Боярыня Морозова

Феодосия Прокопьевна

(1632–1675)

Раскольница. Состояла в переписке с Аввакумом, оказывала помощь его семье. Вопреки угрозам и пыткам осталась верной расколу. Арестована в 1671 году, умерла в заточении в Боровске. Ей посвящена картина В.И. Сурикова.

Облик боярыни Морозовой в национальной памяти слит с любимой народом картиной В. Сурикова. Еще писатель В. Гаршин, увидев сто лет назад на выставке полотно художника, предсказал, что потомки будут не в состоянии «представить себе Феодосию Прокопьевну иначе, как она изображена на картине».

Феодосия Прокопьевна не была стара – взгляните на даты ее жизни. Арестовывали Морозову за четыре года до смерти, тогда ей не было и сорока, но мученицу за идею народная память могла запечатлеть лишь пожившей, мудрой и чуждой всяческого легкомыслия.

На картине Сурикова боярыня обращается к московской толпе, к простолюдинам – к страннику с посохом, к старухе‑нищенке, к юродивому, ко всем тем, кто и вправду представлял социальный слой борцов против новых обрядов. Но Морозова была не рядовая ослушница. Феодосия Прокопьевна слишком близко стояла к престолу, слишком хорошо знала царя, а кроме того, род Морозовых был одним из самых знатных. Таких высокопоставленных семей в России было меньше десятка, во всяком случае, Романовы, к которым принадлежал царь Алексей Михайлович, имели не больше прав на престол, чем любой из Морозовых. Можно себе представить, сколь неуютно чувствовал себя царь, отдавая приказ об аресте боярыни. Но были еще и другие обстоятельства для беспокойства.

Братья Морозовы, Борис и Глеб, приходились родственниками отцу царя Михаилу и в юности служили у старшего Романова спальниками, что означало исключительное положение при дворе. Когда в 1645 году семнадцатилетний Алексей венчался на престол, Борис Морозов стал его ближайшим советником. Именно боярин выбрал для царя жену Марию Ильиничну Милославскую и на свадьбе играл первую роль – был у государя «на отцово место». Через десять дней Борис Морозов, вдовец и человек уже пожилой, женился вторым браком на царицыной сестре Анне и сделался царским свояком.

Феодосию Прокопьевну окружало не просто богатство, но роскошь. Современники вспоминали, что она выезжала в карете позолоченной, которую везли 6–12 лучших лошадей, а позади бежали человек триста слуг. В морозовском имении Зюзино был разбит огромный сад, где гуляли павлины. Учитывая все это – удачное замужество Феодосии Прокопьевны, роскошную жизнь, личную дружбу с царской семьей, – можно понять протопопа Аввакума, который видел нечто совершенно исключительное в том, что боярыня Морозова отреклась от «земной славы». Феодосия Прокопьевна действительно стала ярой противницей церковных реформ. В ней бушевал темперамент общественного деятеля, и она сполна смогла себя реализовать, защищая старую веру.

Дом богатой и влиятельной Морозовой превратился в штаб противников нововведений, критиков внесения исправлений в церковные книги, сюда приезжал, подолгу жил, получая приют и защиту, вождь раскольников – протопоп Аввакум. Целыми днями Феодосия Прокопьевна принимала странников, юродивых, священников, изгнанных из монастырей, создавая своеобразную оппозиционную партию царскому двору. Сама Морозова и ее родная сестра княгиня Евдокия Урусова были слепо преданы Аввакуму и во всем слушались пламенного проповедника. Однако было бы неправильным предполагать, что Феодосия Прокопьевна была фанатичкой и «синим чулком». Даже Аввакум замечал, что Морозова отличалась веселым и приветливым характером. Когда умер старый муж, ей было всего тридцать лет. Вдова «томила» тело власяницей, но и власяница не всегда помогала усмирить плоть. Аввакум в письмах советовал своей воспитаннице выколоть глаза, чтобы избавиться от любовного соблазна.

Феодосия Прокопьевна, будучи близкой подругой жены царя, имела сильное на нее влияние. Мария Ильинична, конечно, не противилась мужниным реформам церкви, но душою все‑таки сочувствовала обрядам своих родителей и прислушивалась к нашептываниям Морозовой. Алексею Михайловичу вряд ли это могло понравиться, но царь, любивший жену, не допускал выпадов против боярыни, хотя последняя становилась все более нетерпимой по отношению к нововведениям и открыто поддерживала врагов государя. В 1669 году царица умерла. Два года еще Алексей Михайлович опасался трогать непокорную боярыню, видимо, сказывалась печаль по безвременно ушедшей жене, но больше всего боялся царь возмущений старинных боярских родов, которые могли бы усмотреть в посягательстве на Морозову прецедент расправы с высокопоставленными семьями.

Тем временем Феодосия Прокопьевна приняла постриг и стала именоваться инокиней Феодорой, что, конечно, усилило ее фанатизм и «стояние за веру». И когда в 1671 году утешившийся, наконец, царь играл свадьбу с Натальей Кирилловной Нарышкиной, боярыня Морозова во дворец явиться не пожелала, сославшись на болезнь, что Алексей Михайлович счел оскорблением и пренебрежением. Вот тут‑то царь припомнил Феодосии Прокопьевне все былые обиды; сказалось, видимо, и то, что самодержец, как простой смертный, недолюбливал подругу любимой жены и, как всякий мужчина, ревновал к ней. Алексей Михайлович обрушил на непокорную боярыню всю свою деспотическую силу.

Ночью 14 ноября 1671 года Морозова в цепях была препровождена в Чудов монастырь, где ее уговаривали причаститься по новому обряду, но старица Феодора ответила твердо: «Не причащуся!» После пыток их вдвоем с сестрой отправили подальше от Москвы в Печерский монастырь. Протопоп Аввакум по‑прежнему передавал наставления своей духовной дочери. А она как раз нуждалась в теплой, сострадательной поддержке – у боярыни умер ее единственный, горячо любимый сын. Горе увеличивалось еще и тем, что она не могла с ним проститься, да и каково ей, монахине Феодоре, было узнать – сына причащали и похоронили по новым «нечестивым» обрядам.

Новый патриарх Питирим Новгородский, сочувствовавший сторонникам Аввакума, обратился к царю с просьбой отпустить Морозову и ее сестру. Кроме соображений гуманности, в этом предложении была и доля политического умысла: заключение твердой в своей вере боярыни, ее сестры и их подруги Марии Даниловой производило сильное впечатление на русский люд, и их освобождение скорее привлекало бы к новому обряду, чем устрашение. Но царь, нежестокий по своей природе, на этот раз оказался непреклонен.

Обдумав обстоятельства казни ненавистной Морозовой, Алексей Михайлович решил, что не стоит придавать узниц сожжению на костре, ибо «на миру и смерть красна», а повелел заморить староверок голодом, бросив их в холодную яму Боровского монастыря. Первой 11 сентября скончалась княгиня Урусова, за ней 1 ноября умерла от истощения Морозова. Перед смертью она нашла в себе силы попросить тюремщика вымыть в реке ее рубаху, чтобы по русскому обычаю умереть в чистой сорочке. Дольше всех, еще целый месяц, мучалась Мария Данилова.

Великий когда‑то род Морозовых перестал существовать.