Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Дама треф⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 12
Дама эта солидного возраста. У той цыганки, о которой я тебе рассказывала, эта карта наоборот ребенка означала незаконного. Да кто тогда законных‑то рожал? Время такое тогда началось беззаконное. Без суда и следствия называется. Но вот при мирной жизни это вполне нормальная дама без особых вывихов. Некоторые, конечно, в пасьянсе в головах и сбоку по две карты кладут, но это неправильно. Надо в первом круге всегда по три карты класть. Иначе кворума не будет. Даже коммунисты ведь без кворума собраний не проводют. А тут такое надо установить… Так чо нам эта карта скажет? Вот ведь как она легла? Ага! Она точно приятельница дамы пик, трефы всегда приятельскую склонность в себе несут, и в тебе я эту склонность вижу, поэтому во взрослом пасьянсе ты, милая, точно трефой будешь. Вот‑вот, с девяткой треф она означает, что к тебе эта дама со всем своим расположением будет. Не бойся ее. Но вообще‑то – это карта предвестница дурных перемен в жизни. По‑хорошему тебя предупреждают, заметь! Только когда ты добрых советов‑то слушала, а?
* * *
До революции в их сравнительно небольшом городке было одиннадцать храмов, не считая многочисленных мелких церквушек и часовен. В тридцатые годы их крушили, взрывали, иконы вывозили в лес, сваливали в большие живописные нагромождения, обливали керосином и сжигали. Некоторые церкви все‑таки сохранили и приспособили в мирских целях. В одних, снеся колокольню, устраивали кинотеатры, в других – дома предварительного заключения. Колокольня там была очень кстати – готовая сторожевая вышка. Поминальную кладбищенскую часовню уже при Катьке превратили в пожарный пост, хотя дореволюционная пожарная вышка была тоже еще хоть куда. Но с началом комсомольского строительства в городе стало намного больше пьяных пожаров. А ту церквушку – «Крестик», которую имела в виду Анастасия, переоборудовали в домовую кухню с торговлей спиртным на разлив. У круглых высоких столов там теперь все время стояли небритые дядьки и ждали одиннадцати часов, когда к пирожку с рисом можно было прикупить сто грамм водки. Часов у них не было, поэтому они внимательно прислушивались к орущему из подсобки радио. Когда пикало одиннадцать, они рвались к прилавку без очереди, расталкивая старух, с криками, что они тут давно занимали. Репутация из‑за всего этого у заведения была еще та. Поэтому кухню и звали просто «Крестиком» или «У попа». Рядом с этим Крестиком стоял красивый когда‑то, густо населенный двух этажный желтый дом. На втором этаже, очевидно, была раньше ампирная балюстрада, да и много еще чего было раньше. Все это нелепо проглядывало сквозь новейшие трубопроводные усовершенствования, набитые на окнах фанерные посылочные ящики и заставляло с тоской думать о людях, которые здесь когда‑то жили основательно налаженным бытом. Конечно, парадное крыльцо с коваными витыми вензелями было заколочено и заметено снегом. И, конечно, новые жильцы ходили с бывшего черного хода. А парадное – будто молчаливо ждало прежних законных владельцев… Старухи, сидевшие на скамейке возле подъезда, подозрительно оглядывали девочку в пальто с цигейковым воротником, смотревшую с открытым ртом на лепнину над окнами второго этажа их дома. – Здравствуйте! А в какой квартире тут бабка Анастасия проживает? – А ты ей кем будешь? – Знакомой. – Соплива еще. – Вот сейчас заору, она услышит меня, так и без вас найду! – Ори сразу у семнадцатой квартиры на чердачном этаже. Привет передавай. Если приболела она, то из окна крикни чего надо. Она с нами поссорилась, второй день молчит. – Дык вы, наверно, сами и виноваты! Сидите тут, всех прохожих задираете! – Ты иди, милая, пока мы тебя костылями не пожаловали! Катя забралась по шаткой лестнице к квартирке Анастасии на самую верхутуру. Это был когда‑то роскошный мезонин. В бликах солнечного света, лившегося через полукруг загаженного итальянского окна, можно еще было различить немецкие обои с крупными выцветшими розами. Любил раньше купчина на Руси роскошный стиль бидермейер. Анастасия открыла дверь сразу же, будто ждала. Катя устало поздоровалась, разделась у старого деревянного поставца и прошла в небольшую светлую комнатку. – Снилось мне, что ты придешь. Еще приснилось, что ты на новое место переехала, правда? – Да. – Ну, и как же тебе на новом месте приживается? – Вот именно, что приживается! Пойду в булочную, а дорогу домой найти не могу, все дома одинаковые, деревьев даже нет, ни одной знакомой рожи… – Да, строят нынче, не то, что раньше. По дешевке, как гроб березовый. И надолго ли эти ваши дома? Вот родят еще одного ребенка люди и уже в квартирке не помещаются. А мой папа вот этот дом строил сразу из расчета, что я замуж из своего дома пойду, а два брата мои жен сюда приведут, места на всех бы хватило. Сейчас тут двадцать семь квартир нагорожено! Все стены трубами исколочены, а дому еще сто лет ничего не будет! – А чего Вам‑то одну комнатку только здесь дали? – Им и этого жалко было, у меня тут четырнадцать метров, а по их подсчетам, мне только девять квадратов положено. Ладно, мы люди не гордые, скоро нам и гораздо меньшего хватит. Я чаек тут собрала, с утра пирожки для тебя пекла, сон мне был, что ты ко мне соберешься. Чай попей, я сахарок уберу, муравьев тут нищеброды эти развели. А пирожки оставлю в кастрюльке, ты не спеши, кушай! Убрав чайную сервировку, Анастасия выложила перед Катей огромный кожаный альбом для фотографических открыток. Старые фото с узорчатыми краями на твердом картоне были совсем такие же, как и фотографии Магариты Макаровны. В основном, на них были запечатлены молодые Марго и Настя, красивая обстановка, как в фильмах про Тургенева, и разные, совершенно чуждые сегодняшнему времени девушки в длинных платьях. Они были так же нереальны, как и тургеневские барышни. Казалось, что Катя смотрела длинный красивый сон и заранее знала плохой его конец. – Это нас с подружками кузен мой фотографировал, раньше это было великое искусство. Надо было учесть множество нюансов, как‑то сложно высчитать расстояние и освещение, у него негативы были на стеклянных пластинках. Все это побилось потом, конечно. Теперь вот ни людей, ни негативов, одни чудные фото и память, но я уйду, и память моя уйдет вместе со мною. И, по‑моему, у них с Марго начинался настоящий роман! Они тогда только стали смотреть друг на друга как‑то по‑особому, он приглашал нас на святки, вот его дом. В шестнадцатом году его, слава Богу, убили, и он никогда не узнал, во что превратила жизнь его Маргариту. – Тут же больница теперь кожно‑венерическая, у вас там что, и сифилиса не было? – Может, и был. Но, знаешь, я в твои годы даже слова такого не знала. Да и какой тебе сифилис, если у нас тут семинария в городе была, резиденция владыки, а за городом – монастырь женский! У нас ни одного публичного дома не было! Все девки смирно при господах жили, на улицу‑то выйти не смели! Сифилис! Гонорейки, правда, случались, врать не стану. Это, в основном, когда за границу человек по делам выезжал или на воды. Но доктор Резнов это тихо, по‑домашнему излечивал. Даже повелось так, приедет кто из Москвы или Германии, сразу к доктору Резнову посылает, а потом к исповеди идет, на этом все венерические истории и заканчивались. Смирно жили, Бога боялись. Правда, скучным это все казалось, а вот посмотришь на фотки теперь и думаешь, что лучше бы так жизнь прожить… Ты лучше пирожок кушай, не расстраивайся. В Крестике тесто приличное ставят, а на весы много масла растительного льют. Я покупаю кило за два раза, а потом на масле, в аккурат, и экономлю. Только с алкашами долго толкаться приходится, на купольную роспись из‑за них иногда перекреститься даже не успеваю, и слово может нехорошее вырваться, а там все‑таки Николин храм был… – Да‑а, вы хоть с Марго малость пожили, вон платья какие! – Какая же ты смешная, Катюша! Будто счастье в платьях и богатстве заключено. Я горюю об укладе жизненном. С таким трудом эту жизнь наши деды налаживали, а мы, только заелись чуть‑чуть, так позволили ее порушить, не удержали. Вернется все это, попомни мое слово, вернется! Но с такими муками уже для вас, с таким трудом! И ведь никому не объяснишь заранее, что и хорошее и плохое в материальном плане никакого отношения к счастью не имеет. – А Вы про счастье знаете, да? Вот скажите мне, счастье у меня будет? – Будет, как у всякого бывает. Только эта штука в руках долго не держится. Да и стоит слишком дорого, главное, что не своим за нее платишь. Ну, что ты глазами хлопаешь? Ясно, что не поймешь! – Я все равно хочу быть счастливой! А я буду такая же богатая, как вы были?
|