Грэм Грин

(1904–1991)

«Тихий американец»

(1950)

Английский писатель, журналист, сотрудник британской секретной службы в годы Второй мировой войны, заядлый путешественник, Грэм Грин (1904–1991) – автор 25романов, трех пьес, десятка сборников рассказов, эссе и путевых очерков, нескольких биографий, киносценариев и книг для детей. Из богатого романного наследия писателя, состоящего из «развлекательных» («Поезд идет в Стамбул», «Наемный убийца», «Проигравший забирает все» и др.) и «серьезных» произведений («Суть дела», «Наш человек в Гаване», «Доктор Фишер из Женевы, или Смертоносный банкет» и др.), самым известным является роман «The Quiet American» – «Тихий американец» (1955). Грин – лауреат Иерусалимской премии, неоднократный номинант Нобелевской, награжден Орденом Кавалеров Славы и орденом «За заслуги».

Гриновский стиль вошел в поговорку: тонкая ирония и глубокий психологизм, лаконизм и афористичность, мастерство характеристик персонажей присущи всей прозе писателя, но наиболее характерны они в «Тихом американце», в котором невозможно отделить «развлекательность» от «серьезности». Это редкое по глубине произведение о любви, имеющее детективную основу, стало еще и классическим политическим романом, серьезно затронувшим тему международного терроризма, что явилось, по мнению критиков, препятствием к получению Грином Нобелевской премии по литературе.

Грэм Грин

После войны писатель работал корреспондентом журнала «Нью Рипаблик» в Индокитае, был очевидцем зверских убийств мирных жителей в Южном Вьетнаме. Книга, написанная по личным впечатлениям и основанная на реальных событиях, не только разоблачила последствия колониальной политики Франции в Юго‑Восточной Азии, но и предугадала последующую экспансию США в этом регионе, а также указала на Штаты как на главный источник международного терроризма.

Действие разворачивается в начале 1950‑хгг. во вьетнамской столице. Повествование ведется от имени английского репортера Томаса Фаулера, человека в возрасте, повидавшего мир и разочаровавшегося в жизни. Разнообразят житье журналиста разве что опиум да хорошенькая, но «поразительно невежественная» вьетнамка Хуонг, дочь высокопоставленного чиновника, которую ее прагматичная сестра жаждала выдать замуж за обеспеченного мужчину. Фаулер, живший только своим репортерским ремеслом, испытывал к девушке глубокие чувства, однако не мог предложить Хуонг руку и сердце, т. к. в Англии у него была жена, весьма набожная и не дававшая ему развод. Признаться, он и сам не горел желанием изменить инерцию существования. Не желая принимать ничью сторону в разразившемся конфликте между колонизаторами и аборигенами, журналист редко выезжал из Сайгона и ограничивался составлением репортажей о событиях, потрясавших Южный Вьетнам. Последующие события поколебали его «нейтралитет». Если в начале романа Фаулер заявлял: «Я описываю то, что вижу, и ни в чем не принимаю участия», то в конце он стал защитником вьетнамцев: «Они хотят досыта риса. Онине хотят, чтобы в них стреляли. Онихотят, что бы жизнь текла спокойно. Они хотят, чтобы ушли люди с белой кожей».

Роман выстроен как ретроспекция – Фаулер вспоминает события последних месяцев, которые привели к убийству его знакомца – сотрудника американской миссии экономической помощи Олдена Пайла, и в связи с этим к детективному расследованию, в ходе которого полицейские заподозрили в убийстве Пайла самого журналиста.

Молодой американец, познакомившись с Фаулером и его девушкой, влюбился в Хуонг, о чем сразу же поведал журналисту. Воспитанник Гарварда, но удивительно нечуткий к чужим душевным переживаниям, Пайл твердо решил, что стоит ему поманить красавицу своим положением и достаточно приличным состоянием, как она тут же бросится ему нашею. Каково же было его удивление, когда Хуонг отказала ему, но Пайл был настырен и наивно агрессивен. Он преследовал журналиста и вьетнамку признаниями в любви и дружбе, пока у Фаулера не лопнуло терпение. Но так получилось, что соперники оказались за пределами Сайгона и подверглись нападению партизан. Англичанин, спасаясь бегством, сломал ногу, и его от верной смерти спас Пайл, тут же объяснивший свой поступок желанием быть до конца честным в глазах Хуонг. Фаулер написал письмо своей жене с просьбой дать ему развод, но та отказала, и ее письмо попало к сестре Хуонг, а затем и к самой девушке. Именно в это время журналист узнал о том, что его переводят в Лондон, и сообщил об этом своей симпатии. В итоге Хуонг под нажимом сестры клюнула на заманчивые обещания Пайла и перешла к нему. Журналист, испытав боль утраты, первый раз в жизни заплакал. «У меня было чувство, словно не один человек, а целая нация отнимает у меня Хуонг. Все, что Америка делала, было плохо».

Это чувство было выстрадано Фаулером, поскольку параллельно с любовной интригой развивалась и политическая. Пайл, прозванный Хуонг «тихим американцем» за его показную порядочность, занимался организацией терактов, которые СМИ приписывали вьетнамским коммунистам, борющимся за освобождение своей страны. Американец истово доказывал всем, что Штаты несут миру демократию и освобождение от «красной» заразы, хотя вьетнамцев, ради которых так старался дипломат, он не считал за людей. Дипломат раздражал Фаулера своими идеями – больше всего его слепой верой в догму некоего Йорка Гардинга о том, что Востоку нужна «третья сила» в лице Запада, а также фанатизмом, которые сочетались в нем с наивностью душевнобольного. «Не суйтесь вы на Восток с вашим кудахтаньем об угрозе человеческой личности, – советовал журналист приятелю. – Это их страна». Выехав из Сайгона, Фаулер воочию убедился, что несет мирным жителям война: «Канал был полон трупов; он напоминал мне похлебку, в которой чересчур много мяса. Трупы налезали один на другой; чья‑то голова, серая, безликая, как у каторжника, с бритым черепом, торчала из воды, точно как буек. Крови не было: вероятно, ее давно уже смыло водой». «Ненавижу войну», – впервые вырвалось тогда у него. Журналист не мог забыть слова французского летчика капитана Труэна (вполне в духе другого французского летчика, А. де Сент‑Экзюпери) – «рано или поздно человеку приходится встать на чью‑нибудь сторону. Если он хочет остаться человеком».

Самым крупным терактом, организованным Пайлом, стал взрыв на центральной площади Сайгона, приуроченный к военному параду и нацеленный против вьетнамского генералитета. Парад перенесли, и жертвами стали мирные жители. Фаулер с дипломатом оказался на площади, заваленной трупами. Рядом с ними «женщина сидела на земле, положив себе на колени то, что осталось от ее младенца: душевная деликатность вынудила ее прикрыть ребенка соломенной крестьянской шляпой. Она была тиха и неподвижна… Безногий обрубок около клумбы все еще дергался, словно только что зарезанная курица. Судя по рубашке, он был когда‑то рикшей». Узнав о том, что дипломат предупредил американцев о взрыве, Фаулер толкнул его в лужу крови. «Пайл воскликнул:

– Господи! Какой ужас!

Он поглядел на забрызганный ботинок и спросил жалким голосом:

– Что это?

– Кровь, – сказал я. – Неужели вы никогда не видели крови?

– Придется дать их почистить, перед тем как идти к посланнику».

В тот же день Фаулер выдал американца партизанам и те утопили мерзавца в тине под мостом. Бесславная гибель Пайла разрубила узел, которым была связана политическая проблема и личная, и дала недвусмысленный ответ на вопрос – «вправе ли вообще один народ решать за другой его судьбу, как и в любви один человек решать за другого, в чем его счастье».

После этого у Фаулера все пошло как по маслу: его на год оставили во Вьетнаме, жена дала ему развод, полиция списала убийство американца на партизан, Хуонгтутже вернулась к нему. Все хорошо – вот только журналист, потеряв последние иллюзии, похоже, станет доживать свою жизнь не в объятиях прелестной вьетнамки, а в более надежных объятиях опиумного забытья…

На русский язык роман перевели Е. Голышева, Б. Изаков, Р. Райт‑Ковалева, С. Митина.

По роману в США были сняты два фильма: один в 1958 г. (режиссер Джозеф Л. Манкевич), от которого Грин открестился, назвав его «пропагандой», и второй в 2002 г. (Ф. Нойс).

Юкио Мисима (Хираока Кимитакэ)

(1925–1970)

«Золотой храм»

(1956)

Японский писатель, трижды номинированный на Нобелевскую премию по литературе, актер и режиссер театра и кино, знаменитый культурист, мастер национального фехтовального искусства кэндо («путь меча») и карате, апологет самурайских традиций, культовая фигура середины XX в. в Японии, Юкио Мисима (настоящее имя Хираока Кимитакэ; одно из прочтений иероглифа «Мисима» – «Зачарованный Смертью Дьявол») – автор 40романов («Исповедь маски», «Жажда любви», «Шум прибоя», «Золотой павильон», тетралогия «Море изобилия» и др.), 18 пьес («Мой друг Гитлер», «Маркиза де Сад» и др.), десятков сборников рассказов и эссе. Сегодня самый читаемый японский роман в мире – это «критическая исповедь» Мисимы «ֳۚࣉ» – «Золотой храм» (1956).

Литераторов издавна волновала «красота» – самая разная. От красоты детски‑житейской – «Красота! Красота! / Мы везем с собой кота» (С. Михалков) до Красоты как ипостаси Христа – «Какая красота спасет мир?» (Ф. Достоевский). Романов о «красоте» несть числа, также как о «смерти». Но, безусловно, к числу самых великих из них – одновременно и о «красоте» и о «смерти» – относится «Золотой Храм». Мисима, видимо, лучше других постиг эти два понятия – Страна восходящего солнца и его собственная биография способствовали этому.

«Золотой храм» – воистину «золотой» роман японской литературы. Он основан на реальном событии. В 1950 г. молодой буддистский монах сжег храм Кинкакудзи – знаменитый архитектурный памятник в Киото, чем поверг всю Японию в шок. Золотой храм, построенный в конце XIV в. и ни разу не разрушенный за 5,5 века, был одним из главных символов нерушимости Японской империи. В тот же день поджигатель был схвачен, признан невменяемым и на 5 лет заточен в тюрьму, по выходу из которой он покончил с собой. Имя монаха осталось неизвестным.

Юкио Мисима

Мисима, считавший, что «гибель делает Прекрасное еще более совершенным», изложил в своем романе в форме исповеди историю послушника, спалившего храм. Писатель на основании своих встреч с заключенным и с администрацией тюрьмы реконструировал злой умысел монаха и детали его исполнения. Роман произвел фурор как своей художественной стороной, так и актуальностью. Год публикации – 1956‑й – стал годом социального перелома в японском обществе, в котором выросло послевоенное поколение, равнодушное к духовным ценностям своих родителей, готовое разрушить все, что ему было не по нраву, в т. ч. и все прекрасное, что сохранила история. Роман, публиковавшийся частями в журнале «Синте», а затем изданный отдельной книгой, был удостоен престижной литературной премии Ёмиури.

У главного героя романа послушника Мидзогути Золотой храм жил в его душе с детства, как символ Красоты – это внушил ему его отец‑священник; и сам мальчик был предрасположен к идеализации прекрасного. Но из‑за того, что Мидзогути от рождения заикался, он подвергался постоянным насмешкам и издевательствам сверстников, вследствие чего стал замкнутым и озлобленным. Желая своим обидчикам (в том числе и надуманным) всяких бед и смерти, он впустил в свою душу и Смерть. В течение многих лет Красота и Смерть боролись в душе героя.

Главных героев в романе два – послушник Мидзогути и храм Кинкакудзи. Увидев впервые храм, мальчик был разочарован, т. к. не узрел в старинном деревянном сооружении ничего «золотого», но затем постепенно научился видеть его красоту, стал постигать ее, пока она не стала для него сильнейшим наркотиком, который заменял ему реальную жизнь, в т. ч. и любовь к женщине. Более того, всякая попытка сойтись с какой‑нибудь дешевой красавицей заканчивалась для заики фиаско – храм не позволял юноше предаться жалким утехам плоти, как господин раба он не отпускал его более от себя. Мидзогути уже не мог отделить себя от храма, и когда началась война, он жаждал их одновременной гибели под американскими бомбами. В эти моменты он чувствовал свое единение с храмом, ему казалось, что он постиг суть его красоты. «Я буквально пьянел от одной мысли, что единый пламень может уничтожить нас обоих». Но война окончилась, Смерть на этот раз прошла мимо, и храм вновь отдалился от него…

Теперь для ясности. В тексте нет подобных рассуждений о Красоте и Смерти – там все тонко и органично вплетено в поступки и мысли персонажей, в описания природы и храма. Чтобы не портить изящные кружева Мисимы – наметим легкой строчкой основную сюжетную линию, весьма напоминающую типичную любовную интригу, где есть любовь, ненависть, смерть.

У Мидзогути в храме и в университете, куда он поступил, были два друга – один ангел, другой демон. «Ангела» звали Цурукава, «демона» с хромой ногой – Касиваги. Цурукава подвигал послушника к благим поступкам, а Касивиги – к дурным. Ничего удивительного в том, что восторжествовал этот мелкий бес, призывавший своего приятеля к внутренней свободе, не было – ведь Мидзогути был «сам обманываться рад». И ничего удивительного в том, что Цурукава покончил с собой из‑за невозможности жениться на любимой девушке, тоже не было. В мире, отвернувшемся от Бога, что бы ни говорили философы и писатели, торжествует зло, и ангелам там не прижиться. Главная «заслуга» Касивиги в воспитании послушника (именно «послушника» искусителя!) состояла в том, что он «возвел святотатство в ранг священнодействия». Подтолкнув Мидзогути к мысли о том, что вполне можно прожить и без Прекрасного, лишь бы только обрести внутреннюю свободу, он подтолкнул его и к решению сжечь храм. Не без долгих колебаний заика шел к этому, и роковую роль тут сыграли строки из буддийского трактата «Риндзайроку», звучавшие из уст Касиваги: «Встретишь Будду – убей Будду, встретишь патриарха – убей патриарха, встретишь святого – убей святого, встретишь отца и мать – убей отца и мать, встретишь родича – убей родича… Лишь так достигнешь ты просветления и избавления от бренности бытия». Для буддизма важно не быть ни к чему привязанным. Если Красота убивает, не будь ее рабом. И послушник формально поступил как буддист, но не как веривший в Бога. Он пошел более коротким путем – вместо того, чтобы убить в себе привязанность к вещному миру, он решил этот мир (а он для монаха весь был сведен к храму и его красоте) убить сам. Запасшись мышьяком и ножом, чтобы покончить с собой, Мидзогути сжег храм, но на суицид у него душевных сил уже не осталось. «На душе было спокойно, как после хорошо выполненной работы. Еще поживем, подумал я». Это конец романа. От себя можно добавить: спокойно, как на пожарище. С храмом сгорела и душа Мидзогути, и все его душевные терзания.

На русском языке «Золотой храм» есть в переводе Г. Чхартишвили (Бориса Акунина) и Н. Ломановой.

Роман экранизировался дважды. Классическим стал фильм режиссера К. Итикава «Пламя» (1958). В 1976 г. Ё. Такабаяси снял картину «Золотой Храм». Тогда же композитор Т. Маюдзуми создал одноименную оперу.

P. S. Золотой храм Кинкакудзи был восстановлен в первозданном виде, что можно, конечно, рассматривать как неуничтожимость прекрасного – но только со строчной буквы. Нельзя возродить разрушенное духовное творение. Можно воссоздать только чучело, в котором нет прежней души. Именно это произошло с Золотым храмом. (Да разве не то же самое происходит сейчас и в новодельной России?) Японцы не раскрыли миру имя своего Герострата, и не надо. Его имя – Мидзогути. Мисима, наверное, единственный, кто в гибели Кинкакудзи увидел символ Японии, отвернувшейся от Золотого храма и перебежавшей к золотому тельцу, и понял, что нет той Японии, для которой храм был не просто архитектурным сооружением, а духовным сосудом. Писатель прозрел это за 14 лет до собственной гибели. В 1970 г. Мисима в знак протеста против сползания японского общества к западным ценностям и в защиту национальных традиций предпринял отчаянную, заведомо обреченную на провал попытку государственного переворота и после неудачи, как настоящий самурай, покончил с собой, сделав себе сеппоку (харакири).

Кобо Абэ (Камифуса Абэ)

(1924–1993)

«Женщина в песках»

(1962)

Японский писатель, один из лидеров японского послевоенного авангарда в искусстве, почетный доктор наук Колумбийского университета (США), почетный член Американской академии искусств и наук, языковед, фотограф, изобретатель, Кобо Абэ (настоящее имя Камифуса Абэ) (1924–1993) известен в мире как прозаик, драматург и руководитель театра «Студия Абэ Кобо». Особенно популярны пьесы Кобо Абэ на Западе – «Человек, превратившийся в палку», «Крепость», «Охота на рабов», «Призраки среди нас», «Друзья» и др. Среди прозаических произведений писателя («Чужое лицо», «Сожженная карта», «Человек‑ящик», «Записки кенгуру» и др.) несомненно лучшим является роман «࠭ͷঁ» – «Женщина в песках» (1962), удостоенный премии газеты «Йомиури» в 1963 г. КобоАбэ награжден семью литературными премиями, был номинирован на Нобелевскую (1992), но скоропостижная кончина не дала ему возможности получить награду.

В этом произведении есть все – сизифов труд и танталовы муки греческих мифов, фантастическая реальность Гоголя и абсурд Кафки, непреодолимое тяготение земли Экзюпери и наказание за грехи Данте… – вот только какие грехи могли быть у 31‑летнего Ники Дзюмпея, скромного учителя, главного персонажа романа? О них можно только догадываться. К тому же автор еще умудрился координаты пространства и времени свести к одному измерению – песку. Песок у него всюду: и на лице, и в одежде, и в душе, и в мыслях героя. От этой текучей субстанции нельзя избавиться ни на мгновенье. Она – сама вечность. Казалось, останови мгновенье, и оно рассыплется песком.

Кадр из фильма по роману Кобо Абэ «Женщина в песках». 1963 г.

«Женщина в песках» – культовое произведение Кобо Абэ; по мнению исследователей его творчества, «одно из самых необычных и загадочных произведений современной литературы». По лаконичности и емкости этот авангардистский психологический роман спорит с «Носом» Н.В. Гоголя, кумира японского писателя.

Мир романа вымышлен, но соединен с реальным по закону сообщающихся сосудов. События песчаного «нутра» Японии четко привязаны к Японии всамделишной, к газетным статьям и официальным документам, к образу жизни и образу мыслей ее обывателей, жителей городских и деревенских.

Но все же главный герой не Дзюмпей, а – песок. Об этой осадочной породе говорится смачно и со скрупулезностью исследователя. Уже через пару страниц песок начинает скрипеть на зубах, а еще через 10 вдруг понимаешь, что от него, как от судьбы, спасения нет. Понимаешь, что песок может не только погрести под собой, но и дать новую жизнь. Понимаешь, что дом, построенный на песке, вовсе не метафора, а целый мир, в который и попал Ники Дэюмпей. Учитель всю жизнь мечтал хотя бы чем‑то прославиться (пожалуй, этот грех у него единственный), а еще, как Паганель, любил собирать коллекции насекомых и, как Паганель, вляпался в историю.

Время романа зафиксировано документами Гражданского суда, давшего объявление о пропаже человека и о признании его умершим – с 18 августа 1955 по 18 февраля 1962 г.

Взяв в августе трехдневный отпуск, Ники Дзюмпей отправился в прибрежные пески, чтобы пополнить свою коллекцию насекомых. Оказавшись в безбрежных песках, Ники плутал до вечера, пока не попал в деревушку, в которой решил заночевать. Его отвели в лачугу, расположенную на дне огромной песчаной ямы, куда он спустился по веревочной лестнице. Хозяйка, молодая приятная женщина, приютила его, накормила, а когда гость захотел помыться, сказала, что это можно будет сделать только послезавтра, когда привезут воду. Ники, не придав ее словам значения, выслушал историю хозяйки – ее муж и дочь погибли от тайфуна, а она сама теперь должна одна отгребать песок, чтобы дом не засыпало. Когда сверху спустили на веревке бидоны и еще одну лопату – для гостя, Дзюмпей все еще не понимал, что он оказался муравьем в яме муравьиного льва – песка. Ему было совестно спать, когда женщина отгребала песок и подавала его в бидонах наверх, и он стал помогать ей, но когда услышал, что отгребать надо будет всю ночь, раздосадованный бросил лопату и ушел спать. Проснувшись, он увидел обнаженную женщину, сморенную сном, захотел выбраться из ямы, но веревочной лестницы не было. Дзюмпей, осознав, что он в ловушке, вынужден был впрячься в каторжную работу. Помимо этого удара, он еще пережил солнечный и песчаный – на него обрушился целый пласт. Неделю Ники провалялся в постели, пока женщина ухаживала за ним.

Учитель не оставлял надежды, что его ищут жена, сослуживцы, пока не вспомнил, что сам оставил письмо, в котором сообщил о своем отъезде, но не указал место, куда он направляется. Не понимая смысла жизни женщины, заточенной в эту песчаную тюрьму, он хотел вырваться из нее. Первая попытка не увенчалась успехом. Связав женщину, Ники стал шантажировать «тех, кто наверху». Его стали поднимать из ямы, а потом для острастки сбросили с высоты и перестали давать воду.

Многие чувства у мужчины притупились, но не все – антисанитарные условия не помешали мужчине и женщине отдаться самой естественной в их положении радости, после чего учитель осознал, что абсурдная с его точки зрения ситуация вовсе не абсурдна для сельской общины. Чтобы деревушку не уничтожили наступающие пески, на их пути был создан ряд ям, в которых безостановочно отгребали песок. Дзюмпей, как всякий образованный человек, много думал о своих планах и о правах личности, о законах и обществе, пока не пришел к выводу, что его «я» не нужно там, где есть только «мы».

Попытка упросить выпустить его или использовать его знания с «большей пользой» у него также не увенчалась успехом, и тогда он, связав веревку из полос старой одежды и прикрепив к ней ножницы вместо крюка, на сорок шестой день своего «рабства» смог выбраться из ямы. Отправившись в путь ночью, он заплутал и, убегая от заметивших его людей, попал в трясину, откуда его вытащили и вернули в яму.

Поняв, что возврата к прежней жизни нет, Ники стал улучшать «быт». Сделал полиэтиленовый полог от песка, придумал приспособление для варки рыбы в горячем песке, еще одно для сбора воды. Дзюмпей перестал читать газеты и хотел разве что погулять наверху. Попробовал договориться с переносчиками песка о моционе, те взамен потребовали, чтобы он у них на глазах занялся с женщиной любовью. Мужчина готов был пойти и на это, но женщина не делась, да еще и поколотила насильника.

После жестокой зимы в доме появился приемник; женщина призналась, что она беременна, но у нее случился выкидыш, и ее увезли в больницу. Веревку, на которой ее подняли из ямы, никто не убрал. Ники поднялся наверх, проводил взглядом пикап, увозящий женщину, и спустился в яму – заняться починкой своего нехитрого устройства, куда он собирал воду. «В песке вместе с водой он словно обнаружил в себе нового человека». Веревочная лестница была в его распоряжении, можно было бежать – вот только куда и зачем?..

Из небольшого романа критики умудрились вытянуть множество «центральных» идей. Одни увидели в нем «глобальную проблему XX в. – как уйти от ответственности за происходящее?». Другие – «столкновение человека с враждебным ему обществом и тщетность любых попыток уйти от него, порождающие чувство глубокой безысходности». Третьи – «художественный мир, адекватный иероглифическому мышлению японцев»… С последним можно согласиться и объявить вслед за ними «Женщину в песках» неповторимым и непостижимым до конца иероглифом. А еще любопытно, что Ники Дзюмпей родился в тот же день, что и Кобо Абэ – 7 марта 1924 г., и кто его знает, может, вымышленный учитель – альтер‑эго писателя, а сам роман – исповедь автора? Во всяком случае, Кобо Абэ подталкивает к мысли, что из тупика есть один выход – оставаться в нем, поскольку вне его – тоже одни тупики. Что это, как не христианское смирение?

«Женщину в песках» на русский язык перевел В. Гривнин.

По роману в 1964 г. режиссер X. Тэсигахара снял одноименный кинофильм, получивший специальный приз жюри Каннского МКФ и номинированный на «Оскар» как лучший иноязычный фильм. По мотивам романа композитор К. Банч написал оперу «Исповедь женщины в песках».