Глава IV. Улов Бизоля или странное облако

Природа каждому оружие дала:

Орлу – горбатый клюв и мощные крыла,

Быку – его рога, коню – его копыта,

У зайца быстрый бег, гадюка ядовита…

Пернетта дю Гюйе

Обгоревшие трупы не было нужды хоронить: они лежали словно головешки, усыпав все поле перед крепостью Фавор, уходя все глубже в песок, а ветер разносил по окрестностям страшный человеческий пепел. Даже оружие и доспехи лежали обугленные и покореженные, испытав чудовищную силу огня. Целый месяц египтяне не могли опомниться после поразившего их войско огненного смерча, выпущенного на них из цитадели; тридцать дней султан Насир и принц Санджар приводили в порядок своих солдат, не предпринимая попыток генерального наступления на Фавор. За это время происходили лишь мелкие отдельные стычки, и то вдали от крепости: мусульмане боялись пока вступить на ужасное кладбище. Если бы они знали, что смертоносная горючая смесь Андре де Монбара давно кончилась, что он израсходовал ее всю в тот роковой для египтян день! Наверное, они смели бы крепость и цитадель с лица земли, мстя за несколько тысяч воинов, сгоревших заживо… Но поданный им урок был столь жесток, что даже под страхом смерти ни султан Насир, ни Санджар не смогли бы сейчас вновь отправить сельджуков и мамлюков в бой. Должно было пройти время, чтобы запах горящего человеческого мяса выветрился из памяти.

Но египтянам стало известно другое: смертоносный огонь пришел из цитадели и принесли его тамплиеры. Заочно каждый из них, а в особенности де Пейн, Зегенгейм и Андре де Монбар были приговорены к самой мучительной казни – оставалось лишь добраться до их тел, которые можно было бы потом начать рвать раскаленными крючьями… Но как это сделать? Взятие в плен хотя бы нескольких тамплиеров и предание их публичной казни, где были бы воочию показаны их муки, кровь и вывернутые кости, а миф об их неуязвимости развеян, несомненно придали бы воодушевления погруженным в скорбь воинам, подняли бы их боевой дух. Верные своей излюбленной тактике, сельджуки кружили вдали от крепости, либо внезапно выскакивали перед рыцарскими патрульными отрядами, стараясь увлечь их подальше и заманить в западню; но даже если ловушка захлопывалась, то в плен попадали простые латники‑иоанниты или солдаты из гарнизона Гонзаго. Тамплиеры на подобные провокации не попадались.

С досады султан Насир пошел на явный подлог. Он велел отобрать с десяток пленных солдат, надеть на них белые плащи с красным восьмиконечным крестом, какие носили рыцари де Пейна, вырвать им языки, чтобы молчали под пытками, и выставить на центральной площади Син‑аль‑Набра, привязав к деревянным столбам. Затем глашатаи во всеуслышанье объявили о пленении ненавистных врагов мусульман – всех рыцарей Ордена тамплиеров во главе с самым главным шайтаном – Гуго де Пейном. Несчастные подверглись мучительным издевательствам, прежде чем их прикончили, размозжив головы камнями. На простых египтян, ливийцев и сельджуков показательная казнь произвела благоприятное впечатление (эфиопы и суданцы еще раньше покинули лагерь султана Насира, вернувшись в свои страны – от греха подальше, напуганные «греческим огнем» Монбара), но все военачальники прекрасно знали или догадывались о «злой шутке» египетского правителя. Дошла она и до стен Фавора. Сам комендант крепости Рауль Гонзаго, капитан иоаннитов Гронжор и барон Бломберг явились в цитадель, чтобы засвидетельствовать свое почтение «мертвецам»‑тамплиерам.

– Для покойника ты чертовски хорошо выглядишь! – сообщил гессенский барон Людвигу фон Зегенгейму. – Скажи, как долго тебя пытали мамлюки Насира? Сколько жил из тебя вытянули? Все ли пальцы на ногах отрезали?

– Лично мне они выкололи глаз! – вставил Роже де Мондидье. – И я им этого не прощу!

– Тайна вашего глаза волнует всю Палестину, – усмехнулся Бломберг. На походной койке возле окна лежал Монбар, укрытый одеялами, на низеньком стульчике около него сидела Сандра, приготавливая питательную смесь; здоровье рыцаря постепенно восстанавливалось, наибольшее опасение вызывала глубокая рана в голени, но сейчас он уже пришел в себя и с интересом прислушивался к разговору.

– Однако, что будем делать дальше? – вмешался Гонзаго. – Сельджуки снова активизировались, их наскоки следуют один за другим… Скоро они почувствуют, что ваш «греческий огонь», сеньор Монбар, более им не опасен. И тогда они перейдут в главное наступление, собрав все силы.

– В ближайшее время я лично успокою их, – пообещал Бизоль.

– А у меня в запасе есть еще несколько сюрпризов, – промолвил Монбар. Незаметный воин, к которому долгое время многие рыцари относились с подозрением, не сразу приняв его в свою среду, теперь пользовался у всех тамплиеров заметным уважением и любовью, а Бизоль попросту опекал его, как заботливая нянька.

– Наш славный Андре может лишь дунуть – и сарацины растворятся в пыль, – с гордостью добавил он. – А я вскоре отправлюсь на ловлю крупной рыбы.

– И все же. После ухода эфиопов у султана Насира еще несметные силы – около ста тысяч, – промолвил капитан Гронжор. – А графа Танкреда все нет и нет.

– Как бы он вообще не позабыл о нас, – проворчал маркиз де Сетина. – Не повторился бы Тир…

– Нам надо продержаться еще недели две, – произнес Гуго де Пейн. – Прежде всего, нужно сделать все, чтобы неприятель по‑прежнему был уверен в нашей силе. А для этого будем постоянно тревожить его. Проигрывает тот, кто впадает в сон.

– Кроме Бизоля, – усмехнулся Роже. – Он и храпом способен разогнать всех мамлюков султана.

– Будем готовиться, – подытожил Зегенгейм. – Самое страшное для всех нас – впереди.

Слова его, сказанные вскользь, оказались в скором времени пророческими… Прощаясь с гостями, Гуго де Пейн и Людвиг фон Зегенгейм немного проводили их по склону горы. Оставив спускающихся вниз спутников, барон Бломберг задержался возле тамплиеров. Не привыкнув к долгим дипломатическим изъяснениям, гессенский рыцарь с откровенной прямотой заявил:

– Есть у меня одно желание, не знаю, вот, как вы к нему отнесетесь… Мне претят постоянные интриги магистра иоаннитов барона Жирара. И хотя я вхожу в центральный совет Ордена госпитальеров, но хотел бы покинуть его. Мне больше по душе ваш Орден, мессир де Пейн. И если бы вы приняли меня в него хотя бы простым рыцарем, то я бы верно служил святой идее, начертанной на вашем знамени. Такого же мнения придерживаются и многие мои воины. Скажу по‑солдатски: берите нас со всеми потрохами и записывайте в тамплиеры!

В сумерках лицо Гуго де Пейна выглядело непроницаемо, ни одним мускулом он не отреагировал на предложение храброго барона Бломберга.

– Так как же? – нетерпеливо спросил гессенский рыцарь, переводя взгляд на своего старого товарища Зегенгейма. Тот лишь молча пожал плечами, кивнув на де Пейна. Наконец, Гуго нарушил тягостную тишину.

– Пока это невозможно, – глухо произнес он, протягивая барону руку. – Примите мою дружбу и… не обижайтесь. Если ваше желание не изменится со временем, то я дам знать, когда можно будет объявить о вашем вступлении в Орден.

– Да… жаль… – несколько обиженно протянул Бломберг. – Ну что же, видно, недостоин я ваших знамен…

– Пойми, Рудольф, ты тут не причем, – вступился Людвиг. – Речь идет о принципах, которые мы не можем нарушить. Сейчас в Орден тамплиеров не смог бы вступить и сам король Франции, если бы захотел того.

– А… Ну, тогда – ладно! – чуть взбодрился Бломберг. – И прощайте, господа. Помните – что я первый на очереди. А уж короли и герцоги – за мной! – и он легко побежал вниз по уже протоптанной тропинке. А Гуго и Людвиг, переглянувшись и поняв друг друга без слов, вернулись в цитадель.

Принц Санджар остался разочарован казнью лже‑тамплиеров на площади Син‑аль‑Набра: он понимал, что подобные маскарады только еще больше разлагают войска, показывают беспомощность султана. Другое дело – если бы тамплиеров можно было действительно захватить и протащить с веревками на шее по улицам и площадям городов Египта и Сирии. И он поручил Умару Рахмону собрать в один отряд опытных воинов из курдов, привыкших лазить по скалам, для восхождения на Синай. И уж оттуда, сверху они должны были опуститься подобно горным барсам на цитадель, перебить ее защитников, а уцелевших рыцарей передать отряду поддержки, перед которым была поставлена другая задача: обойти Синай под покровом ночи и затаиться у подножия склона, невдалеке от цитадели. Рахмон подготовил «барсов» за два дня и лично возглавил группу. В ее состав вошло тридцать курдов, снаряженных веревками с крючьями, небольшими топориками и длинными кинжалами. Обуты они были в мягкие бесшумные туфли на войлоке, а накидки с капюшонами сливались с цветом земли и камней. Осмотрев выстроившийся перед его шатром отряд, принц Санджар остался доволен молчаливыми, решительными лицами головорезов‑курдов. Умар Рахмон получил приказ отправляться за добычей…

В полдень того же дня, Сандра, сидящая у постели раненого Андре де Монбара, рассказывала ему одну из генуэзских легенд – о том, как ревнивый мавр полюбил белокурую дочь дожа и что из этого вышло, пока рыцарь не уснул под ее сказки о любви. Из тамплиеров в цитадели оставались лишь маркиз де Сетина, с интересом прислушивавшийся к ее рассказу и что‑то записывающий в тетрадь, и граф Норфолк, погруженный в свои думы. Виченцо уже несколько дней с раннего утра исчезал из дома: по заданию де Пейна он оборудовал наблюдательный схрон на вершине Синая, и, пробираясь туда, следил за всеми перемещениями в лежащем по другую сторону горы Син‑аль‑Набре.

Бизоль с Роже отправились на «рыбную ловлю», а мессир с Зегенгеймом и Гораджичем ушли в крепость Фавор. Сандру заинтересовало то, что оставшиеся в цитадели оруженосцы как‑то странно переглядываются и перемигиваются между собой. Она увидела в зеркальце, как Раймонд сделал за ее спиной знак остальным оруженосцам, и они стали по одному незаметно покидать цитадель. Ушел высокий англичанин Гондемар, согнувшись перед низкой дверью пополам; пятясь задом и непрестанно улыбаясь, вышел маленький китаец Джан; затрещал пол под огромным венгром Иштваном; надменно, как петух, ушел испанец Корденаль; незаметно выскользнул бесцветный Аршамбо; пробормотав что‑то, удалился косоглазый Нивар; протиснулся в двери толстяк Дижон; взглянув на девушку и смущенно покраснев, споткнулся на ровном месте и выбежал Раймонд Плантар. Все это было очень странно. Сандра поправила одеяло на постели Монбара и подошла к двери. В зарослях мелькнул плащ Раймонда; нагнувшись, он исчез у входа и пещеру. Не долго думая, Сандра последовала за ним…

Могильный холод пронзил ее тело, когда она вступила под низкие своды пещеры; где‑то впереди засветился огонек свечи. Идя по направлению к нему, девушка чувствовала, что пол уходит из под ног. Коснувшись рукой осклизлой стены, содрогнувшись от отвращения, она двинулась вперед. Узкий коридор сворачивал влево, затем – еще один поворот, и перед ней открылась просторная подземная зала, куда пробивались слабые пучки света сквозь трещины в горной породе. С высоких потолков свисали ледяные глыбы, а в глубь залы уходило широкое озеро, напоминающее серебряное блюдо. Восемь человек – оруженосцы рыцарей – разместились на его берегу, рассевшись на камнях или опершись на мечи. Голос Раймонда, хотя он говорил шепотом, звонко разносился по всей зале. Сандра притаилась возле стены, скрытая полумракам, и прислушалась к разговору.

– …мессир сказал: постоянно тревожить сельджуков, и я думаю – не дело, если мы будем отсиживаться в цитадели. Все ли вы согласны совершить со мною ночную вылазку? – фигура Раймонда, вытянувшегося и возмужавшего за последнее время, выглядела еще по‑юношески угловатой, а твердостью голоса он старался подражать Гуго де Пейну.

– Я не прочь! – согласился Дижон, который был старше его на два года, а комплекцией уже напоминал Бизоля де Сент‑Омера.

– Но прежде всего надо выбрать руководителя, – уточнил кабальерос Корденаль. – Я из вас самый опытный, значит, мне и выпадет эта нелегкая задача. Увы! – и он надменно сложил на груди руки, считая вопрос решенным. Иного мнения придерживался оруженосец графа Норфолка.

– Позвольте, – поправил его Гондемар. – Я ничуть не уступаю вам в летах и опыте. Кроме того, мой дедушка приходился двоюродным братом самому графу Кенту.

– Не знаю такого! – отрезал Корденаль.

– Естественно. Не в каждой захудалой провинции Испании знают это имя.

Готовый вспыхнуть спор остановил оруженосец Андре де Монбара – Аршамбо:

– Давайте бросим жребий, – предложил он. – И на кого он падет, тот в возглавит нашу вылазку в лагерь сельджуков.

– А ежели это будет Джан? – и Корденаль презрительно ткнул пальцем в сторону маленького китайца.

– Что вы имеете против нашего друга? – подал голос молчаливый гигант Иштван, из тела которого умелый портной смог бы выкроить четырех Джанов.

– Действительно, рука судьбы – рука Бога, – произнес косоватый Нивар, который за время службы у Роже де Мондидье так научился играть в кости, что не сомневался в своих способностях выбросить любую цифру. Слазив в карман, он подбросил на ладони игральные кости. – Нас здесь восемь человек. Начнем?

– Девять! – выступила из тени Сандра. – Я познакомилась с вами как оруженосец Виченцо Тропези; им и остаюсь до сих пор по собственной воле. Или есть возражения?

Она вышла в круг и пронзительно посмотрела на ошарашенных мужчин; лишь Джан тотчас же заулыбался и закивал головой.

– Очень хорошо! – сказал он, уступая ей место на камешке.

– А что бы у вас больше не было разногласий – то я беру руководство всей операцией на себя, – продолжила она, взяв из рук Нивара кости и швырнув их в озеро. – Кто желает знать, сколько у меня выпало цифр – может слазить за ними на дно!

– Была охота, как же! – недовольно пробормотал Гондемар, зябко поежившись.

– У меня будет меньше, – согласился Дижон.

– Ну и я не полезу, – промолвил, смирившись, Корденаль.

И лишь один Раймонд, вспыхнув, расстроенно проговорил:

– Это нечестно! Идея принадлежит мне, я собрал вас всех, а она…

– Успокойся! – положил свою тяжелую руку ему на плечо Иштван. – Никто не сможет упрекнуть сеньору в отсутствии смелости. Я так просто был бы рад служить под ее началом…

Сандра насмешливо смотрела на Раймонда, который под ее взглядом стал таять, как восковая свеча возле камина.

– А ты? – спросила она его прямо.

Раймонд покраснел еще больше и пролепетал нечто невразумительное.

– Значит – и ты тоже, – утвердительно кивнула она головой. – Итак, а теперь посвятите меня в свой план…

Конный разъезд из пяти сельджуков показался между деревьями: оглядываясь, они медленно продвигались вперед, вступив на запретную полосу, которую покрывала своей тенью гора Синай. Затаившийся в расщелине Бизоль рассмотрел соломенную шевелюру Роже, прикрытую листьями кипариса, и приготовился. Едва копыта лошадей пересекли линию, соединяющую оба укрытия, как он потянул за веревку и гигантская сеть опустилась на головы сельджуков. Кони всхрапнули, заметались, всадники пытались вытащить мечи, но запутались в ячейках и попадали на землю; кроме того, Бизоль протащил несколько метров всю сеть за собой, не давая им подняться. Потом он подхватил свою дубинку и поспешил в самую кучу, щедро раздаривая удары. Оглушив турок, он перетащил их вместе с Роже в ближайший овраг, где уже «загорали» с десяток пленников, связанные одной веревкой.

– Принимайте в компанию, – сказал им Бизоль, вытирая со лба пот. Трудился он с раннего утра, поскольку ясно даже младенцу, что лучший клев идет на рассвете. Затем он и Роже заняли исходные позиции. Место для «рыбалки» было выбрано очень удачное: отсюда шла единственная прямая дорога к Син‑аль‑Набру, а до крепости Фавор было достаточно далеко, и сельджуки, отправляясь на разведку или за пропитанием в ближайшие селения, не слишком заботились о безопасности. За три последующих часа Бизоль и Роже выловили еще два десятка колючих ершей, попалась даже зубастая щука в лице начальника конной сотни, который чуть не прокусил сеть и не уплыл обратно.

– Достаточно, что ли? – спросил Роже, которому надоело каждый раз взбираться на ветку кипариса и сидеть там, подобно попугаю.

– Полезай, полезай! – напутствовал его Бизоль. – Я чую – к нам плывет жирный налим…

И он оказался прав. Но на сей раз к ним приплыл целый косяк рыб. Налима в малиновых шароварах и остроконечной шапке, украшенной серебряными звездами, окружало человек тридцать охранников. Ехали они плотной группой, с обнаженными кривыми саблями и выставленными пиками. Роже из ветвей сделал Бизолю предостерегающий знак.

– Как же! – проворчал Сент‑Омер. – Стану я их упускать…

Когда отряд въехал в отбрасываемую горой тень, Бизоль рванул веревку и сеть взвилась в воздух. Она покрыла конников, заметавшихся в ее плену, режущих острыми клинками ячейки. Поднявшийся гвалт спугнул птиц с деревьев, а Роже кубарем слетел на землю. Вдвоем с Бизолем они стали успокаивать сельджуков, обегая по краям сети, чтобы самим не запутаться в ячейках. Несколько человек сумели перерезать веревки; подхватив налима в шароварах, они потащили его за собой, стараясь выбраться на твердую почву. Все лошади валялись на земле со спутанными копытами.

– Отрежь им путь! – крикнул Бизоль, орудуя дубинкой налево и направо. Метнувшийся к беглецам Роже, встал на их пути, не давая вытащить налима из сетки. Острыми уколами меча он загонял пленников обратно, а Бизоль в это время изо всех сил дернул за свой конец сети, потащив ее со всем уловом на себя. И снова сельджуки забарахтались на земле, пытаясь подняться.

– Не трепыхайтесь! – увещевал их Бизоль, опять взявшийся за свою дубинку. Через некоторое время, все было кончено. Рыцари уселись неподалеку, подсчитывая пленных и отдыхая.

– Пожалуй, хватит! – сказал, наконец, Бизоль. – Сколько их?

– Тридцать один, – ответил Роже, щурясь на солнце, как довольный кот. – Да в овраге тридцать семь. Еще бы двух – и будет ровно семьдесят.

– Да, число должно быть ровное, – глубокомысленно согласился Бизоль. – Тогда остаемся еще…

И они стали перетаскивать новую добычу в овраг. Но целого числа никак не получалось. Поначалу к пленникам прибавилось еще шестеро воинов, потом – одиннадцать, затем – трое, а когда общее число дошло до девяносто семи, то друзья поняли, что так можно добраться и до тысячи и провести здесь не один день. Кроме того, из оврага все чаще начинали раздаваться голоса очнувшихся пленников.

– Проклятые мусульмане никак не хотят уложиться в стройную цифру! – недовольно проворчал Бизоль. – Экий несмышленый народ, будь они неладны!

– Ну давай дождемся еще троих? – предложил азартный Роже.

– Хватит. Надо кого‑то и Санджару оставить. На рассаду, – отозвался Бизоль, распутывая сеть. – Выводи их из оврага…

Рыбалка закончилась. Всех связанных пленников построили в колонну, набросили на них сеть, Бизоль ухватился за нее одной рукой и потащил, за собой, а Роже, шедший позади, подгонял отстающих пинками. Так они и подошли, спустя два часа, к крепости Фавор, еще издали приветствуемые громкими криками столпившихся возле ее стен рыцарей. Из цитадели, над которой развевалось белое знамя с восьмиконечным красным крестом, также махали руками и бурно выражали свой восторг. Пленных сдали коменданту Гонзаго; среди них оказался личный звездочет и предсказатель принца Санджара, известный на всем Востоке Туокай – тот самый «налим» в малиновых шароварах, пользовавшийся особым расположением самого правителя сельджуков Мухаммеда. Поговаривали, что без советов Туокая, ни Мухаммед, ни его сын Санджар не могут прожить и дня. Ходили и другие слухи: хитрый Туокай как‑то предсказал, что могущественный правитель умрет лишь тогда, когда случится смерть предсказателя; вот почему его берегли, как зеницу ока, практически не разрешая покидать Мевр. Но на сей раз Санджар умолил отца отпустить звездочета с собой. И… просчитался. Туокай попался в сети Бизоля.

Посмотреть на знаменитого астролога сбежались с разных концов Фавора, пришли и тамплиеры из цитадели. Туокая развязали, вернули отобранную у него кем‑то остроконечную шапку, почистили халат и почтительно препроводили в башню крепости, где размещался штаб Гонзаго. Звездочет немного успокоился и перестал трястись от страха. Все понимали, какая ценная добыча оказалась в их руках. Принцу Санджару грозил страшный гнев его отца; за жизнь Туокая можно было потребовать огромный выкуп. Бизоль и Роже стали подсчитывать будущие барыши…

– А может быть повесим его на воротах крепости? – лукаво предложил барон Бломберг, разглядывая улыбающегося Туокая. – Тогда, если верить его же предсказаниям, самый страшный наш враг – Мухаммед – вскоре также отдаст душу Аллаху! Стоит попробовать…

– Астрологи брешут, как собаки, – быстро возразил Роже, загораживая Туокая. – Нет уж!

– Это наша козырная карта, – промолвил Гуго де Пейн. – Пока звездочет здесь, Санджар пойдет с нами на любые переговоры. И мы воспользуемся этим.

– А деньги? – спросил Бизоль.

– Забудь о них. Возможно, что этот звездочет еще спасет нам жизнь.

– А давайте‑ка, сами спросим его о том, что нас ожидает в ближайшем будущем? – предложил капитан Гронжор. – Эй, ты! Что показывают звезды о моей судьбе?

– Знаете, что он вам ответит? – сказал Зегенгейм. – Ваша жизнь – на кончике его волос.

Астролог радостно закивал головой, не совсем понимая речь рыцарей.

– Отведите его в темницу, – распорядился Гонзаго. – И не спускайте с него глаз. Еще улетит в форточку…

– Как бы не так! – возразил Бизоль. – Я заберу его с собой, и он будет спать под моей кроватью, – и ухватив Туокая под руку, он повел его к выходу.

– Берегите его волосы! – насмешливо бросил им вслед капитан Гронжор. – А что делать с остальными пленными?

И он, и все остальные посмотрели на Гуго де Пейна, ожидая подтверждения необходимого решения: все знали о казни рыцарей на площади Син‑аль‑Набра и их смерть требовала возмездия.

Но никому не хотелось брать на себя ответственность в столь трудном вопросе. По холодному лицу де Пейна скользнула тень мучительного сомнения; он нахмурил брови и произнес глухим голосом:

– Идет война… Комендант Гонзаго, распорядитесь, чтобы число казненных в Син‑аль‑Набре соответствовало тем, кто отправится к ним на свидание… Остальные… послужат живыми щитами при новом наступлении принца Санджара. Они займут место на крепостной стене, возле бойниц.

Приговор несчастным был вынесен, и никто из присутствующих не проронил больше ни слова, почтительно глядя на отрешенно стоявшего в стороне мессира.

Наступил вечер, а в густом с приторным вкусом крови воздухе, словно повисла гнетущая тревога, обволакивающая пространство по обе стороны Синая. Возле цитадели все время надрывно кричала какая‑то птица, предупреждая об опасностях, подстерегающих ночью. Всех беспокоило отсутствие Виченцо Тропези, пока еще не спустившегося из своего наблюдательного схрона с вершины горы. И хотя он задерживался не в первый раз, но нынешняя декабрьская ночь была особенно темной, беззвездной и даже луна испуганно спряталась где‑то в небесной выси. На расстоянии двух шагов уже не было видно ничего, а на крутых склонах Синая немудрено было оступиться впотьмах и свалиться в одну из расщелин. Вдобавок ко всему, зачастил мелкий противный дождь, непрекращавшийся несколько часов, поднялся ветер, рвущий одежду и бросающий в лицо горсти песка; каменистые склоны сделались скользкими, осыпающимися под ногами.

– Скверная ночь… – произнес Людвиг фон Зегенгейм, вышедший вместе с Гуго де Пейном за ворота цитадели в всматриваясь в непроглядную темень. – На месте Виченцо я бы не рискнул спускаться вниз, а переночевал там. Лучше схватить простуду, чем сломать себе шею.

Где‑то вдалеке сверкнула молния, возвещая о приближающейся грозе; она осветила мрачные каменные зубья Синая, ее покрытый лишайником склон с блестящими потоками воды, фигуры двух рыцарей с капюшонами возле цитадели. Прогрохотал гром; тотчас же испуганно закричала неведомая птица.

– Завтра я отправлюсь в Син‑аль‑Набр, к принцу Санджару и султану Насиру, – медленно проговорил Гуго де Пейн. Он не видел лица Зегенгейма, но почувствовал его удивление. – Пока звездочет у нас, мне не причинят вреда, – добавил мессир. – Я же попробую вступить в переговоры и выиграть время, до подхода основных сил графа Танкреда. Иначе нам больше не на что надеяться.

– Это страшно рискованно, – произнес Людвиг. – Все мы заочно приговорены султаном к смертной казни.

– Но Туокай – наш заложник, и я надеюсь на здравый смысл Санджара и на его страх перед гневом Мухаммеда. Мне ничего не грозит.

– Принц Санджар не сможет защитить вас, если султан Насир захочет исполнить свой приговор. Учтите, что мы находимся в Египте, и султану плевать на всех звездочетов Мухаммеда вместе взятых.

– Будем надеяться на его союзнические обязательства перед сельджуками.

– Тогда отправимся к нему вместе, – предложил граф, и вновь сверкнувшая молния осветила их напряженные лица.

– Нет. Если уж суждено умереть, то не стоит лезть в петлю обоим. Кроме того, кто продолжит дело тамплиеров, если не вы? Прошу вас только об одном: остерегайтесь клюнийского монаха с родинкой под левым глазом, который непременно появится на вашем горизонте, когда меня не станет. И помните, что я никогда не был вашим соперником в споре за сердце принцессы Мелизинды.

Ветер рвал капюшоны рыцарей, а колючие струи дождя били в лицо. Грохочущие раскаты грома сопровождали их разговор. Взволнованный Людвиг пожал руку де Пейна.

– Вы – самый удивительный человек, после Годфруа Буйонского, встреченный мною на жизненном пути, – произнес он. – Храни вас Бог!

– Благодарю, граф. Однако, нам пора возвращаться. Следует удвоить караулы. Такая ночь – лучшее время для внезапного нападения.

Рыцари вернулись в цитадель. Многие тамплиеры уже отдыхали в своих нишах, по‑походному устроившись на досках, сложив рядом оружие и доспехи; маркиз де Сетина читал книгу при огарке свечи, князь Гораджич длинной портняжной иглой чинил снаряжение, а Туокай спал рядом с Бизолем, привязанный к его руке толстой веревкой. Сандра сидела на постели раненого Монбара и встревожено взглянула на вошедших.

– Его еще нет, – развел руками Гуго де Пейн. – Будем ждать.

Отправив на пост за ворота Раймонда и Иштвана, рыцари уселись возле небольшой печки, сложенной из камней, и погрузились в дрему, навеваемую огоньком пламени.

Далеко за полночь Гуго де Пейн очнулся от приглушенных разговоров за стеной – у ворот цитадели. Через мгновение дверь отворилась и, внутрь скользнул промокший, дрожащий от холода Виченцо Тропези; с его волос и плаща текли струи воды, а на ноги и руки налипли комки грязи. Увидев его, Сандра радостно вскрикнула. Виченцо приложил палец к губам.

– Минут через десять они будут здесь, – тихо произнес он, протягивая замерзшие ладони к огню. – Я успел раньше.

– Кто они? – негромко спросил Гуго, набрасывая на его плечи свой плащ.

– Не знаю. Я насчитал тридцать одного человека, поднимающихся на гребень горы. По виду – сельджуки. Ясно, что их цель – цитадель. Больше им некуда идти.

– Будите людей, – приказал де Пейн, сам тормоша храпящего Бизоля. Людвиг, Виченцо и Сандра поспешили к остальным. Через минуты рыцари и оруженосцы уже были на ногах, пристегивая доспехи и мечи. Никто не задавал лишних вопросов, все были готовы вступить в бой немедленно. В двух словах Гуго объяснил о грозящей опасности.

– Свет не зажигать. Всем покинуть помещение и перейти в пещеру, – распорядился он. – Со мной в цитадели останутся Бизоль, князь Гораджич, Роже де Мондидье и граф Норфолк. Мы встретим гостей здесь, а вы, когда услышите бой – ударите им в спину. Андре, вы сможете передвигаться самостоятельно?

– Постараюсь, – отозвался Монбар, опираясь на меч.

– Тогда все. Уходите.

Когда в цитадели осталось лишь пять рыцарей, Гуго потушил свечу и залил огонь в печке водой из кувшина.

– Занимайте места, друзья, какое кому удобно, – предложил он. – Я лично встану за дверью.

– А я предпочту немного поспать перед боем; жаль, не досмотрел очень вкусный сон! – и Бизоль улегся обратно на доски, положив на грудь свой щит и сжимая в руке меч. Гораджич взобрался под стропила, вытянув к двери копье, готовое пронзить первого вошедшего. Роже и Норфолк спрятались в нишах, напротив друг друга. Медленно и томительно потянулись последние минуты.

– Они могут удивиться – почему нет часовых? – прошептал Гораджич сверху.

– Не колите первого, – предупредил его де Пейн. – Пропустите дюжину внутрь, пусть сюда набьется побольше народа.

– Здесь будет тесно для боя.

– Тсс! – тихо отозвался мессир. – Кажется, идут!..

Лишь тонкий слух Гуго де Пейна уловил крадущийся шорох за стенкой, осыпавшиеся мелкие камешки. И вновь наступила тишина, но на сей раз за дверью ощущалось присутствие посторонних. В одной из бойниц мелькнула голова, пытающаяся заглянуть внутрь. Роже достаточно было протянуть руку, чтобы схватить любопытного за горло, но он сдержал себя. Наконец, слабо скрипнула дверь. Темная фигура сделала два шага в комнату и замерла возле порога. Внутри цитадели воздух дышал человеческим теплом, на постелях вдоль стен лежали накрытые одеялами спящие люди. Громко храпел рыцарь со щитом на груди. Махнув рукой, человек прошел вглубь цитадели, а за ним, гуськом пошли остальные с топориками и ножами в руках. Крадучись, они приблизились к кроватям. Гуго насчитал двенадцать человек. Следующий – тринадцатый только переступил порог. Больше он не успел сделать ни единого шага: копье Гораджича ткнулось ему в сердце, и Гуго тотчас же захлопнул дверь, навалившись на нее спиной. Одновременно с этим, подскочивший одним прыжком Бизоль, обрушил свой тяжелый щит на головы трех вставших в опасной близости от него курдов; Роже и Норфолк пронзили мечами двух других незваных гостей. Остальные заметались по комнате, поняв наконец, что попали в ловушку. Дверь затрещала под натиском остальных сельджуков, оставшихся снаружи и пытавшихся пробиться к своим; да и те бросились на де Пейна, который удерживал плечами дверь, а правой рукой с мечом отбивался от наседавших. Князь Гораджич в это время колол их копьем сверху. Поспешившие на помощь к Гуго тамплиеры, яростно начали рубить их в спины. Все это происходило в абсолютном молчании, слышались лишь тяжелые хрипы да лязг железа, поэтому было довольно трудно разобрать снаружи – что же происходит в цитадели? Единственная фраза была произнесена Бизолем, когда все кончилось:

– Впускай следующую партию, Гуго!

И де Пейн отступил от двери, сам распахнув ее. Кинувшиеся внутрь курды буквально опрокинули его, он отлетел к стенке и нападающие ворвались в цитадель, спотыкаясь о мертвых, сами валясь на пол, смешиваясь в кучу‑малу. В кромешной тьме трудно было разобрать где тут свои, а где – чужие? Началась такая страшная резня, что только стоны и вопли неслись из зашатавшейся цитадели, готовой, казалось, рухнуть вниз, к подножию Синая. А в дверь все напирали и напирали, но теперь это уже были рыцари‑тамплиеры и их оруженосцы, подоспевшие на подмогу из пещеры. С десяток человек они положили у входа в цитадель, неожиданно напав на них сзади, часть курдов вела бой на узкой площадке перед крутым склоном. Все происходящее изредка освещали вспышки молний возобновившейся грозы, словно сама природа, как третья сила, включилась в кровавую битву. Стоны и предсмертные крики неслись со всех сторон, заглушаемые страшными раскатами грома. Синай недовольно отзывался на дерущихся на его груди людей…

Гуго де Пейн даже не мог подняться от навалившихся на него тел. Лицо его было в крови – но это была не его кровь, а струившаяся из перерезанного горла курда, чей безжизненный затылок упирался ему в висок. Роже и Норфолк отступили в свои ниши, где, по крайней мере, можно было не опасаться ударов со спины, а Гораджич продолжал орудовать своим копьем сверху. Лишь один Бизоль оставался в центре цитадели, схватив меч обеими руками и вращая им вокруг себя, разя всех подряд. Он был подобен Гераклу, облепленному пигмеями. Даже несколько ножевых ран не причинили ему особого вреда, скользнув по коже. Видя, что одолеть безумного гиганта невозможно, сельджуки попятились к выходу и вырвались на площадку перед цитаделью, где шел другой бой, не менее жестокий. Люди скользили по мокрому склону, срывались вниз и кубарем летели к подножью, цепляясь за камни. Падали и сельджуки, и тамплиеры.

В крепости Фавор засветились огоньки, протрубил рожок, – там услышали звуки боя из цитадели. А внизу, у подножия Синая раздалось ржанье лошадей, оставшиеся внизу турки подавали сигналы Рахмону, требуя отхода. Умар Рахмон, вцепившись в выронившего меч рыцаря, покатился с ним вниз. За ним последовали и остальные, оставшиеся в живых курды, прыгая по камням и кувыркаясь в воздухе. Преследовать их было бесполезно: через некоторое время лишь топот копыт начал медленно растворяться в воздухе…

Когда из крепости подоспела подмога во главе с бароном Бломбергом, факелы осветили ужасное, пропитанное кровью место боя возле цитадели на маленькой площадке. Такая же картина предстала и внутри цитадели. Лежащие друг на друге трупы, стоны раненых, хрипы умирающих людей. Мертвые лежали и у подножия Синая: разбившись о камни или пронзенные мечами. Всего насчитали двадцать три, попавших в западню сельджука. Еще двоих – совершенно целехоньких – обнаружили позже в выгребной яме возле цитадели, забившихся туда со страха. Из рыцарей серьезное ранение получил Виченцо Тропези, чья бдительность спасла цитадель и всех тамплиеров: удар топорика пришелся ему в лобную часть головы и состояние его было крайне тяжелое. Виченцо был подобран у подножия горы без сознания; он тяжело дышал, а лицо было покрыто крупными каплями пота и залито кровью. Осмотревший его рану князь Гораджич мрачно покачал головой, отводя взгляд от взволнованной, бледной Сандры. Еще одну неприятную новость принес кабальерос Корденаль: ни среди живых, ни среди мертвых – нигде не было маркиза Хуана де Сетина.

К утру, когда окончательно рассвело и были найдены еще два трупа, стало ясно, что маркиз де Сетина скорее всего похищен отступившими сельджуками. Это горестное событие еще больше утвердило Гуго де Пейна в необходимости немедленного отбытия на переговоры с принцем Санджаром в Син‑аль‑Набр. Единственное, что пока радовало его – к Виченцо Тропези вернулось сознание и появилась надежда, что его молодой, крепкий организм справится с тяжелейшей раной. Пронзенные горем глаза Сандры немного посветлели, к ним вернулась их небесная голубизна, а к щекам вновь прилил румянец. Но и ее решение совершить вместе со всеми оруженосцами вылазку в стан египетских войск, причем сегодня же, осталось неизменным. Дева‑воительница жаждала отмщения за подлое ранение своего любимого. Поручив раненых Виченцо и Монбара стараниям народного врачевателя Милана Гораджича, она собрала оруженосцев в пещере, а спустя полчаса после отбытия из цитадели мессира, Бизоля и Зегенгейма, спустилась вместе со всеми к подножию Синая, где их ждали приготовленные Раймондом лошади. Они отправились той же дорогой, по которой недавно уехал Гуго де Пейн с тамплиерами. Исчезновение их из цитадели, конечно же, не могло пройти незамечено, но там сейчас трудилось столько присланных комендантом Гонзаго слуг, замывающих кровь и вытаскивающих трупы сельджуков, что оставшимся рыцарям было не до них.

Гуго де Пейн расстался с друзьями на развилке: одна из дорог вела в Египет, к селению Син‑аль‑Набр, другая – уходила в Аравию.

– Дальше я поеду один, – сказал он. – Прощайте…

– До встречи! – поправил его Бизоль. – Мы будем ждать тебя здесь. И если к вечеру ты не вернешься – я переверну весь Египет!

– А зачем вообще мы здесь воюем? – усомнился Людвиг. – Бизоль прекрасно справился бы со всем Востоком.

– Увы! – вздохнул Сент‑Омер. – Нет у меня таких способностей как у этого… Македонского.

На этой шутливой ноте они и расстались, хотя на душе у каждого было тревожно. Как встретят парламентера в Син‑аль‑Набре? Не выместят ли египтяне свой гнев за последние неудачи на Гуго де Пейне? Что ждет мессира в стане врагов? На эти вопросы ждать ответа оставалось недолго.

Появление одинокого рыцаря с восьмиконечным красным крестом на белом плаще вблизи Син‑аль‑Набра вызвало сильное волнение в стане сельджуков. Из лагеря выскочила группа всадников и понеслась навстречу Гуго де Пейну, который спокойно продолжал ехать вперед, подняв на древке копья белоснежный платок. За полтора месяца противостояния из крепости Фавор уже было несколько случаев перехода латников на сторону султана Насира, поэтому и приближающегося к стану рыцаря приняли за одного из перебежчиков. Сельджуки окружили де Пейна, яростно размахивая перед его лицом кривыми саблями, выкрикивая оскорбления, пытаясь набросить на шею веревку. Левой рукой Гуго ухватил петлю и вырвал веревку из рук воина.

– Мне надо говорить с принцем Санджаром! – выкрикнул он, показывая, что безоружен. – Я принес послание Туокая!

При имени звездочета, пользующегося среди всех турок особым почитанием, враждебные крики смолкли, а клинки перестали со свистам разрезать воздух. Всадники плотной стеной обступили рыцаря и, подстегивая его коня, понеслись все вместе обратно в лагерь. Весть о появлении незнакомого рыцаря в лагере уже разнеслась по всему Син‑аль‑Набру. Из хижин и палаток высыпал народ, с изумлением рассматривая смельчака; дети, показывая на него пальцем, смеялись и кидали камни, а женщины поспешно прикрывали лица чадрой. Пробираясь к шатру принца Санджара, сопровождавшие Гуго сельджуки разгоняли скопившиеся на улицах толпы людей, настроенных весьма агрессивно. Казалось, они готовы тут же растерзать рыцаря, будь на то их воля. На площади, мимо которой они проезжали, де Пейн увидел привязанного к деревянному столбу человека в разорванной одежде и с непокрытой головой с запекшейся кровью на лице. Седые волосы его были растрепаны, а глаза устремлены в землю. То был маркиз де Сетина. Гуго де Пейн скользнул по его поникшей фигуре взглядом и сердце его сжалось. Ткнув в сторону маркиза пикой, один из сельджуков громко захохотал, но, посмотрев в лицо де Пейна, мгновенно осекся и пришпорил коня. Показался шатер принца Санджара, возле которого стоял он сам, сложив на груди руки и презрительно глядя на приближающегося рыцаря.

Гуго соскочил с коня и подошел ближе. Два военачальника, имена которых начинали звучать на Востоке все громче и громче, а звезды которых поднимались к зениту, молча, с любопытством смотрели друг на друга. Лихорадка, мучившая Санджара все последнее время, неожиданно прошла и озноб перестал бить его тело. Будущий великий правитель сельджуков чувствовал странную, притягивающую силу этого человека, стоящего перед ним: ему понравилось его лицо и отсутствие страха в глазах. Напротив, во взгляде рыцаря ощущалась та власть, которая дается лишь немногим людям со дня их рождения и которая отделяет их от простых смертных. Их можно убить, но покорить – нельзя.

– Что привело тебя сюда? – спросил принц Санджар. прикрывая ладонью глаза от яркого солнца.

– Туокай, – одним словом отозвался де Пейн.

Санджар молча повел рукой, приглашая его в шатер. Толпившиеся вокруг сельджуки не посмели последовать за ними, оставшись на месте. Лишь Умар Рахмон, пробившийся сквозь толпу, раздвинул полог у входа и вступил внутрь.

– …значит, ты ставишь жизнь своего друга против жизни Туокая? – спросил князь Санджар. – Но почему ты уверен, что мне нужен какой‑то полубольной звездочет?

– Не тебе – отцу. Что скажет великий Мухаммед, когда узнает, что ты столь легко распорядился судьбой его прорицателя?

– Ты умен и хитер. И смел, раз явился сюда, несмотря на то, что султан Насир уже приговорил тебя к смерти: он спит и видит, как ты поджариваешься на медленном огне.

– Огонь очищает железо от ржавчины и закаляет сталь, – уклончиво отозвался де Пейн. – Какое дело Санджару до сновидений султана Насира? Важнее что происходит наяву.

– Явь – продолжение сна, – промолвил принц. – Но ты – дерзок. Ты смеешь угрожать мне гневом Мухаммеда, не зная, что жизнь твоя уже висит на волоске, и тебе не дано будет узнать, что произойдет со мной после твоей смерти.

– Кто может перерубить волос, подвешенный не им? Человек – лишь исполнитель воли Бога, – заметил де Пейн. – И встретились мы здесь также не по собственному желанию.

– Слова его разумны, – вмешался Умар Рахмон, чью щеку перерезал свежий рубец. – Но его не следует отпускать живым. Этот человек, чует мое сердце, способен принести нам еще многие беды. Пожертвуй Туокаем, мой повелитель! Ночью я убедился, насколько опасен этот дьявол…

– Не мой ли клинок попортил ваш хабитус? – участливо спросил Гуго, поворачиваясь к Рахмону. – В темноте вы казались менее кровожадны.

Сельджук схватился за меч, но принц Санджар остановил его движением руки.

– Я не убиваю безоружных, – произнес он. – Даже если это мои смертельные враги. А чем сильнее противник – тем охотнее я воюю с ним. Мы согласимся на твое условие, – добавил он, приближаясь к де Пейну. – Где состоится обмен?

– Возле развилки дорог, на подступах к крепости – сегодня же вечером, – предложил Гуго. – А пока я прошу отвязать пленного рыцаря и облегчить его раны.

– Ты умеешь… просить? – удивился Санджар. – Просьба – удел слабых духом.

– Просите – и воздастся вам по заслугам вашим – отозвался де Пейн, чуть наклонив голову.

– Хорошо! – сказал Санджар, всматриваясь в его непроницаемое лицо. – Рахмон, распорядись, чтобы пленному не был причинен вред. Приготовься к вечернему обмену на развилке.

В это время полог шатра отодвинулся и внутрь вступил сам султан Насир, сопровождаемый несколькими военачальниками и охранниками. Ему уже донесли о прибытии в Син‑аль‑Набр рыцаря‑тамплиера из цитадели, и он поспешил поглядеть на безумца, добровольно сунувшего голову в пасть тигру.

– Он еще жив? – удивленно спросил султан, небрежно взглянув на де Пейна. – Впрочем, брат мой, ты прав, что не лишил меня удовольствия понаблюдать за его мучениями. Его кровь придаст силы нашим воинам. Но не затягивай с казнью: народ возбужден и жаждет зрелищ!

– Народ всегда жаждет, стоя в двух шагах от источника, – туманно отозвался принц Санджар. – Он похож на стадо баранов, которых надо привести к водопою. Но их водопой – там, за горой Синай, а не здесь, в Син‑аль‑Набре, где они обленились и зажирели.

– Я не понимаю твоих слов, – нахмурился султан. – Не хочешь ли ты сказать, что намерен поступить с этим неверным как‑то иначе?

– Да. Я решил отпустить его обратно.

– Ну что же… – султан пристально посмотрел на де Пейна, и глаза его сверкнули. – Тогда… я сам сделаю то, что оказалось не под силу тебе, Санджар! – и с этими словами сабля султана Насира мгновенно вылетела из ножен и страшный клинок просвистел в нескольких дюймах от головы рыцаря, успевшего отклониться в сторону. Гуго упал на одно колено, схватившись за окровавленное плечо: железные латы смягчили удар, но лезвие скользнуло по металлу и разрезало камзол и кожу. Следующим замахом султан готов был перерубить шею рыцаря, но вскочивший Санджар выбил саблю из рук Насира.

– Остановись! – крикнул он, сжимая кисть султана. – Не уподобляйся безумному мальчишке! Ты хочешь, чтобы и сельджуки покинули тебя, как это сделали ливийцы и эфиопы? Тогда забирай этого неверного, а я снимаюсь с лагеря и ухожу из Син‑аль‑Набра. Не много же ты навоюешь со своими мамлюками, умеющими лишь показывать спины!

Султан гневно смотрел на него, сжав губы. Со злостью вырвав свою руку, он вложил саблю обратно в ножны.

– Я запомню твои слова, – с угрозой произнес он, и, резко повернувшись, вышел из шатра. Вся его свита тотчас же поспешила за ним. Гуго де Пейн медленно поднялся, продолжая сжимать плечо; лицо его было бледно.

– Благодарю, принц, – промолвил он негромко. – Я тоже запомню твой поступок.

– Не трать лишних слов, а лучше поскорее покинь лагерь, – ответил Санджар. – Рахмон проводит тебя. И помни, что следующая наша встреча будет смертельной.

– Жаль, что судьбе угодно делить людей на друзей и врагов, – произнес де Пейн и шагнул к выходу. Ему подвели коня, отряд сельджуков во главе с Умаром Рахмоном окружил его, и кавалькада всадников понеслась по улицам Син‑аль‑Набра… Другой отряд, состоящий из одних мамлюков, выскочил из расположения египетских войск, и проехал чуть раньше, покинув селение, затаившись на дороге, уходящей к Синаю. Пожилой араб, командовавший этой группой, получил личный приказ султана Насира: уничтожить рыцаря, отпущенного Санджаром, когда тот останется один. Мамлюки улеглись в высокой траве по обе стороны дороги, спрятав лошадей в ложбине. Но метрах в трехстах дальше их прятались еще восемь человек, которые находились там уже несколько часов. Они видели расположившихся в засаде мамлюков, слышали отданную сарацином команду и соответствующим образом подготовились к любым действиям противника, подтянувшись поближе. Эти восемь человек, среди, которых выделялась хрупкая с виду, но гибкая и сальная девушка с белокурыми волосами, одетая в кожаные латы, ждали своего товарища, отправившегося под видом нищего дервиша пешком в Син‑аль‑Набр.

Еще когда Гуго де Пейн садился в седло перед шатром принца Санджара, а Умар Рахмон отдавал приказания сельджукам, из толпы убогих, калек и нищих, живших милостями сильных сего, выскользнула фигурка дервиша, чье лицо было замотано грязным платком. Он давно приметил мессира, а теперь торопился к площади, где в ожидании казни томился привязанный к столбу маркиз де Сетина. Охранявший пленника сельджук с палицей лениво взглянул на приближающегося дервиша; вокруг рыцаря крутилось много любопытных, норовящих либо пнуть, либо плюнуть в маркиза. Сельджук иногда отгонял особо ретивых, а порою забавлялся вместе с ними. У маленького дервиша было странно‑желтое лицо и узкие черные глазки. «Какой‑то урод!» – с отвращением подумал сельджук, вертя в руках палицу. Дервиш Джан поклонился ему, раздумывая, как быть? Маркиз де Сетина не обращал на него никакого внимания, глаза его были полузакрыты. Да и вряд ли он узнал бы в нищем страннике слугу князя Гораджича, китайского мастера борьбы и маскировки. Джан присел на корточки возле маркиза и уставился на него неподвижными глазами, словно пытаясь вдохнуть в него силу духа.

Неожиданно вся площадь зашумела, люди, толпившиеся на ней, задрав голову к небу, указывали вверх руками… Нечто странное творилось над Син‑аль‑Набром – такого не мог припомнить никто из старожилов! В ясном синем небе, на котором не было ни одного облачка, вдруг появился серебряный диск, напоминающий огромное блюдо для плова, только вместо риса с морковью, внутри его светились и переливались какие‑то красные огоньки, от которых расползались маленькие лучики, падающие на селение. Диск этот появился столь стремительно, что никто не смог уследить: откуда он взялся? А теперь он неподвижно застыл над Син‑аль‑Набром, словно подвязанный на невидимых нитях, и сверкал на солнце голубоватой сталью. Подобных облаков или миражей никто никогда не видел… Странный диск начал медленно вращаться вокруг своей оси, что еще больше прибавило шума на площади. Охранник выронил палицу, и вместе со всеми стоял, задрав голову, не зная: молиться ли от страха, или бежать и прятаться от дьявольского наваждения? Джан тоже смотрел на диск, пораженный, как и все остальные. Но в отличие от других, он не стал терять время, а воспользовался ситуацией. Быстро подскочив к маркизу, Джан достал маленький ножик и перерезал веревки. Подхватив пленника, который чуть не упал, дервиш привел его в себя, нажав на некоторые болевые точки. К маркизу вернулось сознание: он узнал Джана… Но, наверное, он был единственным человеком на всей площади, которого нисколько не заинтересовал вертящийся в небе диск‑блюдо; он даже не взглянул на него, поторапливаемый маленьким китайцем. Уходя, Джан похлопал по плечу охранника, который с трудом оторвал глаза от неба.

– Чего тебе? – огрызнулся охранник, поворачиваясь к нему и меряя дервиша презрительным взглядом.

– Прощай! – ответил Джан и легко коснулся горла охранника ладонью. Тело сельджука, немного постояв вертикально, рухнуло в песок. Маркиз и Джан побежали с площади, продираясь сквозь ошарашенную небывалым зрелищем толпу. Но удивительный диск мало интересовал беглецов, пусть даже он был бы из чистого золота, и являлся бы любимым блюдом Аллаха, свалившимся с его стола! Они подобрались к двум привязанным к ограде лошадям, хозяева которых также уставились в небо, вскочили на коней и понеслись к воротам Син‑аль‑Набра. А странное серебристое облако, провисев в небе над селением еще полчаса, внезапно резко взмыло вверх и, перелетев через гору Синай, застыло над крепостью Фавор, вызвав среди ее защитников не меньшее удивление и потрясение.

Умар Рахмон остановил свой отряд в нескольких километрах за Син‑аль‑Набром. Он вернул де Пейну его меч и хмуро произнес:

– Далее вы доберетесь один. Передавайте привет моему кровнику – Людвигу фон Зегенгейму. Надеюсь, мы скоро встретимся.

– Сегодня же вечером, у развилки, – ответил Гуго, пришпоривая коня. Он помчался вперед, а отряд Рахмона развернулся в сторону селения. Но не успели они проехать и несколько минут, как навстречу им из‑за поворота вылетели два всадника, в одном из которых Рахмон тотчас же узнал плененного им прошлой ночью маркиза де Сетина. Не ожидавшие столкновения беглецы врезались в самую середину отряда сельджуков, тотчас же окруживших их. В маркиза вцепилось несколько рук, а Джан кубарем полетел с коня, распластавшись на песке, как кошка.

– Убейте его! – закричал Рахмон, указывая на Джана саблей. Сам он накинул на шею маркиза веревку и прикрутил ее к своему поясу. Сельджуки окружили китайца плотной стеной, сжимая кольцо. Маленький Джан закрутился вокруг себя, уворачиваясь от колющих и рубящих ударов. Поднятый им столб песка и пыли почти совершенно скрыл его от глаз сельджуков, тщетно пытавшихся достать его своими саблями. Неожиданно он и вовсе исчез, закрутившись с такой скоростью, что, казалось, одежда его неминуемо должна воспламениться. Он словно бы ввинтился в песок, как острый гвоздь, пропав с глаз. Сельджуки обступили место, где только что вроде бы стоял Джан: теперь здесь высилась лишь небольшая горстка земли, какую оставляет уходящий в свою нору крот.

– Что за дьявол! – воскликнул один из них. – Этот дервиш, кажется, прошел сквозь землю!

– Не мели ерунды! – возразил другой, тыча в песок саблю.

– А был ли он вообще? – произнес третий.

– А кто же ехал на коне? Вон его лошадь…

– Ну что там у вас? – спросил подъехавший Рахмон, ведя за собой на веревке маркиза де Сетина.

– Его унес шайтан! – наперебой закричали сельджуки, опасливо косясь на песок.

– Ну и черт с ним! – заметил Рахмон, скомандовав трогаться обратно – в Син‑аль‑Набр. Минут через двадцать «шайтан» вернул Джана на место – чуть‑чуть левее от той горки песка, которую он оставил после себя: сначала из земли показалась его макушка, потом ладони, раздвигающие почву, затем – вся голова; узкие глазки тщательно осмотрели местность. Убедившись в безопасности, Джан выбрался на поверхность, мысленно вознеся хвалу своему старому учителю, передавшему ему древние тайны вместе с искусством проходить сквозь землю.

Мамлюки дождались, когда Гуго де Пейн поравняется с ними, и лишь тогда выскочили из засады, перегородив и отрезав путь спереди и сзади. Десять человек мгновенно бросились на всадника нанося ему и коню беспорядочные удары мечами. Но тотчас же из высокой травы выскочили другие люди – незаметно подкравшиеся оруженосцы тамплиеров; они яростно атаковали мамлюков, оторвав их от упавшего на землю всадника. Краткий, но жестокий бой длился всего несколько минут. Внезапное появление Сандры, Раймонда и остальных спасло Гуго де Пейна. Когда он сбросил с себя мертвого мамлюка и поднялся с земли, то первым увидел улыбающееся лицо Дижона – оруженосца Сент‑Омера.

– Это я его проткнул! – сказала копия Бизоля, указывая на сарацина, а заодно и отряхивая плащ де Пейна. – Эге! Да вы в крови!

– Пустяки, – отозвался Гуго, не чувствуя боли. Он даже не стал вмешиваться в заканчивающуюся схватку. Все оруженосцы столь умело овладели приемами тамплиеров, что у мамлюков не оказалось никаких шансов: пятеро из них были заколоты, остальные бросились в бегство.

– Где ваши лошади? – спросил Гуго. – И что вы вообще, черт подери, тут делаете? Хотите захватить Син‑аль‑Набр?

– Лошади тут, неподалеку! – ответил подбежавший Раймонд.

– Как, и Сандра здесь? – удивился Гуго.

– Здесь, – отозвалась девушка. – Вам надо перевязать плечо.

– А вам – надрать уши! – чуть улыбнулся де Пейн, пытаясь выглядеть строго. Но он не мог гневаться видя взволнованные, ставшие уже родными, лица оруженосцев, прошедших за несколько лет в Палестине суровые испытания и не сломавшихся под их тяжестью. Притянув к себе за шею левой рукой Сандру, он отечески поцеловал ее в опаленный солнцем лоб; другой рукой, Гуго потрепал за волосы Раймонда.

– А ведь не долог тот день, когда тебя надо будет посвящать в рыцари! – задумчиво произнес он, словно впервые заметив, как вырос и возмужал его оруженосец, превратившись из угловатого мальчишки в статного юношу. – А теперь – в путь!

На развилке они встретились с Людвигом и Бизолем, и уже все вместе понеслись к крепости; по дороге Гуго рассказал тамплиерам о переговорах с принцем Санджаром.

– Хорошо уже то, что маркиз жив! – воскликнул Бизоль, – А звездочета я сам притащу на развилку в мешке…

– Смотри только, чтобы мешок не оказался дырявым! – пошутил де Пейн. – Туокай сейчас для нас на вес золота.

Подъезжая к крепости, они увидели столпившихся на ее стенах людей: все смотрели вверх, указывая на все тот же зависший над Фавором диск, похожий на облако или блюдо. Остановились и рыцари с оруженосцами, пораженные необычным зрелищем.

– Что за дьявольщина! – пробормотал Бизоль, которому было не по душе все то, что выходило за рамки его понимания. – Как ты думаешь, Гуго, не метнуть ли в эту штуковину копье?

– Перестань! – отозвался де Пейн. – Что за детское желание совать палку в каждый муравейник!

– К тому же, как мне кажется, – задумчиво заметил Людвиг, – муравьями сейчас являемся мы сами – если смотреть на нас с этого облака.

– Может быть, так оно и есть, – согласился Гуго де Пейн.

А в цитадели их ждало неприятное известие. Граф Норфолк сообщил, что явившийся час назад Гонзаго увел звездочета с собой, якобы по приказу де Пейна. Гуго и Бизоль поспешили в крепость: но ни коменданта, ни Туокая там не было. И никто не знал где они находятся.