Кровное родство: Птолемеи и их Клеопатры

Александр Великий умер 10 июня 323 года до н. э. в старинном дворце Навуходоносора в Вавилоне. В городе, расположенном на берегу Евфрата недалеко от построенных для царицы Висячих садов, находился также зиккурат, известный как Вавилонская башня. Но эти легендарные достопримечательности затмевала семидесятиметровая ступенчатая пирамида. По замыслу Александра, она должна была служить уникальным местом для кремации его ближайшего друга Гефестиона, умершего от лихорадки в конце 324 года до н. э. Его тело, очевидно, забальзамировали на время сооружения пирамиды, которое закончилось в мае 323 года до н. э.

После кремации соратника Александр совершил плавание по каналам Евфрата и заболоченной местности, чтобы развеяться от дурных предзнаменований, а потом вернулся в Вавилон. Его не покидали мысли о подготовке будущего похода в Аравию. Почувствовав, что заболел, он стал спать в ванной комнате дворца, стараясь сбить жар, по привычке много пил, когда жар усиливался. До солдат донесся слух о его болезни, и они требовали, чтобы их допустили к Александру. Проходя мимо кровати, они в последний раз приветствовали его. Затем, завещав свое личное имущество Птолемею, а кольцо с печатью – высшему военачальнику Пердикке, Александр слабым голосом сказал, что оставляет царство «наилучшему», а его тело должно идти к Амону. Это означало, что он хотел быть похороненным в Египте, где древние погребальные обряды гарантировали бы вечную жизнь. Всю ночь 9 июня Птолемей и ближайшие друзья Александра провели в храме Сераписа, египетского бога, чей культ Александр исповедовал во время похода. Но даже Серапис не мог спасти царя, и «вероятнее всего, страдая церебральной малярией, он впал в глубокую кому и умер»[43].

Древний мир содрогнулся, когда разнеслась весть о его смерти. Приближенные собрались у смертного одра, не зная, что делать дальше, пока Пердикка не назначил заседания совета знати для решения вопроса о преемнике. Хотя он и гейтары хотели дождаться рождения ребенка Александра от его жены‑согдианки Роксаны, пехотинцы настаивали на незамедлительном венчании на царство Арридея, единокровного брата Александра. Хоть и слабоумный, он был македонцем царских кровей, а будущий ребенок Роксаны был бы полуварваром и, что еще хуже, мог оказаться женского пола. Ни одна из сторон не хотела уступать, и жестокая борьба разгорелась рядом с телом Александра, пока пехотных командиров не заставили замолчать.

Во время этих споров к телу никто не притрагивался почти неделю. Однако, несмотря на летнюю жару, оно не подверглось никаким изменениям. Неизменившийся цвет лица расценили как доказательство божественности Александра. По всей видимости, все это время он находился в предсмертной коме и только что умер или даже был еще жив, когда мастера бальзамирования приступили к работе. После того как они удалили мозг и внутренние органы, чтобы не допустить гниения, на голову надели царский венец и умащенное благовониями тело положили в гроб наподобие египетского саркофага, как поведал древнегреческий историк Диодор (I век до н. э.), сделанный из чеканного золота. Саркофаг под золотисто‑пурпурным покрывалом установили посередине зала, и сподвижники Александра принялись решать, что делать дальше.

Родившийся осенью 323 года до н. э., Александр IV стал соправителем с Арридеем, хотя и тот и другой являлись просто марионетками в руках диадохов[44]. Поскольку никто из них не был способен единолично управлять таким огромным царством, они решили поделить его между собой. За Пердиккой осталось командование армией, Антипатр занял положение наместника Македонии, Лисимаху досталась Фракия, на долю Антигона пришлась Малая Азия, Селевк получил Вавилонию, Птолемей, очевидно, по собственному предложению, «стал правителем Египта, а Клеомен, назначенный наместником самим Александром, был поставлен ему в подчинение»[45].

Птолемей и все другие диадохи поспешно оставили Вавилон и направились в свои земли, повелев сделать великолепный катафалк для перевозки драгоценного тела Александра на запад. Катафалк представлял собой отлитое из золота сооружение, напоминавшее храм. Внутри его находились картины, изображавшие Александра в движении, как это всегда происходило на самом деле: в колеснице, со своей кавалерией и флотом. На одной из картин даже были нарисованы слоны в боевом снаряжении с воинами армии Александра. На сводчатом, украшенном изнутри куполе храма стояла золотая статуя Ники, крылатой богини победы. Под развевающимся огромным пурпурным знаменем и под звон колокольчиков на каждом углу крыши сверкающий кортеж выехал из Вавилона и медленно покатил на запад, привлекая толпы людей.

Разногласия по поводу места его назначения вскоре вылились в полномасштабную войну, поскольку, несмотря на то что Александр хотел быть похороненным в Египте, у Пердикки имелись свои планы. Уже будучи регентом при двух царях и помолвленным с дочерью Антипатра, он получил предложение о женитьбе от вдовствующей сестры Александра Клеопатры. Замышляя самому занять трон, он понимал, что ему нужно завладеть телом Александра, не только для того, чтобы умиротворить вероятную невесту и тещу Олимпиаду, но и воздать должное распространенной вере в то, что царский род Македонии перестанет существовать, если ее цари не будут захоронены в традиционной усыпальнице в Эгах.

Все диадохи хотели умерить амбиции Пердикки, а наиболее решительно действовал Птолемей. Он похитил саркофаг в Дамаске и положил в него куклу, «тело же Александра, по его приказу, провезли вперед без всякой пышности по глухим неезженым дорогам. Пердикка захватил мнимый траурный поезд, считая, что добился цели, и таким образом потерял время. Он обнаружил обман слишком поздно, когда дальше преследовать было уже бессмысленно»[46]. Так началась первая из многочисленных войн между преемниками. Пердикка вторгся в Египет в 321 году до н. э. с целью завладеть телом Александра и разделаться с Птолемеем. Но после гибели двух тысяч солдат при переправе через Нил у Мемфиса, причем более половины из них стали жертвами крокодилов, остальные взбунтовались, убили Пердикку и предложили регентство над всей империей Птолемею.

Однако он отказался, предпочтя оставить за собой Египет и имевшее для него первостепенную важность тело Александра, которое «он похоронил по македонскому обряду в Мемфисе»[47], где находился храм Амона. Птолемей исполнял не только последнюю волю Александра быть похороненным с Амоном. Поместив золотой гроб в пустой каменный саркофаг Нектанеба II в Серапейоне, он, по всей вероятности, воплотил желание полководца, состоящее в том, чтобы его воспринимали в качестве преемника Нектанеба. К входу вела вымощенная дорожка, оканчивавшаяся в полукружье статуй знаменитых греков. В течение времени эти статуи подверглись сильной эрозии под воздействием песка, приносимого ветром из пустыни. Вероятно, это были изображения Александра и таких личностей, как Гомер, Пиндар, Платон, Аристотель, Птолемей и сам Дионис. Они составляли вполне подходящую компанию на месте временного упокоения Александра, пока шло строительство постоянной гробницы в Александрии.

Птолемей со всей ответственностью отнесся к своей обязанности перед Александром. Он не только писал его биографию, но оказался единственным из диадохов, кто строил и восстанавливал храмы от имени соправителей – Арридея и Александра IV. Хотя египетские жрецы по достоинству оценили старания Птолемея, заявив, что этот великий правитель совершил лучшее из возможного для богов Верхнего и Нижнего Египта, обоим монархам не довелось воздать должное его деяниям, ибо они оставались заложниками в Македонии у стареющего регента Антипатра и его сына Кассандра.

Арридея женили на его кузине Эвридике, внучке Филиппа от его воинственной дочери Кинаны. Чета поддерживала желание Кассандра унаследовать корону, пока слухи о том, что Кассандр якобы отравил Александра, не заставили его мать Олимпиаду действовать. После разгрома армии Эвридики в 317 году до н. э. она вынудила ее покончить с собой и приказала казнить Арридея. Таким образом, был расчищен путь к трону в качестве единственного царя ее шестилетнему внуку Александру IV. Затем в 315 году до н. э. Кассандр взял в плен Олимпиаду и, передав мать Александра родственникам ее жертв для казни, в конце концов отравил малолетнего царя и его мать Роксану и в 310 году до н. э. сам занял трон Македонии. Родную сестру Александра Клеопатру бросили в темницу, чтобы она не завладела властью после замужества. Когда она приняла предложение Птолемея о вступлении в брак и о предоставлении ей убежища в Египте, ее убил Антигон.

Хотя все ближайшие родственники Александра были убиты, сам Птолемей уцелел. Он продолжал осуществлять правление от лица умерщвленного Александра IV, в то время как все остальные друзья‑преемники великого полководца провозгласили себя царями. Только в 305 году до н. э. в возрасте шестидесяти лет Птолемей наконец стал царем, но он всегда отказывался от божественных почестей при жизни и принял только греческий эпитет «Сотер», то есть «Спаситель», который Родос присвоил ему за оказание военной помощи. Противоборствуя с другими преемниками, его соперниками, он также начал чеканить собственные монеты. На них он был изображен с большими, как у Александра, глазами, взлохмаченными волосами, с венцом на голове и характерными чертами – решительным подбородком и крючковатым орлиным носом. Последнее, вероятно, послужило причиной появления орла на его личном значке, нашедшего отображение на гербе Птолемеев и являющегося центральным элементом на национальном флаге Египта.

К ноябрю 311 года до н. э. строительство Александрии продвинулось настолько, что она уже могла стать новой царской столицей. При незначительном числе видимых ориентиров на береговой линии возникла потребность в сооружении огромного маяка на острове Фарос. Между островом и материком предполагалось насыпать мол протяженностью в одну милю, который разделял бы городскую гавань на восточную и западную части, а третья, меньшая по размерам гавань, соединяющая Средиземное море с озером Мареотисом и Нилом, давала бы возможность совершать плавания из города по реке.

Греки и иудеи селились в различных районах города, но египтяне предпочитали западный сектор, который они называли Ракед, что значит «строительная площадка» (в греческом произношении Ракотис). Они называли своих греческих соседей «носителями поясов». Межэтническая напряженность не возникала благодаря уникальному сочетанию греческих, египетских и еврейских законов, поскольку греки не навязывали своего законодательства местному населению. Такая же терпимость наблюдалась в религиозной сфере, после того как Птолемей объединил египетского Сераписа – древнего сочетания Осириса и Аписа – с греческими богами Зевсом, Асклепием и Гадесом. В результате получилось божество с греческими чертами, но египетского происхождения, устраивающее всех как государственный бог. Хотя культ Сераписа приобрел главенствующее положение во многих храмах Александрии, Птолемей I задумал создать храм муз, или мусейон (музей), в котором науки были бы возведены до уровня религии. В этом огромном научном центре, финансируемом из царской казны, предполагалось собрать ведущих ученых, которые проводили бы исследовательские работы на благо империи и для укрепления ее положения в мире. Организовать библиотеку поручили ученику Аристотеля Деметрию Фалерскому. Убедительным подтверждением могущества нового государственного бога сочли то, что у Деметрия восстановилось ухудшившееся зрение, после того как тот обратился с молитвами к Серапису.

Птолемей I также привлек группу греческих и египетских экспертов в качестве советников по вопросам культуры и религии. Пока новый режим продолжал строить и восстанавливать храмы повсюду в Египте, возрождались древние мелиоративные методы, в результате чего повысилась урожайность, появилась возможность наделять землей воинов‑ветеранов. Стали возникать новые греческие города, а существующим египетским населенным пунктам давали другие названия, основанные на именах греческих богов, но близкие к местным культам. В процессе переименований, когда такое древнее поселение, как Хененнесу, стало Гераклеополем, «городом Геракла», Шедит – Крокодил ополем, «городом крокодилов», и Эдфу – Аполлонополем, «городом Аполлона», Древний Египет медленно отступал под натиском нарождавшегося царства Птолемеев.

За долгую жизнь и во время разных странствий Птолемей I родил многих детей. После непродолжительного супружества со знатной персиянкой по имени Артакама и любовных похождений с несколькими куртизанками он женился на дочери Антипатра, Эвридике, потом на его внучатой племяннице Беренике, которая, «превосходя остальных жен Птолемея добродетелью и разумом, пользовалась у царя наибольшим влиянием»[48]. Несмотря на то что он имел девятерых детей от разных женщин, в том числе шестерых от Эвридики, дети, родившиеся от Береники I, составят основу династии. Когда Эвридика и их старший сын Птолемей Керавн (что значит «гром и молния») были отправлены в ссылку в 287 году до н. э., престарелый царь провозгласил своего добродушного младшего сына Птолемея II регентом, позволившего ему проводить оставшиеся годы в праздности во дворце. Последний из великих диадохов, Птолемей I, умер в своей опочивальне в возрасте восьмидесяти четырех лет, прожив на полстолетия дольше, чем его любимый Александр, но был похоронен с ним. В исполнение воли Птолемея I его кремировали по македонским обычаям, собрали прах и поместили в недавно построенную алебастровую гробницу, когда Птолемей II «перевез прах Александра из Мемфиса (в Александрию)»[49]для совместного захоронения.

Покойный царь успел договориться о женитьбе своего двадцативосьмилетнего преемника на дочери своего давнего союзника Лисимаха Фракийского. С сознанием долга она произвела на свет троих детей, после чего брак был внезапно расторгнут из‑за необузданных амбиций своенравной сестры нового царя Арсинои II. Наиболее одаренная из детей Птолемея I, она была выдана замуж в шестнадцатилетнем возрасте за шестидесятилетнего Лисимаха, родила ему троих сыновей, за что ее провозгласили царицей Фракии и Македонии. Однако, жадная до власти, она с помощью ложного обвинения добилась отстранения пасынка‑престолонаследника, сторонники которого бежали к Селевку за помощью. После того как Селевк сразил Лисимаха в сражении, его убил Керавн, чьи притязания на Фракию, Македонию и Египет были подкреплены женитьбой на его единокровной сестре Арсиное II, теперь вдове Лисимаха. Но даже она возмутилась, когда ее новый муж принялся устранять соперников, начав с ее сыновей. Она бежала на остров Самофракия и находилась там, пока Керавн не погиб в сражении, после чего она вышла замуж в третий раз.

Арсиноя, претендовавшая на египетский трон, пожаловала в Александрию и, устроив интригу, добилась изгнания первой жены своего брата Птолемея II. После этого она сама вышла за него замуж в 275 году до н. э. и стала регентшей вместе с ним – первой в длинном ряду птолемеевских цариц, имевших равный со своими мужьями статус. Хотя некоторых греков привело в изумление если не совместное регентство, то такой брачный союз, Арсиноя II уже состояла в браке с единокровным братом Керавном. Браки между близкими родственниками были традицией у фракийских, эпирских и македонских правителей, а браки между братом и сестрой – обычным явлением в персидской царской семье и, конечно, для некоторых прежних царских династий в Древнем Египте.

Арсиною II, несомненно, вдохновлял пример Хатшепсут, ее предшественницы XV века до н. э., которая вышла замуж за своего единокровного брата и сама стала обладать фараоновской властью[50]. Арсиноя II присвоила себе эпитеты Хатшепсут «дочь Ра» – женский эквивалент традиционного фараоновского титула «сын Ра» – и «дочь Геба» – бога Земли и отца Исиды. Как и Хатшепсут, она носила характерную красную двойную корону Геба, украшенную рогами овна‑Амона, перьями, а также коровьими рогами и солнечным диском Хатхор‑Исиды. Головной убор с аналогичной символикой можно видеть и на ее портретах, выдержанных в греческом стиле. На большой камее с изображением свадебного торжества ее брат в греческом шлеме, а сама Арсиноя II с венцом Диониса поверх пучка светлых волос и под свадебной вуалью Геры, сестры‑жены Зевса. Помимо светлых волос все отпрыски имели длинный нос, пухлые щеки и большие глаза, которые можно принять за признак экзофтальмического зоба, а скорее всего это – преувеличенная характерная черта, такая же, как у их мнимого дядюшки Александра. Это внешнее семейное сходство Арсиноя II эксплуатировала в своих политических целях. Активно навязывая имидж династии, имеющей божественное происхождение, супружеская пара представляла своих покойных родителей Птолемея I Сотера и Беренику I как богов‑спасителей, которым поклонялись наряду с Александром на новом празднике Птолемейи, рассчитанном на то, чтобы продемонстрировать силу династии.

Проводившиеся раз в четыре года, Птолемейи, вероятно, были самым пышным празднеством из тех, что когда‑либо устраивались в Древнем мире с таким невероятным расточительством, ставшим визитной карточкой Птолемеев. Во время этого фестиваля, основанного на традициях древнегреческих дионисийских мистерий, богом птолемеевского дома представлялся Дионис, возвращающийся из Индии подобно Александру с несметными сокровищами. Шествие продолжалось целый день. По свидетельствам очевидцев, в сверкающих на солнце доспехах проходили восемьдесят тысяч воинов, за которыми шли толпы людей в роскошных нарядах, вели слонов и верблюдов, нагруженных экзотическими товарами из Африки, Аравии и Индии. Не виданные до сего времени жирафы и носороги вызывали такой же испуг, как и большие механические фигуры, поднимавшиеся, чтобы получить выпивку среди моря вина. Проносили золотые статуи богов и огромных размеров золотые доспехи и короны. Украшенный драгоценными камнями миртовый венок диаметром сто двадцать футов[51](в слово «венок» в древности вкладывали вульгарное понятие «женские гениталии») везли в сопровождении золотого фаллоса длиной восемьдесят футов со звездой на конце, что служило не слишком тонким намеком на механизм престолонаследия.

Вслед за родителями обожествлялись и их дети: греческое прозвище Арсинои II Филадельфия, то есть «любящая брата», полученное за якобы примерную любовь к мужу‑брату, было перенесено и на Птолемея II в мужском варианте – Филадельф, и они, таким образом, стали богами‑близнецами вроде Зевса и Геры. Им даже больше подходило сравнение с египетскими Исидой и Осирисом, поскольку богиня Исида выступала в качестве активной партнерши в их альянсе. Подобно тому как Арсиноя II, сокрушая все на своем пути, пробилась наверх, Исида присвоила роли всех других женских божеств, включая Хатхор, богиню любви, которую греки называли Афродитой. Рожденная из морской пены, Афродита была идеальной богиней для новой, расположенной на морском побережье столицы. Ее земное воплощение описывалось как «восходящая из сверкающего моря, смеющаяся и словно молнией поражающая своей красотой»[52].

Однако, вероятно, всемилостивая и всемогущественная Арсиноя не питала особого уважения к своим подданным и, предав забвению свой тщательно подобранный общественный имидж, относилась к ним презрительно. Вот как она, по свидетельству Афинея, отозвалась об одном из праздничных гуляний: «Отвратительное сборище черни, развлекающейся примитивным и неподобающим образом»[53]. Сама же она жила в исключительной роскоши и богатстве, в то время как большинство женщин Древнего мира не имели никакой финансовой самостоятельности. Верша финансовые и политические дела в духе своих предшественниц‑фараонов, Арсиноя II, обладавшая выдающимся талантом правительницы, добилась важных результатов у себя в стране и во внешней торговле.

Создав строжайшую систему учета хозяйственных ресурсов, а также систему сбора и регистрации поступлений при наличии эффективно функционировавшей почтовой службы, введя царскую монополию на все – от полотна и папируса до парфюмерных изделий и растительного масла, монархия смогла накопить огромные богатства. Глава финансового ведомства – диойкет – совершал инспекторские поездки вверх и вниз по Нилу, а местные чиновники следили за повседневной деятельностью, начиная с тренировок греческих гимнастов и кончая ведением дел с ремесленниками и купцами. Они также привозили рабов из Палестины, Сирии и Нубии. Несмотря на низкий уровень развития рабовладельческой системы в Древнем Египте, греки полагались на эту форму труда в своем домашнем хозяйстве, в земледелии и на производстве. И конечно, они должны были платить подати и импортные пошлины за них. Расширились внешнеторговые связи благодаря возобновлению навигации по старому каналу, соединявшему Нил с Красным морем. Главный порт на канале – Береника – служил воротами в торговле с Аравией, Индией и Востоком. Птолемеи также имели деловые контакты с арабскими купцами, такими как Зейд бен Саид, который импортировал в Египет мирру и каламус для храмов в районе Мемфиса.

Но Птолемеи не хранили «без пользы сокровищ в богатых палатах так, как запас муравьи в бесконечном труде накопляют; многое в дар получают богов знаменитые храмы»[54]. Это делалось для того, чтобы поднять их статус как благотворительных институтов и заручиться преданностью жрецов и народа, который видел в них традиционных правителей, делающих пожертвования и совершающих древние обряды. Дополнительным бременем на корону ложились погребения священных животных: для похорон одной священной коровы требовалась мирра огромной стоимости – сто талантов, эквивалентных двум тысячам шестистам килограммам серебра. Большие средства уходили на содержание армии. Перед ней стояла задача не допустить распада птолемеевского царства и отражать посягательства со стороны Кирены на западе, где правил неполнородный брат супружеской пары Магас, сын Береники I от раннего брака. Чете пришлось пресекать нашествие нубийцев на юге, подавлять восстание кельтских наемников на севере Египта и защищать Восточную дельту от вторжения Селевкидов, после чего стороны заключили мир в 271 году до н. э.

Сфера влияния Птолемеев распространилась через Средиземное море, что нашло отражение в установке огромной мраморной статуи Исиды в Акрополе в Афинах, постройке зданий на острове Делос и храма, посвященного Птолемею II на острове Кос, где он родился. На Самофракии Арсиноя II воздвигла монумент в знак признательности за предоставленное ей здесь убежище и построила храм в виде ротонды с колоннами дорического ордера и высеченными бычьими головами в память о первой встрече на этом острове родителей Александра.

На другом конце Средиземноморья чета также расширила торговые связи с Италией, где греческие колонии постепенно переходили к Риму. Хотя этот небольшой итальянский город будто бы посылал делегацию к самому Александру, Арсиноя II и ее муж первыми из наследников установили официальный контакт, направив посольство в Рим в 273 году до н. э. Со своей стороны, как писал Дион Кассий Коккеян[55], римляне, довольные, что за морем о них такого высокого мнения, направили посла в Александрию. Подписание договора было отмечено выпуском первых серебряных монет Рима, имевших такое сходство с монетами Арсинои II, что невольно думаешь, не делились ли Птолемеи своим опытом. Они даже не могли представить себе, что эти новые союзнические отношения, выражаясь современным языком, станут бомбой замедленного действия, которая вызовет роковые последствия для Египта.

Пока же Птолемеи правили себе на славу, и установление их господствующего положения в Средиземноморье ознаменовалось окончанием строительства Фаросского маяка, сразу ставшего одним из чудес света. Высотой в сто тридцать пять метров, он лишь незначительно уступал другому чуду – пирамиде Хеопса в Гизе. Свет маяка, отражаемый отполированными металлическими зеркалами, был виден на расстоянии пятьдесят миль и считался рукотворной звездой, которой Исида освещала мир. На Фаросе недалеко от маяка стояла огромная, бесподобной красоты статуя нильской богини. Она облюбовала себе удобное место на обдуваемом ветром морском берегу. Великая Исида Фариа представляла собой шагающую женщину, некое подобие Статуи Свободы «в движении», держащую наполненный ветром плащ, что символизировало изобретение ею мореходства и ее роль повелительницы ветров, унаследованную от Хатхор и Афродиты.

Видимые всем, кто попадал сюда морским путем, по обеим сторонам великой Исиды стояли громадные изваяния царствующих супругов в образе фараонов, дабы овеять былой славой их современный город. С широкими бульварами и мраморными колоннадами, затененными кронами деревьев, он предвосхитил многие европейские города, возникшие в более поздние времена. С Александрией, построенной на основе регулярной планировки, зачастую сравнивают Нью‑Йорк, вместивший в прямоугольные кварталы небоскребы, финансовые дома, транспортные терминалы, рестораны фастфуд, театры, библиотеки и парки с древними египетскими обелисками. Александрия даже имела автоматические двери: замечательный ученый и инженер Герон создал устройство, в котором сила пара использовалась для открывания и закрывания дверей в храме. Это было одно из многих изобретений, сделанных на средства из царской казны в мусейоне, где разместились лекционные залы, лаборатории, обсерватории, сады и зоопарк, но больше всего этот храм науки славился своей библиотекой. Здесь предполагалось собрать все познания человечества под эгидой Птолемеев. Соперничавшие с ними преемники Александра решили организовать собственную библиотеку в Пергаме в Западной Анатолии (нынешняя Турция), и немедленно введенный запрет на экспорт папируса из Египта заставил их изобрести пергамент как средство продолжения гонки за знаниями.

Желая иметь переводы на греческий язык всех известных в Древнем мире текстов, Птолемей II обязал ученых выполнить полный перевод древних трудов, начиная с иудейских священных книг и заканчивая легендарными сочинениями египетских авторов. Он поручил египетскому советнику своего отца Манефону написать полную историю всех известных фараонов с тех времен, когда стали вестись летописи. В переписке монарх и историк обменивались мнениями по религиозным вопросам. В одном из писем царю Манефон, сравнивая египетских и греческих богов, утверждал, что Тоту, священными животными которого были ибис и обезьяна, соответствует греческий бог Гермес.

Птолемей II произвел некоторые кадровые перестановки. Он уволил главного библиотекаря Деметрия, поддерживавшего претендента на престол, и поставил вместо него комментатора Гомера, филолога и поэта Зенодота, чей помощник Каллимах из Кирены составил первый библиотечный каталог. В него вошли наименования ста двадцати тысяч свитков по истории, риторике, философии, юриспруденции и медицине. Копии многих из них передали на хранение во вторую, «дочернюю» библиотеку в храме Серапеса. В медицинском центре Серапейона служили жрецы‑медики, хорошо знавшие древние египетские тексты по медицине и труды Гиппократа и Аристотеля. Внук последнего Эразистрат вместе со своим коллегой Герофилом проводил анатомические исследования на живых людях. По свидетельству Авла Корнелия Цельса, царь разрешил отдавать им для вивисекции осужденных преступников, и медики, пока во вскрытых телах еще теплилась жизнь, изучали, как функционируют артерии. Таким образом, ученые установили, что не сердце, а мозг является центром нервной системы. При Птолемее II, которого воспринимали как «самого августейшего из царей и покровителя искусств и учености»[56], мусейон и библиотека стали легендой, и, «что касается количества переписанных книг, построенных библиотек, коллекции, собранной в Мусее, стоит ли говорить о том, что известно всем»[57].

Знаменитые здания составляли часть царского дворца, располагавшегося на мысе Лохиада и постепенно разраставшегося по мере того, как каждый монарх, следуя македонской традиции, возводил для себя палаты из привозного мрамора. Непременным элементом убранства были интерьерные фонтаны, мозаики и роскошная обстановка; даже обеденный зал, напоминавший палаточный павильон, украшали «сто мраморных статуй работы лучших мастеров, <…> картины живописцев сикионской школы вперемешку с различными отборными портретами»[58]. Высоко под алым потолком восседала пара огромных золотых орлов, – теперь символ дома Птолемеев удвоился в соответствии с числом близнецов‑монархов, – а внизу подле золотых и серебряных столов, сервированных посудой с украшениями из драгоценных камней, стояла сотня лож из золота.

Эта непомерная роскошь была в духе Арсинои II, и Птолемей II полностью полагался не только на ее вкус в оформлении интерьера, но и прислушивался к мнению супруги по другим жизненным вопросам. Дело ее рук обычно вызывало восторг у тех, кому доводилось побывать во дворце во время празднеств. Вот что говорила одна гостья своей подруге:

Плащ ты теперь надевай поскорее и с пряжками платье,

Вместе пойдем мы с тобою в палаты царя Птолемея.

<…> Говорят, что по воле царицы

Все там разубрано пышно. <…>

Все, что увидишь, о том перескажешь тому, кто не видел[59].

И все‑таки находились и такие, на кого это не производило большого впечатления и кто считал, что «в Египте нет ничего, кроме театральной пышности и показного блеска»[60]. Подобные суждения задевали самолюбие монархии, для которой важна была внешняя сторона.

Создав за пять лет блистательный образец потребительского общества в рамках отдельно взятого дома Птолемеев, Арсиноя II умерла в возрасте сорока шести лет накануне полнолуния 9 июля 270 года до н. э. После ее пышной кремации по македонскому обычаю греки представляли, что их бог Солнца Аполлон послал за ней золотую колесницу, чтобы доставить ее на небеса, а египтяне были уверены, что вознесшаяся душа Арсинои сияет в созвездии Исиды звездой Софис, появляющейся ежегодно между 17 и 19 июля. В честь обожествленной правительницы каждый год проводились празднества. В городе, где ее почитали и улицы которого носили имя царицы, устраивались шествия во главе со жрецами, а люди пили вино из кувшинов с ее изображением.

В Александрии на обдуваемом ветрами мысе Зефирионе построили храм Арсинои II в образе Афродиты, повелительницы ветров, по архитектуре напоминавший гигантский питьевой сосуд, что должно было символизировать потребление алкоголя при отправлении царского культа. Недалеко от гавани, там, где возвышался огромный каменный обелиск Нектанеба II, находился еще один роскошный храм Арсинои. Под его магнитными сводами, как говорят, парила в воздухе железная фигура Арсинои II восьми футов высотой, сверкавшая перидотами цвета морской волны и изображавшая царицу в момент ее вознесения на небо[61].

Птолемей повелел, «чтобы ее статуя была установлена во всех храмах. Жрецам это понравилось, ибо они знали о ее возвышенном отношении к богам и ее прекрасных делах на благо всех людей»[62]. Названную «возлюбленной овна», ее почитали в Мендесе, городе, «где с женами коз супруги‑козлы сходятся»[63]. Этот аспект ритуального поведения в сдержанной форме отмечал историк Геродот, констатировав, что там «произошло удивительное событие: козел открыто сошелся с женщиной»[64].

Арсиною II, как и Александра, изображали с рогами барана и, как его, называли «дитя Амона», который якобы сам сообщил ей, что «поставит ее во главе богов на земле». Ее действительно почитали повсюду в Египте как женское дополнение Осириса, Ра, Птаха, Мина, Монту и Себека, древнего бога‑крокодила оазиса Фаюм. Столицу Фаюма переименовали в Арсиною, и весь этот плодородный район вокруг озера, лежащий к юго‑востоку от дельты, стал называться Арсиноитский ном (провинция). Порт на Красном море также получил название Арсиноя, и ее почитание распространилось до Кипра, Делоса и Теры, что явилось отражением птолемеевского влияния в Восточном Средиземноморье.

Хотя Птолемею II явно недоставало мудрого правления своей сестры‑жены, ее физическое присутствие, кажется, никогда не было непременным условием, поскольку царь, как и его отец, всегда поддерживал отношения со многими женщинами, в том числе с исключительной красоты Билистихой из Аргоса. Обычно называемые «наложницами», они следовали традициям второстепенных жен и жили в предоставленных им отдельных дворцах, напоминавших большие женские домашние хозяйства, какие существовали у фараонов прошлого.

Птолемей II был «добр и приветлив, разумен, искусен в любви»[65]и обожал хорошую жизнь. В конце концов это не могло не сказаться на нем. Страдавший избыточным весом, как и его единоутробный брат Магас, в последние годы жизни он болел подагрой, которую усугубляло неумеренное потребление вина. Он мог только сидеть у окна в своем дворце и, наблюдая, как его подданные внизу устраивают пикники на песке, сетовать: «Несчастный я человек! Подумать только, я не могу даже быть одним из них»[66]. Птолемей II умер в возрасте шестидесяти двух лет в январе 246 года до н. э., и после кремации по македонским обычаям его прах был похоронен в Александрии. Церемонию проводил его сын и наследник, тридцативосьмилетний Птолемей III.

Венчал его на царство верховный жрец Анемхон II в 246 году до н. э., в том же самом году, когда он женился на своей двоюродной сестре Беренике из Кирены, бывшей единственным ребенком и наследницей полнотелого Магаса. Овладение флотом Кирены сыграло решающую роль в возобновлении войны Птолемеев против Селевкидов. Береника II правила Египтом в отсутствие мужа и якобы даже участвовала вместе с ним по крайней мере в одном сражении. Кампания была затяжной, но успешной. Владения Египта расширились до Вавилона, где Птолемей III обнаружил и вернул себе египетские сокровища, давно захваченные персами.

После того как Птолемей III получил греческий эпитет «Эвергет» (Благодетель), его с супругой стали почитать как богов‑благодетелей, а Беренику отождествляли с Исидой и Афродитой. Она считалась привлекательной женщиной. Как писал Д. Б. Томпсон, «с глубоко посаженными миндалевидными глазами, широким носом, круглым подбородком своей внешностью она немного напоминала Нефертити. <…> Похоже, эллинистические греки, как и современные люди, восхищались профилем Нефертити»[67], который Береника II подчеркивала, собирая свои светлые волосы в пучок на затылке. Она также носила длинные локоны, как у себя в Кирене, и увековечила свои волосы, оставив прядь на жертвеннике в храме Арсинои в знак благодарности за военную победу мужа. Когда таинственным образом они исчезли, вероятно, унесенные порывом постоянно дующего морского ветра, придворный астроном объяснил это событие тем, что они были помещены на небо и превратились в новое созвездие Волосы Береники (Coma Berenikes), которое он наблюдал ночью.

Пользуясь своей поразительной внешностью в политических целях, в ознаменование морских побед Береника стала носить необычную корону в виде носовой части корабля и заколку в виде якоря. Хороший знаток духов, она пользовалась ими с большим успехом, подражая предшественницам. Играя далеко не представительскую роль, Береника первой из женщин птолемеевского рода всю жизнь носила полные царские титулы. По‑египетски ее называли «та пер‑аат Беренига», что значит «фараон Береника», «считали равнозначной египетскому царю и почитали как женское воплощение Гора»[68].

За двадцать пять лет своего царствования она родила шестерых детей. Две ее дочери имели такие же привилегии и получили такое же образование, как и ее сыновья. После смерти одной из дочерей в детском возрасте местные жрецы постановили, что в каждом храме должна быть установлена ее статуя из золота, украшенная драгоценными камнями. Аналогичные классические статуи изображали оплакивающую дочь Беренику II под накидкой, коленопреклоненную, смотрящую вверх в позе обожествленного Александра.

Подобные фигуры устанавливались в новом Серапейоне Александрии, где находились «обширные, окруженные колоннадами дворы, статуи, дышащие жизнью»[69]. В новом храме имелись царские молельни и подземные помещения, где совершались таинства культа Аписа. В так называемом Канопском декрете говорилось, что культу священных животных монархи уделяют «особое внимание: расходы на погребение Аписа и Мневиса принимаются на казенный счет целиком, участие казны в погребении других животных гарантируется на последующее время». Не менее щедрые пожертвования делались для Александрийской библиотеки. Еще Птолемей II выписал из Афин рукописи великих драматургов, с тем чтобы сделать с них копии. Афиняне потребовали пятнадцать талантов золота в залог того, что рукописи будут возвращены. Царь предпочел лишиться залога и оставил бесценные подлинники у себя, отослав обратно копии. В 235 году до н. э. библиотекой стал заведовать соотечественник Береники II Эратосфен Киренский, который выдвинул революционную идею о том, что Земля круглая. Вычислив ее окружность на основе расстояния между Александрией и Сиеной (нынешний Асуан), он определил длину диаметра Земли с точностью до 80 километров. Он определил, что продолжительность года составляет 365 суток с четвертью, хотя его календарь не был принят египетскими жрецами, которые предпочли придерживаться своего календаря, согласно которому год состоял из 360 дней и еще пяти дней, отводившихся для праздников богов.

Благодаря тесным отношениям между короной и жречеством протянулась прямая линия к фараоновскому прошлому Птолемеев, и когда верховного жреца Анемхона II назначили «жрецом царских предков», под его началом начали строить громадный храм в Эдфу, культовом центре Гора. Задуманный как царствие, воплощенное Гором, тем, чье бытие предшествует предкам, в новом храме кумулятивная сила предков‑фараонов должна была передаваться Птолемеям. Но только при посредстве жрецов.

Когда по повелению Птолемеев древняя египетская мудрость в массовом порядке переводилась на доступный греческий, шесть тысяч новых символов добавились к существовавшим восьмистам, что сделало иероглифическое письмо недоступным для всех, кроме избранных. По сути дела, новый храм олицетворял собой огромный ритуальный документ. При совершении таинств жрецы подбирали слова таким образом, чтобы они создавали аллитерирующий эффект. Например, простая фраза «пожертвования будут делаться в твоем храме, о сокол в пестром оперении» звучала наподобие скороговорки: «шеспу эр шеспет эк шенбет саб‑шувт». После произнесения фразы, что богиня «Нехбет покарает того, кто покушается на твою неприкосновенную землю», по‑египетски «шатат хер шеми шаш шау эк шата»[70], фараон пронзал копьем врагов Гора, говоря: «В руках у меня копье. Им я отгоню тех, кто таится во мраке, я проткну и рассеку их тела, я отражу их нападение на Гора в пестром оперении»[71].

Эта демонстрация решимости пустить в дело копье и вообще уничтожить темные силы имела целью представить царя защитником богов, которые, в свою очередь, защищали Египет. Боги не оставались безразличными, ибо недаром Птолемеи завладели территорией, охватывающей Египет, Ливию, Израиль, Иорданию, Сирию, Ливан, Кипр, Киликию, Памфилию, Ликию, Карию, часть Ионии в современной Турции, часть Фракии, греческий Пелопоннес и бассейн Эгейского миря.

Оправдав египетский эпитет «стойкого защитника богов и заступника Египта», шестидесятидвухлетний Птолемей III умер зимой 222 года до н. э. Церемонию кремации проводила его вдова и преемница Береника II, которая сделала соправителем своего двадцатилетнего сына Птолемея IV (221–205 гг. до н. э.). Тем не менее эпитет Птолемея Филопатор («любящий отца») никак не вязался с его чувствами к матери, чья популярность мешала осуществлению амбиций влиятельных придворных в окружении ее сумасбродного сына. Во время ужасающей чистки Береника II и все ее дети были убиты за исключением четырнадцатилетней Арсинои, которую пощадили, чтобы устроить свадьбу с братом, после чего они стали называться «любящими отца богами». Хотя молодая Арсиноя III отождествлялась с Афродитой и Исидой, постоянно грустное выражение лица на портретах отражало далеко не радостные события, сопутствовавшие восхождению на престол, и испытанную горечь от того, что брат‑муж продолжительное время поддерживал отношения с Агафоклеей, дочерью Птолемея III от его честолюбивой любовницы Энанты.

Ведя такой же роскошный образ жизни, как и царь, Агафоклея и ее брат Агафокл оказывали тлетворное влияние на Птолемея IV, который, несмотря на то что рос в нормальных условиях и получил великолепное образование, был «испорчен распутством и вином, <…> а делами первостепенной важности правила царская любовница Агафоклея и ее мать Энанта, содержательница притона»[72]. Даже спартанский царь Клеомен, живя в изгнании при дворе и будучи царским советником при последнем режиме, «собственными глазами видел все язвы египетского царства»[73]. Его убили, а истерзанный труп выставили на всеобщее обозрение[74].

В 217 году до н. э. у Птолемеев возникли проблемы, когда селевкидский царь Антиох III отвоевал Сирию и двинулся на Египет с семидесятитысячным войском и сотней индийских слонов. Чтобы собрать равную по силе армию, огромное число египтян стали срочно обучать македонской военной тактике, на громадных судах доставили по Красному морю семьдесят три африканских слона, плохо поддающихся дрессировке. Отрезав по примеру матери прядь волос в качестве пожертвования богам, хрупкая Арсиноя III обратилась к воинам, – сейчас ее изображают с копьем в руках, – перед началом битвы при Рафии 22 июня. К великому удивлению, египтяне одержали победу, и, вернув себе всю Сирию, монархи‑победители вернулись домой, встреченные ликующим народом. Но когда до египтян стало доходить, в чьих руках сосредоточена власть, в Среднем Египте начались серьезные волнения, перекинувшиеся на дельту.

Не лучшим образом обстояли дела и у союзников Птолемеев в Риме. После вторжения армии Ганнибала с его знаменитыми слонами римляне запросили и получили экстренные поставки египетского зерна. В знак благодарности они выпустили золотые монеты с изображением бога войны Марса и царского орла Птолемеев, а также направили послов в Египет с подарками царю и царице, чтобы «напомнить о старой дружбе и возобновить ее»[75].

В числе подарков царю была послана нарядная пурпурная тога, но такого рода одежда едва ли понравилась Птолемею IV, который, как и его предшественники, для демонстрации силы выставлял напоказ богатство. Он регулярно воздавал почести богу царского дома, изображал «нового Диониса» и сделал себе татуировку в виде ветви плюща – священного растения этого бога. С венком из плюща на голове и «тимпаном в руке [он] обходил дворец, собирая подаяния для богини»[76], и участвовал в обрядах, сопровождавшихся обильными возлияниями.

Птолемей IV подражал Александру, который во время культовых мистерий напивался в сильной степени. Поэтому неудивительно, что величайшим достижением Птолемея IV, к чему, вероятно, приложили руку и его родители, было создание мавзолея Александра. В центре города, на северной стороне Канопской дороги, Птолемей IV построил мемориальное здание – Сема, где перезахоронил своих предков, включая останки матери и Александра Македонского, перенеся их из прежней мраморной гробницы.

По свидетельству Страбона, «частью дворцовых помещений царей являлась так называемая Сема. Это была ограда, где находились гробницы царей и Александра»[77]. Тело и гробница бесследно исчезли столетия назад, хотя «усыпальница была достойна славы Александра по размерам и архитектуре»[78]. Согласно отрывочной информации, она представляла собой высокое, внушительное строение, вероятно круглое, со зданием в виде пирамиды наверху. В подземной погребальной камере или внутреннем святилище находились урны с прахом Птолемея I, Птолемея II, Птолемея III и их жен – Береники I, Арсинои II и Береники II рядом с мумией Александра, покоившегося в золотом гробу и каменном саркофаге.

Мавзолей Сема притягивал древние силы Александра во благо Птолемеев точно так же, как храм в Эдфу собирал вместе силы царских предков во благо Египта. Пока завершалось оформление внутреннего убранства в храме в Эдфу, южнее, в Нубии, шло строительство нового храма Гора, в настенных надписях которого упоминалась Арсиноя III. Ей воздавались почести за рождение сына – первого ребенка из рода Птолемеев, появившегося на свет в браке между родными братом и сестрой. Весьма грустного, как и мать, мальчика, названного Птолемеем, сделали соправителем вскоре после рождения в октябре 210 года до н. э. Вероятно, из‑за того что он оказался единственным ребенком, Арсиноя III постоянно умоляла своего брата‑мужа прекратить оргии во дворце. Но он продолжал предаваться «непристойной любви, неумеренным и непрерывным попойкам. Как и следовало ожидать, очень скоро нашлось много людей, которые злоумышляли на его жизнь и власть»[79].

В 207 году до н. э. Хорвеннефер из Фив провозгласил себя фараоном при поддержке карнакских жрецов, вставших в прямую оппозицию к Птолемеям и их союзникам‑жрецам в Мемфисе. Юг откололся от Египта и скатился к анархии. В конце 205 года до н. э. Птолемей IV, не дожив до сорока лет, умер. Придворные замалчивали его смерть, убили Арсиною III и тайно кремировали чету, после чего поставили одинаковые серебряные урны с их прахом рядом с Александром в его достроенной гробнице.

Их шестилетний сын был провозглашен Птолемеем V, а семья Агафокла взяла над ним опекунство, удерживая в своих руках власть угрозами и насилием, пока дело не дошло до конфликта, выразившегося в том, что Энанта приказала своему телохранителю бить молящихся в храме за непочтительное отношение. Возмущенные насилием александрийцы ворвались во дворец, схватили Агафокла и вывели его на ристалище, чтобы расправиться с ним. Сестру, мать и других родственниц также привели на ристалище для расправы. «Мятежники кусали их, кололи копьями, вырывали глаза; чуть кто падал, его терзали на куски, и так замучили всех до последнего. Вообще египтяне в ярости страшно свирепы»[80].

Пока придворные греки боролись за власть в Александрии, царские сановники на местах проявляли пассивность, и к 200 году до н. э. селевкидский царь Антиох III вознамерился взять реванш за поражение в битве при Рафии и в союзе с Македонией готовился к вторжению в Египет. Перед лицом этой угрозы министры Птолемея V обратились к Риму за помощью. Разгромив наконец своего злейшего врага, карфагенского полководца Ганнибала, римляне только обрадовались, получив возможность помочь Египту и напасть на Македонию. В 197 году до н. э. они одержали над ней победу.

В том же году тринадцатилетний Птолемей V отметил свое совершеннолетие и перенес царскую столицу из Александрии в относительно безопасный Мемфис, к великой радости тамошних жрецов. После того как царские войска вновь овладели Фивами, вспыхнувшее прежде восстание в дельте было жестоко подавлено, и его главарей осудили свои же сограждане в среде священников. Затем в Мемфисе царь публично «наказал их, как они того заслуживали»[81].

Несомненно, их забили до смерти палками с привязанными к ним камнями – освещенным веками способом. Красочной кульминацией мероприятий в Мемфисе стала коронация царя по традиционному обычаю, состоявшаяся 26 марта 196 года до н. э., то есть восемь лет спустя после фактического восшествия на престол. Верховный жрец Гармахис возложил на голову фараона красно‑белую корону объединенного Египта и назвал Птолемея V Эпифана (Богоявленный) «богом, сыном бога и богини, подобным Гору, сыну Исиды и Осириса»[82]– явная аллюзия на его родословную.

Затем египетские жрецы и греческий священнослужитель культа Александра собрались вместе и издали совместный декрет, где говорилось, что Птолемей V установил порядок, потратил большие суммы на храмы и «сделал множество подарков <…> священным животным Египта»[83]. Декрет записали на греческом и египетском языке для широкого ознакомления с ним на стелах, установленных повсюду в стране. Наиболее известная из них находилась в храме Нейт в Саисе. В качестве строительного камня она оказалась позднее в Розетте, и еще через две тысячи лет эта плита дала ключ к дешифровке иероглифов.

Вскоре после коронации состоялось царское бракосочетание, и тогда Антиох III изменил свои планы. Вместо того чтобы напасть на Египет, он пожелал заключить с ним союз и предложил юному фараону руку своей десятилетней дочери Клеопатры и всю Келесирию (Полую Сирию, область между горами Левана от Киликии до Газы) в качестве приданого. Когда молодые поженились в 194 году до н. э. в Рафии, Египет получил селевкидскую территорию не в результате военных действий, а благодаря матримониальным отношениям.

Супружеская пара взяла себе эпитет «Знамение и явление божье». Клеопатру называли «женским олицетворением Гора», равнозначным мужу, и даже Рим признавал «египетских царей – Птолемея и Клеопатру»[84]. Известная как Сирийка, первая правившая в Египте Клеопатра внесла в птолемеевский род струю свежей крови, поскольку была потомком персиянки Апамы, жены македонца Селевка I, а ее мать происходила из царской семьи Понта в Малой Азии (современная Турция). Но Клеопатра не унаследовала ни резких черт отца, ни малопривлекательную внешность своих предков по материнской линии, имевших широкий нос. С точеным профилем, уложенными кольцами волосами, как у Береники II на киренский манер, и в платье, похожем на наряд Исиды, она выглядела настоящей богиней.

После дочери, которую назвали Клеопатрой, у монаршей четы родился сын Птолемей. Это произошло, когда царские войска снова овладели Фивами, покончив с двадцатилетним периодом анархии. Тамошние жрецы бежали в Нубию, а мятежного фараона бросили в темницу, но потом по совету жрецов Мемфиса простили ради достижения примирения. Во время этой пиар‑кампании супруги совершили путешествие вверх по Нилу на юг страны до Филэ, появляясь перед вновь завоеванными подданными. Местные жрецы поздравили монархов с подавлением восстания в Фиваиде и рождением сына.

Продолжая поддерживать хорошие отношения с Римом, правители Египта также возобновили союз с греческими полисами. На официальном приеме по случаю возобновления союза речь зашла о физическом состоянии фараона. Всех интересовало, может ли он на скаку поразить копьем быка. В последние годы популярность Птолемея V среди подданных заметно снизилась в связи с тем, что он отменил введенные ранее налоговые послабления и стал требовать большие пожертвования от греческих придворных на военную кампанию против Сирии. Весной 180 года до н. э. двадцатидевятилетнего царя отравили его военачальники. Он был первым из династии, кого бальзамировали после смерти. Похоронили его предположительно в мавзолее Александра и Птолемеев, а наследницей престола стала его вдова, двадцатичетырехлетняя Клеопатра I, которая в традициях двойной мужско‑женской династии взяла соправителем своего старшего сына, шестилетнего Птолемея VI. Официально провозглашенные «фараоны, явленная богиня‑мать Клеопатра и явленный бог Птолемей, сын Птолемея»[85], стали приравниваться к Исиде и Гору, а сын получил греческий эпитет «Филометор», что значит «Любящий мать».

Отменив планы военной кампании против селевкидских родственников в Сирии, Клеопатра мирной внутренней политикой снискала всеобщую любовь. Ее македонским именем стали называть детей повсюду в стране. Одна преисполненная гордости женщина, став бабушкой, написала дочери: «Не раздумывай и назови малютку Клеопатрой»[86]. Когда царица неожиданно умерла в апреле 176 года до н. э. в возрасте двадцати восьми лет, ей воздавали почести жрецы из Фив, а не служители культа из Александрии. Этот факт свидетельствовал, что в царской столице не поддерживали просирийскую позицию.

Придворные быстро женили десятилетнего царя Птолемея VI на его сестре Клеопатре II, чтобы не допустить женитьбы на какой‑нибудь иностранке, строящей козни против Египта. Советники малолетнего монарха рекомендовали начать войну против Сирии, правитель которой Антиох IV, брат покойной Клеопатры I, на правах дяди собирался отнять у юной царицы трон. Затем, чтобы не дать ему манипулировать самым младшим Птолемеем как пешкой, мальчика сделали соправителем с двумя другими детьми, создав объединенную трехстороннюю форму правления.

После вторжения в Египет в 169 году до н. э. Антиох IV быстро захватил Мемфис и, взяв несовершеннолетнего племянника Птолемея VI под «протекцию» селевкидской семьи, короновался как соправитель по египетскому обычаю. Но сирийский фараон правил совсем недолго и запомнился дикими оргиями. Однажды, «когда пиршество подходило к концу и многие уже удалились, шуты внесли царя, закутанного с головы до ног <…>. Вскочивши под возбуждающие звуки музыки, он плясал и представлял вместе с шутами, так что все от стыда разбежались»[87].

После коронации этот экстравагантный монарх двинулся на Александрию, где Клеопатра II и ее младший брат создали свою монархическую власть, поддерживаемую гражданами, способными отразить нападение Антиоха. Рим, заинтересованный в нейтралитете Египта и Сирии, пока он воюет с Македонией, направил послов в Александрию, они приказали Антиоху IV немедленно покинуть Египет. Ему ничего не оставалось, как уйти из страны, что он и сделал 30 июля 168 года до н. э., и Египет стал фактически протекторатом Рима. Молодым царям римские послы в несколько категоричной форме заявили, что впредь они могут «полагать вернейший залог спокойствия для их царства в покровительстве народа римского»[88].

Трое молодых монархов, Птолемей VI, Клеопатра II и Птолемей VIII, которых величали «Теи филометорис» («Любящие мать боги»), правили вместе, пока не разразился голод, приведший к тому, что в стране начались волнения и Фивы снова провозгласили независимость. Когда Птолемей VI выступил на юг для подавления мятежников, его сверг младший брат Птолемей VIII при поддержке жителей Александрии. Низложенный царь отправился в Рим, чтобы пожаловаться своим покровителям отцам‑сенаторам, но надобность в этом уже отпала, поскольку александрийцы вскоре свергли алчного до власти Птолемея VIII и попросили бывшего повелителя вернуться. Увидев собственными глазами слабость Египта, римляне побеспокоились о том, чтобы поделить царство: Птолемей VIII должен был получить Киренаику, а у Птолемея VI с Клеопатрой II оставался Египет.

Возобновив совместное правление, «фараоны, явленные боги Птолемей и Клеопатра», всячески старались поддержать свое реноме в глазах египетских подданных: они расположились в царском дворце в Мемфисе, принимали прошения и жалобы и приглашали на обеды местную элиту. Во время официальной поездки на юг в 156 году до н. э. они присутствовали при совершении культовых обрядов, посвященных быку Бухису в Фивах, занимались делами в Эдфу, Эсне и Филэ, а также заложили новый храм в Омбосе (Ком Омбо). Он был посвящен богу‑крокодилу Себеку и Гору Старшему – Хароерису, и строительство его святилища частично оплатил местный гарнизон в знак преданности юному царю и царице.

Сходные чувства проявили и иудейские войска, когда Птолемей и Клеопатра предоставили убежище иудейскому первосвященнику Хонию IV после осквернения Иерусалимского храма их общим врагом Антиохом IV. Они разрешили Хонию построить в расположенном в дельте городе Леонто‑поле (современный Тель‑эль‑Яхудиа, что значит «Еврейский холм») на месте древнего святилища богини‑кошки Бастет храм, аналогичный Иерусалимскому, только меньший по размерам. Этот мудрый шаг привлек в уязвимый пограничный район иудейских поселенцев, которые стали участвовать в защите пути, ведущего в Мемфис.

При наличии египетских баз по всему Эгейскому морю к юным монархам с большим уважением относились во всем греческом мире, хотя в Кирене их младший брат Птолемей VIII продолжал полагаться на помощь римлян и завещал свои богатства Риму. Он даже сделал предложение очень богатой римской даме, но она не приняла его. Когда у Птолемея VIII родился побочный сын Птолемей Апион от любовницы Ирены, старшие брат и сестра Птолемея VIII исключили его из числа наследников египетского престола, потому что у них родились свои дети. Старшего из них Птолемея Евпатора («Знатного») они назвали своим наследником, но после его безвременной кончины их преемником стал его младший брат Птолемей VII. Однако произвести на свет будущих монархов Птолемеевой и Селевкидовской династии было суждено двум дочерям этой четы. Так что при столь сложных родственных отношениях уместнее говорить не о фамильном древе, а «генеалогической паутине».

После того как решительный по натуре Птолемей VI овладел Сирией, он выдал свою старшую дочь Клеопатру Теу за селевкидского царя Валаса, но тот оказался настолько беспомощным, что Птолемей VI расторгнул брак и сам завладел троном. Венчанный на царство во время пышной церемонии в Антиохии, он выдал свою дочь во второй раз за соперника Валаса и вместе с новым зятем нанес последнему сокрушительное поражение. Валас бежал к царю На‑батеи, где был убит, а его голову выслали Птолемею VI. Но в момент величайшего триумфа сорокаоднолетний царь птолемеевского Египта и селевкидовской Сирии был сброшен с лошади и впал в кому. Через несколько дней после сражения он умер.

Клеопатра II сразу сделала своего семнадцатилетнего сына Птолемея VII соправителем. Это известие вскоре дошло до Кирены, и Птолемей VIII вторгся в Египет. Хотя он обещал пощадить молодого царя, если Клеопатра II выйдет за него замуж, Птолемея VII убили «в объятиях его матери»[89]во время свадебной церемонии. Затем в ходе массовых репрессий против сторонников прежнего режима Птолемей VIII, «перебив многих александрийцев, вынудил бежать множество граждан, выросших при его брате, и все острова и города наполнились грамматиками, философами, геометрами, музыкантами, живописцами, учителями гимнастики и многими другими искусниками»[90]. Естественно, Птолемея VIII стали изображать неимоверным чудовищем, и вместо эпитета «Эвергет» (Благодетель) он получил прозвище «Какергерт» (Злодей), и хотя александрийцы знали, что он именует себя «Трифоном» (Великолепным), они обычно называли его «Фисконом» (Пузатым).

Безобразно толстый и низкий ростом, Фискон во всем своем неприглядном виде предстал перед римскими послами в 139 году до н. э. Демонстративно отказавшись от своего обычного переносного кресла, он лично встретил гостей на пристани, дабы сопроводить их до дворца, находившегося поблизости. Нисколько не чувствуя себя стесненными в присутствии фараона, римляне с усмешкой заметили: «Вот какую услугу оказали мы александрийцам нашей поездкой: дали им посмотреть, как их царь пешком ходит!»[91]Вместо того чтобы восхищаться царскими одеждами из тончайшей просвечивающейся ткани, гости испытали отвращение при виде человека, «совершенно заплывшего жиром и с необхватным животом»[92].

Республиканские идеалы Рима противоречили выставлению напоказ богатства, чем отличались Птолемеи, не говоря уже о макияже, парфюмерии, париках и драгоценностях, к которым благосклонно относились египтяне обоих полов. Послы сообщили сенату, что они «поразились численности населения в Египте и изобилию природных богатств», отметив, что «держава могла бы сохранить свою мощь, если бы нашлись умелые правители»[93].

Тем не менее, при всех своих недостатках, Птолемей Фискон понимал, что будущее Египта зависит от его народа. Фискон способствовал развитию национальной культуры, назначая египтян на высокие посты, и довел отношения короны со жречеством Мемфиса до логического конца, заключив династический брак между церковью и государством. Факт, обойденный вниманием классических источников: Фискон выдал одну из своих младших дочерей Беренику, рожденную от наложницы, за сына верховного жреца Петубастиса I, который короновал его в Мемфисе в 145 году до н. э. А когда соправительница Фискона, Клеопатра II, родила сына, они назвали его Птолемей Мемфисец, дабы укрепить связи с духовной столицей Египта. Позднее его изобразят как их наследника на настенных рисунках храма Эдфу, открытого 9 сентября 142 года до н. э. в присутствии царствующих брата и сестры – «двух Горов».

Но править вместе со старшей сестрой, пользовавшейся большей популярностью, никогда не устраивало Фискона, и психологически мастерским ходом он заменяет ее более молодым персонажем – честолюбивой дочерью Клеопатрой III. Когда дядюшка и племянница родили своего первенца 18 февраля 142 года до н. э., в тот же самый день, когда родился новый бык Апис, Клеопатра III начала бесстыдную кампанию по представлению себя в качестве земного воплощения Исиды, чтобы противодействовать притязаниям матери на какую‑то божественность.

Хотя Фискон женился на племяннице, только когда она родила ребенка, попытки супругов нейтрализовать Клеопатру II оказались безуспешными. Она была решительно настроена сохранить в своих руках власть, которая принадлежала ей по рождению, а не досталась благодаря замужеству, и народная поддержка означала, что дядя и племянница обязаны согласиться с совместным трехсторонним правлением. Когда женщины появлялись вместе, их различали по тому, кто сестра, а кто жена. Из них более плодовитой оказалась жена, Клеопатра III, которая до 135 года до н. э. родила пятерых детей: будущих Птолемея IX и X и трех дочерей – Клеопатру Трифену, Клеопатру IV и Клеопатру Селену.

Опасаясь за жизнь своего единственного оставшегося сына Мемфисца, достигавшего совершеннолетия, сорокалетняя Клеопатра II отправила его в Кирену и предприняла шаги, чтобы единолично завладеть троном. После острой внутридворцовой борьбы верные ей иудейские войска и александрийцы в 132 году до н. э. наконец изгнали Фискона и его семейку и снесли его статуи. Лишенный титулов, Фискон бежал на Кипр, а Клеопатра провозгласила себя единоличной правительницей Египта, взяв себе амбициозный эпитет «Любящая мать богиня‑спасительница». Она вернула не только титул бывшего мужа, но и часть титула первого Птолемея, чтобы показать династические амбиции, ибо, как подозревал Фискон, собиралась вернуть четырнадцатилетнего Мемфисца и сделать его соправителем. Но Фискон опередил ее, он вызвал их сына на Кипр и убил его. Потом набальзамировал его тело и по частям отослал матери, которая показала их александрийцам, дабы они видели деяния их бывшего царя.

Клеопатра II правила одна в течение года, но потом бежала в Антиохию с царской казной, когда Фискон захватил Александрию и расправился с ее сторонниками – заживо сжег на арене гимнасия. Однако из‑за начавшихся волнений в районе Фив Фискону не оставалось ничего, кроме как пойти на примирение, и Клеопатра снова взяла на себя роль «сестры» рядом с презренным братом и дочерью.

Пытаясь сохранить влияние за рубежом, Фискон и Клеопатра III послали своего сына Птолемея IX править на Кипре. В селевкидской Сирии они продолжали династические интриги против Клеопатры II, чья старшая дочь Tea правила там, состоя в браке поочередно с тремя селевкидскими царями. Сделав предложение одному, убив другого и даже застрелив из лука одного из своих сыновей, Tea неохотно сделала соправителем своего сына‑подростка Антиоха VIII Грипа, «крючконосого», которого ей предложили женить на старшей дочери Фискона – Трифене и сделать ее царицей. Чтобы не допустить этого союза, Tea хотела отравить Грипа, но он заставил мать саму выпить яд, после чего она умерла.

Потеряв из‑за амбиций своего брата Фискона четверых из пяти детей, – двоих он убил сам, дочь Tea была мертва, а младшая дочь стала ее злейшим врагом, – Клеопатра II по крайней мере могла довольствоваться тем, что пережила ненавистного младшего брата, который умер 28 июня 116 года до н. э. И ничего удивительного, что он не упомянул ее в завещании: Фискон передал Киренаику своему старшему сыну Птолемею Апиону, а Египет и Кипр – Клеопатре III и оставил за ней право назначать соправителем любого из сыновей. Она отдала предпочтение младшему, более покладистому сыну, но ее мать и александрийцы настаивали, чтобы новым царем стал старший сын. Таким образом, образовалась новая трехсторонняя монархическая власть, включавшая представителей из трех поколений: к двум Клеопатрам – матери и дочери – присоединился двадцатишестилетний Птолемей IX Сотер, прозванный Лафуром. Клеопатра II вскоре умерла, продержавшись на троне почти шестьдесят полных событиями лет.

Клеопатра III, освободившись наконец от двух монархов, доминировавших в ее жизни на протяжении большей части второго столетия до н. э., стала фараоном, «женщиной‑Гором» и «дочерью Ра». Она избавилась также от никогда не устраивавшего ее статуса соправительницы, и древние источники признают, что «мы не знаем ни одного из царей, который был бы так ненавидим своей матерью»*. Кроме того, Клеопатра III использовала всех своих детей в политических целях. Так, старшую дочь Трифену выдала за Грипа Сирийского, среднюю дочь Клеопатру IV, отданную в жены ее брату Птолемею Лафуру, заставила развестись, когда он стал соправителем, потому что не хотела иметь своевольную дочь в качестве соперницы. В ярости Клеопатра IV уехала в Сирию и вышла замуж за своего кузена Антиоха IX, враждовавшего со сводным братом Грипом и его женой Трифеной, вскоре вражда разгорелась и между сестрами. После того как Трифена приказала убить свою младшую сестру, которая скрывалась в храме Аполлона (ей отруби