Глава IV. В Вильне все постоялые дворы были переполнены

В Вильне все постоялые дворы были переполнены. Лишь через пару часов в одной из гостиниц на окраине Вильны нашлась свободная комната, где временно расположились усталые путницы, отправив Афанасьича на поиски пригодного жилья.

– Ну почему мы должны здесь сидеть, maman?! – стенала Ирина, выглядывая в окно и с завистью наблюдая за фланирующей по улице публикой, среди которой было множество военных.

– Прежде нужно найти квартиру, – в который раз объясняла дочери Мари. – Обустроиться, привести себя в порядок. Ты же не хочешь, чтобы тебя увидели в мятой одежде и с растрепанной прической?

Докки более волновала весьма смутная перспектива найти в Вильне подходящую для них квартиру и уповала только на предприимчивость Афанасьича, который вот уже несколько часов не давал о себе знать. Появился он лишь к вечеру с известием, что снял даже не квартиру, а целый дом – небольшой, но вполне благоустроенный, чистый, с двориком и хозяйственными службами, куда можно было поставить лошадей и экипажи. Сникшие и потерявшие всякую надежду за время ожидания дамы враз встрепенулись, погрузились в экипажи и вскоре входили в небольшую прихожую своего нового жилища.

– Как тебе это удалось? – спросила Докки, с любопытством оглядываясь вокруг.

– Объездил весь город, – сказал Афанасьич. – Жилья на съем почти нет, свободные квартиры, что видел, нам никак не подходили: малы да грязны. И конюшни от них далеко, и забиты под завязку. Посмотрел я, потыкался, где мог, и решил: чем черт не шутит, дай‑ка я в пригодные дома загляну да с хозяевами потолкую. Трудно было объясняться – лопочут все на своем языке, но все ж нашел этот особнячок и с хозяевами договорился. Они даже обрадовались, когда я им деньжат предложил. Ну, поторговались, конечно. Я им за неудобства чуток накинул, они враз собрались и съехали. К родичам, что ль, а дом нам оставили.

Афанасьич в поездках заведовал кошельком баронессы, и Докки не сомневалась, что он не только не потратит зря лишнюю копейку, но всегда найдет возможность поторговаться в пользу своей хозяйки. Поэтому она была уверена, что после обстоятельных уговоров и выкладок Афанасьича хозяева скорее прогадали, чем выгадали, сдав свое жилье.

В доме оказалось несколько спален, гостиная и столовая, а также небольшой кабинет, в который владельцы дома снесли личные вещи, не имея времени все упаковать и взять с собой. Лакеи стали наводить порядок в комнатах, наверху горничные проветривали спальни и застилали постели, повар растопил на кухне плиту и начал готовить ужин из продуктов, оставшихся в доме и закупленных в ближайших лавках. Кучера со стременными обустроили порядком уставших за дорогу лошадей в неказистой, но вместимой пристройке во дворе.

– Ах, как хорошо! – воскликнула Мари, усевшись в кресло у голландской печки. – Ужасно рада, что ты поехала со мной в Вильну – твои слуги поразительно быстро умеют наладить хозяйство и создать необходимый комфорт.

– Я‑то думала, ты рада моей компании, а, оказывается, тебе нравятся мои слуги, – рассмеялась Докки.

Мари хихикнула и протянула ноги ближе к печке.

– Твое общество мне всегда доставляет удовольствие, ты же знаешь. Но удобства важны даже в хорошей компании.

– Это все Афанасьич, – ответила Докки. – Не представляю, как бы мы без него обошлись.

– Бесценный слуга, – согласилась кузина и посмотрела на дочь, вошедшую в гостиную в новом прогулочном платье и шляпке.

– Куда это ты собралась, chèrie? – спросила она.

– Ты обещала, что мы пойдем гулять в город, после того как устроимся, – капризно протянула девушка.

– Но не на ночь же глядя!

Ирина скривилась и чуть не ударилась в слезы, но кузина отправила ее переодеваться в домашнее, пообещав назавтра с утра долгую и увлекательную прогулку по городу, визит к Жадовым и много новых приятных знакомств, какие только удастся завести за один день.

– Она слишком взбудоражена своей первой дальней поездкой, – извиняющимся голосом сказала Мари, едва Ирина нехотя покинула гостиную. – Уверена, через день‑другой все войдет в норму.

Докки сомневалась в благоразумии этой юной и избалованной барышни, но, не имея своих детей, она не считала себя вправе указывать матерям, как должно воспитывать их отпрысков, надеясь только, что после появления у Ирины ухажеров девушка несколько угомонится. Тем более Докки не собиралась надолго задерживаться в Вильне, а потому ей придется недолго выносить все эти капризы и истерики.

На следующий день неугомонная Ирина вытащила всех из дома сразу после завтрака. В коляске, так удачно взятой с собой, дамы объехали город, который сегодня показался им еще красивее, чем накануне.

Непривычные для петербургских жителей красные черепичные крыши старинных домов, стоящих вплотную друг к другу, узкие запутанные улочки, вымощенные булыжником, высокие стройные готические соборы, пышные церкви, изящные особняки и массивные здания на красивых площадях произвели большое впечатление на путешественниц. К тому же в Вильне, вопреки мнению барона Швайгена, оказалось много модных магазинов, что являлось непременным условием для полноценной и насыщенной жизни дам, а живописные холмистые окрестности и теплая солнечная погода сулили множество удовольствий, какие только можно получить от прогулок на свежем воздухе.

– Мы непременно поедем за город, да, maman?! О, какой дворец! И еще один! – верещала счастливая Ирина. – И вон в тот магазин нам обязательно нужно будет зайти – на его витрине я видела потрясающе красивые шляпки. Сколько же здесь военных! – взвизгнула она, увидев колонну солдат, возглавляемую офицерами. – О, вон тот справа на меня посмотрел и улыбнулся! – Ирина помахала рукой, за что получила выговор от матери, надулась и замолчала на целых пять минут.

После обеда они поехали на вечер к Жадовым, где познакомились с сослуживцами мужа Аннет, среди которых были и молодые офицеры, в том числе барон Швайген. Он раздобыл обещанные пригласительные билеты на бал, устраиваемый польской шляхтой в честь офицеров русской армии, что вызвало бурю восторгов у барышень и их матерей. После оживленного обмена впечатлениями о городе девицы принялись взахлеб обсуждать местное общество и предстоящие увеселения. Офицеры постарше завели разговор о последних новостях, в частности, о недавнем посещении Вильны генерал‑адъютантом Бонапарте графом Нарбонном[9], привезшим письмо от французского императора.

– Говорят, Нарбонн пытался нанести визит принцу Ольденбургскому, но не был принят, – рассказывал один из офицеров.

– И правильно! – отозвался другой. – Принцу не подобает общаться с французами после захвата Ольденбурга[10].

– Интересно, что Бонапарте написал государю? – поинтересовался третий. – Верно, опять предложения, которые нас не устраивают.

Пока офицеры строили предположения о содержании письма французского императора, Аннет расспрашивала о доме, который сняли ее приятельницы. Оглянувшись на затрапезную гостиную своей небольшой квартиры, она с завистью сказала:

– Конечно, когда за дело берутся мужчины, ничего путного из этого не получается. Мой муж, верно, въехал в первое попавшееся место, не удосужившись подыскать что‑то более приличное. Займись я сама поисками жилья, уверяю вас, и не взглянула бы на эти ужасные комнаты.

Кузины не стали уточнять, что их дом нашел слуга, дабы окончательно не расстраивать мадам Жадову, и перевели тему разговора на прогулки по окрестностям Вильны и магазины, которые стоит посетить.

В конце вечера к баронессе подошел Швайген и попросил разрешения сопровождать ее на пикник, о котором, оказывается, успела уговориться молодежь. Памятуя о раздорах, происшедших между девицами и их матерями из‑за внимания барона, Докки было замялась, но, узнав, что у барышень уже есть спутники на эту прогулку, приняла его предложение. Оставалось только надеяться, что в большой компании вряд ли можно будет разобраться, кто чьим спутником или спутницей является, если, конечно, не привлекать к этой договоренности особое внимание.

Последующие дни прошли в изучении города, посещении магазинов и визитах, которые делала Докки, чтобы возобновить петербургские связи и получить приглашения на все престижные вечера и балы.

– Аннет умрет, когда узнает, что мы идем на вечер к князю Вольскому, на прием Поляевых, к Щедриным и Бургерхофам! – восклицала Мари. – Она в жизни не попадет в это общество! О, chèrie, как я тебе благодарна – ты даже не представляешь всю глубину моей к тебе любви и признательности! Без тебя мы были бы вынуждены довольствоваться кругом этих Жадовых и непонятно кого еще.

Но Ирина хотела общаться со своими новыми подружками – Лизой и Полли, а Мари была не прочь посудачить с Аннет, поэтому почти каждый день они встречались с Жадовыми. Докки также приходилось находиться в этой компании, хотя ей до крайности надоело слушать как бесконечные сплетни, так и восторженное верещание девиц по поводу офицеров – младших чинов Главного штаба, которые охотно сопровождали дам во время прогулок.

– Не знаю, не знаю, – говорила Жадова, снисходительно взирая на флирт молодых людей. – Штабс‑капитан Зорин, конечно, очень мил. Но ему всего девятнадцать лет, сам еще дитя. Поручики Гурин и Соколовский ему ровесники. Они все неплохого происхождения, хотя вряд ли могут составить пары нашим девочкам. В их возрасте еще не женятся…

Молодые офицеры с удовольствием развлекались в обществе юных барышень, определенно не имея серьезных намерениях. Да и сами девицы рассчитывали привлечь внимание генералов или на худой конец полковников – мужчин постарше и в чинах. Они возлагали большие надежды на предстоящий бал, где соберется цвет офицерства, и готовились к этому событию с особой тщательностью, в радужных мечтах предвкушая знакомства с более перспективными кавалерами.

Докки отложила отъезд в Залужное на неделю – требовалось время, чтобы ввести кузину в общество, да и самой ей хотелось вдоволь насладиться своим путешествием. Было бы обидно уехать, не посетив все достопримечательности Вильны и окрестностей.

Все той же компанией они совершили поездку на гору под названием Замковая, на вершине которой возвышалась полуразрушенная башня, построенная много веков тому назад. Оттуда открывался великолепный вид на окруженный холмами город и речку Вилию, тянувшуюся по долине блестящей извилистой лентой. Посмотрели парад гвардейцев на площади перед дворцом, видели государя, великого князя Константина Павловича и принцев, наблюдавших за марширующими рядами с балкона императорской квартиры. В один из вечеров выбрались в оперу, правда, не слишком успешно, поскольку оркестр и певцы играли и пели нечто невразумительное, каждый на свой лад. Обедали и ужинали обычно в гостях, и сами устроили несколько домашних приемов, благо их жилище могло вместить то уже немалое количество знакомых, которыми они успели обзавестись.

Мари и Ирина были в восторге от пребывания в Вильне, да и сама Докки с немалым удовольствием проводила полные новыми впечатлениями, насыщенные событиями дни, хотя порой ей очень не хватало того уединения, каким она располагала в Петербурге. Докки вовсе не была затворницей, и нельзя было сказать, что ей не нравилась светская жизнь, но там в любой момент она могла от чего‑то отказаться, что‑то пропустить, куда‑то не пойти, а дома ее всегда ждали желанный покой и приятные сердцу занятия. Здесь же приходилось с утра до вечера находиться в компании людей, не имея возможности побыть одной. Каждый день нужно было куда‑то ехать, с кем‑то общаться, а первая же ее попытка отказаться от очередного визита вызвала такую бурю удивления и вопросов, что стала и последней.

Повсюду говорили о грядущей и неминуемой войне, и казалось, что все хотели, словно в последний раз, насладиться прелестями мирной, беззаботной и праздничной жизни. Докки оказалась настолько втянутой в эту веселую круговерть, что подзабыла о недавних опасениях показаться в глазах общества «веселой» вдовушкой, приехавшей в Вильну с определенной целью. Но вскоре некоторые события заставили ее прочувствовать всю двусмысленность своего положения.

Все началось с того пикника, на который ее должен был сопровождать барон Швайген. Мари и Аннет отправились на прогулку в коляске, все остальные – верхом, в их числе Докки на своей рыжей английской кобыле Дольке. Когда к ним присоединились кавалеры, девицам и их матерям очень не понравилось, что Швайген едет рядом с баронессой.

Докки решила не замечать досаду своих спутниц, чтобы не портить себе настроение, хотя ее задели косые взгляды – не столько Жадовых и Ирины, сколько Мари, от которой она не ожидала столь неприязненного к себе отношения из‑за пресловутого полковника.

«Зачем только я приняла его приглашение? – корила она себя, пока компания выбиралась из города. – В следующий раз непременно откажусь. Мне совсем не нужен этот барон. Он, конечно, приятный молодой человек, но мне вовсе не хочется из‑за него портить отношения с кузиной».

Легко было понять, почему Швайген предпочитает ее общество: взрослому и неглупому мужчине трудно выносить жеманных барышень, способных лишь хихикать да говорить глупости. Если у барона не было серьезных намерений в отношении одной из девиц – а, судя по всему, никто из них его особо не привлекал, для него предпочтительнее была компания Докки, общение с которой его ни к чему не обязывало.

«Остается надеяться, что он не предложит вступить с ним в связь, – размышляла она. – Мне бы не хотелось разочароваться в нем, хотя своим появлением в Вильне я уже дала повод думать, что ищу развлечений. Как я могла не подумать об этом?!»

Выехав из города, Докки и Швайген вскоре опередили всю компанию, то мчась наперегонки галопом, то давая лошадям передохнуть и двигаясь шагом, смеясь и болтая о всякой всячине. Барон оказался весьма приятным и остроумным собеседником, легко поддерживал разговор, шутил, рассказывал анекдоты и эпизоды из своей жизни и военной службы.

– Первая любовь со мной случилась в семнадцать лет, – говорил он. – Барышне, совершенно меня очаровавшей, в ту пору едва исполнилось пятнадцать. Я был решительно влюблен и полностью ослеплен ее красотой, грациозностью и наивностью, представляя ее ангелом, этакой богиней…

– Позвольте попробовать ее описать, – рассмеялась Докки. – Верно, сложением она походила на Венеру, имела белокурые волосы, голубые глаза, живость во взгляде…

– Ничуть, хотя очень похоже, – улыбнулся Швайген. – Фигура у нее – чисто Диана, волосы и глаза – темные, взгляд томный. Особа эта увлекалась поэзией, музыкой – словом, необычайно романтическая и возвышенная душа. За ней ухаживал один господин с большим состоянием и небольшим брюшком. Ему было двадцать пять лет, и мне он казался стариком. Я считал, что запросто смогу одержать над ним победу, поскольку на моей стороне были молодость и стройная фигура.

– Так ваша богиня была отдана этому господину? – Докки знала, как совершаются некоторые браки.

– Угадали. Но позже, когда я ее уже разлюбил.

– А, так ваша любовь к тому времени…

– Обратилась на другую девицу, вылитую Юнону, – рассмеялся Швайген. – А ваша первая любовь? Вы не поделитесь со мной воспоминаниями?

Докки чуть смутилась и похлопала по шее разгоряченную Дольку.

– Это был приятель брата, который захаживал к нему в гости, – чуть запнувшись, сказала она. – Он играл со мной в солдатики, перешедшие ко мне с другими игрушками брата. Ему было лет восемнадцать, а мне – пять. Помню, как я ждала его прихода, сидя на подоконнике своей комнаты с коробкой солдатиков в руках.

Швайген улыбнулся:

– А когда выросли?

– Сын нашего соседа по имению – сейчас даже не помню его имени – спас меня от бодливой козы, довольно невежливо перекинув через изгородь лужайки, на которую я неосторожно забрела. Помню, сначала я страшно рассердилась на него, потому что оборка платья зацепилась за жердь и разорвалась. Но потом я разглядела его бархатные карие глаза… О, посмотрите, идет колонна солдат, – она показала барону на марширующий вдали военный отряд.

Швайген заговорил о частых маневрах, от которых все в армии уже устали, а Докки с облегчением вздохнула. Тот соседский юноша был довольно противным малым с бесцветными глазами и вовсе не спасал ее от козы.

«Как бы удивился барон, узнав, что я никогда не любила, – подумала она. – Кто‑то нравился – да, но не более. Наверное, потому, что я боюсь давать волю своим чувствам или просто не способна любить. Да мне это и не нужно. Еще хорошо, что Швайгену хватило ума не поинтересоваться, любила ли я своего мужа…»

Ее зазнобило, несмотря на теплую погоду, и она постаралась, как обычно делала, выкинуть все непрошеные воспоминания из головы.

– А вы отлично ездите верхом, – заметил барон, откровенно любуясь ее изящной и уверенной посадкой в седле.

– Обожаю лошадей и верховую езду! – сообщила ему Докки. – И никогда не упускаю случая прокатиться хорошим галопом.

– Тогда наперегонки – вон до той развилки, – предложил он.

Докки с места подняла в галоп свою резвую тонконогую кобылу, Швайген припустил за ней, и они поскакали по дороге, наслаждаясь быстрой ездой и компанией друг друга.

У речки Погулянки их ждали слуги, на берегу были расстелены одеяла и разложены скатерти, уставленные тарелками с закусками. Верховые участники прогулки успели спешиться и размять ноги, пока до места пикника добрался экипаж с дамами в сопровождении нового всадника, которым – к изумлению Докки – оказался князь Рогозин.

– Мы встретились у выезда из города, – сообщила кузине довольная Мари. – Конечно, я пригласила князя составить нам компанию.

Появление Рогозина стало не слишком приятным сюрпризом для баронессы, но оно внесло ощутимое оживление в ряды барышень. Те защебетали куда веселее, взбудораженные прогулкой на свежем воздухе, присутствием молодых офицеров, среди которых оказался теперь и князь, чья внешность, титул, а также репутация отъявленного сердцееда не могли оставить равнодушными трепетные девичьи сердца.

Жадова не скрывала радости по поводу представившегося ей случая свести знакомство с Рогозиным, о чем она прежде могла только мечтать. Но, будучи наслышанной о попытках князя добиться расположения Ледяной Баронессы, она настороженно следила за каждым их словом или жестом, обращенным друг к другу. Рогозин оправдал ее надежды, когда после трапезы предложил Докки прогуляться вдоль реки. Было неловко отказываться от его вежливого приглашения, поэтому ей пришлось опереться на подставленную им руку и пройтись в его обществе по берегу Погулянки.

– Не ожидал вас здесь встретить, – сказал князь, едва они отошли от компании на достаточное расстояние, чтобы никто их не услышал.

– Отчего же? – спросила Докки.

– В Вильну приехали жены офицеров, чтобы побыть со мужьями, дальновидные матери привезли дочерей на выданье, желая по случаю устроить их замужество, – ведь здесь собрался весь офицерский состав Первой Западной армии, – он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел на нее. – Среди прибывших есть и светские дамы, которые рассчитывают обрести новые или возобновить старые знакомства. Смею ли я надеяться, что теперь вы отнесетесь более снисходительно к своим верным поклонникам?

– Не смеете, – Докки сильно уязвили его слова. Предположи он, что она ищет мужа, – это выглядело бы не так оскорбительно, как его намек на то, что она находится здесь в поисках определенного вида развлечений.

– Я всего лишь сопроводила сюда свою кузину, – она остановилась и высвободила руку из‑под его локтя, – и никто не давал вам права делать подобные выводы.

– Вовсе не хотел обидеть вас, дорогая Докки, – с присущей ему фамильярностью и беззаботностью откликнулся князь. – Вы меня не так поняли. Я лишь выразил надежду, что вы благосклонно воспримете мое восхищение вами и мою вечную преданность. Кто знает, возможно, близость войны и связанные с нею опасности смягчат ваше сердце, и в нем найдется хоть капля сострадания к душе, истерзанной безответной любовью к вам…

Докки еще злилась, но ей трудно было удержаться от улыбки, выслушивая оправдания Рогозина и его витиеватые заверения в чувствах, какие он испытывал одновременно ко многим женщинам.

– Право, князь, оставим эту тему, – она повернулась и направилась обратно, жестом пригласив Рогозина следовать за собой. – Капля моего сострадания вам обеспечена, но уверена, вы легко найдете куда более отзывчивых дам, которые смогут предложить вам гораздо больше, нежели я.

– К счастью, мир не без добрых людей, – охотно согласился он. – Тем обиднее, когда единственная женщина, которая нужна, отвергает брошенные к ее ногам самые нежные и искренние признания в неизмеримой и беззаветной страсти…

– Ежели б я была единственной, кто вам нужен! – рассмеялась Докки.

– Хотите стать моей единственной? – оживился Рогозин. – Клянусь…

– О, не нужно клятв, – остановила она его. – Мы с вами прекрасно знаем, что они невыполнимы и ни к чему не приведут.

Они подошли к компании, и Докки присела рядом с Мари и Аннет, почувствовав на себе внимательный взгляд Швайгена. Рогозин с беззаботным видом взял бокал вина, подошел к барону и Жадову и вместе с ними стал наблюдать за молодежью, затеявшей игру в камешки: под визги барышень офицеры закидывали речную гальку в воду – кто дальше бросит.

Жадова вскользь посмотрела на Докки и продолжила разговор с Мари.

– Конечно, мужчинам трудно остепениться и привыкнуть к мысли о верности женам, когда вокруг столько соблазнов. Ежели первые люди государства при законной жене заводят другую женщину, – она намекала на Марию Нарышкину, пассию государя, о чем сразу догадались ее слушательницы, – то чего ждать от остальных, охотно перенимающих легкомысленные нравы двора и высшего света? Да еще и некоторые дамы, всякие вдовушки и жены, разъехавшиеся с мужьями, коим несть числа в наше время, считают себя вправе развлекаться самым вольным способом, тем всячески поощряя мужчин и отвращая их от женитьбы на достойных и скромных девушках, с которыми только и возможно познать истинные радости семейной жизни.

Мари, встрепенувшись, заговорила о наследниках, рождение которых подвигает мужчин к женитьбе, а также о любви, которая может настичь и привести к алтарю любого.

Вдруг Аннет перебила ее самым неделикатным способом, прошипев сквозь зубы:

– Гляньте‑ка! Вот ярчайший пример бесстыдства и пренебрежения всеми приличиями!

Дамы обернулись в ту сторону, куда смотрела Жадова, и увидели всадников, проезжавших по краю поляны. Впереди рядом с офицером в генеральском мундире ехала известная в петербургском свете красавица княгиня Сандра Качловская. Она несколько лет назад разъехалась с мужем и, как утверждали злые языки, за это время сменила не одного любовника.

– Генерал‑майор Алексеев‑младший, – Аннет показала на спутника княгини, молодого мужчину весьма приятной наружности. – Сзади едет генерал Ядринцев со старшей внучкой князя Вольского. До чего же она страшненькая! Мои девочки куда как краше… А вон тот – на серой лошади – полковник, сопровождает старшую дочь Софи Байковой. Уму непостижимо!

Докки отметила, что два генерала из списка Жадовой, коих та прочила в женихи своим дочерям, не ведая, что творят, ухаживали совсем не за теми барышнями, за кем были бы должны.

После того как кавалькада скрылась из виду, Жадова с нескрываемым разочарованием в голосе воскликнула:

– Как это Софи отпустила свою дочь в компании Сандры?! Я бы в жизни не позволила Лизе и Полли даже приблизиться к столь распущенной особе! Кстати, Софи рассказывала, что Сандра вьется вокруг Палевского, но, по всей видимости, потерпела неудачу, раз отправилась на прогулку с Алексеевым. Говорят, на последний бал ее сопровождал Фирсов. Впрочем, на ней они все равно не женятся – она же замужем! – и у моих дочерей есть все шансы своей юностью и свежестью увлечь какого‑нибудь генерала или титулованного полковника!

Мари с ней полностью согласилась, добавив, что и ее дочь вполне способна понравиться тому же генералу Алексееву, который, как она заметила, с большим интересом на нее посмотрел. Жадова стала пылко доказывать, что Алексеев больше смотрел на свою спутницу, чем по сторонам. Но едва она собралась привести очередное тому доказательство, как к ним подошел ее муж, предложивший дамам собираться, чтобы успеть вернуться в город к обеду.