Всесожженье

Молодой человек сидел, откинувшись в кровати на удобные подушки, улыбаясь чему-то на экране своего ноутбука.

— Баю-баюшки-баю, — произнесла старуха, лежавшая в постели рядом с ним. — Баю деточку мою.

— Пусть сегодня мне приснится, как чудовищ я убью.

— Ты сочиняешь стишок?

— Да, мама.

— Прочитай мне вслух.

— Я еще не дописал его.

— Прочитай мне вслух, — повторила она, как будто забыла, что говорила только что.

— Он пока неудачный. Ему чего-то не хватает. — Он поправил экран ноутбука.

— Какой красивый у тебя голос, — произнесла она с отсутствующим взглядом, касаясь пальцами светлых кудрей своего парика.

Он на секунду закрыл глаза. Затем, словно готовясь сыграть на флейте, он слегка облизнул губы и начал читать стих размеренным полушепотом:

Вот что любимое есть у меня:

Пуля летит, перемены маня,

Хлещут горячей крови фонтаны,

Покуда не вытечет вся из раны,

За око — два глаза, все зубы — за зуб,

Ясности миг, остывающий труп.

Пьяницы ствол обратил я к добру

И всесожженьем закончу игру.

Он вздохнул и посмотрел на экран, морща нос:

— С размером что-то не так.

Старуха машинально кивнула и голосом кроткого ребенка спросила:

— Деточка, что ты будешь делать?

Ему захотелось описать ей «всесожженье» во всех подробностях. Смерть всех чудовищ. Он видел ее так ясно, и она была такой яркой, такой упоительной! Но он считал себя реалистом и понимал, что возможности матери ограниченны. Он знал, что ее вопросы не требовали настоящих ответов, что она все равно их забудет, как только произнесет; что его слова были для нее просто звуками, которые она любила, которые ее успокаивали. Он мог говорить что угодно — считать до десяти, читать считалочки. Главное — ритмично и с выражением. Поэтому он всегда старался богато интонировать. Ему нравилось ее радовать.

Глава 33