизни. Все показывают, все выставляют, о всем трубят, всякое ничтожное дело провозглашают, подобно как кокошь свое новорожденное яйцо. Но провозглашение кокоши основательнее: она возвещает яйцо, которое подлинно родилось и остается; а тщеславные возвещают то, чего нет, или провозглашением ничтожают провозглашаемое. Например, сделано дело благотворения — хорошо; до сих пор оно существует. Но если сделавший и хвалится оным, то доброе дело исчезает. Теперь открылось, что нет доброго в его сердце, там тщеславие. Нет доброго в его деле, произведение тщеславия не есть доброе дело. Нет доброго даже в глазах людей, ибо они проникают тщеславие, и если славят дело тщеславного, то в то же время разглашают и укоризны его тщеславию. Кольми паче нет здесь доброго пред Богом. Он отказался от тщеславных, когда сказал: Восприемлют мзду свою (Мф. 6:2, 16).

Христианин! Будь, а не кажись, вот одно из важных для тебя правил. Познай несравненное достоинство скромной, тихой, сокровенной добродетели. Ей свойственно быть тайной для земли, потому что она небесной породы и для неба существует. Совершай ее в тайне и охраняй от глаз человеческих, часто нечистых и вредящих ее чистоте, а представляй тщательно и непрестанно чистому и очищающему оку Божию. Отец твой, видяй в тайне, воздаст тебе яве.

Аминь.

слово в день успения пресвятой Богородицы Говорено в московском успенском соборе 15 августа 1849 года

О сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе.

(2 Кор. 5:2)

Дивна крестная смерть Господа нашего Иисуса Христа; дивно Его тридневное воскресение; но не дивно то, что они являются дивными, потому что в них заключено недомыслимое таинство непостижимой премудрости Божией, ими чудесно разрешается не разрешимый без чуда вопрос: как спасти погибший род человеческий?

Как это возможно, что пострадал и умер Сын Божий? — Возможно потому, что такова воля Отца Его и такова Его собственная воля, для которой нет невозможного. Чашею Своего вольного, неповинного Богочеловеческого страдания Он исчерпал и упразднил чашу вечных мучений осужденного за грех человечества. Своей смертию Он проник в замкнутую область всеобщей смерти человеческой, чтобы светом Божества рассеять мрак ее, чтобы силою Божества расторгнуть узы ее.

Не позже третьего дня от смерти воскрес Он, потому что Ему надлежало быть начатком умерших воскресающих, и не ранее третьего дня, чтобы дело спасения нашего запечатлено было знамением Пресвятой Троицы, Которой оно всецело принадлежит.

Очевидно, не в такой степени, как смерть и воскресение Господне, однако дивна и смерть Пресвятой Девы Богородицы, и Ее воскресение.

Как это возможно, что умерла честнейшая Херувимов и славнейшая Серафимов? Херувимы и Серафимы ниже Ее и, следственно, в низшей степени должны быть блаженны, но они не знают смерти. Как умерла бывшая вместилищем во площенного Сына Божия и, конечно, не преставшая быть жилищем Божества? Нетленно приявшая огнь Божества должна ли была уступить силе земного тления? — Подлинно, можно полагать, что могла бы Пресвятая Дева, по выражению апостольскому, не совлещися, но пооблещися, да пожерто будет мертвенное животом, — не сложить с Себя одежду земного тела посредством смерти, но мгновенным преображением облещись в тело прославленное. И почему же не так было? Должно думать, что, по Своему всегдашнему смирению и по желанию подражать уничижению Своего Божественного Сына, Она Сама желала не миновать уничиженного пути смерти временной. А всеустрояющее провидение, не препятствуя углублению смирения, долженствующему возвысить будущую славу, смертию Матери Живота вразумляет нас, как немалый еще и небезопасный остаток силы сохраняет смерть в естестве человеческом и после животворящей смерти Христовой. Если Пречистая Матерь Живота не миновала смерти, хотя тихой и кратковременной, то мы, далекие от совершенной чистоты, поверженные в нечистоту мыслей, в нечистоту страстей, в нечистоту дел, в нечистоту жизни, — в какой мы опасности смерти лютой и вечной!

Слава вечной жизни начинала уже просвечивать сквозь самую смерть Пресвятой Девы. За три дня явился небесный вестник призвать Ее в вечность и принес Ей знамение ожидающего Ее рая. Чудесно собрался собор апостолов, чтобы почтить Ее преставление и погребение. Достойные видели Божественного Ее Сына, с Небесными Силами пришедшего принять душу Ее. Бездыханное тело Ее чудодействовало. В третий же день от смерти, по подобию Христову, проявлено Ее полное воскресение. Земного тела Ее не стало во гробе. Собору апостолов Она явилась в небесной славе.

Таково событие, которое ныне воспоминает Собор церковный торжественно, впрочем, под смиренным наименованием Успения Божией Матери, представляющим более умягченную мысль о смерти, нежели мысль о торжестве и славе. Что же при сем думает Матерь-Церковь? Чего желает? Конеч-

но, не думает высочайшей славе небесной доставить приращение ничтожной земной славой. Нас хочет она поставить в созерцании, как бы на рубеже между жизнью и смертью, между землей и небом, между временем и вечностью. Каждому из чад своих она хочет сказать: смотри за предел гроба, помышляй на земле о небесном, во времени помни вечность, поучайся сему из книги жизни и успения Матери Божией.

Действительно, в книге земной жизни Ее, поскольку сия книга открыта для нас, мы повсюду находим одну господствующую мысль: стремление к небесному, вечному, Божественному. Когда младенческий ум и младенческие стопы еще не сильны были нести Ее к небу, Ее стремление туда выразилось тем, что Она пришла в земное небо — в храм Божий и здесь поселилась. Необыкновенному раннему стремлению соответствовал необыкновенный ранний успех: в нежной юности Она уже так приближалась к небу, что ангел посещал Ее и питал небесной пищей. И необычный в Ее времена обет всегдашнего девства для чего иначе восприяла Она, если не для того, чтобы не связанной земными узами, тем свободнее стремиться к небу? Когда же, чрез воплощение в Ней Сына Божия, Сама Она соделалась вторым небом, с того времени нельзя уже и подумать, чтобы Ее привлекало что-либо земное. Будучи живым престолом воплощенного Сына Божия, Которого носила во чреве и в объятиях, подобно живым Престолам Небесным, конечно, жила Она Тем, Кого носила. Она слагала в сердце Своем все глаголы Его тайн и судеб, прежде всех открыла Его Божественную силу, как видно из того, что испросила у него первое чудо в Кане Галилейской, ранее апостолов уразумела, что видящий Его видит Отца Его, следовала за Ним не только по трудным путям Его Богопроповеднических странствий, но и по страшному пути креста, смерти и погребения, почерпая неизнемогающее мужество в беспредельной любви. Наконец, когда воскресением и вознесением Христовым единственное сокровище Ее возвратилось на небо, и по чувству материнскому, но наипаче по чувству благодатному, без сомнения, сердце Ее постоянно было там, где Ее сокровище. Остальная жизнь Ее на земле была один неуклонный взор из времени в вечность, одно протяженное воздыхание к воздуху небесному — к небесной жизни со Христом в Боге.

И вот по какому направлению жизнь Пресвятой Девы достигла такого предела, на котором «пожерта бысть смерть победою» воскресения и славы, так скоро и так торжественно.

Можете подумать, не слишком ли много требую, если по направлению жизни Пресвятой Девы указываю направление для вашей жизни. Мариам, по свидетельству небесному, есть благодатная и благословенная в женах (Лк. 1:28); могут ли за Нею следовать люди обыкновенные, кольми паче обремененные грехами? Она, по созерцанию церковному, выше сравнения с Серафимами, как же далека наша низость от того, чтобы идти по Ее стопам?

Не допустим, чтобы сии недоумения обеспечивали леность, истина легко разрешает их. Матерь Божия наречена благодатной по превосходству, но есть и для всех нас некоторая мера благодати, соответствующая нашей вере и потребности, достаточная для нашего спасения. Явися бо благодать Божия спасительная всем человеком (Тит. 2:11). Матерь Божия беспримерно благословенна в женах и в роде человеческом, но и нас, как сказует апостол: Бог благословил всяцем благословением духовным в небесных о Христе (Еф. 1:3). Можно ли идти по стопам Божией Матери? — Не только можно сему быть, но и должно, по предвещению пророка: Приведутся царю девы в след Ея (Пс. 44:15). Может человек подражать и Богочеловеку, Который Сам к сему призывает и обнадеживает достижением высокой цели: Аще кто Мне служит, Мне да последствует; и идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет (Ин. 12:26). Подражание не требует равенства, ни даже близости к равенству. Малый может подражать великому в том, что доступно. Не всякому пожеланию доступно дивное и чудесное, истинное и доброе доступно всем, хотя, впрочем, каждому в своей мере и степени, по мере веры, по степени чистоты желания и ревности подвига. И мы не говорим вам: девствуйте все, как Пресвятая Дева, беседуйте с ангелами, восходите выше Серафимов. Мы указываем вам доступное, возбуждаемые памятию Ее жизни и успения: смотрите за предел гроба, помышляйте на земле о небесном, во времени помните вечность. Это так свойственно христианам, что апостол говорит о сем не как о должном и требуемом, но как о существующем и обыкновенном: О сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе.

Многие из нас неохотно смотрят в небо и в вечность частию потому, что на сем пути зрения встречается смерть и гроб, частию потому, что их зрение слишком погружено в предметы земные.

Как порицали бы вы человека, который бы при виде приближающейся опасности вместо того, чтобы немедля рассмотреть, что угрожает ему, и принять меры предосторожности, зажмурил глаза, чтобы не видеть опасности! Не то ли, однако, делаете вы сами? Смерть к вам приближается и непременно придет, а вы, вместо того, чтобы, не отлагая, рассмотреть, что в ней опасно, и употребить открытые вам средства сделать ее безопасной, зажмуриваете глаза, чтобы вас не беспокоил ее печальный образ! Бояться смерти, но рассудите здраво, что страшнее, смерть ли, которую готовящаяся к ней жизнь может сделать безопасной и блаженной, или не готовящаяся жизнь, которая делает смерть лютой?

Что подумали бы вы о сыне, который, живя вдали от отца, так занят делами и удовольствиями чужой страны, что не думает о возвращении к отцу и не пользуется случаями наведаться о нем и о его доме? Без сомнения, вы сказали бы: видно, сей сын не любит отца. Что же посему должно подумать о человеке, который так занят земными заботами и удовольствиями, что не помышляет о своем возвращении к Отцу Небесному и о Его доме — о небе, о вечности? Необходимо сказать, видно, сей человек не любит Бога или, по крайней мере, более любит мир, нежели Бога. Но то верно, по слову апостольскому, что аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем (1 Ин. 2:15), и что не любяй даже и не позна Бога. Что же остается у такого человека? Какое достоинство в настоящем?

Какая надежда для будущего? О Мати Живота! Светом Твоего живоносного Успения пробуди нас от смертоносного сна нерадения о нашем вечном спасении.

К Тебе возводим очи наши Живущему на небесах: даруй нам начаток духа, да, преминув и радости, и печали земные, к Тебе сладце воздыхаем, всыновления чающе, в жилище наше небесное облещися желающе. Отврати очи наши, еже не видети суеты: в пути Твоем живи нас (Пс. 118:37). Аминь.