Глава VII. Вояж графа Норфолка

Живой, на кладбище уйдет,

Мертвец вовек не оживет,

Так мир устроен с той поры,

Как движется небесный свод…

Рудаки

Утром Гуго де Пейн услышал перед воротами Тампля лязг оружия и громкие голоса, а затем в его покои, растолкав слуг вошли прихрамывающий барон Глобшток и толстый, багровый начальник тюрьмы Мон‑Плеси Рошпор. Оба были возбуждены и разгневаны.

– Где Зегенгейм? – с порога начал барон‑подагрик.

– Вы имеете в виду графа Людвига фон Зегенгейма? – любезным тоном произнес де Пейн, не вставая, однако, с кровати. – И закройте дверь, дует!

– Да, да, именно его! – завопил Рошпор. – Вы увезли его ночью в карете – я сам видел!

– Кстати, вы не сильно ушиблись? – поинтересовался рыцарь.

– Принцесса Мелизинда находится под домашним арестом, – вставил барон. – А вы, видно, хотите занять место Зегенгейма. Так где он?

– Спрыгнул и убежал, – зевнул де Пейн. – Не угодно ли горячего молока?

– К черту молоко! Вы играете с огнем! – крикнул Рошпор.

– Послушайте, милейший! – посмотрел на него Гуго, и начальник тюрьмы под его стальным взглядом попятился к двери. – Чем вы накормили или напоили вверенного вам узника, что он пребывал на краю жизни? Чем вы отравили его – мышьяком, серой? Я сейчас вас из окна выброшу! – и Гуго сбросил ноги с кровати. Но толстяк Рошпор спрятался за спину барона Глобштока и уже оттуда завопил:

– Клевета! Никто не виноват, коли у него слабое здоровье!

– Ладно, оставьте! – поморщился барон. – Гуго де Пейн, с сегодняшнего дня вы находитесь также под домашним арестом. Выходить из дома и перемещаться по городу вам запрещено! Потрудитесь выполнять распоряжения графа Танкреда, иначе мы отыщем для вас свободное местечко в Мон‑Плеси!

И он вместе с перетрусившим Рошпором покинул Тампль. Час спустя слуга Жан принес весточку от князя Гораджича, который сообщал, что самое страшное позади – кризис миновал, и Людвиг понемногу приходит в себя. А еще через пару часов принесли короткую записку от принцессы Мелизинды. Торопливым почерком она написала, что отец, король Бодуэн I, не столько гневается, сколько смеется, и такое же настроение и у графа Танкреда, хотя для видимости они и пошли на уступки барону Глобштоку: но страшного ничего нет. «Скоро увидимся, – приписала она в конце. – Целую». Это последнее слово вывело Гуго де Пейна из себя. Он скомкал записку и бросил ее в угол комнаты. Ну как, как объяснить милой, влюбленной девочке, что она заблуждается, что она не там ищет свое счастье? Гуго ходил по комнате и раздумывал. Эта игра могла завести далеко. Но он не хотел, не собирался ни во что играть, особенно – в любовь. Что сделать, чтобы бережно отнестись к ее чувствам и вместе с тем вразумить ее еще не окрепший, податливый мозг? О, Боже, будь сейчас рядом она – Анна! Постепенно мысли де Пейна унеслись от Мелизинды к византийской принцессе, которая словно бы издалека, наблюдая за ним, насмешливо и с сожалением покачивала своей золотистой головкой, вглядывалась в него умными, вишневыми глазами, понимая его раздумья и тревогу. Прошло девять месяцев, как они расстались, а случилось это – как будто вчера. Он все еще ощущал ее нежную прохладную кожу, вкус ее губ, аромат волос, шелест слов, ее шепот, неповторимый, бездонный мир прекрасных глаз. Его тянуло к ней, и, зримо представляя ее лицо, облик, он даже прикусил губу, чтобы внезапный стон не вырвался из груди. Достав из футляра ее миниатюру, талантливо выполненную графом Норфолком, он всматривался в ее образ, пытаясь понять: где кроется ее магическая сила, одолевая его сердце?.. А на дне отодвинутого им футляра лежала еще одна миниатюра, другой портрет, сделанный неизвестным художником почти двенадцать лет назад. Девушка, о которой он уже стал забывать и которая считалась его невестой – там, в зеленых просторах Шампани, печально глядела на него, неподвластная ни времени, ни морской пучине…

Наблюдающий за Тамплем грек Христофулос отметил для себя: к воротам подъехал экипаж, из которого двое мужчин (один из них – старик с седой длинной бородой) вытащили, как куль, сонную девушку (Алессандра?) и вошли внутрь; странно? – что бы это значило? А Раймонд в это время уже хлопотал возле супруги Виченцо Тропези, доведя ее до покоев и укладывая, слабо сопротивляющуюся, в постель. На секунду она пришла в сознание, посмотрела на Раймонда, фыркнула и строго спросила:

– Что ты здесь делаешь? Где Виченцо? – и тотчас же снова закрыла глаза, натянув одеяло до подбородка.

– Спи, ласточка! – мягко сказал Раймонд, задергивая в комнате шторы. Потом он вернулся а зал, где уже сидели Кретьен де Труа и Симон Руши и рассказывали свою историю.

– …рискуя жизнью, мы вытащили ее из лап жутких убийц, с пальцев которых стекала алая кровь, – образно, как и все поэты, говорил Кретьен де Труа. – Я пронзил своим мечом пятерых, а остальные пустились в бегство. Тогда мы спрятали ее в укромном месте, а затем поспешили сюда. Но за нами продолжали следить всю дорогу, и возможно, следят до сих пор.

– О, да! – важно подтвердил Руши, гладя свою длинную бороду и вырывая из нее волоски.

– Виченцо сойдет с ума, не найдя Алессандру, – проговорил Гуго де Пейн.

– Мы не знали, что они в тюрьме, иначе бы постарались их освободить, – сказал трувер.

– Думаю, они и сами скоро освободятся, – заметил Раймонд. – Кстати, по дороге из Яффы нам встретился наш общий друг Андре де Монбар, – произнес Руши. – Он торопился в город, чтобы помочь Бизолю и остальным.

– Надеюсь, он донесет до Виченцо весточку, что его супруга жива и здорова, – сказал де Пейн. – А пока, будьте моими гостями. Живите в Тампле сколько вам заблагорассудится. Здесь вас никто не тронет.

– На это мы и рассчитывали! – радостно откликнулись оба. – В этих проклятых гостиницах столько клопов, – добавил Кретьен и, взглянув на Руши, усмехнулся: – И тафуров.

– К сожалению, я не могу пригласить вас на экскурсию по городу: сижу, знаете ли, под домашним арестом. Но Раймонд в вашем полном распоряжении.

– Это без меня! – поспешно отозвался Руши. – Что‑то у меня нет особой охоты…

– А я, пожалуй, с удовольствием навещу своего старого приятеля – Фуше Шартрского, сказал Кретьен. Поди, все пишет и пишет, старый дуралей? Да, кстати, – предупредил он, – было бы хорошо, если бы возле Алессандры, когда она проснется, находилось бы какое‑нибудь знакомое лицо, а то она, видите ли, имеет привычку по всякому поводу хвататься за меч.

– Раймонд, побудь пока с ней, – произнес Гуго де Пейн.

– Хорошо! – согласился оруженосец, а его щеки, покрытые легким пушком предательски вспыхнули.

Четыре всадника, вырвавшись с тюремного двора, прежде всего понеслись к домику Виченцо и Алессандры. Но дом стоял пустой и заколоченный и не подавал признаков жизни. Взломав дверь, Бизоль и Виченцо проникли внутрь, тщетно пытаясь отыскать хоть какие‑нибудь следы Сандры. Уже покидая дом, они услышали в подвале какой‑то шорох. Ринувшись туда, они вытащили на свет совершенно обалдевшего и окосевшего еще больше оруженосца Нивара.

– Радость‑то какая! – заплетающимся языком выговорил он. А я как спрятался тут, так и просидел два дня, и он приложился к огромной, прихваченной им из подвала бутыли.

Бизоль щелкнул его по лбу, чтобы он немного протрезвел.

– Поехали! – сказал он. – Нам здесь нельзя оставаться.

– А Сандра? – спросил Виченцо.

– Скорее! – поторопили их Жак Греналь и Роже. – Сюда могут в любую минуту нагрянуть стражники.

Вскочив на коней (Роже усадил Нивара за своей спиной), рыцари поторопились к черте города, чтобы скрыться в ближайшем лесе, и не торопясь обсудить – что делать дальше?

Расположившись на опушке, они немного отдохнули и поразмыслили. Обратно в Яффу им соваться нельзя. Если Сандра сумела ускользнуть, то она могла отправиться только в Иерусалим, в Тампль, где была их центральная база.

– Возвращаемся к де Пейну, предложил Бизоль. – И не раскисай, Виченцо!

– Нет, – возразил Тропези. Если ее похитил Чекко Кавальканти, то он попытается вывезти Сандру из Палестины. Надо перекрыть ему все пути.

– Нас слишком мало, – произнес Роже. – Бизоль прав, надо собрать людей в Тампле.

– Я еду в Акру, – твердо сказал Виченцо. – Чекко непременно проследует через нее.

– Ну тогда и я с тобой, – согласился Бизоль. – Если мы не отыщем их следы там, то мой приятель – наместник Триполи, князь Россаль, – закроет дорогу на Константинополь. Но как его предупредить?

– До Триполи я могу вывести вас кратчайшим путем, – вставил Жак Греналь. По нашим, разбойничьим тропам. Но это опасно. Кроме того, я не хотел бы появляться ни в Акре, ни в Яффе, ни в Иерусалиме, один черт, везде повесят!

– Может быть, где‑нибудь натолкнемся и на Этьена Лабе, – поддержал его Роже.

– Ну, разумеется, – согласился Греналь.

– Итак, решено – в Триполи! – закончил спор Бизоль, прихлопнув усевшуюся на лоб все еще пьяного Нивара муху.

Гуго де Пейн, скучая в одиночестве в своих покоях, набрасывал проекты устава и внутренней структуры Ордена, который намеревался создать, следуя указаниям аббата Сито и велению своего сердца. Понемногу эта работа захватила его, и он, сдвинув со стола все прочие бумаги, полностью отдался только ей. Время, когда можно было объявить об истинных причинах его пребывания в Святом Городе – еще не пришло. Приор особенно настаивал на том, чтобы де Пейн не спешил: об объявлении Ордена его известят дополнительно. Кто? Очевидно тот молчаливый монах с еле заметной родинкой под левым глазом, который присутствовал в Клюнийском монастыре при их разговоре, и которого Гуго встретил на выезде из Иерусалима в толпе паломников, следовавших за Филиппом де Комбефизом. Это понятно, сначала рыцари де Пейна должны обрести признание в Палестине. Что ж, четверо из них уже прошли через тюрьму – это ли не успех? И де Пейн усмехнулся, чуть скривив тонкие губы. И один – умер. Смерть маркиза де Сетина, на знания и опыт которого он особенно рассчитывал, безмерно огорчила его. Лишь он наиболее близко подошел к той тайне, которую приоткрыл ему на смертном ложе его отец, и которая прозвучала в устах аббата Сито. Также близко около нее ходил и граф Шампанский, и прибытие в Тампль его доверенных лиц – Кретьена де Труа и Симона Руши – не случайно. Гуго де Пейн отдавал себе полный отчет, что вокруг него и еще не рожденного Ордена скапливаются многие силы, организации, люди, которые только и ждут того момента, когда он (или кто‑нибудь другой?) зажжет свет, – и тогда они ринутся на этот яркий огонь, чтобы или выхватить из рук факел, или потушить его, или осветить совсем не то здание, которое должно быть построено. Но пока они таятся, прячутся, сталкиваясь иногда в темноте, следят за ним из углов, перешептываются, вступают во временные союзы, вредят и пытаются увести на ложный путь.

Де Пейн был доволен только одним – тем, что подобранные им для свершения цели рыцари, все вместе и порознь – представляют могучую силу, и здесь он не ошибся, собрав их под знамена будущего Ордена. Это была его заслуга, и он гордился ею. Но Орден должен носить не только рыцарский, военный, но и монашеский дух; поскольку ратные подвиги – лишь одна из вершин, другая – в католической вере. Две эти высоты привлекут к Ордену и сильных, и слабых. Члены Ордена должны отличаться безукоризненным поведением, безусловным героизмом, презрением к материальным благам и благородством. Все это присуще его рыцарям (исключая, конечно, мелких радостей плоти, но это – за ближайшим будущим), и не следует привлекать к Ордену никого более. Ни в коем случае! Пусть Орден обрастет славой, пусть те девять человек, которые вошли в него – так и останутся неизменной девяткой – на протяжении, допустим, девяти лет. Есть особая магия в этой цифре, и раз уж таким числом они пришли в Палестину, то на столько лет и окружат непроницаемым кольцом сам Орден.

Набросав на листке восьмиконечный крест, де Пейн подумал, что он может быть символом Ордена, отличающего его братьев. Красный крест на уровне сердца, вышитый на белом плаще. Все рыцари должны будут носить эту одежду: это будет их отличительной и легко узнаваемой чертой. Возможно, стоит подумать и о внешнем облике? Гуго де Пейн вспомнил свой разговор с молодым монахом Бернаром Клервоским в Труа. Также обуреваемый идеей создания своего Ордена, цистерианец поделился с ним своими идеями. Его Орден предполагал жесткую аскетическую жизнь монахов‑воинов: безбрачие, целомудрие, бедность, послушание, милосердие, исключались все светские развлечения, зрелища, даже игра в шахматы, нельзя ни смеяться, ни петь, ни громко разговаривать. Соглашаясь сейчас мысленно с Бернаром, де Пейн подумал: попробуй запрети Бизолю его оглушительный хохот, или Роже чарку вина? А как быть с Миланом Гораджичем и его православием? Это серьезнее, чем просто выбросить в окно игральные кости. Бернар Клервоский обещал прибыть в Палестину на следующий год, и его огненный, фанатичный ум, смелость мыслей, неиссякаемый энтузиазм могут весьма пригодиться в создании Ордена, взрастающего на фундаменте древнего Храма Соломона. Что ж, вот и подходящее название: Орден Бедных Рыцарей Христа и Храма Соломонова. Орден, идея которого появилась еще у Годфруа Буйонского, а руководителем должен был стать Зегенгейм. Орден Храма. Орден Тамплиеров…

Гуго де Пейн откинулся на спинку кресла, задумался. Потребуются значительные материальные ресурсы. Сами члены Ордена не нуждаются в роскоши, но для укрепления своего влияния в Палестине необходима не только добытая ими слава: нужен и крепкий фундамент, вроде того, на котором стоит Тампль. Нужны новые крепости, построенные на средства Ордена – эти будущие форпосты, где смогут укрыться униженные и беззащитные. Такие крепости должны быть выдвинуты еще дальше уже существующих Керака, Монреаля, Газы, Тортозы, Петры. Исследуя эти районы, де Пейн уже наметил подходящие места для закладки укрепленных сооружений. Пройдет немного времени – и там вырастут неприступные бастионы тамплиеров. Они покроют сетью не только границы Палестины, но и встанут на всех торговых караванных путях, на побережье, перекинутся на близкие стратегически важные острова, переместятся в Европу. Перед мысленным взором де Пейна проплывала картина будущего величия Ордена. Ордена, который стал неотделимой частью его жизни. Его судьбой.

Из раздумий де Пейна вывел слуга Пьер, кашлянувший у входа в покои.

– К вам посетитель, мессир! – произнес он.

– Пусть войдет.

Посторонившись, Пьер пропустил в комнату того, о ком несколько минут назад думал де Пейн – клюнийского монаха, бесстрастно и непроницаемо взглянувшего на него.

Граф Грей Норфолк, прибывший в Цезарию, застал маркиза Хуана де Сетина поправившемся, набравшимся свежих сил и энергии. Болезнь, благодаря усилиям Роже и Бизоля, была обращена в бегство.

– Слухи о вашей смерти оказались как всегда, преждевременны! – радостно воскликнул граф, обнимая маркиза. – Мы все переживали, когда получили глупейшее извещение от городского наместника Шартье.

– Думаю, он сделал это нарочно, – улыбнулся маркиз. – Как поживают наши друзья?

– Превосходно! Когда я уезжал, Зегенгейм был еще в тюрьме. Роже, Бизоль и Виченцо – также. – И граф поведал Хуану последние новости.

– Надеюсь, все обойдется, – промолвил маркиз, внимательно выслушав его. – Мне же здесь посчастливилось наткнуться в архивах Цезарии, из‑за которых я чуть не простился с жизнью, на интересные вещи. Похоже на то, что мы и не догадываемся, на каком фундаменте вырос наш Тампль!

– На фундаменте бывших конюшен царя Соломона, – произнес Норфолк.

– Это лишь видимая часть. То, что скрыто под ним – бесценно! Мне кажется, я подошел вплотную к загадочным сокровищам иудейского царя.

– Все золото Соломона разграблено еще римлянами, – осторожно сказал граф, стараясь не волновать маркиза.

– Есть вещи, цена которых неизмеримо выше золота и драгоценных камней. Кому‑то достались блестящие побрякушки, а кто‑то может стать обладателем тайн мироздания! – возбужденно ответил Хуан. Думая, что болезнь маркиза еще не прошла до конца, и желая не волновать его, Норфолк промолвил:

– Конечно, конечно. Думаю, мы поговорим об этом, когда вернемся в Иерусалим.

– Граф! Вы недооцениваете мои слова, – возбуждаясь все больше выкрикнул маркиз де Сетина. – Я имею в виду сам Святой Грааль!

– Едва ли это возможно! – всматриваясь в его обострившееся лицо и почти безумные глаза, прошептал Норфолк.

– Да, да! – подтвердил маркиз. – Не считайте меня сумасшедшим. Здесь, в Цезарии, находится лишь часть тайных архивов, которые иудеи пытались вывезти из Иерусалима, когда к городу подошел Годфруа Буйонский. Больше половины из них была отправлена в неизвестном направлении. Я могу лишь предполагать – куда? Лангедок, Нарбонн или маленькая деревушка Ренн‑Ле‑Шато. Но даже то, что еще сохранилось тут, дает мне право думать, что главное все еще сокрыто в Святом Городе, в стенах или фундаменте бывшего Храма. И я найду это! Я не могу открыть вам все, чтобы не подвергать вашу жизнь опасности. Вы же знаете что со мною произошло? Моя смерть была кому‑то необходима. Франсуа Шартье служит не Бодуэну I. Допустив меня в архивы Цезарии, он совершил ошибку. А потом попытался исправить ее. Я почти уверен, что сейчас эти архивы или опечатаны или скрыты в надежном месте, куда нам не добраться. Но главное – уже здесь, – и маркиз притронулся пальцами к своему лбу. – Я должен донести свою информацию до Гуго де Пейна.

– Все это настолько серьезно, что я вам верю! – взволнованно произнес граф. – Но тогда, тем более следует особенно опасаться за вашу жизнь. Если дело обстоит таким образом, то Шартье ни в коем случае не выпустит вас из города и постарается сделать все, чтобы ваши знания ушли вместе с вами в могилу. Навсегда.

– Со мной верный Корденаль и семь кабальерос, – промолвил маркиз.

– А также я и мой оруженосец Гондемар. Но силой мы все равно ничего не добьемся. Наоборот, этим мы лишь дадим повод применить к нам любые меры. Надо действовать хитростью, чтобы вывести вас из Цезарии.

Маркиз легко поднялся с кресла и подошел к окну. Отодвинув тяжелую портьеру, он произнес:

– Посмотрите сюда, граф! Дом находится под наблюдением. Я не сомневаюсь, что вон те верзилы, сидящие битых два часа на скамейке, и вон тот подметальщик улицы, скребущий мостовую целый день, и трое бродяг в канаве, – все они связаны одной цепочкой. Все они из ведомства Шартье. Поверьте, я бы уже давно уехал из Цезарии, если бы у меня был приемлемый план.

– Он существует… – произнес граф Норфолк, которому неожиданно в голову пришла интересная идея.

Орден Сиона, размещавшийся в аббатстве Богоматери близ Иерусалима на горе Сион, был основан еще при Годфруа Буйонском. Это был католический Орден рыцарей и каноников‑августинцев, занявший место древней трапезной и могилы царя иудейского Давида. Лишь некоторые из его членов – особо посвященные в тайны Ордена знали, что католические службы и отправления являются лишь прикрытием, ширмой для иерусалимского патриарха Адальберта и короля Бодуэна, наживка для Ватикана, а истинные его цели и нити, по которым он управляется, тянутся в Нарбонн, к Старцам и Мудрецам, к Сионской Общине. Возглавлял аббатство приор Арнальдус, а великим магистром Ордена был лотарингский рыцарь, граф Рене де Жизор. Оба они прибыли в Иерусалим на корабле, который привез в Святой Город и калабрийских монахов, из среды которых и появился позднее загадочный Тафур. Именно в этом аббатстве на горе Сион, возвышающейся над вифлеемской дорогой, и был провозглашен Защитником Гроба Господня доблестный Годфруа Буйонский.

Одним из главных заданий, полученных ломбардцем Бером в Нарбонне, было: вывезти или скрыть в надежном месте остатки древнего архива в Цезарии, а также и в Иерусалиме. Подчистить то, что еще не было вычищено. Если с документами, хранящимися где‑то в развалинах или фундаменте Храма Соломона было сложнее, – поскольку о точном их местоположении не знали даже Старцы, а само здание Храма занимал отныне дворец Бодуэна и тамплиеры, разместившиеся в его левом крыле, – то с архивом в Цезарии дело обстояло проще. Наместник города, Франсуа Шартье, являлся членом Ордена Сиона и обязан был беспрекословно подчиняться его великому магистру, графу Рене де Жизору. Поэтому неутомимый ломбардец, которому доставляла истинное наслаждение его трудная и опасная работа, первым делом отправился в аббатство на горе Сион. Поклонившись могиле Давида, совершив и католический обряд в церкви (если бы было надо, то он вознес бы и хвалу Аллаху, подстелив под колени мусульманский коврик), Бер встретился с графом де Жизором, и уже вместе они выехали в Цезарию.

Сейчас они сидели в приемной Шартье‑Гримасы и втроем обсуждали, как лучше вывезти архив из города – морем или по суше? По суше – безопаснее, но такой большой караван несомненно привлечет внимание; скрыть архив в трюмах торгового судна проще, – но кто поручится за необузданную морскую стихию? Вопрос коснулся и сохранности тайн архива.

– Я вынужден был разрешить одному человеку покопаться в бумагах, поскольку у него было разрешение от графа Танкреда, – сказал Шартье. – Вряд ли он смог что‑либо понять. Я и сам не понимаю, зачем нужно это старье?

– Не понимаете – и очень хорошо, – поздравил его Бер. – Ваш предшественник, наоборот, был слишком любознателен. Вы ведь знаете его судьбу, как он кончил?

Шартье‑Гримаса поморщился и кивнул.

– А что – этот человек, копавшийся в архивах, он еще жив? – спросил Рене де Жизор.

– К сожалению, он уцелел, хотя я предпринял все необходимые меры, – ответил наместник Цезарии. – Он еще в городе, – добавил он.

– Как его зовут?

– Маркиз Хуан де Сетина.

– Один из рыцарей, прибывших с Гуго де Пейном, – пробормотал вслух ломбардец. «Чудовищно! – подумал он уже про себя. – Один прокол следует за другим. Эти тамплиеры роют норы, как лисы, за ними за всеми не уследишь! Лучше всего – собрать их всех в одном месте и завалить каменной стеной».

– Вы совершили ошибку, – произнес он. – И вам ее исправлять.

– За домом маркиза установлено круглосуточное наблюдение, – поспешно отозвался Шартье. – Исчезнуть он не может.

– Нет, он может исчезнуть, – поправил его Бер. – И он должен исчезнуть. Но в нужном нам направлении.

– Понимаю, – сморщился Шартье. – Утром к нему приехал молодой англичанин, граф Норфолк. Как быть с ним?

– Не исключено, что маркиз уже успел поделиться с ним своими находками, – произнес Бер. – Отправьте в этом же направлении и английского графа.

– Терпеть не могу англичан! – поддержал его Рене де Жизор. – Я сам займусь этим делом.

– Как угодно, – согласился Шартье, с удовольствием умывая руки. А Бер с некоторым сомнением посмотрел на великого магистра, чье долгое пребывание в бездействии могло отразиться на его способностях. И неожиданно представив на его месте своего ненавистного врага – Гуго де Пейна, ломбардец с удовлетворением покачал головой, подумав, пусть даже чисто гипотетически, – что лучшей кандидатуры на роль великого магистра не сыскать.

Перерезать горло двум рыцарям в центре Цезарии пусть даже один из них испанец, а другой – англичанин, было не так‑то просто. Граф Рене де Жизор, похожий на черного ворона, закованного в латы, подъехал к постоялому двору, где пребывали маркиз де Сетина и Грей Норфолк. Он снял наблюдателей Шартье и выставил возле дома своих людей, которые понимали его команды с полуслова. Никакого штурма, решил великий магистр Ордена Сиона; рано или поздно пташки соскучатся по зелени и вылетят из гнезда. Тогда, где‑нибудь в толпе, на рынке, на аллее парка, – тихий, незаметный укол острым стилетом в спину. Сделают это профессионалы, которые мгновенно скроются, когда неподалеку по сигналу возникнет отвлекающий шум или возня. Не впервые. Если же они попробуют выехать из города – на дороге их встретит ждущая в засаде группа. Рене де Жизор, крупный шестидесятилетний мужчина, еще раз окинул взглядом постоялый двор, оценивая обстановку и расположение своих людей. Все складывалось удачно. Клетка заперта надежно.

Тут его внимание привлек шум в доме, громкие голоса, крики. Не слезая с коня, он подъехал ближе к воротам, заглянул через невысокий забор во двор. Дверь в дом с треском распахнулась и на крыльцо выкатился клубок тел: трое кабальерос в испанских камзолах и долговязый оруженосец англичанина – Гондемар. Все они покатились по земле, отвешивая друг другу тумаки. Вслед за ними выскочили еще двое слуг Норфолка, на которых наступали трое других кабальерос. Ну и дела! – подумал Рене де Жизор, с любопытством наблюдая за вспыхнувшей дракой. А окно на втором этаже вылетело наружу, и вместе с разбитыми жалюзи на землю рухнул еще один испанец, застонав на весь двор. В проеме окна показалось лицо молодого англичанина – Грея Норфолка. Держа в одной руке меч, он перегнулся через подоконник и спрыгнул на землю. Из дверей в это время выскочили маркиз де Сетина и идальго Корденаль с оружием в руках. Они помчались за мечущимся по двору графом, который делал отчаянные попытки выскочить из западни.

– Убивают! – кричал он. – Подлые твари! Убийцы!

– Так‑то ты платишь мне за мою доброту! – вопил на это маркиз. – Ты мне за все ответишь, английский ублюдок!

– Трус! – Норфолк ринулся на него, размахивая мечом. Маркиз де Сетина ловко отразил удар и провел целую серию приемов, любой из которых мог быть смертельным. Но Норфолк оказался искусным бойцом: он отразил все выпады маркиза и сам перешел в наступление. Возле Рене де Жизора собралась толпа зевак, наблюдая за поединком. А драка между слугами англичанина и кабальерос продолжалась, уже появились расквашенные носы и фонари под глазами, а кто‑то выплевывал выбитые зубы.

– Может быть, мы вмешаемся? – тихо спросил один из людей Рене де Жизора, приблизившись к нему.

– С какой стати? – отозвался великий магистр. – Если они что‑то не поделили и собираются перерезать друг друга, то нам будет только меньше работы. Я лично ставлю на испанца.

– А я на англичанина.

– Посмотрим, – и де Жизор перебросил ногу через седло, устроившись поудобней.

Поединок тем временем продолжался с переменным успехом. Несмотря на свой возраст, маркиз де Сетина оказался опытным мастером; он не торопился, а вел бой спокойно, уверенно, вынуждая графа наступать и больше двигаться. Сам же он почти стоял на месте и лишь поворачивался к скачущему возле него молодому англичанину. Идальго Корденаль не вмешивался в поединок двух рыцарей, которые во время боя осыпали друг друга страшными ругательствами и проклятьями.

– Щенок! Выкормыш! – кричал маркиз, пытаясь достать его острием меча. – Я научу тебя вежливости, слизняк!

– Полоумный осел! Рогоносец! – выкрикивал англичанин, напрягая свою память и фантазию (не привыкшему к грубым словам, Норфолку было тяжело придумать что‑нибудь, что задело бы испанца). Наконец, он нашел подходящее слово: – Испанский кукиш!

– Ах так! – завопил маркиз и ткнул его своим мечом куда‑то под ребро. Мгновенно из порванного камзола Норфолка брызнул фонтан крови, и он, в последнем усилии нанес точный удар в грудь маркиза де Сетина. Его накидка также окрасилась кровью, и оба противника, схватившись за свои раны, выронили из ослабевших рук мечи. Граф Норфолк, как подкошенный рухнул на землю, тело его изогнулось в последнем смертном усилии, и он затих, разбросав руки. Маркиз де Сетина, держась за грудь, прошел еще несколько метров, ковыляющей походкой. Его подхватил верный идальго, заглядывая в лицо.

– Я гибну, Корденаль! – простонал маркиз, падая на колени.

– Нет, нет! – вскричал идальго, чьи глаза выкатились из орбит. Прямо напротив них из‑за забора выглядывал Рене де Жизор, захваченный бесплатным зрелищем.

– О, Бьянка! – поднял к нему свое лицо маркиз и протянул дрожащие руки. – Ты слышишь меня?

– Ответьте же, сударь! – взволнованно попросил Корденаль великого магистра. – Ему будет легче!

– Слышу, слышу! – послушно ответил Рене де Жизор, чувствуя себя в глупейшем положении, но крайне довольный исходом поединка. По лицу маркиза скользнула слабая улыбка.

– Береги сына, – упавшим голосом произнес он. – И обещай хранить мне верность даже мертвому…

– Сударь! – настойчиво потребовал идальго.

– Обещаю! – проскрипел сквозь зубы магистр. И Хуан де Сетина, склонив голову на грудь, «скончался» в третий раз за последнее время. Трагедия закончилась.

Пока Корденаль безутешно рыдал над телом своего сеньора, а Гондемар со слугами в молчании застыли возле неподвижного графа Норфолка, Рене де Жизор сделал знак своим людям, а сам отъехал от ворот.

– Само провидение решило за нас их судьбу, – торжественно промолвил он подъехавшему помощнику. – Снимите оцепление, больше оно не потребуется. Мы уезжаем!

Обернувшись через плечо, Рене де Жизор, еще раз окинул пристальным взором место разыгравшейся драмы. Трупы двух рыцарей красиво смотрелись в лучах заходящего солнца на фоне зеленой травы.

А утром две повозки вывезли с постоялого двора наспех сколоченные гробы. В одной телеге сидел долговязый, понурый Гондемар, с подбитым глазом, к которому он, прикладывал медную монету; во второй – идальго Корденаль, возле которого ехали конные кабальерос, с траурными повязками на шляпах.

– Кого хороним? – крикнул повстречавшийся им забулдыга.

– Проваливай! Кого надо, того и хороним, – ответил один из кабальерос, взмахнув плеткой.

Выехав из города, повозки остановились в тени деревьев. Корденаль и Гондемар, обменявшись взглядами, стали сбивать крышки с гробов.

– С очередным воскресением вас, маркиз! – высунул голову граф Норфолк, приветствуя жмурившегося на солнце Хуана де Сетина, чей камзол до сих пор был измазан куриной кровью.

– Ради Бога, простите меня за то, что я наговорил вам давеча! – отозвался деликатный маркиз, прижимая к груди обе ладони.

– Да и я немного погорячился, – ответил Норфолк, и оба они рассмеялись.

Но ломбардцу Беру, когда он выслушал рассказ о трагической схватке на постоялом дворе, было не до смеха. Радостное настроение графа Рене де Жизора не понравилось умудренному иудею. Что‑то не получалось, не сходилось, не так‑то все было просто и легко. С какой стати двум рыцарям резать друг друга при всем честном народе?

– Вы уверены, что перед вами не разыграли комедию? – тревожно спросил он, чувствуя внутреннее беспокойство: с тех пор, как в его жизни появился Гуго де Пейн – все летело кувырком.

– Мне ли не отличить настоящую рану от фальшивой, – презрительно посмотрел на него великий магистр. – Нет, они дрались, как львы, и я даже немного пожалел об их смерти.

– Смотрите, как бы нам всем не пришлось пожалеть потом, – пробормотал ломбардец Бер, покусывая губы.

Милан Гораджич ухаживал за обессиленным Людвигом фон Зегенгеймом, как добрая и преданная нянька. Он влил в него огромное количество соленой воды, смешанной с настоем из трав китайца Джана, обкладывал его горячими грелками, развлекал и поддерживал разговорами, рассказывая забавные истории из своей богатой приключениями жизни. Но когда, как‑то днем, к домику подъехала ускользнувшая из‑под домашнего ареста принцесса Мелизинда, сербский князь тактично оставил их наедине, уйдя вместе с Джаном во двор.

– Любовь – штука тонкая, – сказал он своему слуге.

– Понимаю! – улыбнулся в ответ китаец.

А Мелизинда, присев в кресло возле кровати, поправила подушку под головой немецкого графа, не ожидавшего прибытия столь высокой гостьи, хотя Милан и поведал ему, какое участие принимала принцесса в его похищении.

– Вы выглядите намного лучше, – произнесла Мелизинда, всматриваясь в бледное лицо графа.

– Благодарю вас, – отозвался Людвиг. – Если бы не вы…

– Полно! – улыбнулась принцесса.

– Но что двигало вами? – Людвигу было приятно смотреть на ее чистое, юное лицо с блестящими темны ми глазами и кольцами черных волос. Уже давно, с тех пор как умерла Адельгейда, он не испытывал такого странного волнения в груди. Неужели оно связано с этой милой, прелестной девушкой, так не похожей на многих надменных и капризных принцесс, перевиданных им на своем веку? Странно, но Людвига не смутило ее присутствие; наоборот, ему хотелось, чтобы она подольше оставалась рядом. А принцесса, приехавшая в свой загородный домик просто так, навестить больного рыцаря, и рассчитывая уехать через полчаса, вдруг отчего‑то передумала, что‑то удержало ее, изменило планы. Ей также было приятно находиться здесь, возле этого благородного и мужественного человека. «Потому что он друг моего рыцаря – Гуго де Пейна», – думала она, слегка краснея. Но какой‑то внутренний голос подсказывал, нашептывал ей: нет, не только поэтому… Очнувшись, она ответила на повисший в воздухе вопрос:

– Я и сама не знаю, – искренне произнесла Мелизинда. Мне трудно разобраться в моих… чувствах.

– Знайте, что отныне я ваш преданный друг, – промолвил граф Зегенгейм. – И если вам когда‑нибудь потребуется моя помощь, то вот вам моя рука.

– Я буду помнить об этом, – быстро проговорила Мелизинда, стараясь скрыть свое смущение. Ее ладонь оставалась в руке Людвига, и она осторожно высвободила ее.

– Хотите, я вам что‑нибудь почитаю? – спросила она. – Я вижу у вас на столике Гомера.

– Охотно. Там есть одно чудесное место, где ратные подвиги померкли перед любовью Ахилла к юной Бризеиде. Найдите его.

И принцесса отыскала нужную страницу, а когда приготовилась читать, взгляд ее вновь встретился с глазами Людвига, полными нежного внимания. Незаметно пролетели несколько часов. Стемнело. А Мелизинда все еще оставалась в комнате Людвига. Ни ему, ни ей не хотелось расставаться. Уже Милан Гораджич несколько раз заглядывал в комнату, Джан приносил свое лекарство, а принцесса и рыцарь продолжали болтать. Но наконец, словно опомнившись, Мелизинда поспешно поднялась с кресла.

– Мы совсем забыли о времени! – с тревогой сказала она, посмотрев на заглянувшую в полутемную комнату луну. – А ведь меня, наверное, ищут!

– Вы еще навестите выздоравливающего больного, моя спасительница? – с улыбкой спросил Людвиг, завладевая ее рукой.

– Непременно! – сказала она, отвечая слабым пожатием.

– Вы даже не представляете, насколько ваше присутствие благотворно.

– Думаю, ваше ощущение взаимно, – лукаво ответила она и простилась, оставив в комнате легкий аромат изысканных египетских духов. Людвиг вдохнул его полной грудью и откинулся на подушки, желая, чтобы испытанное им только что ощущение счастья, не покидало его как можно дольше.

Беседа Гуго де Пейна с клюнийским монахом продолжалась недолго. Молча указав посланцу аббата Сито на кресло, рыцарь скрестил на груди руки.

– В Иерусалиме находится человек, который стоит у вас на пути к созданию Ордена, – коротко произнес монах, игнорируя жест де Пейна.

– Как его имя?

– Этого я пока не могу вам сказать.

– Я не привык играть в темную, – промолвил Гуго де Пейн, у которого монах вызывал странное притягательное отвращение, словно он смотрел на самого себя в кривом зеркале.

– Это не игра, мессир, – ответил тот. – От правильности ваших шагов зависит исход порученного вам дела. Дела, которое необходимо Ватикану и всей католической церкви.

– Какую опасность заключает в себе этот человек? – спросил Гуго де Пейн, вновь взглянув в это кривое зеркало, и почувствовал холодок брезгливости в груди. Вместе с тем, бесстрастное и неподвижное лицо монаха притягивало его взгляд.

– Прямую: для вас и будущего Ордена.

– Это не ответ.

– Другой ответ преждевременен.

– Могу ли я понимать ваши слова так, что этот человек должен умереть?

– Если не хотите умереть вы, – наклонил голову монах. Взгляд его привычно скользнул по оставленным на столе бумагам и наброскам рыцаря, задержавшись на лежащей сверху миниатюре византийской принцессы.

– Я не наемный убийца, – холодно отозвался де Пейн, проследив за взглядом монаха и бросив на стол перчатки.

– Никто бы и не посмел предложить вам нечто подобное, – не моргнув глазом ответил монах. – Между вами должен состояться честный поединок.

– Но со смертельным исходом?

– Я рад, что вы так хорошо понимаете меня.

– Когда вы известите меня – кто этот человек?

– В самое ближайшее время. Готовьтесь, – сказал монах и, поклонившись, направился к двери.

– Постойте! – остановил его де Пейн. – Может быть, вы скажете мне, как вас называть, раз уж мы связаны одной нитью?

– Это не имеет значения, – обернулся монах. – Называйте меня как вам будет угодно. Считайте, что у меня нет имени.

И, поклонившись еще раз, он скрылся за дверью. Три дня назад точно такой же разговор состоялся у него с бароном Филиппом де Комбефизом…