Глава VI. Тюрьма, любовь и свобода

Судьба! Сколь шатка ты, сколь непрочна!

Зачем так разум страждущий терзать?

Тюрьма – свидетель: ты была вольна

И жизнь мне дать, и в счастье отказать…

Королева Елизавета I

Граф Людвиг Фон Зегенгейм был доставлен в закрытой карете в тюрьму Мон‑Плеси, и там, по указанию барона Глобштока, его руки и ноги заковали в железные кандалы, пропустив через них цепь, прикрепленную к стальному кольцу в стене. В узкой и сырой камере могли едва‑едва разместиться двое человек. Сквозь маленькое, зарешеченное окошко виднелся кусочек голубого неба.

– Отдохните‑ка пока здесь, граф, – ехидно проговорил барон Глобшток. – Это лучшее, что я могу вам предложить. Тяжелая, окованная медью дверь захлопнулась за ним, и Людвиг опустился на каменный пол, усмехнувшись любопытной крысе, высунувшей свою острую мордочку из норы в углу. Многие узники, попавшие в тюрьму Мон‑Плеси, находили в ней свой последний земной приют…

А в темнице города Яффы, в большом подвале, где когда‑то был винный склад, томились другие пленники – Бизоль де Сент‑Омер, Роже де Мондидье и Виченцо Тропези, задержанные на месте кровавой резни. Вместе с ними в подвале находилось еще пять человек: двое бродяг, задержанных за нарушение общественного порядка, один мелкий воришка, укравший на рынке гуся, приговоренный к повешению разбойник и не заплативший налоги с проданной сельди торговец рыбой. Бизоль огромными шагами мерил пол, упираясь то в одну, то в другую стенку, словно запертый в клетку медведь. Роже играл в кости с разбойником, чья казнь была назначена на утро. Виченцо, безучастный ко всему, сидел, прислонившись к опрокинутой бочке: его больше всего тяготило исчезновение Алессандры.

– Зря ты меня остановил, – проворчал Бизоль, задержавшись возле игроков. – Надо было открутить стражникам головы, и мы бы не торчали здесь третьи сутки!

– Кто же знал, что дознание у них тянется так медленно? – отозвался Роже.

– Некоторые ждут суда по году! – добавил разбойник, бросая кости. – Мне еще повезло: не стали долго цацкаться. Чик! – и готово.

– А за что тебя? – спросил Роже, выкинув две шестерки. – Играем на твою веревку – я возьму ее потом в качестве сувенира.

– Э‑ээ, нет, не пойдет! Я уже обещал ее нашему тюремщику. За кое‑какие услуги, – и разбойник вытащил из‑за пазухи бутылку вина, протянув ее, после доброго глотка, Роже. – А поймали меня, когда мы с приятелем почистили проезжих купцов на дороге в Яффу.

– Вот из‑за таких, как вы, мир катится в пропасть, – сказал прислушивавшийся к разговору торговец рыбой.

– Усохни, чешуя! – откликнулся разбойник. – Я бы удрал, да приятель подвел. Когда его лошадь сломала ногу, я подскакал к нему и предложил взобраться ко мне за спину. Мой конь выдержал бы двоих. Но напарник, зараза, оглушил меня рукояткой меча и умчался от погони. А я, как видишь, попал в тюрьму.

– Ты случайно не знаешь такого – Этьена Лабе? – мимоходом спросил Роже, вновь выбрасывая шестерки.

– Как не знать! – усмехнулся разбойник. – Это он и есть, мой приятель. Жаль, не его повесят, а меня…

– Послушай, – воодушевился Роже. – Если я помогу тебе выбраться отсюда, ты поможешь мне отыскать этого Лабе?

– С удовольствием! – отозвался разбойник. – Меня зовут Жак Греналь. А где тебе выбили глаз?

– Наткнулся в темноте на шпиль Парижского собора. Бизоль! Пойди‑ка сюда!

– А что ты сделаешь с этим Лабе, когда разыщешь его?

– Сверну ему шею.

– Тогда сверни ее в одну сторону, а я доверну в другую. У меня с ним свои счеты, – сказал Греналь.

– Хорошо, – согласился Роже и обратился к подошедшему Бизолю:

– Друг мой, ты был бесспорно прав: нам нечего здесь делать и ждать целый год. Давай‑ка подумаем, как выбираться отсюда?

– Давно бы так! – вздохнул Бизоль, развернув мощные плечи.

Бодуэн I уклонился от встречи с Гуго де Пейном, перепоручив его заботам Лиона Танкреда. В приемной влиятельного наперсника де Пейн столкнулся с бароном Жираром – магистром Ордена иоаннитов. Змеиная улыбка чуть тронула губы барона, когда он прошел мимо рыцаря.

– Вам привет от Умара Рахмона, – шепнул ему на ухо Гуго де Пейн, придержав того за локоть. Магистр резко дернул рукой, с ненавистью взглянул на рыцаря и пошел прочь. А де Пейн, отодвинув охранника, толкнул ногой дверь и вступил в покои графа Танкреда.

– Знаю, знаю! – сказал ему граф, вставая с кресла и двигаясь навстречу. – Но против Людвига фон Зегенгейма выдвинуты серьезные обвинения. Он подозревается в сговоре с сельджукским князем Санджаром.

– Обвинения сфабрикованы бароном Жираром, – возразил Гуго де Пейн. – А крепость Керак устояла только благодаря Зегенгейму, его мужеству и воинскому искусству! Тому есть сотни свидетелей. Опросите солдат гарнизона и жителей Керака. Вызовите сюда Рудольфа Бломберга, коменданта крепости.

– Необходимые распоряжения уже сделаны, – отозвался Танкред. – В Керак послана специальная комиссия. Истина будет установлена, уверяю вас.

– Но пока Зегенгейм может быть переведен под домашний арест. Зачем ему томиться в тюрьме?

– Я не могу отменить указ короля, – промолвил граф, скрестив на груди руки. – И кроме того, – голос его неожиданно посуровел. – Мне передали, что в Яффе арестованы еще три ваших рыцаря: Бизоль де Сент‑Омер, Роже де Мондидье и Виченцо Тропези. Их подозревают в убийстве десятка человек. Что это? Хорошенькие у вас друзья, де Пейн! Вы что – приехали в Палестину знакомиться с местными тюрьмами?

– Я предполагаю, что и в этом случае произошло досадное недоразумение, – промолвил Гуго, которого несколько удивила последняя новость. – Они не могли поступить против законов совести и чести.

– Мы во всем разберемся, – уверил его граф и подошел ближе. – И последнее. Мне горько вам об этом сообщать, но только что я получил послание от наместника Цезарии Франсуа Шартье. Примите мои самые искренние соболезнования: ваш друг, маркиз Хуан де Сетина, скончался там от горячки мозга.

Сердце рыцаря при этом известии сжалось, и холодная тень смерти мелькнула перед глазами.

– Увы! – продолжил граф, коснувшись его плеча. – Все мы смертны, и смертны внезапно. Будьте мужественны. Ваш острый ум и крепкий меч особенно необходимы нам в это трудное время. Скоро начнется летняя кампания по осаде Тира. Король Бодуэн рассчитывает на ваш опыт и смелость

– В таком случае, он не должен сажать своих преданных друзей в темницы, – сказал Гуго де Пейн. – Иначе он останется один на один с врагами.

Попрощавшись, он покинул графа Танкреда и отправился в Тампль. Там он рассказал оставшимся возле него трем рыцарям – Гораджичу, Норфолку и Монбару – о происшедших несчастьях.

– Бедный маркиз! – промолвил англичанин, осеняя себя крестным знамением. – Он был самым впечатлительным из нас, несмотря на свой возраст. Он так стремился в Святую Землю, и вот – нашел здесь свой последний приют.

– Не будем скорбеть раньше времени, – произнес Гуго де Пейн. – На моей памяти Хуан де Сетина уже был похоронен, но неожиданно воскрес. Но, если он действительно умер, то я прошу вас, граф, отправиться немедленно в Цезарию. Тело маркиза должно быть перевезено в Иерусалим и похоронено здесь, в Святом месте.

– Я выезжаю тотчас же! – ответил Грей Норфолк, наклонив голову.

– А вас, – обернулся Гуго к Андре де Монбару, – я прошу поторопиться в Яффу и разобраться там, что же произошло с нашими беспечными друзьями? В какое болото они влезли и как их оттуда вытаскивать. Мы же, с князем Гораджичем, займемся судьбой Людвига. Я опасаюсь за его жизнь. Мне кажется, что барон Жирар способен пойти на крайние меры, чтобы скрыть следы своего преступления…

Гуго де Пейн не зря тревожился за жизнь своего друга. Барон Жирар понимал, что рано или поздно невиновность Зегенгейма будет доказана, и тогда неминуемо встанет вопрос о том, кому был выгоден его арест и кто же, на самом деле, вступал в переговоры с сельджуками? Когда Зегенгейм заговорит, то, даже не имея доказательств, он сильно подорвет репутацию барона. Лучше всего было бы, если бы он замолчал навсегда. И сделать это нетрудно: ведь начальник тюрьмы Мон‑Плеси и многие тюремщики – братья‑иоанниты. И великий магистр, вернувшись домой, велел своему камердинеру Жюлю тотчас же пригласить к себе на тайную беседу сеньора Рошпора, коменданта Мон‑Плеси.

Глядя на розовощекого, добродушного толстяка Рошпора, мало кто мог бы подумать, что он является главным тюремщиком Иерусалима. Выслушав барона Жирара, он, подумав, ответил:

– Это – можно. Узники в моей тюрьме мрут, как мухи. Не выдерживают, знаете ли, условий.

– Но все должно выглядеть естественно, – предупредил великий магистр.

– А естественна смерть от несварения желудка?

– Вполне, – удовлетворенно ответил барон.

К вечеру в Тампле остались лишь Гуго де Пейн и Милан Гораджич, а также Раймонд, Джан и несколько слуг. Настроение у рыцарей было не самое приятное. Гуго поделился своими опасениями с Гораджичем.

– В таком случае, – промолвил сербский князь, – разумнее всего выкрасть Людвига и спрятать его в надежном месте, пока его невиновность не будет полностью доказана.

– Каким образом? Взять штурмом тюрьму Мон‑Плеси?

– А хотя бы и так!

В это время колокольчик возле дверей в Тампль тревожно зазвонил. Вернувшийся в зал Раймонд сообщил:

– Мессир, приехавшая в золоченой карете дама под вуалью хочет вас видеть.

Чекко Кавальканти, раненый в плечо кинжалом Беф‑Цура, стонал на своей кровати в гостинице «Жемчужина Яффы». После непредвиденной схватки с зилотами в домике Виченцо Тропези, он потерял семерых своих латников, да и сам еле унес ноги. Правда, и люди Беф‑Цура, неожиданно напоровшись на шныряющих по комнатам латников, понесли потери. Беф‑Цур, оставшись с двумя зилотами, покинул дом лишь убедившись, что он пуст: ни рыцарей, ни девушки в нем не было. Они словно исчезли, растворились в воздухе. Оставив в комнатах гору трупов (причем было непонятно: откуда здесь взялись невесть откуда появившиеся защитники?), Беф‑Цур, вместе с уцелевшими зилотами, тем же путем перебрался на пустырь. Вытирая о траву окровавленный кинжал, инструктор‑раввин поторопился к ломбардцу Беру, ожидая самое худшее. Но резидент выслушал его сообщение довольно спокойно.

– Мы недооценили противника, – сказал он, приглаживая взлохмаченные волосы. – Я не сомневаюсь, что они специально устроили засаду в доме, поджидая вас, Беф‑Цур! А девушку вывели и спрятали в другом месте. Но зачем? Почему просто не покинуть дом и исчезнуть? Кому нужна эта засада? Вывести нас из равновесия, толкнуть на необдуманные шаги? Я уверен в одном: это умный, коварный и расчетливый враг. Но кого он представляет? Византийского императора Алексея? Барона Жирара с его Орденом иоаннитов? Или сюда протянулись руки из монастыря Клюни? Ясно, что балбесы Гюнтера Глобштока тут не причем…

– А может быть, ассасины? – подсказал Беф‑Цур, хрустнув пальцами. Он был рад, что отделался так легко.

– Скажите еще – тафуры! Нет, мне кажется, что тот человек – которого я мельком видел в Клюни и который прибыл вместе со мной, совсем не случайно оказался в Палестине. Это его след, след Ватикана. Нам надо скорректировать наши действия:

– А не может ли быть так, что произошло то, что случается один раз в жизни: нелепое стечение обстоятельств – во времени и пространстве? – предположил Беф‑Цур. Но ломбардец отрицательно покачал головой.

– Я не верю в случайности, – сказал он. – Конечно, в нашей работе может быть всякое. Может и горшок свалиться на голову. Но случайность – это плод непродуманности своих поступков и полнейшая безответственность. Горшок падает на того, у кого вместо головы кочан капусты. Как у вас, Беф‑Цур. Если бы вы не были так уверены, что в доме, кроме девушки и трех‑четырех человек никого нет, вы бы не попали в засаду. И не получили бы горшком по голове.

– Благодарю вас, – сердито ответил Беф‑Цур. – Но это вы направили меня туда. А я, между прочим, потерял троих своих лучших учеников.

– Учить надо было лучше, – огрызался ломбардец. – Тогда бы и не потеряли.

– Сами бы и лезли через забор!

– У нас разные функции. Я – мозг, а вы – руки. Пока что.

Беф‑Цур больше не стал спорить, опасаясь злопамятного ломбардца. Он хмуро уставился на свои сжатые на коленях кулаки.

– Ну и что дальше? – угрюмо спросил он.

– Законсервируйте всю работу, – подумав, ответил Бер. – Оставьте на базе лишь минимум людей. Остальных переведите в Иерусалим, Акру и другие города. Временно. Усильте охрану. Сами оставайтесь здесь. И ждите моих дальнейших инструкций.

– А сами‑то вы – куда? – спросил Беф‑Цур. Ломбардец поднялся, снисходительно посмотрел на него и угрожающе‑ласково ответил:

– А вот такие вопросы не задавайте больше никогда. И последнее. Профессор из Толедо пусть продолжает свою работу над рыцарем. Но в случае опасности – мало ли что – и Бер улыбнулся Беф‑Цуру, – уничтожьте их обоих. Не будем мелочиться: и профессоров, и этого материала из рыцарей пока хватает.

В соседнем со стонущем Чекко Кавальканти номере гостиницы девушка, лежащая на кровати, продолжала спать, дыша ровно и глубоко. Если бы Чекко знал, кто там лежит за стенкой, он бы, пожалуй, пробил эту деревянную преграду головой и ринулся к белокурой красавице.

– Одно не могу понять – зачем вам понадобилось ее усыплять? – сказал Кретьен де Труа, всматриваясь в лицо девушки.

– А вы хотели, чтобы она подняла визг на весь дом? Откуда нам было знать, что он пуст? Кроме того, я сделал это по привычке. Я всегда ношу с собой разные травы, – сказал Руши.

– Впрочем, все что ни делается – то к лучшему, – согласился Кретьен. – Еще неизвестно, смогли бы мы уговорить ее покинуть дом?

– И задержись мы на пять минут – он стал бы нашей общей могилой. Я не знаю, почему они там все передрались из‑за нее, но видно в ней есть притягательная сила. Давайте продадим ее египетскому султану? Получим хорошие деньги.

– Надеюсь, вы шутите. Девушка – наш ключ к Гуго де Пейну и его друзьям.

– Хороши друзья! Бросили ее одну в доме, а сами шляются неизвестно где. Вино пьют, не иначе.

– Но зато мы знаем где Гуго де Пейн. Давайте‑ка и отвезем ее прямо к нему?

– Можно, – согласился Симон Руши. – Хочу только заметить: и султан Магриба дал бы за нее большие деньги.

– Прекратите. А то я пожалуюсь на вас тафурам.

Разговаривая таким образом, оба они повернулись спиной к кровати и вышли на балкон. А когда вернулись в комнату, то в грудь уперлись два острых меча, лежавших до того на столе.

– Не шевелитесь, – произнесла Алессандра, сверкая глазами. В ее решительности проколоть Кретьена и Руши можно было не сомневаться.

– А дышать хоть можно? – спросил Кретьен де Труа. – Это, между прочим, мечи, а не забава для молоденьких девушек.

– Еще одно слово… – предупредила Сандра, нахмурив брови. – Отвечайте: кто вы такие и как я здесь оказалась?

Но Кретьен и Руши молчали, опасливо косясь на блестящую сталь.

– Вы что – язык проглотили?

– А как же «еще одно слово…»? – напомнил трувер. – Лучше поберечься.

– Ладно, говорите! – Сандра устала держать тяжелые мечи, и чуть опустила их. Кретьен сделал легкое движение, но в мгновение ока острый клинок рассек его брючный пояс, и суконные штаны стали сползать на колени: трувер вынужден был подхватить их руками.

– Не шевелитесь! – шепнул ему Руши. – Вы что – не видите, что она сумасшедшая? Я говорил, что лучше бы мы продали ее египетского султану.

– Да, спящая она гораздо привлекательнее, – согласился Кретьен.

– Что вы там бормочете? – спросила Сандра.

– Послушайте, вы ведете себя, как разбойница! – возмутился Кретьен. – Вместо того, чтобы высказать нам благодарность за свое спасение, вы себе позволяете черт знает что! Разрезали мой ремень! А он, между прочим, стоит три перпера, и покупал я его в Константинополе, здесь таких не бывает.

– Откуда вы взялись? И где Виченцо и остальные? – сурово спросила Сандра.

– Кретьен де Труа, это – Симон Руши. Случайно мы узнали, что на вас и ваших друзей готовится покушение. А так как мы прибыли в Палестину к Гуго де Пейну – надеюсь, это имя вам что‑то говорит? – то решили помочь его товарищам. Но когда мы пришли в ваш дом, то застали вас одну. Времени терять было нельзя, поскольку вон тот молодец за стенкой, – и трувер кивнул головой в сторону номера Чекко Кавальканти, – уже спешил туда со своими головорезами. Что там произошло дальше – не знаю, но шум стоял на всю улицу.

По мере того, как Кретьен говорил, глаза Сандры расширялись, а мечи опускались. Выслушав его до конца, она бросила их вниз, и они закачались, вонзившись в деревянный пол.

– Все ясно, – сказала она. – Это был Чекко Кавальканти!

Но где Виченцо, Роже, Бизоль?

– Понятия не имею. Но резались они не с вашими друзьями. Потому что, когда мы уходили, дом был пуст.

– Может быть, друг с другом? – вставил Руши. – Так бывает, когда голова дуреет.

– Мне надо отыскать Виченцо. И остальных, – сказала Сандра, устало опустившись в кресло. – Вы мне поможете?

– С какой стати?

– Это опасно! – воскликнули одновременно Руши и Кретьен.

– Тогда я ухожу! – Сандра поднялась и направилась к двери.

– Погодите, – остановил ее Кретьен. – Это действительно опасно. Город буквально наполнен людьми, которые пытаются вас выкрасть. Вся Яффа кишит ими, как крысами. Я не знаю, чего они от вас хотят, но вам нельзя появляться на улице. Если только вы не приклеите бороду, как Симон. Доверьтесь нам, и мы отвезем вас к Гуго де Пейну.

– Нет, нет и нет! – упрямо ответила Сандра. Кретьен тяжело вздохнул и выразительно посмотрел на Руши. Тот все понял и потянулся в карман за своими усыпляющими травами.

По бывшему винному погребу, ставшему темницей для узников, на сей раз вместо Сент‑Омера вышагивал Роже, обдумывая план побега.

– Бизоль! – сказал он наконец. – Ты не хочешь некоторое время побыть покойником?

– Нет, – ответил великан.

– А придется, иначе мы не выберемся отсюда. Роже собрал в кружок Виченцо, Бизоля и Жака Греналя и зашептал им свой план. Потом, когда все участники заняли свои места, начал барабанить в железную дверь.

– А вы – смотрите у меня! – пригрозил он воришкам и торговцу рыбой.

– Ну что тут? – спросил стражник, отпирая дверь. Он спустился в подвал, а вслед за ним вошли еще двое – с алебардами в руках.

– Загнулся тут один, – сказал Роже, отступая назад. – А за ним и еще двое на вылет! – он указал на лежащего неподвижно Бизоля и на корчившихся возле бочек Виченцо и Греналя. – Я‑то немного разбираюсь в медицине. По всем признакам – это холера! Вы бы убрали их отсюда, а то мы все заразимся.

– Холера? – повторил начальник стражи, попятившийся от больных.

– Ну хоть труп выбросьте! Где это видано, чтобы мертвые с живыми лежали?

– Отнести разве на задний двор? – почесал в затылке главный. – Эй, вы, берите его за ноги! – обернулся он к стражникам. Те, недовольно ворча, опасливо приблизились к «покойному». Но лишь только они ухватили его за башмаки, как Бизоль, согнув ноги в коленях, пнул обоих в причинные места. Стражники отлетели к холерным больным, которые быстро успокоили их, а Роже в это время осторожно опустил на землю потерявшего сознание начальника караула. Потирая ушибленный кулак, Роже скомандовал:

– Надевайте их камзолы и латы!

Через некоторое время три стражника, с опущенными на лоб шишаками, вывели из подвала Бизоля и, подгоняя его алебардами, потащили по коридору.

– Куда вы его? – спросил любопытный охранник, шедшим навстречу.

– Тебе какое дело? – ответил Роже, опуская кулак ему на голову. – Нет, Бизоль, – обернулся он к другу, – давай‑ка ты этим займись, а то я все руки отшиб!

Они поднялись по лестнице в комнату, где сидело человек семь стражников, распивая вино и играя в кости. Их оружие, мечи и алебарды, стояли в углу, прислоненные к стенке.

– Сидеть! – приказал Роже, отсекая стражников от оружия, а Виченцо и Греналь занесли над их лицами алебарды.

Бизоль выбрал себе два меча и посмотрел на самого толстого из охранников.

– Сколько караульных во дворе? – спросил он.

– М‑много! – заикаясь ответил тот.

– А где лошади?

– Там ж‑же.

– А ворота?

– От‑ткрыты.

– Пойдешь с нами, покажешь.

Уходя, Роже повернулся к столу и посмотрел на кости.

– Во что играете, ребята? – спросил он.

– На большее, – ответил один из них.

– Давайте так, по честному, – предложил Роже. – Я не хочу вас подводить. Выигрываете вы – мы возвращаемся в подвал; побеждаю я – мы бежим. Согласны?

– Идет! – хмыкнул стражник. Он взял в руки кости и бросил. Выпали шестерка и пятерка. Его приятели возбужденно вскрикнули, заулыбались.

– Жаль, не повезло тебе! – улыбнулся Роже, метая кости. Они покатились по столу, а он, не дожидаясь пока они остановятся, вышел за дверь. Стражники наклонились над столом, уставившись на две выпавшие шестерки.

Толстяк вывел пленников во двор, и они неторопливо пошли вдоль забора к привязанным возле столбов лошадям.

– Молчок! – посоветовал Роже толстяку, когда они уже садились в седла. – И не ешь на ночь много жареной спаржи с мясом – не будет так пучить!

Стегнув лошадей, узники помчались к воротам, поднимая столбы пыли, смешавшейся с воплями очнувшейся охраны.

Раймонд посторонился, пропуская в рыцарский зал даму, лицо которой было скрыто густой вуалью. Судя по ее порывистым движениям, изящному стану, гибкой фигуре, – она принадлежала к тому счастливому возрасту от восемнадцати до двадцати трех лет, когда любовь и безрассудство берут вверх над разумом и достоинством. Одета она была весьма изысканно и богато, кисти рук и тонкую шею украшали золотые браслеты и ожерелье из редких жемчужин, – видно она относилась к знатному роду.

Гуго де Пейн и Милан Гораджич, встав с кресел, почтительно поклонились ей; она же, сделав несколько коротких шагов, в растерянности остановилась.

– Раймонд, оставь нас, – попросил Гуго де Пейн. – Слушаю вас, сударыня? – и так как она молчала, поглядывая из‑под вуали на сербского князя, он добавил: – Вы желаете, чтобы мы разговаривали наедине?

– Да! – ответила девушка. Голос у нее был звонкий, а из под бархатной шляпки с искусственными розами выбивалась прядь черных волос. Милан Гораджич пожал плечами и пошел к двери. Только когда он скрылся, девушка осторожно подняла вуаль, блеснув темными глазами, горящими как два агата на мраморном лице.

– Принцесса Мелизинда? Что привело вас сюда? – спросил Гуго де Пейн, предлагая ей кресло.

– Желание помочь вам, – уклончиво ответила она. – Вам и вашему другу. Я знаю, что он сейчас в тюрьме Мон‑Плеси.

– Людвиг фон Зегенгейм обвинен несправедливо, благодаря интригам барона Жирара, – сказал Гуго де Пейн. – Но вскоре ошибка будет исправлена, и он выйдет на свободу.

– Дай‑то Бог! – согласилась Мелизинда. – Я уверена в его невиновности. Только не было бы слишком поздно.

– Что вы имеете в виду?

– Тюрьма Мон‑Плеси – ужасное место.

– Любая темница мало напоминает курорт.

– Но эта – худшая из всех тюрем. И кроме того, я слышала, что на графа надели железо.

– Негодяи! – воскликнул Гуго де Пейн. – Мне следовало это ожидать! Неужели ваш отец отдал такой чудовищный приказ?

– Нет, это сделано вопреки его воле, по распоряжению барона Глобштока, – ответила принцесса. На ее лице вспыхнул слабый румянец, распространившийся от щек к вискам; он сделал ее лицо еще более привлекательным. Гуго де Пейн осторожно рассматривал ее, а она, почувствовав его ненавязчивое внимание, еще сильнее зарделась, но продолжала смотреть прямо в глаза. В них прочитывалось многое, потому что девушка еще не умела скрывать своих чувств, а может быть – не хотела этого. Словно повинуясь неудержимой силе, владевшей ею, она шагнула навстречу рыцарю. Взгляд ее слегка затуманился, а губы чуть приоткрылись, обнажив маленькие белоснежные зубки. Гуго де Пейн несколько отступил в сторону и поспешно произнес, избегая опасного момента, который мог возобладать над разумом:

– Вы могли бы помочь мне в тайном свидании с Зегенгеймом?

Мелизинда словно очнулась, услышав его ровный голос.

– Для этого я и пришла, – так же торопливо ответила она, отводя взор.

– Когда вы можете устроить встречу?

– Сегодня. Сейчас. Дежурящий в тюрьме офицер – преданный мне друг.

– Тогда не будем терять времени?

– Не будем, – согласилась принцесса. Но ни она, ни Гуго де Пейн не двинулись с места, продолжая смотреть друг на друга. И вновь, – гипноз ли, самовнушение или воплощение девичьих грез? – потянули Мелизинду к рыцарю; а он, чувствуя тающий искусственный холод, окружавший его с тех пор, как он покинул Константинополь, вдруг увидел перед собой – будто в преломившемся свете, отраженном от зеркал, – другое лицо, обрамленное золотистыми волосами, сверкающее вишневым цветом глаз, близкое и родное, плывущее ему навстречу. Потерявши на какие‑то мгновения чувство времени и пространства, пронесясь над охваченной огнем землей, он коснулся обеими ладонями пылающих нежных щек, ощутил на своих губах вкус ее губ.

– Боже мой! – выдохнула Мелизинда, обвивая его шею руками, и он очнулся, отрезвел, сознание вернулось к нему, а вместе с ним – колющая сердце горечь. Гуго де Пейн мягко отстранился, освободил ее руки, ласково произнес:

– Мы должны поспешить, милая принцесса.

– Да, да, конечно, – согласилась она, тряхнув головой, будто сбрасывая с себя чары. – Идемте. Моя карета ждет.

– Почему вы помогаете нам? – спросил Гуго, когда они спускались по лестнице.

– Потому что… потому, – запнувшись ответила Мелизинда с очаровательной, женской логикой.

– Ну тогда понятно, – отозвался рыцарь, поддерживая ее локоть.

То, что произошло между ними несколько минут назад, – было как вспышка молнии в ясный день, не предвещающий грозу. Но за молнией, по всем законам природы должен был последовать гром, а затем – небо должно было расколоться – и смывающие все на своем пути потоки воды хлынуть на землю. Эти потоки могли унести и их, увлечь за собой в водоворот из вспенивавшихся волн любви и страсти. Гуго де Пейн понимал это и старался забыть о своей минутной слабости, стереть обозначенный в воздухе знак, который своей волшебной властью мог погубить его; Мелизинда, еще до конца не пришедшая в себя, послушно следовала рядом с ним, опираясь на его сильную руку, чувствуя какой‑то испуг и наполняющую ее радость, ожидая наркотического продолжения своего безумства.

– Князь, поезжайте следом за нами! – услышала она голос Гуго де Пейна, донесшийся до нее словно бы сквозь густой туман. – Может потребоваться ваша помощь, мы едем к тюрьме Мон‑Плеси.

Потом они сели в карету, которая тронулась и тихо закачалась, и Мелизинда ощутила совсем рядом его плечо, и прикоснулась к нему, склонив голову. Больше всего она хотела бы сейчас, чтобы он ни о чем не говорил, молчал, не отстранялся, и карета ехала бы бесконечно долго. И Гуго де Пейн за всю дорогу не проронил ни слова.

Тюрьма Мон‑Плеси угрюмой приземистой коробкой, напоминавшей болезненный нарост, прилепилась к восточной стене Иерусалима. Она была обнесена высоким каменным забором со сторожевыми башенками из которых выглядывали часовые, а ворота во двор поднимались надо рвом на цепи – словно в рыцарском замке.

Увидев карету принцессы, и выслушав ее слугу, караульный вызвал начальника стражи, который, рассыпаясь в поклонах перед Мелизиндой и де Пейном, велел опустить мост. Он лично повел принцессу и рыцаря к дежурному офицеру, который в ночное время исполнял обязанности коменданта Рошпора.

– Здравствуйте, Гронжор! – произнесла принцесса, подавая руку для поцелуя. – Как хорошо, что сегодня дежурите именно вы. Вы проводите меня и мессира де Пейна в камеру Зегенгейма?

– Но… разрешение Глобштока, – неуверенно начал офицер, волнуясь и заикаясь.

– Никаких «но»! – строго возразила Мелизинда. – У нас его устное согласие. Идемте, Гронжор.

– Конечно, конечно, – поспешно отозвался тот. – Прошу вас, сюда! – и он, выхватив у караульного факел, повел своих высоких гостей по длинным и узким коридорам, минуя посты с охраной, спускаясь по винтовым лестницам, обходя зарешеченные камеры с узниками, – по целому лабиринту, из которого казалось простому смертному никогда не найти выхода.

– Боже мой, какой тут у вас гнусный запах, возмутилась принцесса, зажимая пальчиками нос. Вы что, гноите их заживо?

– Обычное дело, – отозвался Гронжор. – Мы‑то привыкли, а вот вам, с воли… Да, запах есть! – принюхался он. – Кто‑нибудь умер, должно быть.

– И что же – так и лежит?

– К некоторым узникам велено заглядывать раз в три дня, – смутился офицер. – Не чаще.

– А еда, питье?

Гронжор пожал плечами и смутился еще сильнее.

– А как вы содержите Зегенгейма? – допытывалась Мелизинда.

– Как всех, – уклончиво отозвался Гронжор и остановился возле маленькой дверцы. – Вот здесь! – сказал он и загремел ключами. После долгой возни, подбирая то один, то другой ключ, Гронжор наконец‑то со скрипом открыл дверь. Факел осветил узкую камеру, где на полу, закованный в кандалы лежал человек. Это был Людвиг фон Зегенгейм. Дыхание его было прерывистым, тяжелым, а взгляд – хотя он и приоткрыл глаза и посмотрел на вошедших, – пустым и отсутствующим; он словно бы не узнавал Гуго де Пейна, склонившегося над ним. Несмотря на сырость и холод в камере, лицо рыцаря было покрыто большими каплями пота, а кожа и пересохшие губы – посиневшие. Де Пейн, приложив руку к груди, почувствовал его слабое, прерывистое сердцебиение, аорта проталкивала кровь толчками, с неравными промежутками времени.

– Чем вы его кормили? – спросил Гуго, не оборачиваясь.

– Сегодня его угощал сам комендант Рошпор! – испуганно сказал офицер.

– Мерзавцы! – де Пейн посмотрел на Мелизинду. – Они его отравили. Людвиг, вы слышите меня?

Но рыцарь не отвечал. Глаза его снова закрылись, а голова склонилась на грудь.

– Надо немедленно перевести его отсюда в больницу, – сказал Гуго. – Малейшее промедление – и будет уже поздно.

– Вы слышите? – потребовала Мелизинда. – Снимите с графа кандалы!

– Но я не могу этого сделать, – встревожено ответил Гронжор. – Даже ради вас! Нужно разрешение графа Танкреда или барона Глобштока.

Гуго де Пейн потянулся к ножнам, забыв, что оставил меч в караульном помещении.

– А разрешение короля вас устроит? – произнесла вдруг Мелизинда.

– Ну разумеется! – радостно отозвался Гронжор. Он смотрел, как принцесса вынимает и разворачивает гербовую бумагу.

– Держите, – сказала Мелизинда. – Вот подпись Бодуэна I и королевская печать. Это разрешение на перевод Людвига фон Зегенгейма в другую крепость.

– Все правильно! – облегченно вздохнул Гронжор. – Простите меня, сейчас я все устрою.

Он нагнулся над больным рыцарем, вновь загремев ключами, подбирая их к кандалам.

– Откуда у вас разрешение? – шепотом спросил Гуго, повернувшись к Мелизинде.

– Я заранее написала его и подделала подпись, – прошептала она в ответ с лукавой улыбкой, – словно предвидела это.

– Вы – умница! – с нескрываемым восхищением промолвил де Пейн.

Наконец, оковы упали. Гронжор отступил в сторону, а Гуго легко, как будто брал на руки ребенка, поднял Людвига и пошел вслед за освещавшим обратную дорогу офицером и принцессой. Его беспокоило то, что граф почти не подает признаков жизни. «Только бы успеть!» – подумал де Пейн, всматриваясь в осунувшееся лицо рыцаря, которого, казалось, уже коснулась рука смерти.

В комнате коменданта, Гронжор сел за стол и начал составлять официальное оформление на перевод узника.

– К черту! Потом! – сказал Гуго де Пейн, держа графа на руках. – Открывайте ворота и велите опустить мост.

– Выполняйте! – приказала Мелизинда.

– А вещи Зегенгейма? – спросил Гронжор. – Его латы, меч, пояс?

– Потом, потом! – прикрикнул на него де Пейн. Наконец мост был опущен, и они вышли из ворот.

Карета Мелизинды стояла неподалеку. Возле нее на вороном скакуне застыл Милан Гораджич, с изумлением увидев уносимого из тюрьмы Зегенгейма. В это время по улице разнесся стук копыт, и из‑за поворота показалась другая карета.

– А вот и сам Рошпор пожаловал! – удивился офицер, всматриваясь в приближающийся экипаж. – С чего бы вдруг в такое позднее время?

Гуго де Пейн уже укладывал Зегенгейма в карету принцессы, сама она села рядом, торопливо отдавая приказания кучеру.

– Князь, задержите их! – попросил де Пейн. Он вскочил на подножку, и карета промчалась мимо остановившегося экипажа Рошпора. Тот высунул из окошка голову, провожая ее взглядом, и подозвал к себе офицера. Пока они разговаривали, Гораджич, соскочив с коня, подобрался с другой стороны. Он нагнулся к рессорам, ухватил их покрепче обеими руками, и, поднатужившись, оторвал от земли, приподнял еще выше, не обращая внимания на крики начальника тюрьмы, а затем, мощным рывком, опрокинул карету на бок. Через мгновение он вскочил на своего коня и помчался вслед за увозящим Людвига де Пейном.

– …Куда мы едем? – спросил Гуго де Пейн, усевшись рядом с принцессой; напротив них лежал впавший в бессознательное состояние Зегенгейм.

– В один мой загородный дом, – ответила Мелизинда. – О его существовании не знает даже отец. Мне подарила его моя тетка, Гертруда. Там ваш друг будет в безопасности.

– Вы смелая девушка, – произнес Гуго де Пейн. – Благодарю вас. Но не обрушится ли на вас гнев отца?

– Давайте не думать об этом, – ответила Мелизинда. – Сейчас главное – спасти графа.

– Что мне сделать, чтобы выразить вам нашу общую признательность?

Мелизинда загадочно посмотрела на него, чуть улыбнувшись.

– Как бы мне хотелось, чтобы вы догадались, – произнесла она. Князь Гораджич нагнал карету и поехал рядом, постучав по окошку.

– Что с Людвигом? – крикнул он, наклонившись с седла.

– Он отравлен! – ответил де Пейн. – Нужен доктор.

– Мой Джан – лучший целитель на свете, – сказал Милан. – Куда мы направляемся? Сообщите мне адрес, и я вернусь за Джаном.

Мелизинда, приоткрыв дверцу кареты, на ходу передала месторасположение загородного дома.

– Хорошо! – крикнул Гораджич, разворачивая коня. – Через полчаса мы приедем!

Гуго де Пейн некоторое время молчал, обдумывая, как бы выразить то, что он собирался сказать принцессе. Наконец, он решился, не желая больше ставить в ложное положение ни ее, ни себя.

– Милая принцесса… – начал он с тяжелым сердцем, думая продолжить и объяснить, что он совсем не тот, кого она себе представляет, что она обманута своей детской мечтательностью, и лучше определиться раз и навсегда, чтобы остановиться в самом начале опасного и скользкого пути, потому что их настоящие дороги не пересекаются… но Мелизинда неожиданно прикрыла своей ладонью его губы.

– Молчите! – потребовала она, почувствовав что он хочет сказать. – Иначе я выпрыгну из кареты!

Гуго де Пейн потянулся и закрыл распахнутую ею дверцу. Ее темные глаза, оказавшиеся совсем рядом, снова обожгли его; они манили и дурманили голову, а легкое дыхание проникало в грудь. «Это наваждение!» – подумал он, чувствуя, как ее губы припадают к его устам.

– Кажется, мы приехали, – произнес он, некоторое время спустя; карета остановилась. Осторожно подняв Людвига фон Зегенгейма на руки, он перенес его в одноэтажный домик, окруженный живым забором из кустарника. В домике было несколько комнат. Две служанки уже зажигали свечи, растапливали камин и плиту.

– Побольше теплой воды, – велела им Мелизинда. – Свежие простыни, таз, грелки.

Она сама отерла мокрое от пота лицо Зегенгейма смоченным в уксусе полотенцем. Гуго де Пейн насильно вливал в горло рыцаря соленую жидкость. Через полчаса к домику, спрятавшемуся в кустах жимолости, подскакали князь Гораджич и Джан. Маленький молчаливый китаец разложил на столике пузырьки, пучки трав, высушенные коренья.

– Принцесса, теперь вам лучше вернуться назад, – промолвил де Пейн, наблюдая за приготовлениями китайца.

– Можете не беспокоиться, – поддержал его князь Гораджич, чье просмоленное всеми ветрами мира лицо, выражало олимпийское спокойствие и уверенность. – Я сам когда‑то получил смертельный укус кобры, и если бы не Джан… Он мастер по ядам и противоядиям.

– Я тоже скоро вернусь в Тампль, – произнес де Пейн. – А князь останется здесь, вместе с Людвигом.

– И мы вернем его вам в целости и сохранности, еще лучше чем прежде, – ответил Гораджич, уверенный в том, что принцесса Мелизинда помогает им исключительно из‑за своей любви к Людвигу фон Зегенгейму. И эта его уверенность, как ни странно, имела некоторые основания. Еще первое появление двух рыцарей в декабре прошлого года в тронном зале, их поединок с шестью стражниками, гордые взгляды и особое благородство и того, и другого, – смутили ее сердце, заставили его биться сильнее и трепетнее. Колеблясь, она отдала предпочтение Гуго де Пейну; но где‑то в глубине души, в тайных ее покровах, скрывалось и нежное, еще неосознанное до конца чувство к его товарищу – Людвигу фон Зегенгейму.