ГЛАВА 3. Хриплые выкрики, проклятия, бряцанье оружия заполонили лес

Хриплые выкрики, проклятия, бряцанье оружия заполонили лес. В мгновение ока – по крайней мере, так показалось Маргарите, – всадники Дэвида выстроились фалангой, ощетинившейся копьями и алебардами, луками и мечами. Они выстроились вдоль изрезанной колеями дороги, образуя могучий заслон между своим предводителем и королевской ратью. Прозвучала команда – зычная, повелительная. Все замерли на позиции, не нападая, но и не собираясь отступать ни на шаг.

Король поднял руку в латной рукавице. Кавалькада за его спиной, зазвенев оружием и сбруей, остановилась. Он пустил своего коня вперед – величественная, истинно королевская фигура, чье одеяние вполне подходило для охоты и тем не менее было сшито из тончайших тканей ярчайших цветов. Он подъехал вплотную и уселся поудобнее в седле, словно утомившись от долгой скачки. Сохраняя спокойное выражение лица, он сверху вниз смотрел на Дэвида и Маргариту.

Сердце Маргариты отчаянно колотилось о ребра, а все тело, от шеи и до самых пяток, сотрясала дрожь. Она присела в реверансе, краем глаза заметив, как Дэвид почтительно опустился на одно колено. Подчиняясь короткому и суровому приказу, он встал и взял Маргариту за руку, привлек к себе, положил ее руку на свое предплечье и прикрыл своей ладонью. Они ждали, когда Генрих VII выскажет неудовольствие и решит, какому наказанию их подвергнуть.

«А король постарел с тех пор, как взошел на трон!» – подумала Маргарита.

В безжалостном свете солнечного утра были четко видны и его лицо, и вся фигура. Он начал сутулиться, а по обе стороны от тонкого носа пролегли глубокие морщины, омрачая аристократическое лицо. Седые пряди уже появились в его песочного цвета волосах, спускавшихся из‑под шляпы с загнутыми, иззубренными полями – так дети неумело рисуют корону. Десять лет тому назад, когда Маргарита впервые появилась при дворе, он производил впечатление мужчины в самом расцвете сил. Теперь, перешагнув сорокалетний рубеж, он казался гораздо старше своего возраста и имел такой усталый вид, что его было трудно узнать. Создавалось впечатление, что груз забот обо всей Англии, лежащий на его плечах, клонит его к земле. Впрочем, кто бы сказал, что это не так?

– Вот мы и снова встретились, Дэвид Бресфордский, – произнес Генрих. – Наконец‑то.

– Ваше величество, – торжественно произнес рыцарь, не выказывая, однако, и намека на раболепие.

Маргарита, глядя на мужчин, отметила, что между ними существует какая‑то странная, едва уловимая эмоциональная связь. Один или два придворных, похоже, тоже это заметили, поскольку обменялись удивленными взглядами и одновременно подняли брови. Может, это каким‑то образом было связано с кровопролитной битвой при Стоуке, когда Дэвид спас королю жизнь и в знак победы поднял упавший стяг Ланкастеров? Ничего другого ей просто не приходило в голову.

– Ты, несомненно, удивлен встрече с нами, – продолжал Генрих, привычно говоря о себе во множественном числе, как и положено самодержцу.

Дэвид склонил голову.

– Как скажете, сир.

– Зайдем внутрь, нам не нужны посторонние уши. – Генрих небрежно указал на видневшийся невдалеке домик. – И обсудим, как так вышло, что мы оказались в подобной ситуации.

Маргарита понимала, что ничего страшного в этом нет. Должно быть, кто‑то из ее эскорта во весь опор поскакал к королю и сообщил тому о ее похищении. Несомненно, за Дэвидом кто‑то следил, и этот неизвестный теперь привел короля к их убежищу. Разумеется, существовали и иные причины, по которым король мог оказаться здесь именно в этот момент, однако их было всего ничего: Генрих либо решил здесь поохотиться, либо просто случайно проезжал мимо, следуя по своим королевским делам. Но по какой же несчастливой случайности он тут очутился?

Маргарита, сомневающаяся в том, что приказ следовать в дом относится и к ней, хотела отстать, когда мужчины подошли к низенькой двери. Однако Дэвид уже все решил за свою даму: он не только не выпустил ее руки, но и потянул за собой внутрь.

Астрид словно окаменела, стоя на табурете, куда она взобралась, дабы наблюдать через окошко за приездом Генриха. Не спускаясь на пол, она присела в глубоком реверансе, одновременно торжественном и дерзком. Король сделал ей знак спуститься и принести ему свою «жердочку». Взяв у служанки табурет, Генрих знаком отпустил ее. Личико Астрид сморщилось от тревожных предчувствий, но она покорилась: пятясь, вышла из помещения и закрыла за собой дверь.

Маргарита и Дэвид остались наедине с Генрихом VII.

Король сделал резкий жест, показывая, что даме следует сесть на табурет. «Не очень‑то вежливо», – подумала Маргарита, но тут же спохватилась: скорее всего, таким образом он просто хотел избежать необходимости самому занимать чересчур низкий предмет мебели, ведь в результате его колени оказались бы чуть ли не на уровне ушей, к тому же в таком случае Маргарите и Дэвиду пришлось бы и вовсе сесть на пол, чтобы голова монарха по‑прежнему оставалась выше их голов.

А возможно, Генрих просто хотел постоять. Он явно нервничал, а его движения, обычно неторопливые, стали резкими. Неестественность и напряженность витали в воздухе, потрескивая, как горящие поленья в камине.

– Ты, должно быть, догадываешься, что нас регулярно информировали о твоих передвижениях с тех самых пор, как ты покинул берега Франции, – бросил он Дэвиду через плечо, затем подошел к единственному окну и повернулся лицом к присутствующим. – И о передвижениях леди Маргариты тоже, с тех самых пор, как она выехала за ворота Бресфорда.

– Да, сир, я так и думал. – Дэвид стыдливо опустил густые золотистые ресницы, скрывая свое истинное отношение к ситуации.

– Однако, возможно, для тебя не столь очевиден тот факт, что суженый, от коего ты с такой легкостью спас даму, был не более чем уловкой.

– Уловкой? – ошеломленно повторила Маргарита.

На лице короля не дрогнул ни один мускул.

– К сожалению, она была совершенно необходима.

– Нисколько не сомневаюсь, что причина тому очень веская. – Хотя Дэвид не произнес ни единого грубого слова, эта фраза разрезала воздух, словно острый нож.

– Она была приманкой, ни больше ни меньше, – заявил Генрих и бросил на рыцаря недовольный взгляд.

– Приманкой для меня, чтобы я вернулся в Англию.

– Ответь ты на наши многочисленные письма, в которых тебе предлагалось явиться пред наши очи, встреться ты с гонцом, отправленным к тебе с приглашением, – и в страхе за благополучие леди Маргариты (да, впрочем, и во всей этой шараде) просто не возникло бы нужды.

– В страхе за леди Маргариту? Вы хотите сказать, что ей о вашей уловке ничего не было известно?

Хотя Дэвид говорил с королем, его мрачный взгляд был направлен на Маргариту. Ожидая ответа Генриха, она затаила дыхание.

– Леди Маргарита умнее многих и многих, но у нас нет привычки делиться государственными заботами с женщинами.

Услышав этот сомнительный комплимент, Маргарита дерзко вздернула подбородок. Принять тот факт, что ее спасение от нежеланного жениха было «государственной заботой», было ничуть не легче, чем смириться с тем, что никакой брак, оказывается, вовсе не планировался.

– Значит, в этом участвовали люди Галливела? Или Бресфорда?

– Мы рассматривали такую возможность, дабы предотвратить кровопролитие, но в конце концов решили оставить все на твое усмотрение. Мы сочли неразумным поощрять Галливела на самостоятельные действия. В последнее время он выказывал уж слишком горячее желание заключить этот брак.

– Неужели? – делано мягким тоном осведомился Дэвид. – Достаточно горячее, чтобы помешать спасению леди Мильтон?

На лицо Генриха легла тень надменной холодности.

– О чем ты?

– В Кале я обратил внимание на незнакомца, настойчиво интересовавшегося моим маршрутом.

– Несомненно, то был наш человек. – Король пожал плечами. – Если он привлек твое внимание, то мы задействуем ни на что не годных слуг, а значит, должны подыскать им замену.

– Вы хотели сказать – негодных шпионов, сир, – уточнил Дэвид.

– А как бы поступил ты? Если у каждой коронованной особы в Европе есть собственная сеть агентов, то она обязательно должна быть и у нас, иначе мы окажемся беззащитными, ибо не будем знать, что происходит.

– В том числе и у ваших подданных, не так ли, сир? – преднамеренно дерзко вмешалась в разговор Маргарита.

Король ответил на ее остроумную реплику хмурой улыбкой.

– От оскорбления монарха, леди Маргарита, недалеко и до подстрекательства к мятежу.

Дэвид переводил задумчивый взгляд с дамы сердца на короля и обратно.

– Галливел никогда не был участником вашей уловки.

– Как скажешь.

– Он не искал ее руки.

Для Маргариты это объяснило удивительное здоровье лорда. Раз он не пытался бросить вызов проклятию Граций, значит, оно ему никогда и не угрожало.

– Следовательно, эта помолвка была не более чем маскарадом, – произнесла она, намереваясь окончательно во всем разобраться. – О браке речь вообще не шла.

– Лорд Галливел не стал возражать, когда я предложил ему сочетаться браком с вами, и, разумеется, он получит компенсацию за досаду, которую, возможно, испытывает теперь, когда помолвка расторгнута. Конечно, если бы Золотой рыцарь не вмешался…

Маргарита поджала губы: она поняла, куда клонит Генрих. В таком случае он отдал бы ее замуж за лорда Галливела, не испытывая ни малейших угрызений совести, отбросил прочь, как приманку, так и не привлекшую внимание ястреба.

– Не понимаю, почему вы решили, что сей рыцарь озаботится моим благополучием.

– Способность трех Граций притягивать мужчин была уже не раз доказана. Мы полагались на нее.

– И все же, откуда вы могли знать, что у него есть на то причины, что нас что‑то связывало раньше и связывает до сих пор?

Король молча смотрел на нее. В ней вскипел гнев, как только она поняла, что она для него – всего лишь одна из подданных, за которой, как и за остальными, нужен глаз да глаз.

Дэвид вздохнул и посмотрел на монарха.

– Значит, у вас во всех лагерях были шпионы, и вы, воспользовавшись полученными от них сведениями, направились сюда, как только дама была спасена. Но зачем покрывать такие расстояния? Что вам от меня нужно?

– Что ж, у тебя есть право на этот вопрос. – Генрих задумчиво подергал нижнюю губу, словно размышляя: что именно открыть Дэвиду и как это сделать?

Напряженная атмосфера в домике еще больше сгустилась. Маргарита, прекрасно это ощущавшая, неожиданно испугалась. Она вздрогнула, когда Генрих резко опустил руку и повернулся к Дэвиду, похоже, приняв, наконец, решение.

– Во время путешествий по Европе тебе приходилось слышать о некоем Перкине Уорбеке?

– О претенденте на корону со стороны Йорков? Мы с ним раз или два встречались, в Бургундии.

– Как он тебе показался? Что о нем думаешь?

Правление Генриха никак нельзя назвать мирным периодом, подумалось Маргарите. Не успел он утвердиться в своей роли нового короля, как уже появился первый претендент на престол. Юный Ламберт Симнел, едва достигший возраста двенадцати лет, был представлен почтенной публике как младший сын Эдуарда IV, чудесным образом избежавший смерти в Тауэре. Те, кто отстаивали его право на корону, потерпели поражение под Стоуком, после чего было доказано, что отцом мальчика был какой‑то плотник‑ирландец. За прошедшие с тех пор годы можно отметить вражду с королем Франции, Карлом VIII, а также другие, не такие серьезные, стычки в континентальной Европе. А теперь появился новый фантом – этот Перкин Уорбек.

Уорбек волновал народ по меньшей мере лет шесть, переезжая от одного двора к другому, чтобы получить поддержку и набрать людей в свое войско. Он представлял собой куда более серьезного противника, нежели Симнел, хотя бы потому, что был старше того годами и самоувереннее. У него была характерная для всех Плантагенетов внешность – светлые волосы и голубые глаза, а еще в высшей степени уверенность в себе, граничащая с надменностью. Кроме того, поговаривали, что он знает куда больше о своих предполагаемых родственниках, начиная с самого великого – старого тирана Жоффруа Анжуйского, чем можно ожидать от человека, не имеющего отношения к этому роду.

То ли искренне поверив в высокое происхождение претендента, то ли ввиду политической целесообразности, но Яков IV Шотландский поддержал Уорбека, отдав ему в жены свою родственницу; Герцогиня Бургундская, предположительно, тетушка Уорбека (поскольку приходилась сестрой Эдуарду IV), благословила его и пообещала ему целую армию наемников. Карл VIII, король Франции, также весьма любезно принял Уорбека в своей вотчине, поскольку любые события, способные пошатнуть положение Англии, считались полезными для французского королевства.

– Мне понравилось то, что я увидел, – с деланым спокойствием ответил Дэвид.

Генрих поморщился.

– Привлекательная внешность еще не делает его принцем Плантагенетом. Ты говорил с ним? Не возникло ли у тебя подозрение, что, возможно, он действительно является тем, кем объявил себя?

То, что Генрих считал такой вариант вероятным, говорило о многом. Кое‑кто утверждал, что новый король приказал умертвить в Тауэре принцев, сыновей Эдуарда IV, перед тем как вторгся в Англию и заявил права на корону. На первый взгляд это казалось неблагоразумным. Но если бы у него были веские доказательства того, что Уорбек и Симнел – лжецаревичи, он ведь уже предъявил бы их?

– Возможно все, сир. Говорил он хорошо, да и вел себя по‑королевски, однако же есть те, кто мог бы и позаботиться о том, чтобы претендент разбирался в подобных вещах и производил должное впечатление.

– Да, такое тоже возможно, – согласился Генрих, задумчиво потирая подбородок. – Нас не воспитывали как наследников трона, но мы быстро всему научились. Что касается его внешности…

Дэвид сардонически усмехнулся.

– Всем известно, что Господь наградил Эдуарда множеством сыновей, правда, рождены они были в союзах, не освященных Церковью.

– И до, и после его тайного брака с Елизаветой Вудвилл, – согласился с ним Генрих. – Его интрижки с женщинами, особенно с той несчастной дамой, которой он был обещан до вступления на трон, одобрения не вызывают. Некоторых внебрачных детей он признал…

– А некоторых – нет, – сухо закончил за него Дэвид. – Ходили слухи, что моя мать, возможно, была с ним близко знакома и знакомство это ничем хорошим для нее не закончилось.

– Мы тоже слышали нечто подобное, – не выказывая ни малейшего удивления, заметил Генрих.

Услышав страшное обвинение, Маргарита почувствовала острую боль в груди. Ее старшая сестра Изабелла как‑то упомянула, что Дэвид ей кого‑то напоминает, и стала вслух размышлять о его происхождении и о том, как так вышло, что его воспитали монахини. Маргарита тогда не обратила внимания на слова сестры. Дэвид был для нее просто Дэвидом, самим по себе, и больше ее совершенно ничего не интересовало. Было странно то, что он говорит об этом теперь: в юности он ни разу не дал ей понять, что интересуется, кто же приходился ему отцом.

– Простите, ваше величество, – с наигранным смирением вмешалась она в разговор, – но я не понимаю цели этой мистификации.

– Мы сейчас проясним ее, леди Маргарита. Вообще‑то именно тайна рождения и представляет для нас основной интерес.

– Мое внешнее сходство с Уорбеком, – сделал вывод Дэвид, настороженно прищурившись. – Ведь так?

Ледяная улыбка скользнула по губам Генриха, которые когда‑то были чувственными, а теперь стали тонкими.

– Или скорее с человеком, который, возможно, был его отцом.

– Эдуардом IV.

– Вот мы и дошли до сути. Мы живем в подлые времена, и они требуют от нас подлых поступков. К той уловке, в которой, согласно нашему плану, приняла участие леди Маргарита, мы добавим еще одну.

– Сир… – В ее голове стал смутно вырисовываться план Генриха, и откуда‑то из глубин ее существа поднялся липкий страх.

– И какую же? – спросил Дэвид тихо, как бы в задумчивости.

– Мы создадим другого претендента‑йоркиста.

Стремительно, как топор палача, упала тишина. Стал слышен треск горящего торфа в камине. В кронах деревьев, обступавших хижину, шумел ветер. За бревенчатыми стенами были слышны низкие голоса всадников, иногда – топот копыт и фырканье лошадей.

Дэвид распрямил плечи. Когда он заговорил, его голос был глубоким и ровным.

– Другой претендент, сир? В дополнение к Уорбеку?

– Уорбек – серьезная угроза, намного серьезнее, чем молодой Симнел десять лет тому назад, – вздохнув, сказал Генрих. – Он достаточно взрослый, чтобы не только занимать трон, но и раздавать приказы, и он уже собрал внушительное количество сторонников, как здесь, так и в Европе. Число его последователей растет не по дням, а по часам, и среди них самые могущественные люди Европы. Что нам требуется – так это уменьшить его привлекательность, посеять сомнения среди его сторонников, заставить часть из них переметнуться под иные знамена, не дать новым силам присоединиться к бунту, который он провоцирует.

– Вы полагаете, он действительно вторгнется сюда?

– О да! В прошлом году поддерживающие его шотландцы совершили набег, надеясь застать нас врасплох. Те, кто идет за ним, предпримут попытку еще раз, уже этим летом.

– И вы хотите смешать ему карты, выпустив второго претендента на престол – еще одного человека, утверждающего, что он – один из принцев, которые исчезли из Тауэра.

– Именно так. – Улыбка Генриха VII оставалась ледяной.

– И ваш выбор пал на меня.

– Нет! – прошептала Маргарита, однако не удивилась, когда ни один из мужчин не удостоил ее и взглядом.

– У тебя подходящие внешность и манера поведения. Новости о твоих победах в турнирах и на поле брани разошлись повсюду. Мало кто удивится, узнав о том, что в твоих жилах течет королевская кровь. Они сочтут твою славу доказательством этого.

Дэвид издал короткий смешок.

– Так значит, я должен стать законнорожденным.

– Уорбек называет себя Ричардом, вторым сыном Эдуарда. Ты поступишь так же? Или предпочтешь взять себе имя первого сына?

– Нет! – Маргарита вскочила на ноги. – Дэвид, сир… это безумие!

– Имя Эдуард превосходно подойдет мне, – заявил Дэвид, – конечно же, если я соглашусь участвовать в вашем плане.

– Ты не должен соглашаться! – нетерпеливо воскликнула Маргарита, повернувшись к нему. – Только подумай, к чему это может привести!

– Я понимаю, – сказал он, встретившись с ней взглядом лишь на долю секунды.

– Да? Серьезно? Йоркисты, приверженцы Уорбека, не будут сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как ты расстраиваешь их планы. Они удалят тебя с игрового поля, а если сумеют, убьют без колебаний, чтобы добиться своего. Ланкастерцы, верные Генриху, тоже увидят в тебе угрозу, поскольку никому нельзя будет открыть, что ты просто играешь роль, подчиняясь королевской воле. Каждый меч будет направлен на тебя! Если тебя схватят, то осудят как предателя. Тебя распнут на дыбе и четвертуют, а голову выставят на всеобщее обозрение, и она будет служить кормом воронам.

– Она права, разумеется, – равнодушно бросил Генрих.

– Но тогда возникает вопрос: зачем мне идти на такой риск? – заметил Дэвид.

– Может, ради награды? – Глаза короля сузились, превратившись в две щелки. – Чего ты хочешь? Леди Маргариту и ее земли в приданое?

– Сир! – От предложения короля у нее перехватило дух, так что протест прозвучал чуть слышно, как стон.

Губы Дэвида изогнулись в кривой усмешке.

– Но ведь весьма незначительна вероятность того, что я смогу насладиться своей наградой. Нет. Я требую большей благосклонности.

Лицо Генриха окаменело, хотя он никак не проявил своего недовольства.

– И чего же ты хочешь?

– Я требую ваших гарантий, что леди Маргариту больше никогда не отдадут замуж насильно. Я хочу получить от вас письменные заверения в том, что ей дозволено жить там, где она пожелает, что она сохранит за собой собственность, принадлежащую ей по праву наследования от отца и отчима, и будет получать все доходы от нее без каких‑либо помех.

– Дэвид! – прошептала она, уставившись на него, чувствуя, как ее глаза наполняются влагой по мере того, как до нее доходил смысл его требований.

Он хотел обеспечить ей безопасность существования и ничего более, ничего для себя самого, хотя ему придется рисковать собственной жизнью. Он хотел быть уверен, что ее больше не принудят вступать в брак, никогда и ни с кем.

– Я требую, – продолжал Дэвид, повернув голову и выдерживая ее пристальный взгляд, и она видела, как потемнели его синие глаза, – чтобы вы взяли ее под свою защиту, оберегали ее ото всех, кто вздумает посягнуть на нее, всех, кто мог бы попрать ее гордость ради обладания ею и ее собственностью.

– И это все? – уточнил донельзя удивленный Генрих.

– Этого достаточно.

– Да будет так, – сказал король и протянул Дэвиду руку, скрепляя договор.

– Да будет так, – отозвался Дэвид, принимая клятву короля.

– Да будет так, – глухим эхом отозвалась Маргарита и подумала, что трижды произнесенные слова прозвучали, словно похоронный звон.